Я не притронулась ни к одной бумажке из ее медицинских документов и ни к единой пробирке с ее именем. Я даже не поворачивалась и не смотрела.
Раз я спросила его:
– Вы не почувствовали никакого запаха от нее или от ее одежды? Что-нибудь вроде одеколона?
Он прервался, и я услышала его шаги.
– Да. Несомненно, от воротника ее пальто и от шарфика.
– Вам не кажется это похожим на запах мужского одеколона?
– Гм. Пожалуй. Да, я бы сказал, что это запах мужской парфюмерии. Может, ее муж пользуется одеколоном? – Райт был в предпенсионном возрасте, лысеющий, пузатый, с акцентом уроженца Западной Вирджинии. Он считался очень опытным патологоанатомом и почти читал мои мысли.
– Хороший вопрос, – заметила я. – Я попрошу Марино заняться этим. Однако ее муж вчера был нездоров и после обеда лег спать. Это, конечно, не исключает того, что он мог воспользоваться одеколоном. Это мог быть одеколон ее брата или отца, и он мог попасть на ее воротник, когда они обнимали ее.
– Похоже, это было что-то мелкокалиберное. Не вижу, где пуля вышла.
Я закрыла глаза и слушала.
– Рана на правом виске – четыре и семь миллиметра и двенадцать и семь копоти. Некоторая точечность и нечто порошкообразное, в основном в волосах. То же самое в височной мышце. Ничего существенного в кости и твердой мозговой оболочке.
– Траектория? – спросила я.
– Пуля прошла через заднюю часть правой лобной доли, через переднюю часть к базальному ядру, ударилась в левую височную кость и зацепилась за мышцу под кожей. И речь идет об обыкновенной свинцовой пуле, то есть покрытой медью, но не медной.
– И никаких осколков? – спросила я.
– Нет. Теперь у нас еще есть вторая рана здесь, в задней части шеи. Черные обожженные края, след от дула. Рана рваная, около полутора миллиметров по краям. Порошок в затылочных мышцах.
– Тесный контакт?
– Да. На мой взгляд, он с силой приставил дуло к шее. Пуля попала в цервикально-медуллярное соединение и вошла прямо в мозг.
– Под углом? – спросила я.
– Под небольшим углом вверх.
– Я бы предположил, что если эти раны были нанесены ей в машине, то она сидела, подавшись вперед или уронив голову.
– Однако нашли ее не в таком положении, – возразила я. – Она сидела, откинувшись назад.
– Тогда, я думаю, ее так посадили, – говорил Райт. – После того как убили. И, на мой взгляд, та пуля, что попала в мозг, была последней. Я предполагаю, что она фактически уже была мертва, может быть, упала, когда в нее выстрелили второй раз.
Временами я еще как-то держалась, словно забывая, что речь шла о знакомом мне человеке. Потом меня вдруг охватывала дрожь, на глаза наворачивались слезы. Дважды мне приходилось выходить на улицу, постоять на холоде возле автостоянки. Когда дело дошло до десятинедельного плода, девочки, я убежала наверх к себе в офис. По закону Вирджинии, неродившийся ребенок не являлся физическим лицом и поэтому не считался убитым, так как нельзя убить того, кого нет.
– Двое сойдут за одного, – с горечью воскликнул Марино, когда я позже разговаривала с ним по телефону.
– Знаю, – сказала я, доставая из своей сумочки пузырек аспирина.
– Присяжным, будь они неладны, не скажут, что она была беременна. То, что он убил беременную, не будет учтено.
– Знаю, – повторила я. – Райт почти закончил. Внешний осмотр не принес никаких существенных результатов. Ничего неожиданного не обнаружилось. А что по вашей линии?
– У Сьюзан определенно были какие-то проблемы, – сказал Марино.
– Трудности с мужем?
– По его словам, причиной трудностей были вы. Он заявляет, что вы замучили ее, звонили домой, вызывали на работу, постоянно тыркали ее. Иногда она приходила домой сама не своя, словно запуганная до смерти.
– У нас со Сьюзан не было никаких конфликтов. – Я положила в рот три таблетки аспирина и запила их холодным кофе.
– Я просто рассказываю вам то, что говорил этот парень. И еще – думаю, это покажется вам интересным, – похоже, у нас появилось очередное перышко. Я не хочу сказать, что это как-то связано с Дженнифер Дейтон, док, вовсе нет. Однако – черт возьми! Может, мы имеем дело с каким-то типом, который носит или пуховые перчатки, или куртку. Не знаю. Это просто несколько необычно. Единственный раз, когда я еще обнаруживал перья, это в случае с одним мерзавцем, который вломился в дом, разбив окно, и распорол свою куртку о стекло.
