Очевидно, результат взвешивания оказался благоприятным, поскольку девочка доверительно произнесла:
– Хозяин дома – жирный мерзкий мошенник, господин. Потому он к вам так долго идет.
Лайам ограничился невнятным хмыканьем. Он просто не мог сообразить, что сказать. Он никогда прежде не забирался так глубоко в Муравейник. А кроме того, он никогда не умел раз говаривать с детьми. Потому он испытал искреннее облегчение, увидев мальчишку, который так же проворно карабкался через груду мусора к ним. Вслед мальчишке неслись ругательства чрезвычайно объемистого мужчины, пытающегося эту груду как-нибудь обойти.
Девочка сказала правду, хозяин дома оказался жирным, приземистым человеком, обильно потеющим, невзирая на холод. Домовладелец был подстрижен довольно коротко, как это было принято среди бедноты, чисто выбрит и ругался, как матрос, – до того самого момента, пока не заметил Лайама. Он тут же умолк, затем проворно обогнул последние выступы баррикады и поклонился настолько низко, насколько ему позволило брюхо. Рука домовладельца взлетела ко лбу с легкостью, указывающей на частую практику. Дети вернулись к прерванной игре.
– Рад вас видеть, господин! Чем могу быть вам полезен?
Домовладелец держался подобострастно и угодливо, причем именно в такой манере, какая была особенно противна Лайаму, он масляно улыбался и потирал руки.
– Эдил Кессиас недавно присылал к вам своего человека по поводу одной из ваших квартир.
Толстяк быстро закивал, показывая, что готов услужить господину всем, чем он только может ему услужить.
– Вы сказали ему, что плату за последний месяц вам внесли какими-то странными монетами.
– Чистая правда, господин. В жизни не видел более странных монет.
– Могу я взглянуть на них?
Домовладелец напрягся. Теперь на лице его отражалась борьба между подозрительностью и искренним сожалением.
– Прошу прощения, господин, но я их потратил. Отдал за дрова и за теплую одежду. Зима то уже на носу, господин.
– Ладно, неважно. А не можете вы объяснить, в чем заключалась их странность?
Толстяк потер загривок и переступил с ноги на ногу.
– Странные, и вправду очень странные деньги. На них были звери, каких я сроду не видывал, даже в зверинце, который приезжал из Торквея. Там можно было за пару медных грошей увидеть всяких диковинных Тварей, а таких вот не было, да и никак не могло быть. Очень-очень странные звери, господин. Чем-то похожи на быков, только на морде хвост, и такие огромные, что на спине можно город построить.
– А другие какие-нибудь изображения там были?
– Нет, господин, – с сожалением отозвался домовладелец. – Только такие.
– Что ж, спасибо.
Услышанного оказалось вполне достаточно:
Лайам понял, о каких монетах идет речь. Такие монеты были в ходу в Эпидамнуме – в одном из портов, фигурировавших на тех картах, которые Лайам продал Некверу. Изображенные на монетах звери назывались слонами. Эпидамниты использовали их в военных целях и устанавливали на спинах животных специальные башни для копейщиков и стрелков. Слоны украшали собой монетные знаки только этой страны, а отсюда следовало, что завезти их в Саузварк могли лишь люди, плававшие с Неквером.
Домовладелец продолжал переминаться с ноги на ногу, словно ожидая чего-то. Лайам кашлянул и запустил руку в кошелек.
– И еще раз спасибо вам, – сказал он, сунув домовладельцу монету. Толстяк улыбнулся, снова приложил руку ко лбу и, непрерывно кланяясь, отступил за груду мусора, на которой по-прежнему играли дети.
Лайам позвал девчушку, и та неохотно спустилась к нему. Мальчик остался стоять наверху, настороженно и нерешительно глядя на чужака.
– Спасибо, – сказал Лайам и протянул девочке две монеты. Девчушка схватила их, быстро присела в реверансе и единым махом взлетела наверх, к мальчишке, вскинув зажатые в кулаке монеты над головой. Мальчишка просиял.
Меж тем в крохотном дворике стало заметно темнее, и Лайам поспешил выбраться из него по одному из извилистых переулков. Переулок вывел его на широкую улицу, которой Муравейник и был ограничен с морской стороны, дальше начинался припортовый район. Вдоль улицы тянулся ряд кирпичных складских зданий. Где то неподалеку – в нескольких кварталах отсюда – находилась контора Неквера.
