А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Они играли в карты. Изабель выигрывала и хохотала как сумасшедшая, когда начались схватки: сначала через несколько часов, потом каждый час, затем почти непрерывно. Изабель вцепилась в простыни, пот катил градом по ее лицу, она проклинала мужчин и их безобразные пенисы, поминала всех предков, далеких и близких. А когда боль утихала, к вящему удовольствию сестер, отпускала соленые шуточки. Сестры обежали ее, как кинозвезду, — эту девчонку из поселка, которая вошла в сказочно богатую семью Джемелли.
Снова начались схватки, Изабель завыла, Джованни места себе не находил от волнения. Метался между кроватью жены и доктором, умоляя, требуя, угрожая, пока акушер не приказал ему покинуть палату. Плача и молясь, он ковылял по залу туда и обратно, лишь через два часа за ним пришла чернокожая сестра.
— У вас дочь, — ласково сказала она, улыбнувшись.
Бросившись в палату, Джованни смутно разглядел в руках доктора что-то сморщенное, маленькое, красное.
— С ней все в порядке, — заверила его сестра, видимо, не зная, что уродство не передается по наследству.
Но глаза Джованни были прикованы к Изабель, бледной и измученной.
— Джио! — вскричала она и протянула к нему руки. — Ты оставил меня одну!
Он бросился к ней, крепко обнял.
— Любимая! Любимая!
— Джио, — рыдала она, — извини. У нас девочка.
— Успокойся и не говори глупостей. У нас их будет еще много. Ох, как хочется снова начать. — Изабель тихонько засмеялась сквозь слезы, потом громче, еще громче, наконец запрокинула голову и захохотала во весь голос. Джованни вторил ей. Они смеялись, держа друг друга в объятиях, когда ее смех резко оборвался, и он почувствовал, что она задыхается.
— Джио...
Он отстранился от нее, посмотрел ей в лицо.
— Джио, мне не хватает воздуха. Больно... — Она приложила сжатые в кулаки руки к груди. В глазах ее был страх.
— Доктор! — заорал он.
— Джио, — произнесла она слабеющим голосом, ускользая из его рук.
— Доктор! Доктор! Доктор!
— Джио...
Вокруг них уже суетились.
— У нее посинели губы, — заметила одна из сестер.
— Цианоз, — сказала другая.
— Сердцебиение усиливается! — В голосе сестры звучала тревога.
— Кислород, быстро! — распорядился врач.
— Что случилось? — спросил Джованни.
— Сердечный приступ, — объяснила первая сестра, глядя на экран осциллографа.
— Следите за кровяным давлением!
— Больше кислорода! Больше!
— Что случилось? — настойчиво допытывался Джованни.
— Боже, — прошептала сестра, — она умирает.
— Заткнитесь! Доктора Сальваторе сюда! Немедленно! — крикнул кто-то.
— Что случилось? — еще громче заорал Джованни. — Что случилось? Что случилось?
Затем чьи-то очень сильные руки почти вынесли его из палаты в холл и усадили на деревянную скамью с прямой спинкой.
— Что случилось с моей Изабель? — умоляюще спросил он кого-то огромного, темнокожего, присевшего рядом с ним.
— Вам лучше побыть здесь.
Доктора вбегали и выбегали из палаты, кто-то вкатил туда какую-то машину.
— Что происходит? — недоумевал Джованни. — Что случилось с моей Изабель?
Темнокожий покачал головой.
— Вам лучше подождать здесь, синьор.
Джованни крепко сжал свою палку, положил голову на руки, закрыл глаза и начал читать молитву. Он обещал Богу отдать всю свою власть и богатство, если Он спасет Изабель, отвратит от нее беду. Клялся, что остаток дней своих посвятит только добрым делам. Он уже видел себя, скрюченного, хромого, среди калек еще более жалких, чем он. Представлял себе, как подносит им ко рту ложку, протирает их изуродованные конечности, вытирает задницы — вот что он будет делать, если ему вернут Изабель.
Джованни открыл глаза. Рядом никого не было. Он ничего не слышал, ничего не ощущал. Он не знал, сколько просидел так, закрыв глаза и читая молитвы.
Джованни каялся и каялся. Покаялся Святой Марии. Потом всем Святым угодникам. Жаль, у него нет четок. Начал сначала, когда почувствовал, что кто-то сел рядом. Это наполнило его ужасом. Он не решался открыть глаза. Чья-то рука легла на его руку, вцепившуюся в набалдашник трости.
— Синьор Джемелли!
Он открыл глаза и увидел доктора Сальваторе, акушера Изабель. Вид у доктора был явно растерянный.
— Мне очень жаль, синьор Джемелли. Она умерла.
