«Фирфанцев, конечно, не пролетарий, и было бы смешно требовать с него революционной сознательности и идейной беспощадности к врагам революции. Но то и хорошо, что он не пролетарий! Довольно с нас выскочек, что, кичась своим происхождением, не способны к сколько-нибудь вдумчивой работе, научившись лишь размахивать маузером да мандатом ВЧК. Люди, готовые стрелять во всех без разбора, у нас имеются в достатке, где бы взять иных, что умеют думать, прежде чем пальбу учинять?..»Выгораживает Железный Феликс завербованного им агента. Ну-ка, что там дальше?«Бесспорно, нельзя в работе ВЧК опираться исключительно на буржуазный элемент, не понимающий самой сути революции. Но тем не менее привлечение подобного рода кадров из дворян, в том числе бывших чинов полиции, не запятнавших себя политическим сыском, должно всячески приветствоваться Советской властью как в центре, так и на местах, дабы, используя их опыт, создать костяк будущей службы советской разведки и контрразведки, способных противостоять контрреволюционным вылазкам иностранных служб, белой реакционной эмиграции и прочей сволочи».И резолюция:"Товарищу Ягоде!Зачислить тов. Фирфанцева в штат ВЧК, особым списком, рассмотрев возможность использования его в оперативной работе. В настоящий момент считаю целесообразным, привлекая его к разовым операциям, главным образом сосредоточиться на поиске драгоценностей дома Романовых, пропавших в четырнадцатом году при их отправке в Москву. В интересах дела лучше оставить Фирфанцева числящимся за комиссией Горького, не раскрывая его сотрудничества с органами ВЧК.Ф. Э. Дзержинский".И как апофеоз неказистая бумажка:«Присвоить товарищу Фирфанцеву оперативный псевдоним „Гимназист“, выделить людей для связи, проинструктировав их относительно соблюдения строжайшей рев. дисциплины и конспирации, предупредив об ответственности вплоть до высшей меры».А вот и их расписки...Выходит, Фирфанцев нужен был чекистам в первую очередь для поиска утраченных царских сокровищ! Но как они узнали, что он более других приблизился к разгадке их исчезновения?Мишель-Герхард фон Штольц перерыл папку и нашел что искал — показания Фирфанцева, данные им следователю ВЧК Маркову, относительно проводимого им при царе-батюшке и после по поручению Временного правительства расследования.В тексте были жирными чернильными линиями отчеркнуты фразы, где Фирфанцев приводил стоимость пропавших сокровищ — миллиард золотых рублей.А на полях начертано:«Разобраться! И доложить!»Очень знакомый почерк...Ну да, тот самый, что перечеркивал резолюциями служебные записки. Почерк Председателя ВЧК Дзержинского!И этот клюнул на сокровища. Как и все прочие, бывшие до него... Но, в отличие от прочих, он на слово царских следователей не полагался, начертав: «Разобраться! И доложить!»Разобрались.И доложили.Вот список оценочной комиссии — дюжины собранных по Москве известных ювелиров, которых под конвоем приволокли в ЧК для оценки стоимости принадлежавших последнему русскому царю драгоценностей. А вот — итог их не за совесть, а за страх работы: перечень изделий, которые, по их мнению, могли находиться в тех злополучных восьми ящиках, что прибыли из Санкт-Петербурга в Москву.И это уже не абстрактный миллиард, это вполне конкретные изделия, путь которых можно проследить!..— Я молодец? — игриво спросила Светлана, заметив, как повеселел ее любимый.— Ты не просто молодец — ты чудо! — сказал Мишель-Герхард фон Штольц, — Чудушко мое! Глава 6 Казенная рессорная пролетка катила по московским переулкам, разбрызгивая весеннюю грязь. На козлах восседал возчик в кожанке с маузером на боку, грозно погонял кобылу:— Но, ходи шибче, контра недорезанная!