Голова у меня разболелась до тошноты.
– То, что мы нашли в машине Сьюзан, конечно, мелочь – крохотную белую пушинку, – продолжал он. – Она прицепилась к обивке дверцы. Изнутри, ближе к полу, чуть ниже подлокотника.
– Вы можете передать это мне? – спросила я.
– Да. А что вы собираетесь делать?
– Позвонить Бентону.
– Я пробовал, черт подери. Они с женой, видимо, уехали из города.
– Мне нужно узнать, может ли нам помочь Майнор Дауни.
– Речь идет о каком-то человеке или о веществе, смягчающем ткани?
– Майнор Дауни занимается ворсом и волокнами в лаборатории ФБР. И перьями, в частности.
– И его действительно зовут Дауни? – удивленно переспросил Марино.
– Действительно, – подтвердила я.
Глава 8
Телефон звонил довольно долго в отделении поведенческих наук ФБР, запрятанном где-то в подземелье Академии в Куонтико. Я представляла себе ее длинные унылые коридоры и офисы, где все напоминало об их хозяевах – доблестных воинах типа Бентона Уэсли, который, как мне сказали, ушел кататься на лыжах.
– Я вообще сейчас здесь один, – сообщил мне любезный сотрудник, подошедший к телефону.
– Это доктор Скарпетта, и я срочно должна связаться с ним.
Бентон Уэсли перезвонил мне почти сразу же.
– Бентон, где ты? – спросила я, повысив голос, чтобы перекричать отчаянный треск в трубке.
– В моей машине, – ответил он. – Мы с Конни встречаем Рождество у ее родителей в Шарлоттсвилле. Мы сейчас несколько западнее от него, едем в Хот-Спрингз. Я слышал, что случилось со Сьюзан Стори. Боже мой, мне очень жаль. Я собирался позвонить тебе сегодня вечером.
– Ты куда-то пропадаешь. Я почти не слышу тебя.
– Не клади трубку.
Прождав почти целую минуту, я вновь услышала его голос.
– Ну вот, сейчас лучше. Мы были в низине. Послушай, чем я могу тебе помочь?
– Мне нужно, чтобы Бюро провело анализ кое-каких пушинок.
– Никаких проблем. Я позвоню Дауни.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала я делая над собой усилие, потому что знала, что причиняю ему неудобство. – На мой взгляд, это не терпит отлагательств.
– Минуточку.
Пауза на сей раз была вызвана не плохой слышимостью. Он советовался со своей женой.
– Ты катаешься на лыжах? – вновь раздался его голос.
– Ты кого спрашиваешь?
– Мы с Конни едем на пару дней в Гомстед. Мы бы могли поговорить там. Ты сможешь выбраться?
– Что бы ни стояло на моем пути, и я возьму с собой Люси.
– Хорошо. Они с Конни подружатся, пока мы с тобой будем беседовать. Я позабочусь о комнате для вас, когда мы доберемся. Ты сможешь привезти мне что-нибудь для ознакомления?
– Да.
– Включая то, что у вас есть по делу Робин Нейсмит. Давай обговорим все то, чем мы располагаем, и различные возможные варианты.
– Спасибо тебе, Бентон, – искренне сказала я. – И поблагодари от меня Конни.
Я решила, не теряя времени, покинуть офис, особо не вдаваясь в объяснения.
– Вам это сейчас очень кстати, – сказала Роуз, записывая номер Гомстеда. Она не знала, что в мои планы не входило расслабляться на пятизвездочном курорте. В какой-то миг в ее глазах блеснули слезы, когда я попросила ее сказать Марино о моем местонахождении, чтобы он мог со мной сразу же связаться, если у него возникнет что-нибудь новое по делу Сьюзан.
– Прошу вас больше никому не говорить о моем местонахождении, – добавила я.
– За последние двадцать минут позвонили трое журналистов, – сказала она. – Из них один из «Вашингтон пост».
– Дело Сьюзан сейчас не подлежит обсуждению. Скажите им, как обычно, что мы ждем результатов лабораторных исследований. Меня в городе нет, я где-то далеко.
По дороге в горы меня преследовали воспоминания. Передо мной возникали образ Сьюзан в ее поношенной одежде, лица ее матери и отца, когда Марино сообщил им о смерти дочери.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Люси. Она то и дело посматривала на меня с самого начала нашей поездки.
– Я просто занята своими мыслями, – ответила я, стараясь сконцентрироваться на дороге. – Тебе понравится кататься на лыжах. Мне кажется, у тебя будет здорово получаться.