Джованни отказывался этому верить.
— Бог меня простит, — быстро сказал он, осеняя себя крестом. — О ребенке я не беспокоюсь. Было бы все в порядке с Изабель.
Доктор ласково коснулся плеча Джованни.
— С ребенком все в порядке. Ваша жена умерла, синьор.
— Моя... моя жена?
— Мы сделали все. Даже больше.
— Как могло такое случиться? — спросил Джованни, обращаясь скорее к Богу, чем к доктору.
— Что можно сказать? — отозвался доктор. — Такие трагедии случаются иногда. Причину покажет вскрытие... Ведь она еще девочка... — Голос его дрогнул.
Джованни закрыл лицо руками и зарыдал. Доктор забеспокоился. Синьор Джемелли — человек могущественный. Что будет, если он возложит вину на него?
— Я уверен, синьор, такой случай — один на миллион. Это либо удар, либо тромб. Божья воля...
Джованни резко вскинул голову, в глазах сверкнул гнев:
— Бог ни при чем! Скорее дьявол!
Он опять зарыдал. Немного помедлив, доктор поднялся и ушел.
* * *
Словно весь мир ополчился против него. Под окном его спальни — их спальни, из промчавшейся мимо машины донеслись звуки самбы. Неужели в мире существует музыка? Неужели может кто-нибудь петь?
Бессонными ночами, когда он в одиночестве пил чай и виски, у ног резвились два белых котенка — любимцы поварихи. Они казались ему странными, какими-то потусторонними существами, ящурами, терзающими друг друга.
Однажды, в первую неделю после похорон, снизу, с лестничной площадки, донесся смех слуги.
— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — заорал Джованни.
Весь дом снова погрузился в мертвое молчание.
* * *
Доктор Сальваторе принес протокол вскрытия.
— Эмболия, — сказал он. — Тромб перекрыл в матке сосуд. Один случай на сто тысяч. Его нельзя ни предсказать, ни предотвратить. По венам тромб дошел до сердца и перекрыл доступ крови в легкие. Она умерла от кислородной недостаточности.
Джованни с трудом выбрался из кресла, шатаясь вышел на огромный задний двор и устремил взор к небу. Солнце, теплое и ласковое, по-прежнему сверкало, каждое утро вставало и каждый вечер уходило за горизонт, будто ничего не случилось. Почему не остановилось время — ведь сам он уже труп? Почему его не похоронили вместе с ней?
Он перестал бриться, забывал принимать душ. Мочился в кадки с растениями. Рядом с постелью у него всегда стояла бутылка виски, и он принимался за нее, как только глаз касались святотатственные лучи солнца.
Он перестал выходить на улицу. Целыми днями ковылял по дому в своей грязной, провонявшей пижаме, накинув на плечи одеяло. Слуги, завидя его, убегали, словно он зомби. Над унитазом он соорудил алтарь — Мадонна, крест, освященные свечи, которые Изабель расставила по всему дому, — и, стоя на коленях на холодном полу ванной комнаты, упираясь локтями в закрытый стульчак, часами молился в бледном свете свечей, по лицу, ставшему серым, бежали слезы.
Не в силах сам покончить счеты с жизнью, он молил Спасителя призвать его к себе, избавить от этого безумия.
* * *
Однажды мучительный туман, в котором жил Джованни, рассеялся, и он увидел Ангелину Серио. Кресло, в котором она сидела, скрипело под тяжестью ее тела.
— Итак, — она хитро улыбнулась, — кажется, все в порядке. Ведьма наконец согласилась.
Через ощущение боли и страдания пробилось недоверие к сестре. Она казалась слишком счастливой и потому опасной.
— Все уже сделано. За солидную сумму она подписывает документы. — Ангелина помахала у него перед носом какой-то бумагой. Слова сестры с трудом доходили до сознания Джованни.
— Я... я не понимаю.
— А тебе и не надо понимать. Подпиши вот это, и все. — Она сунула ему под нос ручку. — Все готово. Не ломай себе голову.
Он взялся было за ручку и бумагу, но остановился.
— Что же это все-таки?
— Да не волнуйся ты, только подпиши. Вот здесь. — Она ткнула в бумагу толстым пальцем, унизанным бриллиантами.
Он взглянул на сестру. Чего она от него добивается? Даже в своем пропитанном виски горе он интуитивно чувствовал, что должен это понять. Окинув взглядом свою неприбранную спальню, он заметил стоящего в углу свояка Бруно. Тот улыбнулся.
— Что это? — снова спросил Джованни.
— А-а-а... — Ангелина выругалась, хлопнув себя ладонью по лбу. — Договор. Я составила его ради тебя. Ты не способен заботиться о собственных делах.