Худющая кобыла еле перебирала ногами.— Но, холера тебя раздери!Кобыла была реквизирована чекистами на транспортные нужды и теперь понуро таскала коляску на реквизиции и аресты. Кормили ее из рук вон плохо, нещадно охаживали кнутом, но все же ей было лучше, чем арестантам, которых она возила на Лубянку.— Но-о, отродье белогвардейское!..В коляске, придерживая на коленях большие саквояжи, сидели два пассажира. Как проскочили Сретенку, один из них привстал, тронул кучера за плечо, попросил, сбиваясь на старорежимный манер:— Останови, голубчик.— Чего?! — обернул свирепое лицо кучер. — Какой я тебе «голубчик»... ты эти господские замашки брось!Пустил злым матерком.— Простите, товарищ! — извинился пассажир. — Мне необходимо заехать теперь домой.Но кучер лишь погонял кобылу.— Такого приказу не было! — лишь бросил он. — Мне велено вас на вокзал свезти, а боле ничего!Мимо, мелькая, проносились переулки, разбитые фонари, заколоченные досками пустые глазницы окон.— Сейчас же остановите, товарищ, или я буду принужден спрыгнуть! — крикнул Мишель, вставая.И, верно, прыгнул бы, рискуя переломать себе ноги, кабы кучер не осадил.— Тпру-у-у!..Кобыла встала как вкопанная, тяжело поводя худыми боками.— Я сейчас, мне только платье сменить...Идея оказалась не лучшей — только Мишель сунул в замочную скважину ключ, как дверь распахнулась сама собой. На пороге, кутаясь в шаль, стояла встревоженная Анна. Позади нее, держась ручонками за юбку, маячила их приемная дочь Мария.— Ты? — тревожно спросила Анна.— Я на минуту, — сказал Мишель, пряча глаза и пытаясь протиснуться в комнаты. — Дай мне, пожалуйста, смену белья.— Ты куда-то едешь?— Да.— Надолго?Мишель пожал плечами. Он и сам не знал, надолго ли. Теперь, даже выезжая куда-нибудь в близкую Тулу или Иваново, невозможно было предполагать, когда вернешься — транспорт ходил из рук вон плохо, случались частые аварии, а то и нападения на поезда.Анна, хлопоча, собирала его в дорогу. Мишель исподволь наблюдал за ней — как все у нее получалось быстро и ладно — и отчего-то думал, как бы могла сложиться его жизнь, кабы тогда, в погоне за царскими сокровищами, он опоздал и не запрыгнул на подножку уходящего поезда, чтобы арестовать ее батюшку. Опоздал бы, не запрыгнул и остался один. И, верно, давно сгинул бы на Дону или в подвалах Лубянки или, как многие, пустил себе пулю в лоб. Потому что жить ему было незачем и не для кого: батюшка его с матушкой — слава Всевышнему — до сей жестокой поры не дожили, страна его, коей он верой и правдой служил, рассыпалась в прах, друзей его разметало, а иных уж нет...И живет он покуда лишь потому, что есть у него Анна, да еще вот Мария. Одними ими он жив, для них и ради них...Анна протянула ему узелок с бельем и провизией. Встала, опустив руки. Подле нее, раскрыв глазенки, замерла Мария.— Ну, я пошел, — буднично сказал Мишель, хоть голос его дрогнул.— Береги себя, — попросила Анна. — Мне нынче ночью дурной сон приснился. Боюсь, к беде...Простая баба, верно, не утерпев, бросилась бы теперь своему муженьку на шею да завыла дурным голосом, а Анна лишь обняла его, прижала к себе да перекрестила вослед. Воспитание не позволяло недавней выпускнице Института благородных девиц давать волю чувствам. Выть и плакать она после будет, как Мишель уйдет, да не вслух, а молча, в подушку, чтобы Марию не испугать.В гостиной гулко пробили часы.Надобно было спешить.— Прощай, — сказал Мишель...На казенной пролетке домчались до Николаевского вокзала, в самый раз к поезду поспев.