Она молча смотрела в лобовое стекло. Небо напоминало цветом полинявшую синюю рубашку, вдалеке, припорошенные снегом, поднимались горы.
– Ты уж меня прости, – добавила я. – Получается так, словно каждый раз, когда бы ты ни приехала, что-то происходит, и я не могу посвятить тебе все свое свободное время.
– Да мне и не надо такого внимания с твоей стороны.
– Когда-нибудь ты поймешь.
– Возможно, я похожа на тебя в том, что касается работы. И я, видимо, научилась этому от тебя. Может, я буду такой же преуспевающей, как ты.
На душе у меня было так тяжело, словно там сгустились свинцовые тучи. Хорошо, что я надела темные очки. Мне не хотелось, чтобы Люси видела мои глаза.
– Я знаю, ты любишь меня. Это главное. Я знаю, что моя мама меня не любит, – сказала моя племянница.
– Дороти любит тебя так, как она способна любить.
– Ты абсолютно права. Насколько она способна, то есть не сильно, потому что я – не мужчина. Она любит только мужчин.
– Нет, Люси. Твоя мать не так уж любит мужчин. Она просто никак не может найти того, кто даст ей почувствовать себя полноценной женщиной. И сама этого не понимает.
– Пока она неизменно находит себе полноценных кретинов.
– Согласна, что пока ей не очень-то везло.
– Я так жить не собираюсь. Я не хочу быть похожей на нее.
– Ты уже не похожа, – сказала я.
– В проспекте я прочла, что там, куда мы едем, можно пострелять по тарелкам.
– Чего там только нет.
– А ты взяла один из своих револьверов?
– По тарелкам из револьвера не стреляют, Люси.
– Тем, кто из Майами, можно.
– Если ты не перестанешь сейчас же зевать, я тоже начну.
– Ну почему ты не взяла пистолет? – не унималась она.
«Рюгер» лежал у меня в чемоданчике, но я не собиралась ей об этом говорить.
– Что тебя так волнует мой пистолет? – спросила я.
– Хочу научиться хорошо стрелять. Так, чтобы я в любой момент могла попасть в двенадцать на часах, – сонно сказала она.
У меня сжалось сердце, когда она, скатав свою куртку, положила ее себе под голову, как подушку. Она лежала рядом со мной, ее голова во сне касалась моего бедра. Она не знала, какое сильное желание было у меня отправить ее сейчас же в Майами. Но мне казалось, она чувствовала мой страх.
Гомстед располагался на территории в пятнадцать тысяч акров среди леса и ручьев в Аллеганах. Основная часть гостиницы с белыми колоннами была из темно-красного кирпича. Со всех четырех сторон белого купола были часы, которые виднелись издалека; на теннисных кортах и площадке для гольфа лежал слой снега.
– Тебе повезло, – сказала я Люси, в то время как к нам уже направлялись учтивые люди в серой униформе. – Погода для лыж самая подходящая.
Бентон Уэсли сделал все, как обещал, и, подойдя к столику портье, мы обнаружили, что номер для нас был забронирован. Двойной номер со стеклянными дверями на балкон, с видом на казино, и на столике лежал букет цветов от Конни и от него. «Встретимся на горках, – было написано на карточке. – Мы записали Люси на занятие, которое начинается в три тридцать».
– Нам надо торопиться, – сказала я Люси, и мы стали рыться в чемоданах. – Твой первый лыжный урок начинается ровно через сорок минут. Примерь-ка вот это. – Я кинула ей красные лыжные штаны, вслед за которыми к ней на кровать полетели куртка, носки, варежки и свитер. – Не забудь свою сумочку. Понадобится еще что-нибудь, потом разберемся.
– У меня нет лыжных очков, – сказала она, натягивая на себя ярко-синий свитер с высоким горлом. – Я ослепну от снега.
– Возьми мои темные очки. Все равно скоро уже начнется закат.
К тому времени, когда мы добрались до лыжных спусков, взяли для Люси экипировку и нашли инструктора, было уже три двадцать девять. Лыжники яркими пятнами скатывались с гор, принимая очертания людей, только когда они оказывались поближе. Подавшись вперед и сдвинув лыжи клином, я, прикрывая глаза ладонью, всматривалась в подъемы и спуски. Солнце едва касалось макушек деревьев, и снег от его лучей казался ослепительным, однако тени становились все больше, и температура быстро падала.