Тучи, подстрекаемые порывистым ветром с моря, хмурились все сильнее. Назревал нешуточный ливень. Но Лайам решил, что успеет нанести визит своему удачливому клиенту. Конечно, его появление не приведет торговца в восторг, но это несущественно. Он всего лишь задаст ему несколько безобидных вопросов и убедится, заглядывал ли Неквер в Эпидамнум. Раз уж тот перестал церемониться с ним, значит, Лайам тоже может позволить себе проявить в его отношении некоторую бесцеремонность.
Склад Неквера выглядел куда приятнее, чем владения князя торговли. Это было здание из красного кирпича, с длинным фасадом, вдоль которого под крышей тянулся ряд окон. Над входом красовалась вывеска: “Фрейхетт Неквер, комиссионер и торговец”. Буквы вывески были большими и аккуратными. Лайам уже бывал здесь раза три, когда договаривался о продаже карт. Охранников на входе не было их заменял один старый привратник, который, похоже, узнал посетителя. Слуга впустил Лайама в помещение и попросил подождать.
Этот склад был куда более богат товарами, чем склад Марциуса. Рабочий объем его был заполнен почти полностью, штабеля бочонков, ящиков и тюков поднимались до потолочных балок. Между штабелями был оставлен проход, ведущий в заднюю часть склада, к конторе. Привратник вернулся минуту спустя и взмахом руки подозвал Лайама.
Хозяин сейчас вас примет, сообщил старик.
Лайам прошел следом за привратником к конторскому помещению. Оно было довольно просторным, заставленным мебелью, отвечавшей его назначению. Высокие секретеры, высокие стеллажи с бумагами, высокие табуреты. Во время предыдущих визитов Лайама тут восседали клерки, они трудолюбиво копались в бухгалтерских книгах, фиксируя сведения о купле-продаже товаров, выписывали счета, переговаривались и перебрасывались шутками. Сейчас же здесь было пусто и тихо – наверно, все ушли готовиться к празднику Урис, – и тишина казалась какой-то мрачной. Из канцелярии толстая деревянная дверь вела в кабинет Неквера. Лайам постучался и вошел.
Неквер сидел за простым столом; лежащие на столе бумаги были собраны в аккуратные стопки; чернильница, перья и промокательные рулоны выстроились, словно воины на плацу. Площадь стены занимали карты Таралона и морские лоции, но собственных карт Лайам среди них не увидел. Видимо, Неквер считал их чересчур ценными, чтобы выставлять напоказ.
– А, это вы, Ренфорд. Чем могу служить? – сухо произнес Неквер. Былая приветливость торговца сменилась чисто деловой сдержанностью.
– Понимаете, мастер Неквер, – произнес Лайам, ослепительно улыбаясь, – у меня выдалось свободное время, и мне пришло в голову, что мы так и не поговорили с вами о вашем путешествии, восхитившем весь Саузварк.
– И что же?
– Ну, мне, естественно, хотелось бы побольше узнать о нем. В конце концов, вы пользовались моими картами, и я очень рад, что вы так разумно ими распорядились. Но больше всего меня, как исследователя, интересуют ваши личные впечатления. О некоторых краях, где вы побывали и где сам я давно уже не бывал.
– В самом деле?
– Да. Например, мне бы хотелось расспросить вас о Доми – я некогда провел там около полугода. У меня остались самые приятные воспоминания об этом цветущем крае. А у вас?
– Торговля там шла неплохо.
Сухость ответов торговца граничила с грубостью, но Лайам решил не обращать на это внимания.
– Так. А как вы нашли Сардис? И Эпидамнум?
– В Сардис мы не заходили. В Эпидамнуме получили хорошую прибыль.
Не совсем простое название второго порта Неквер выговорил вполне уверенно, что лишний раз доказывало, что он там был.
– Мне бы, хотелось поподробнее побеседовать о вашем путешествии, мастер Неквер. Чтобы сравнить впечатления. Свои давние, и свежие ваши. Не можете ли вы уделить мне часок?
– В настоящий момент я занят, Ренфорд. У меня срочная работа, которую надо закончить сегодня.
Лайам выяснил все, что хотел. Он чувствовал, что нетерпение Неквера растет, но ему хотелось его позлить. Все равно хуже не будет, Неквер и без того стал скверно к нему относиться.
– Понятно. Но может быть, мы договоримся на вечер? Я обещаю не надоедать вам долее часа.
– Сегодня канун праздника Урис, Ренфорд. Я буду работать до восьми. А затем я должен идти в храм Урис, на праздничное бдение. У меня нет возможности разговаривать с вами.
И никогда не будет. Неквер не произнес этого, но Лайам понял намек и принял его к сведению.