— Какой еще договор?
— Между тобой и этой свиньей Марией Мендес.
— Кем-кем?
— Твоей тещей! — Она расхохоталась, таким забавным показалось ей все происходящее.
В смятенном мозгу Джованни вспыхнула тревога.
— Договор?
Толстуха шумно вздохнула и взгромоздилась на край кровати Джованни.
— Брат, — сказала она, — пока ты пребывал в скорби, я заботилась о твоих интересах. Уговорила Марию Мендес за сто тысяч крузейро отказаться от притязаний на состояние Джемелли и получить права на ребенка.
— Ребенка?
Ангелина нахмурилась.
— Ну да! На ребенка! — Она пыталась втолковать Джованни эту простую истину, будто несмышленышу. — На маленькую девочку. Все заботы о ней Мендес возьмет на себя. Возможно, придется назначить месячное содержание, потому что старая проститутка...
— Какая маленькая девочка?
Ангелина в изумлении уставилась на него.
— Ты что, забыл? У тебя есть дочь.
На Джованни снова нахлынули страшные воспоминания. Родильная палата, чернокожая сестра, красное сморщенное существо, Изабель, упавшая ему на грудь: «Джио, больно, больно». Весь этот кошмар вернулся к нему, молотом ударил по сердцу. Дыхание перехватило, и он зарыдал.
— Джованни, — мягко сказала Ангелина, — Джованни, успокойся.
— Где она? — Голос Джованни звучал глухо.
Ангелина, помедлив, ответила:
— Мы похоронили ее на кладбище Святой Терезы. Ты там был.
Он тряхнул головой, тыльной стороной руки вытер слезы.
— Я спрашиваю о девочке. Эта девочка — моя дочь. — Джованни произнес это каким-то скрипучим голосом.
* * *
На те деньги, что дала ей Изабель за одиннадцать месяцев своего замужества, Мария Мендес построила претенциозный, нелепого вида дом на окраине поселка. Затем и богатство, чтобы выставлять его напоказ перед дружками.
Остановившись перед выкрашенным в ярко-зеленый цвет домом, Джованни услышал плач ребенка и вопль Марии Мендес:
— Бог мой! Заткнись! Заткнись хоть на минуту!
На стук она появилась в дверях с бутылкой пива в руке. Из распахнутого халата виднелось дряблое тело, прикрытое полотняным бельем.
— Вот уж не ожидала, — удивилась она. — Мне говорили, будто ты чокнулся.
Джованни был тщательно выбрит, костюм на нем — безукоризненно отутюжен.
— Где ребенок?
— Не твое дело. Я подписала договор.
В доме был беспорядок, пахло конюшней. Где-то рядом заходился плачем ребенок.
— Заткнись, — крикнула Мария Мендес. — Ради Бога, дай хоть минуту покоя!
Джованни приблизился к ней.
— Вот! — Сверля Марию Мендес холодным взглядом, он протянул ей порванную пополам бумагу.
— Но ведь мы договорились. Хочешь ограбить меня? — Она смерила его взглядом. — Что тебе нужно?
— Мой ребенок. Моя дочь.
Мгновенно сообразив, как лучше использовать ситуацию, она изобразила праведный гнев.
— Твоя дочь! Наконец-то ты вспомнил о бедной сиротке! Через полгода.
— Полгода? — удивился Джованни.
— Ты приходишь через полгода и требуешь мою внучку. Все, что осталось от моей любимой Изабель. — Она притворилась, что плачет.
Из соседней комнаты вышел высокий чернокожий мужчина в одних подштанниках.
— Перестань орать! И ребенка уйми! Не дом, а бедлам! Тут и рехнуться недолго!
— Сам заткнись, черный ублюдок! — Мария Мендес резко повернулась. — Это мой дом, захочу и буду орать.
— Когда-нибудь я размозжу тебе голову! — пригрозил чернокожий.
— Смотри, как бы я тебе глотку не перерезала! — просипела Мария Мендес, схватив нож со стола.
Джованни спустился в маленькую прихожую, пошел на звук плача и вскоре очутился в душной комнате, оклеенной желтыми обоями, где ничего не было, кроме двуспальной кровати. На голом матраце, без простыней, лежал запеленутый младенец. При появлении Джованни девчушка еще громче заплакала и замахала сжатыми кулачками, словно сердясь на него.
Неожиданно появилась Мария Мендес и, обдав его запахом пива, сказала тоном заботливой бабушки:
— Все плачет и плачет. Поспит часок-другой и опять плачет, кричит. И так все время. С того самого дня, как я взяла ее домой. С ума сойти можно.