Я обратила внимание на мужчину и женщину, потому что они так изящно шли на лыжах параллельно друг другу, их палки взлетали легко, как перышки, едва касаясь снега, их спуск напоминал полет птиц. Я узнала Бентона Уэсли по его серебристым волосам и подняла руку. Оглянувшись на Конни и что-то крикнув ей, он устремился вниз, разрезая спуск, его лыжи казались сдвинутыми настолько, что между ними вряд ли можно было бы вставить лист бумаги.
Когда он остановился, подняв веером пушистый снег, и снял свои темные очки, я вдруг поймала себя на мысли о том, что обратила бы на него внимание, даже если бы и не была с ним знакома. Черные лыжные штаны плотно облегали его мускулистые ноги, которых я раньше не замечала из-за консервативных костюмов, а его куртка напомнила мне закат в Ки-Уэсте. От холодного воздуха его ясные глаза искрились, а резкие черты лица стали более подчеркнутыми, но не хищными. Конни плавно остановилась возле него.
– Как замечательно, что вы здесь, – сказал Уэсли, и всякий раз, когда я видела его или слышала его голос, я невольно вспоминала Марка. Они были коллегами и лучшими друзьями. Они могли сойти за братьев.
– Где Люси? – спросила Конни.
– В данный момент осваивает канатную дорогу, – сказала я, показывая рукой.
– Надеюсь, ты не против того, что я записала ее на урок?
– Не против? Да я не знаю, как мне вас благодарить за заботу. Она просто в восторге.
– Я немного постою здесь и послежу, как она, – сказала Конни. – А потом мне захочется выпить чего-нибудь горяченького, и, мне кажется, Люси тоже не будет возражать. Бен, ты словно еще не накатался.
Уэсли повернулся ко мне:
– Как ты насчет прокатиться?
Стоя в очереди на подъемник, мы обменивались ничего не значащими фразами, потом, уже сев на него, немного помолчали. Уэсли опустил планку на сиденье, и мы медленно поползли к вершине горы. Воздух был студеным и невероятно чистым, в нем раздавались лишь шелест спускавшихся лыжников и глухие хлопки лыж об утрамбованный снег.
– Я разговаривал с Дауни, – сказал он. – Он встретится с тобой в своей лаборатории, как только ты сможешь туда выбраться.
– Это хорошая новость, – ответила я. – Бентон, что тебе известно?
– Мы с Марино разговаривали несколько раз. Похоже, у вас сейчас несколько случаев, которые как-то связаны не то чтобы уликами, но весьма странными совпадениями.
– Мне кажется, здесь нечто большее, чем простое совпадение. Тебе известно об отпечатке Ронни Уоддела, обнаруженном в доме Дженнифер Дейтон?
– Да. – Он смотрел на группу елей, подсвечиваемых заходящим солнцем. – Как я уже говорил Марино, я надеюсь, что существует какое-то логичное объяснение тому, как там оказался отпечаток Уоддела.
– Логичным объяснением может также оказаться и то, что он как-то побывал у нее дома.
– Тогда у нас настолько странная ситуация, что не поддается описанию, Кей. Заключенный, приговоренный к смертной казни, разгуливает по улицам, вновь убивая людей. И нам остается предполагать, что кто-то другой занял его место на электрическом стуле тринадцатого декабря. Правда, я сомневаюсь, что нашлось бы много добровольцев.
– Да, трудно представить, – согласилась я.
– Что тебе известно об уголовном прошлом Уоддела?
– Очень немного.
– Я как-то давно беседовал с ним в Мекленбурге. Я с интересом посмотрела на него.
– Предварю свои комментарии замечанием о том, что он далеко не стремился обсуждать убийство Робин Нейсмит. Он заявил, что если и убил ее, то этого не помнит. Не то чтобы это было очень необычно. Большинство совершивших тяжкие уголовные преступления из числа тех, с кем я беседовал, либо ссылаются на плохую память, либо утверждают, что вообще не совершали преступлений. У меня есть копии протоколов бесед с Уодделом, которые мне передали по факсу до того, как вы сюда приехали. Мы обсудим это после обеда.
– Бентон, я уже радуюсь, что приехала сюда.
Он смотрел вперед, вдаль, мы сидели, почти касаясь друг друга плечами. Некоторое время мы ехали молча, склон под нами становился все круче. Потом он вдруг спросил:
– Как ты, Кей?
– Лучше. Однако бывают моменты...
– Понимаю. Они всегда будут. Но, надеюсь, все реже. Долгие дни будут проходить без этого.
– Да, – ответила я. – Такие дни бывают.
– У нас есть выход на тех, на ком лежит ответственность. Похоже, мы знаем, кто подложил бомбу.