В вагоне заняли отдельное купе, строго наказав никого к ним не подсаживать. Закрыли дверь на щеколду, саквояжи поставили на полку. Окно задернули занавеской.Спать решили по очереди. Американский корреспондент тут же завалился на полку, подложив под голову руку и накрывшись полой пальто.Мишель вытянул из кобуры револьвер, привычно проверил его, прокрутил барабан, заглянул в гнезда, где поблескивали латунью патроны.Обратно в кобуру револьвер совать не стал, положил рядом с собой на полку. Так оружие схватить было сподручней и быстрей, чем если шарить по боку да расстегивать кобуру.Ну все — поехали...Ехали долго. На каждой остановке в купе кто-то ломился, отчаянно колотя в дверь кулаками, а то и сапогами.Но Мишель, не открывая, лишь кричал грозно сквозь дверь:— Ступайте дальше — ЧК!Отчего стук тут же прекращался и слышался лишь удаляющийся топот. «ЧК» ныне было волшебным словом, вроде «сим-сим» из «Тысяча и одной ночи», коим двери накрепко без всяких замков запирались, а коли надо, так и отмыкались.В Петрограде пересели в международный вагон, в котором даже кондуктор имелся. До границы доехали без приключений, а вот дальше... Недаром, видно, приснился Анне дурной сон!Пришла беда, откуда не ждали...Лишь только добрались они до Або Старое название финского города Турку.
, как их арестовала «карманная» финская полиция — и Мишеля, и бывшего с ним американского корреспондента. Сопротивляться было глупо — ну не стрелять же, в самом деле, в законную власть.Арестантов посадили на извозчика, доставили в участок, где попросили открыть саквояжи.В саквояжах было запасное белье и разные дорожные мелочи. Но полицейские ищейки беглым осмотром не удовлетворились, взвешивая саквояжи в руках и о чем-то оживленно меж собой переговариваясь по-фински. Хотя прекрасно могли изъясняться по-русски, так как до недавнего времени пребывали в составе Российской империи. Но ныне, обретя независимость, финны зазнались, всячески подчеркивая свою обособленность.Один из полицейских, по виду и манерам бывший царский жандарм, взвесил на руках саквояжи, выбрав тот, что показался ему тяжелее, обстучал со всех сторон, ухмыльнулся, ухватил, с хрустом рванул подкладку, открыв второе дно. Под материалом и картоном были спрятаны свертки. Он вытащил их, развернул. На стол, блестя и стукаясь, посыпались какие-то стекляшки.Бриллианты!!Так вот что вез друг Советской власти! И, выходит, он тоже, коли ехал с ним!— Ну те-с, судари, и как все это понимать? — спросил «жандарм» по-русски. — Контрабанда-с!Мишель почувствовал, что краснеет. Вот уж не думал не гадал, что он, дворянин, офицер и к тому же следователь, будет причастен к перевозу контрабанды. Но по всему выходит, что так оно и есть!Джон Рид в отличие от него не стушевался — видно, точно был «проверенный товарищ», да и знал, что везет.— Я иностранец, — громко, с напором, сказал Джон Рид. — Я требую, чтобы сюда прибыл американский консул!Мишель перевел.Финны оживленно загалдели меж собой. Но за консулом не побежали — не то было время.— Мы теперь сопроводим вас в тюрьму да проверим, может быть, вы мало что контрабандисты, а еще и шпионы, — злобно сказал давешний «жандарм». — Коли так, то не взыщите, судари, — отправим вас на виселицу!Крикнули стражу.Арестантов обыскали. У американца нашли какую-то бумагу на английском. Мишель перевел. Бумага удостоверяла, что Джон Рид состоит в коммунистической партии Соединенных Американских Штатов.У Мишеля ничего, кроме удостоверения, при себе не было.У них отобрали все вещи, сняли ремни, на которых они могли повеситься, и сопроводили в крепость.