— Может, она голодная?
— Думаешь, я не кормлю ее? — возмутилась Мария Мендес. — Она даже не перестает плакать и все выплевывает прямо на меня. То же самое мне сказали сестры в больнице, когда я за ней пришла. Они говорили, что девочка ненормальная.
— С ней все в порядке, — произнес Джованни слышанные где-то слова.
Мария Мендес медленно покачала головой.
— Нет, с ребенком что-то неладно.
Не слушая ее, Джованни взял ребенка и направился к двери.
— Ты куда? — загородила ему дорогу Мария Мендес.
— Домой.
— Эта крошка — единственное, что осталось от моей доченьки. Моей дорогой Изабель. А ты хочешь отнять ее у меня?
Джованни в упор посмотрел на нее.
— Сколько?
— Семь тысяч крузейро, — выпалила Мария Мендес.
— Ладно.
— В месяц!
— Да, да, — сердито ответил он. — Вы их получите. — Он попытался обойти ее. Женщина игриво прижалась к нему толстым животом и выдохнула:
— Зачем тосковать в одиночестве? Столько женщин! Двоюродные сестры Изабель, например. Еще красивее, чем она. Любую могу для тебя заполучить. Что скажешь?
Джованни в ужасе отпрянул и заспешил прочь из дома. Она шла за ним и кричала:
— А как насчет меня, коротышка? У тебя была копия. Почему бы не попробовать оригинал? — Полы ее халата развевались на ходу. — Как ты думаешь, кто научил Изабель всем ее штучкам? Я покажу тебе то, что она не умела! — Она расхохоталась точь-в-точь как Изабель. Холодок пробежал по искалеченному телу Джованни. — Ты ничуть не лучше меня, маленький старый уродец. Я знаю, зачем тебе нужен этот ребенок.
Наконец-то он выбрался на жаркое солнце. Шофер открыл дверцу седана, и Джованни влез в машину, прижимая к груди плачущую девочку.
— Не забудь про деньги, Джемелли! — крикнула Мария Мендес, вне себя от злости, даже не подумав хотя бы из приличия запахнуть полы халата.
Седан тронулся, потом остановился. Джованни высунулся в опущенное стекло.
— Как ее зовут?
— Я назвала ее Изабель, — смеясь, ответила женщина. — Так мне привычнее.
Машина тронулась с места.
— Не забудь про деньги, Джемелли! — неслось ему вслед.
* * *
Ребенок ни на минуту не умолкал. Мария Мендес сказала правду: девочка замолкала лишь на короткое время, потом снова начинала кричать, уставясь в расписанный херувимами потолок. Надеясь на положительный результат, Джованни велел всей женской прислуге побывать в детской и подержать девочку на руках. Кормилица, которую он нанял, огромная черная женщина, уроженка северных прибрежных джунглей, с золотым кольцом в носу, пела девочке песни своего народа. На какое-то время девочка стихала, держа во рту большой черный сосок, но крик бушевал в ней. готовый вырваться наружу, словно отдаленные раскаты грома из-за горных вершин.
* * *
Изабель Джемелли лечили лучшие доктора Латинской Америки. После многочасового обследования педиатр с мировой известностью вынес свой вердикт: повышенная нервная возбудимость, и, проведя исследования спинного мозга малышки, пригласил специалиста по инфекционным заболеваниям. Тот прописал антибиотики, по истечении недели сколько-нибудь заметного улучшения не произошло.
Следующим был невропатолог, потом диетолог. Оба сошлись на том, что Изабель самая юная среди пациентов, которых им когда-либо приходилось пользовать. Но ни один из них не мог определить причину столь бурного проявления недовольства жизнью. Они порекомендовали Джованни обратиться к другому педиатру, а тот привел с собой психиатра. Последний провел уйму всяких исследований и заявил, что проблема не в умственном развитии ребенка, а в каких-то врожденных органических мозговых нарушениях, которые не заметили предыдущие специалисты. Педиатр возражал, и оба врача, соревнуясь в силе голоса, принялись излагать Джемелли каждый свою точку зрения.
Ребенок продолжал бушевать.
* * *
Однажды в детской появилась Ангелина Серио, сердито взглянула на орущую девочку и заявила:
— Ее сглазили. Я позову священника.
Священник-сицилиец с сальными черными волосами и бородавками на руках окропил комнату святой водой и долго читал что-то из Требника. Затем взял ребенка на руки и повернулся к Джемелли:
— Вы показывали ее врачам?
— Я потерял в них веру, — признался Джемелли.
С каждым днем Джованни охватывало все большее отчаяние. Крики девочки разносились по всему дому, не прекращались ни на минуту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52