Приподняв носы лыж, мы мягко соскочили с подъемника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Раз я спросила его:
– Вы не почувствовали никакого запаха от нее или от ее одежды? Что-нибудь вроде одеколона?
Он прервался, и я услышала его шаги.
– Да. Несомненно, от воротника ее пальто и от шарфика.
– Вам не кажется это похожим на запах мужского одеколона?
– Гм. Пожалуй. Да, я бы сказал, что это запах мужской парфюмерии. Может, ее муж пользуется одеколоном? – Райт был в предпенсионном возрасте, лысеющий, пузатый, с акцентом уроженца Западной Вирджинии. Он считался очень опытным патологоанатомом и почти читал мои мысли.
– Хороший вопрос, – заметила я. – Я попрошу Марино заняться этим. Однако ее муж вчера был нездоров и после обеда лег спать. Это, конечно, не исключает того, что он мог воспользоваться одеколоном. Это мог быть одеколон ее брата или отца, и он мог попасть на ее воротник, когда они обнимали ее.
– Похоже, это было что-то мелкокалиберное. Не вижу, где пуля вышла.
Я закрыла глаза и слушала.
– Рана на правом виске – четыре и семь миллиметра и двенадцать и семь копоти. Некоторая точечность и нечто порошкообразное, в основном в волосах. То же самое в височной мышце. Ничего существенного в кости и твердой мозговой оболочке.
– Траектория? – спросила я.
– Пуля прошла через заднюю часть правой лобной доли, через переднюю часть к базальному ядру, ударилась в левую височную кость и зацепилась за мышцу под кожей. И речь идет об обыкновенной свинцовой пуле, то есть покрытой медью, но не медной.
– И никаких осколков? – спросила я.
– Нет. Теперь у нас еще есть вторая рана здесь, в задней части шеи. Черные обожженные края, след от дула. Рана рваная, около полутора миллиметров по краям. Порошок в затылочных мышцах.
– Тесный контакт?
– Да. На мой взгляд, он с силой приставил дуло к шее. Пуля попала в цервикально-медуллярное соединение и вошла прямо в мозг.
– Под углом? – спросила я.
– Под небольшим углом вверх.
– Я бы предположил, что если эти раны были нанесены ей в машине, то она сидела, подавшись вперед или уронив голову.
– Однако нашли ее не в таком положении, – возразила я. – Она сидела, откинувшись назад.
– Тогда, я думаю, ее так посадили, – говорил Райт. – После того как убили. И, на мой взгляд, та пуля, что попала в мозг, была последней. Я предполагаю, что она фактически уже была мертва, может быть, упала, когда в нее выстрелили второй раз.
Временами я еще как-то держалась, словно забывая, что речь шла о знакомом мне человеке. Потом меня вдруг охватывала дрожь, на глаза наворачивались слезы. Дважды мне приходилось выходить на улицу, постоять на холоде возле автостоянки. Когда дело дошло до десятинедельного плода, девочки, я убежала наверх к себе в офис. По закону Вирджинии, неродившийся ребенок не являлся физическим лицом и поэтому не считался убитым, так как нельзя убить того, кого нет.
– Двое сойдут за одного, – с горечью воскликнул Марино, когда я позже разговаривала с ним по телефону.
– Знаю, – сказала я, доставая из своей сумочки пузырек аспирина.
– Присяжным, будь они неладны, не скажут, что она была беременна. То, что он убил беременную, не будет учтено.
– Знаю, – повторила я. – Райт почти закончил. Внешний осмотр не принес никаких существенных результатов. Ничего неожиданного не обнаружилось. А что по вашей линии?
– У Сьюзан определенно были какие-то проблемы, – сказал Марино.
– Трудности с мужем?
– По его словам, причиной трудностей были вы. Он заявляет, что вы замучили ее, звонили домой, вызывали на работу, постоянно тыркали ее. Иногда она приходила домой сама не своя, словно запуганная до смерти.
– У нас со Сьюзан не было никаких конфликтов. – Я положила в рот три таблетки аспирина и запила их холодным кофе.
– Я просто рассказываю вам то, что говорил этот парень. И еще – думаю, это покажется вам интересным, – похоже, у нас появилось очередное перышко. Я не хочу сказать, что это как-то связано с Дженнифер Дейтон, док, вовсе нет. Однако – черт возьми! Может, мы имеем дело с каким-то типом, который носит или пуховые перчатки, или куртку. Не знаю. Это просто несколько необычно. Единственный раз, когда я еще обнаруживал перья, это в случае с одним мерзавцем, который вломился в дом, разбив окно, и распорол свою куртку о стекло.