— Зря ваш Ленин дал финнам свободу! — сказал ворчливо по-английски Джон Рид.— Не разговаривать! — прикрикнули на них.Как прибыли в камеру, американский писатель быстро обустроился на деревянных нарах — как видно, уже имел сей опыт. Мишелю тоже приходилось сидеть, еще при Временном правительстве, в питерских Крестах, вместе с арестованными большевиками, средь которых были почти все их нынешние главари.— Буржуазные холуи! Контрики!.. — ругался почем зря Джон Рид.Причем самые обидные слова произносил исключительно по-русски.— В расход их всех!..— Послушайте, куда вы везли эти бриллианты? — перебил его Мишель.— В Соединенные Американские Штаты, — ответил Джон Рид. — Поддержать рабочий класс Америки. Теперь, когда у нас есть пример России, мы тоже хотим сделать у себя революцию! Мировую революцию!«Ну да, понятно... А ведь и повесят», — подумал про себя Мишель...Томительно потекли дни. Финны относились к арестантам вполне сносно, по крайней мере их не били и не ставили к стенке, как если бы они были в ЧК. Единственно, что томило Мишеля, так это неизвестность — что там с Анной и Марией? А ну как их теперь арестовали и отправили на Лубянку?— Ничего, мировой пролетариат не оставит нас в беде! — успокаивал Мишеля Джон Рид. — Помяните мое слово!И ведь верно — Советы предъявили финнам ноту и, не успокоившись одной ею, арестовали в Петрограде и Москве финских профессоров, коих обвинили в злостном саботаже.Новая власть шла к своей цели прямо, не утруждая себя долгими дипломатическими переговорами и прочими отрыжками прошлой жизни. Тем паче что своих северных соседей за силу не почитала.— Коли финны не отпустят наших товарищей, мы непременно поставим к стенке всю эту контрреволюционную финскую сволочь! — пообещал в беседе с иностранным корреспондентом Ленин. — А мало будет — так штыки к ним оборотим!Что было немедленно доведено до сведения другой стороны.Конфликтовать с Россией финны не решились, посчитав это не пустыми угрозами, так как именно теперь Красная армия громила другую бывшую российскую колонию — Польшу, грозя пушками уже самой Варшаве.Арестантов вызвали из камеры и вернули им вещи.— Вы свободны, но обязаны покинуть пределы Финляндии в двадцать четыре часа! — объявили им.— Здесь не все, — ворчливо сказал Джон Рид, осматривая вещи.— Что-то пропало?— Да! Бриллианты!— Они принадлежали вам?— Нет, американскому пролетариату!— Но почему тогда вы о них не объявили на границе и почему прятали в двойном дне? — хитро поинтересовались финские полицейские.— Вы есть буржуи недорезанные! — выругался по-русски американский писатель...Их отпустили. Впрочем, для Мишеля это ровным счетом ничего не значило — ему, ей-богу, лучше было бы остаться в финской тюрьме... Глава 7 Брошь, что уж говорить, была чудо как хороша — изящная, с большим сапфиром посередке да двумя помельче по краям... Да и диадема золотая, усыпанная тридцатью мелкими бриллиантами, тоже... Хорош товар, нечего сказать, да уж больно плата непомерна!Нет, не прост тот саксонский купец Гольдман, что в Санкт-Петербург товар свой драгоценный привез. Ох не прост! Сколь, к примеру, этот браслет может стоить в далеком городе Антверпене или на островах аглицких?.. А здесь он за него вдесятеро ломит!— Но, майн либе фройнд Карл, — сладко улыбается, расшаркивается купец, — путь к вам не близок да опасен — снега, волки, людишки разбойные в лесах, через коих можно легко товаров да и жизни самой лишиться!— Так-то оно так! — согласно кивает хранитель царской Рентереи, сам камни сквозь лупу разглядывая. — Снега много, и волки имеются, и разбойнички в лесах шалят... Но не в десять же раз за то цену ломить!