– Очень жаль. Мне так хотелось порасспросить вас. Ну что ж, может быть, мне это удастся как-нибудь в другой раз?
– Возможно, – холодно отозвался Неквер, взял в руки перо и углубился в бумаги.
Лайам кивнул, продолжая улыбаться, дабы показать, что он ничуть не обижен, и вышел. Торговец не обратил на его уход никакого внимания. Привратник ожидавший в канцелярии, провел Лайама обратно к выходу.
На плащ Лайама упала тяжелая дождевая капля. Ливень был уже на подходе. Лайам, поторапливаясь насколько возможно, зашагал в сторону городской площади.
Лайам помнил слова Кессиаса, миряне-верующие не допускаются в храм Урис в канун праздника. Неквер знал, что Лайам – уроженец Мидланда и в Саузварке живет недавно, а потому не мог ожидать, что ему известны такие тонкости ритуала. Но почему, собственно, он сказал, что намерен присоединиться к праздничному бдению? Просто счел это удобной отговоркой, позволяющей уклониться от докучливой встречи? Или на восемь у него и впрямь назначено какое-то другое свидание? С кем? И главное, где? А что, если местом свидания является некий дом в Муравейнике, а предметом стремлений Неквера является некая таинственная особа?..
Лайам прибавил шагу. Какое счастье, что меченый не бил его по ногам! Редкие дождевые капли продолжали падать на плащ, оставляя мокрые пятна. К тому времени, как Лайам добрался до площади – точнее, до расположенной там тюрьмы, моросило уже довольно сильно.
Кессиаса на месте не оказалось, но дежурный стражник предложил ему посидеть в маленькой, холодной приемной.
– Эдил скоро вернется, – сказал стражник и ушел, оставив Лайама одного. Лайам принялся размышлять. В мозгу его теснилось множество мыслей, но Кессиас множество не воспримет. Придется хорошо поработать, чтобы хоть что-то связно ему изложить.
Если таинственная особа любовница Неквера, значит, она беременна от него. Тогда, в общем, понятно, почему она стремится избавиться от ребенка. Богатый торговец вряд ли признает побочного отпрыска, появившегося на свет в Муравейнике. Потому и встал вопрос о сантракте, который Виеску, конечно, ей продал хотя он это и отрицает. Однако во всем этом не было ничего такого, что можно было бы привязать к смерти Тарквина, – не считая того, что женщина упоминала имя старика и, возможно, наведывалась к нему в гости.
А что могли означать кровь девственницы и второе заклинание, предназначенное не для перемещения предметов, а для того, чтобы делать эти предметы незримыми? Похоже, он наткнулся на еще какую-то тайну, лишь косвенно связанную со смертью Тарквина. Слишком уж много разных деталей вращается вокруг одного и того же стержня. Лайам вообще стал опасаться, что таинственная незнакомка, кутающаяся в глухой плащ, не более чем обычная горожанка, чьи шашни, наряду с их последствиями, касаются только ее. Ну, и еще, разумеется, любовника, от которого она залетела. И мужа, если он в курсе и есть.
Некоторое время Лайам размышлял, не махнуть ли ему рукой на Неквера и не позволить ли Кессиасу объявить Лонса виновным. Актерского ножа и серьезного мотива для преступления вполне хватало, чтобы покончить с красавчиком, а Лайам всегда мог сказать Роре – если ему вообще придется что-то ей говорить, что он ничего не сумел поделать.
В конце концов Лайам похерил эту идею, и вовсе не потому, что чувствовал себя чем-то обязанным танцовщице. Впрочем, он признавал что должен ради нее попытаться вытащить Лонса, но истинная причина была иной. Лайаму про сто хотелось выяснить, кого же взял в любовницы Фрейхетт Неквер. Ему хотелось сравнить эту особу с Поппи, чтобы понять, каковы его шансы на… а, собственно говоря, на что?
К тому моменту, как промокший, недовольно ворчащий эдил ввалился в приемную караулки, Лайам уже более-менее определился, что он ему может сказать.
– Небо взяло и раскололось, а боги решили наплакаться досыта, чтобы как следует вымочить землю! – пожаловался Кессиас, отряхивая воду с плаща и бороды. К присутствию Лайама эдил отнесся как к чему-то само собой разумеющемуся. – Я за вами посылал, но вас не оказалось дома. Неужто после утренних переживаний вам захотелось прогуляться?
– Ну, мне досталось не так уж крепко, как казалось сначала, – отозвался Лайам, поднимаясь с места. И я успел выяснить кое-что.
– По правде говоря, у меня тоже есть новости. Если, конечно, вам это интересно.