Голова у меня разболелась до тошноты.
– То, что мы нашли в машине Сьюзан, конечно, мелочь – крохотную белую пушинку, – продолжал он. – Она прицепилась к обивке дверцы. Изнутри, ближе к полу, чуть ниже подлокотника.
– Вы можете передать это мне? – спросила я.
– Да. А что вы собираетесь делать?
– Позвонить Бентону.
– Я пробовал, черт подери. Они с женой, видимо, уехали из города.
– Мне нужно узнать, может ли нам помочь Майнор Дауни.
– Речь идет о каком-то человеке или о веществе, смягчающем ткани?
– Майнор Дауни занимается ворсом и волокнами в лаборатории ФБР. И перьями, в частности.
– И его действительно зовут Дауни? – удивленно переспросил Марино.
– Действительно, – подтвердила я.
Глава 8
Телефон звонил довольно долго в отделении поведенческих наук ФБР, запрятанном где-то в подземелье Академии в Куонтико. Я представляла себе ее длинные унылые коридоры и офисы, где все напоминало об их хозяевах – доблестных воинах типа Бентона Уэсли, который, как мне сказали, ушел кататься на лыжах.
– Я вообще сейчас здесь один, – сообщил мне любезный сотрудник, подошедший к телефону.
– Это доктор Скарпетта, и я срочно должна связаться с ним.
Бентон Уэсли перезвонил мне почти сразу же.
– Бентон, где ты? – спросила я, повысив голос, чтобы перекричать отчаянный треск в трубке.
– В моей машине, – ответил он. – Мы с Конни встречаем Рождество у ее родителей в Шарлоттсвилле. Мы сейчас несколько западнее от него, едем в Хот-Спрингз. Я слышал, что случилось со Сьюзан Стори. Боже мой, мне очень жаль. Я собирался позвонить тебе сегодня вечером.
– Ты куда-то пропадаешь. Я почти не слышу тебя.
– Не клади трубку.
Прождав почти целую минуту, я вновь услышала его голос.
– Ну вот, сейчас лучше. Мы были в низине. Послушай, чем я могу тебе помочь?
– Мне нужно, чтобы Бюро провело анализ кое-каких пушинок.
– Никаких проблем. Я позвоню Дауни.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала я делая над собой усилие, потому что знала, что причиняю ему неудобство. – На мой взгляд, это не терпит отлагательств.
– Минуточку.
Пауза на сей раз была вызвана не плохой слышимостью. Он советовался со своей женой.
– Ты катаешься на лыжах? – вновь раздался его голос.
– Ты кого спрашиваешь?
– Мы с Конни едем на пару дней в Гомстед. Мы бы могли поговорить там. Ты сможешь выбраться?
– Что бы ни стояло на моем пути, и я возьму с собой Люси.
– Хорошо. Они с Конни подружатся, пока мы с тобой будем беседовать. Я позабочусь о комнате для вас, когда мы доберемся. Ты сможешь привезти мне что-нибудь для ознакомления?
– Да.
– Включая то, что у вас есть по делу Робин Нейсмит. Давай обговорим все то, чем мы располагаем, и различные возможные варианты.
– Спасибо тебе, Бентон, – искренне сказала я. – И поблагодари от меня Конни.
Я решила, не теряя времени, покинуть офис, особо не вдаваясь в объяснения.
– Вам это сейчас очень кстати, – сказала Роуз, записывая номер Гомстеда. Она не знала, что в мои планы не входило расслабляться на пятизвездочном курорте. В какой-то миг в ее глазах блеснули слезы, когда я попросила ее сказать Марино о моем местонахождении, чтобы он мог со мной сразу же связаться, если у него возникнет что-нибудь новое по делу Сьюзан.
– Прошу вас больше никому не говорить о моем местонахождении, – добавила я.
– За последние двадцать минут позвонили трое журналистов, – сказала она. – Из них один из «Вашингтон пост».
– Дело Сьюзан сейчас не подлежит обсуждению. Скажите им, как обычно, что мы ждем результатов лабораторных исследований. Меня в городе нет, я где-то далеко.
По дороге в горы меня преследовали воспоминания. Передо мной возникали образ Сьюзан в ее поношенной одежде, лица ее матери и отца, когда Марино сообщил им о смерти дочери.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Люси. Она то и дело посматривала на меня с самого начала нашей поездки.
– Я просто занята своими мыслями, – ответила я, стараясь сконцентрироваться на дороге. – Тебе понравится кататься на лыжах. Мне кажется, у тебя будет здорово получаться.