И свою называет.Ахает Герхард Гольдман, глаза круглит, руками всплескивает, чуть волосы на себе клоками не рвет.— А-яй!.. Разорить меня хочешь, майн либе фройнд?!— Чай, по миру не пойдешь! — ворчит Карл. — Чай, останется чего на разживу-то!Брошь-то ему купить хочется — хороша вещица, в самый раз для Императрицы, но больно уж переплачивать жаль.Торгуется Карл, будто для себя покупает, хоть не для себя — для Рентереи. Видно, постарел, коли так жаден стал. Ранее, когда унтером служил да ничего за душой не имел, кроме казенного платья и палаша, то ничего ему не жаль было, даже жизни.— Ладно, набавлю малость, да только ты боле не проси!..Торгуются купцы, горячатся, шапками на русский манер о стол стучат, на двух языках ругательски ругаются.— Ах, майн фройнд Карл, разве так торговлю ведут? То есть грабеж на большой дороге!— А хошь бы и так! А хошь бы и грабеж!.. Мое слово последнее — полушки боле не дам! — рубит сплеча Карл, будто палашом головы вражьи наотмашь сечет. — Не для того я к Рентерее приставлен, чтобы деньги Государыни по ветру пущать! Коли ты не уступишь, так я сейчас к персам пойду да с ними в четверть цены сторгуюсь. У них такого добра сколь душе угодно!..Врет Карл и не поперхнется — у купцов персидских, верно, каменья во множестве имеются, да только огранка и оправы иные, не европейские.— Скинь, Герхард, не жалей, может, и столкуемся!Но нет, не уступает ему саксонский купец!А Карл — не набавляет!Так и расстались они ни с чем! Уж было собрался саксонский купец обратно в свою Германию ехать. Да ладно, нашлись добрые люди, подсказали, растолковали, что теперь делать надобно...— Эх, голова ты садова!.. Ты в дверь-то не ломись, коль она заперта, ты с заднего крыльца сунься! Чай, на Карле свет клином не сошелся, чай, и иные советчики у Государыни нашей имеются.И хоть не бесплатен был совет, да окупился сторицей! Свели Герхарда с важными людьми, коих он одарил щедро подарками, дабы они за него пред Государыней похлопотали.Те подарки взяли, обещав слово за него замолвить. Да, улучив момент удобный, шепнули царице:— Ныне богатый саксонский купец в Санкт-Петербург пожаловал с сундуками, товарами драгоценными полными, да все никак сторговаться с Карлом Фирлефанцем, что Рентереей заведует, не может!— А что так? — подивилась Екатерина Алексеевна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
, как их арестовала «карманная» финская полиция — и Мишеля, и бывшего с ним американского корреспондента. Сопротивляться было глупо — ну не стрелять же, в самом деле, в законную власть.Арестантов посадили на извозчика, доставили в участок, где попросили открыть саквояжи.В саквояжах было запасное белье и разные дорожные мелочи. Но полицейские ищейки беглым осмотром не удовлетворились, взвешивая саквояжи в руках и о чем-то оживленно меж собой переговариваясь по-фински. Хотя прекрасно могли изъясняться по-русски, так как до недавнего времени пребывали в составе Российской империи. Но ныне, обретя независимость, финны зазнались, всячески подчеркивая свою обособленность.Один из полицейских, по виду и манерам бывший царский жандарм, взвесил на руках саквояжи, выбрав тот, что показался ему тяжелее, обстучал со всех сторон, ухмыльнулся, ухватил, с хрустом рванул подкладку, открыв второе дно. Под материалом и картоном были спрятаны свертки. Он вытащил их, развернул. На стол, блестя и стукаясь, посыпались какие-то стекляшки.Бриллианты!!Так вот что вез друг Советской власти! И, выходит, он тоже, коли ехал с ним!