Она молча смотрела в лобовое стекло. Небо напоминало цветом полинявшую синюю рубашку, вдалеке, припорошенные снегом, поднимались горы.
– Ты уж меня прости, – добавила я. – Получается так, словно каждый раз, когда бы ты ни приехала, что-то происходит, и я не могу посвятить тебе все свое свободное время.
– Да мне и не надо такого внимания с твоей стороны.
– Когда-нибудь ты поймешь.
– Возможно, я похожа на тебя в том, что касается работы. И я, видимо, научилась этому от тебя. Может, я буду такой же преуспевающей, как ты.
На душе у меня было так тяжело, словно там сгустились свинцовые тучи. Хорошо, что я надела темные очки. Мне не хотелось, чтобы Люси видела мои глаза.
– Я знаю, ты любишь меня. Это главное. Я знаю, что моя мама меня не любит, – сказала моя племянница.
– Дороти любит тебя так, как она способна любить.
– Ты абсолютно права. Насколько она способна, то есть не сильно, потому что я – не мужчина. Она любит только мужчин.
– Нет, Люси. Твоя мать не так уж любит мужчин. Она просто никак не может найти того, кто даст ей почувствовать себя полноценной женщиной. И сама этого не понимает.
– Пока она неизменно находит себе полноценных кретинов.
– Согласна, что пока ей не очень-то везло.
– Я так жить не собираюсь. Я не хочу быть похожей на нее.
– Ты уже не похожа, – сказала я.
– В проспекте я прочла, что там, куда мы едем, можно пострелять по тарелкам.
– Чего там только нет.
– А ты взяла один из своих револьверов?
– По тарелкам из револьвера не стреляют, Люси.
– Тем, кто из Майами, можно.
– Если ты не перестанешь сейчас же зевать, я тоже начну.
– Ну почему ты не взяла пистолет? – не унималась она.
«Рюгер» лежал у меня в чемоданчике, но я не собиралась ей об этом говорить.
– Что тебя так волнует мой пистолет? – спросила я.
– Хочу научиться хорошо стрелять. Так, чтобы я в любой момент могла попасть в двенадцать на часах, – сонно сказала она.
У меня сжалось сердце, когда она, скатав свою куртку, положила ее себе под голову, как подушку. Она лежала рядом со мной, ее голова во сне касалась моего бедра. Она не знала, какое сильное желание было у меня отправить ее сейчас же в Майами. Но мне казалось, она чувствовала мой страх.
Гомстед располагался на территории в пятнадцать тысяч акров среди леса и ручьев в Аллеганах. Основная часть гостиницы с белыми колоннами была из темно-красного кирпича. Со всех четырех сторон белого купола были часы, которые виднелись издалека; на теннисных кортах и площадке для гольфа лежал слой снега.
– Тебе повезло, – сказала я Люси, в то время как к нам уже направлялись учтивые люди в серой униформе. – Погода для лыж самая подходящая.
Бентон Уэсли сделал все, как обещал, и, подойдя к столику портье, мы обнаружили, что номер для нас был забронирован. Двойной номер со стеклянными дверями на балкон, с видом на казино, и на столике лежал букет цветов от Конни и от него. «Встретимся на горках, – было написано на карточке. – Мы записали Люси на занятие, которое начинается в три тридцать».
– Нам надо торопиться, – сказала я Люси, и мы стали рыться в чемоданах. – Твой первый лыжный урок начинается ровно через сорок минут. Примерь-ка вот это. – Я кинула ей красные лыжные штаны, вслед за которыми к ней на кровать полетели куртка, носки, варежки и свитер. – Не забудь свою сумочку. Понадобится еще что-нибудь, потом разберемся.
– У меня нет лыжных очков, – сказала она, натягивая на себя ярко-синий свитер с высоким горлом. – Я ослепну от снега.
– Возьми мои темные очки. Все равно скоро уже начнется закат.
К тому времени, когда мы добрались до лыжных спусков, взяли для Люси экипировку и нашли инструктора, было уже три двадцать девять. Лыжники яркими пятнами скатывались с гор, принимая очертания людей, только когда они оказывались поближе. Подавшись вперед и сдвинув лыжи клином, я, прикрывая глаза ладонью, всматривалась в подъемы и спуски. Солнце едва касалось макушек деревьев, и снег от его лучей казался ослепительным, однако тени становились все больше, и температура быстро падала.