— Ну те-с, судари, и как все это понимать? — спросил «жандарм» по-русски. — Контрабанда-с!Мишель почувствовал, что краснеет. Вот уж не думал не гадал, что он, дворянин, офицер и к тому же следователь, будет причастен к перевозу контрабанды. Но по всему выходит, что так оно и есть!Джон Рид в отличие от него не стушевался — видно, точно был «проверенный товарищ», да и знал, что везет.— Я иностранец, — громко, с напором, сказал Джон Рид. — Я требую, чтобы сюда прибыл американский консул!Мишель перевел.Финны оживленно загалдели меж собой. Но за консулом не побежали — не то было время.— Мы теперь сопроводим вас в тюрьму да проверим, может быть, вы мало что контрабандисты, а еще и шпионы, — злобно сказал давешний «жандарм». — Коли так, то не взыщите, судари, — отправим вас на виселицу!Крикнули стражу.Арестантов обыскали. У американца нашли какую-то бумагу на английском. Мишель перевел. Бумага удостоверяла, что Джон Рид состоит в коммунистической партии Соединенных Американских Штатов.У Мишеля ничего, кроме удостоверения, при себе не было.У них отобрали все вещи, сняли ремни, на которых они могли повеситься, и сопроводили в крепость.— Зря ваш Ленин дал финнам свободу! — сказал ворчливо по-английски Джон Рид.— Не разговаривать! — прикрикнули на них.Как прибыли в камеру, американский писатель быстро обустроился на деревянных нарах — как видно, уже имел сей опыт. Мишелю тоже приходилось сидеть, еще при Временном правительстве, в питерских Крестах, вместе с арестованными большевиками, средь которых были почти все их нынешние главари.— Буржуазные холуи! Контрики!.. — ругался почем зря Джон Рид.Причем самые обидные слова произносил исключительно по-русски.— В расход их всех!..— Послушайте, куда вы везли эти бриллианты? — перебил его Мишель.— В Соединенные Американские Штаты, — ответил Джон Рид. — Поддержать рабочий класс Америки. Теперь, когда у нас есть пример России, мы тоже хотим сделать у себя революцию! Мировую революцию!«Ну да, понятно... А ведь и повесят», — подумал про себя Мишель...Томительно потекли дни. Финны относились к арестантам вполне сносно, по крайней мере их не били и не ставили к стенке, как если бы они были в ЧК. Единственно, что томило Мишеля, так это неизвестность — что там с Анной и Марией? А ну как их теперь арестовали и отправили на Лубянку?— Ничего, мировой пролетариат не оставит нас в беде! — успокаивал Мишеля Джон Рид. — Помяните мое слово!И ведь верно — Советы предъявили финнам ноту и, не успокоившись одной ею, арестовали в Петрограде и Москве финских профессоров, коих обвинили в злостном саботаже.Новая власть шла к своей цели прямо, не утруждая себя долгими дипломатическими переговорами и прочими отрыжками прошлой жизни. Тем паче что своих северных соседей за силу не почитала.— Коли финны не отпустят наших товарищей, мы непременно поставим к стенке всю эту контрреволюционную финскую сволочь! — пообещал в беседе с иностранным корреспондентом Ленин. — А мало будет — так штыки к ним оборотим!Что было немедленно доведено до сведения другой стороны.Конфликтовать с Россией финны не решились, посчитав это не пустыми угрозами, так как именно теперь Красная армия громила другую бывшую российскую колонию — Польшу, грозя пушками уже самой Варшаве.Арестантов вызвали из камеры и вернули им вещи.— Вы свободны, но обязаны покинуть пределы Финляндии в двадцать четыре часа! — объявили им.— Здесь не все, — ворчливо сказал Джон Рид, осматривая вещи.— Что-то пропало?— Да! Бриллианты!— Они принадлежали вам?— Нет, американскому пролетариату!