Я обратила внимание на мужчину и женщину, потому что они так изящно шли на лыжах параллельно друг другу, их палки взлетали легко, как перышки, едва касаясь снега, их спуск напоминал полет птиц. Я узнала Бентона Уэсли по его серебристым волосам и подняла руку. Оглянувшись на Конни и что-то крикнув ей, он устремился вниз, разрезая спуск, его лыжи казались сдвинутыми настолько, что между ними вряд ли можно было бы вставить лист бумаги.
Когда он остановился, подняв веером пушистый снег, и снял свои темные очки, я вдруг поймала себя на мысли о том, что обратила бы на него внимание, даже если бы и не была с ним знакома. Черные лыжные штаны плотно облегали его мускулистые ноги, которых я раньше не замечала из-за консервативных костюмов, а его куртка напомнила мне закат в Ки-Уэсте. От холодного воздуха его ясные глаза искрились, а резкие черты лица стали более подчеркнутыми, но не хищными. Конни плавно остановилась возле него.
– Как замечательно, что вы здесь, – сказал Уэсли, и всякий раз, когда я видела его или слышала его голос, я невольно вспоминала Марка. Они были коллегами и лучшими друзьями. Они могли сойти за братьев.
– Где Люси? – спросила Конни.
– В данный момент осваивает канатную дорогу, – сказала я, показывая рукой.
– Надеюсь, ты не против того, что я записала ее на урок?
– Не против? Да я не знаю, как мне вас благодарить за заботу. Она просто в восторге.
– Я немного постою здесь и послежу, как она, – сказала Конни. – А потом мне захочется выпить чего-нибудь горяченького, и, мне кажется, Люси тоже не будет возражать. Бен, ты словно еще не накатался.
Уэсли повернулся ко мне:
– Как ты насчет прокатиться?
Стоя в очереди на подъемник, мы обменивались ничего не значащими фразами, потом, уже сев на него, немного помолчали. Уэсли опустил планку на сиденье, и мы медленно поползли к вершине горы. Воздух был студеным и невероятно чистым, в нем раздавались лишь шелест спускавшихся лыжников и глухие хлопки лыж об утрамбованный снег.
– Я разговаривал с Дауни, – сказал он. – Он встретится с тобой в своей лаборатории, как только ты сможешь туда выбраться.
– Это хорошая новость, – ответила я. – Бентон, что тебе известно?
– Мы с Марино разговаривали несколько раз. Похоже, у вас сейчас несколько случаев, которые как-то связаны не то чтобы уликами, но весьма странными совпадениями.
– Мне кажется, здесь нечто большее, чем простое совпадение. Тебе известно об отпечатке Ронни Уоддела, обнаруженном в доме Дженнифер Дейтон?
– Да. – Он смотрел на группу елей, подсвечиваемых заходящим солнцем. – Как я уже говорил Марино, я надеюсь, что существует какое-то логичное объяснение тому, как там оказался отпечаток Уоддела.
– Логичным объяснением может также оказаться и то, что он как-то побывал у нее дома.
– Тогда у нас настолько странная ситуация, что не поддается описанию, Кей. Заключенный, приговоренный к смертной казни, разгуливает по улицам, вновь убивая людей. И нам остается предполагать, что кто-то другой занял его место на электрическом стуле тринадцатого декабря. Правда, я сомневаюсь, что нашлось бы много добровольцев.
– Да, трудно представить, – согласилась я.
– Что тебе известно об уголовном прошлом Уоддела?
– Очень немного.
– Я как-то давно беседовал с ним в Мекленбурге. Я с интересом посмотрела на него.
– Предварю свои комментарии замечанием о том, что он далеко не стремился обсуждать убийство Робин Нейсмит. Он заявил, что если и убил ее, то этого не помнит. Не то чтобы это было очень необычно. Большинство совершивших тяжкие уголовные преступления из числа тех, с кем я беседовал, либо ссылаются на плохую память, либо утверждают, что вообще не совершали преступлений. У меня есть копии протоколов бесед с Уодделом, которые мне передали по факсу до того, как вы сюда приехали. Мы обсудим это после обеда.
– Бентон, я уже радуюсь, что приехала сюда.
Он смотрел вперед, вдаль, мы сидели, почти касаясь друг друга плечами. Некоторое время мы ехали молча, склон под нами становился все круче. Потом он вдруг спросил:
– Как ты, Кей?
– Лучше. Однако бывают моменты...
– Понимаю. Они всегда будут. Но, надеюсь, все реже. Долгие дни будут проходить без этого.
– Да, – ответила я. – Такие дни бывают.
– У нас есть выход на тех, на ком лежит ответственность. Похоже, мы знаем, кто подложил бомбу.
Приподняв носы лыж, мы мягко соскочили с подъемника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36