— Но почему тогда вы о них не объявили на границе и почему прятали в двойном дне? — хитро поинтересовались финские полицейские.— Вы есть буржуи недорезанные! — выругался по-русски американский писатель...Их отпустили. Впрочем, для Мишеля это ровным счетом ничего не значило — ему, ей-богу, лучше было бы остаться в финской тюрьме... Глава 7 Брошь, что уж говорить, была чудо как хороша — изящная, с большим сапфиром посередке да двумя помельче по краям... Да и диадема золотая, усыпанная тридцатью мелкими бриллиантами, тоже... Хорош товар, нечего сказать, да уж больно плата непомерна!Нет, не прост тот саксонский купец Гольдман, что в Санкт-Петербург товар свой драгоценный привез. Ох не прост! Сколь, к примеру, этот браслет может стоить в далеком городе Антверпене или на островах аглицких?.. А здесь он за него вдесятеро ломит!— Но, майн либе фройнд Карл, — сладко улыбается, расшаркивается купец, — путь к вам не близок да опасен — снега, волки, людишки разбойные в лесах, через коих можно легко товаров да и жизни самой лишиться!— Так-то оно так! — согласно кивает хранитель царской Рентереи, сам камни сквозь лупу разглядывая. — Снега много, и волки имеются, и разбойнички в лесах шалят... Но не в десять же раз за то цену ломить!И свою называет.Ахает Герхард Гольдман, глаза круглит, руками всплескивает, чуть волосы на себе клоками не рвет.— А-яй!.. Разорить меня хочешь, майн либе фройнд?!— Чай, по миру не пойдешь! — ворчит Карл. — Чай, останется чего на разживу-то!Брошь-то ему купить хочется — хороша вещица, в самый раз для Императрицы, но больно уж переплачивать жаль.Торгуется Карл, будто для себя покупает, хоть не для себя — для Рентереи. Видно, постарел, коли так жаден стал. Ранее, когда унтером служил да ничего за душой не имел, кроме казенного платья и палаша, то ничего ему не жаль было, даже жизни.— Ладно, набавлю малость, да только ты боле не проси!..Торгуются купцы, горячатся, шапками на русский манер о стол стучат, на двух языках ругательски ругаются.— Ах, майн фройнд Карл, разве так торговлю ведут? То есть грабеж на большой дороге!— А хошь бы и так! А хошь бы и грабеж!.. Мое слово последнее — полушки боле не дам! — рубит сплеча Карл, будто палашом головы вражьи наотмашь сечет. — Не для того я к Рентерее приставлен, чтобы деньги Государыни по ветру пущать! Коли ты не уступишь, так я сейчас к персам пойду да с ними в четверть цены сторгуюсь. У них такого добра сколь душе угодно!..Врет Карл и не поперхнется — у купцов персидских, верно, каменья во множестве имеются, да только огранка и оправы иные, не европейские.— Скинь, Герхард, не жалей, может, и столкуемся!Но нет, не уступает ему саксонский купец!А Карл — не набавляет!Так и расстались они ни с чем! Уж было собрался саксонский купец обратно в свою Германию ехать. Да ладно, нашлись добрые люди, подсказали, растолковали, что теперь делать надобно...— Эх, голова ты садова!.. Ты в дверь-то не ломись, коль она заперта, ты с заднего крыльца сунься! Чай, на Карле свет клином не сошелся, чай, и иные советчики у Государыни нашей имеются.И хоть не бесплатен был совет, да окупился сторицей! Свели Герхарда с важными людьми, коих он одарил щедро подарками, дабы они за него пред Государыней похлопотали.Те подарки взяли, обещав слово за него замолвить. Да, улучив момент удобный, шепнули царице:— Ныне богатый саксонский купец в Санкт-Петербург пожаловал с сундуками, товарами драгоценными полными, да все никак сторговаться с Карлом Фирлефанцем, что Рентереей заведует, не может!— А что так? — подивилась Екатерина Алексеевна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22