Лайам кивнул. Он снисходительно относился к попыткам Кессиаса его обставить.
– Давайте-ка поначалу пройдем внутрь, – сказал эдил. – Мне нужно хлебнуть чего-нибудь для согрева.
Лайам двинулся следом за Кессиасом в караульное помещение. По сути дела, это была казарма. Под стенами стояло несколько грубых коек, а к стенам были приколочены вешалки, на некоторых и сейчас висели плащи и шляпы. В углах стояли алебарды, а посреди центральной площадки, забросанной тростником, красовалась солидная бочка. Лайам заметил в дальней стене массивную дверь, окованную железом, – там начиналась тюрьма.
Помещение обогревали два огромных, напоминающих пещеры камина. Тот самый стражник, который столь любезно оставил Лайама дрожать в холодной приемной, возился сейчас у одного из них. Завидев Кессиаса, стражник ограничился приветственным кивком. Эдил кивнул в ответ и направился прямиком к бочке, прихватив с какой – то койки пару жестяных кружек. Кессиас склонился над бочкой, потом протянул одну из кружек Лайаму.
Полагая, что там окажется пиво, Лайам сделал большой глоток. И просчитался. Бочка была заполнена чем-то существенно более крепким, и Лайам едва не задохнулся, когда огненная жидкость обожгла ему горло. Кессиас сделал аккуратный глоток и прищурился, наблюдая за муками неосторожного сотоварища.
– Вы бы лучше пили помалу, Ренфорд.
Кашляющий и отплевывающийся Лайам дал понять, что полностью с ним согласен.
– Ну так вот, значит, что удалось разузнать мне. Гериона сказала, что Виеску действительно бывал в ее заведении – раз, а может быть, два, но это было давно, два года назад. Чего он желал и что делал – этого Гериона не вспомнила. Ей и так пришлось залезть в свой архив и просмотреть пару учетных книг, чтобы сыскать крохотную отметку о посещении. Значит, грехи нашего маленького аптекаря ее не очень-то впечатлили.
– Однако даже один-единственный визит в этот дом мог весьма и весьма впечатлить самого Виеску. И настолько, что он впоследствии мог решить подыскать себе что-то еще. Ведь женщины Герионы обходятся дорого, верно?
– Еще бы! Там же одни принцессы или королевы!.. – расхохотался эдил. Впрочем, это не помешало ему с жадностью подхватить мысль Лайама. – Так вы думаете, что он где-нибудь нашел себе развлечение подешевле и теперь то грешит, то терзается в смертных муках?
– Для этих терзаний есть основания. Всякий, кто разузнает – или уже знает – об этом, может держать Виеску в руках. Он ведь имеет возможность в одно мгновение сокрушить репутацию ревностного почитателя Урис, которой пользуется аптекарь, – ведь верно? И тем самым уничтожить Виеску как личность – ведь для него собственная набожность имеет очень большое значение, разве не так?
Кессиас снова расхохотался, на этот раз словно бы изумляясь словам Лайама и, слегка посмеиваясь над собой.
– Да вы не ищейка, Ренфорд, вы прямо-таки провидец. Вы – орел, что взирает с небес на мелких людишек и читает в сердцах их, словно в открытой книге. Итак, у нас появилась уверенность, что таинственная особа имеет возможность влиять на Виеску. И что дальше?
– Да ничего, собственно. Нам нужно знать, чего она от него хотела помимо сантракта и почему. А узнаем мы это лишь после того, как выясним, кто она такая. – Лайам помолчал, потом добавил, сделав вид, будто разговаривает с собой: – И кажется, я знаю, как это сделать.
Кессиас приподнял лохматую бровь и вопросительно посмотрел на Лайама, приглашая того объясниться.
– Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что эта дама должна сегодня вечером встретиться со своим благодетелем. И мне хотелось бы подобраться как можно ближе к месту их встречи.
Лайам не стал объяснять, на основании чего он пришел к такому выводу. Если окажется, что между таинственной женщиной и смертью Тарквина никакой связи нет, то вовсе незачем сообщать кому бы то ни было о том, что Неквер изменяет своей жене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Хозяин дома – жирный мерзкий мошенник, господин. Потому он к вам так долго идет.
Лайам ограничился невнятным хмыканьем. Он просто не мог сообразить, что сказать. Он никогда прежде не забирался так глубоко в Муравейник. А кроме того, он никогда не умел раз говаривать с детьми. Потому он испытал искреннее облегчение, увидев мальчишку, который так же проворно карабкался через груду мусора к ним. Вслед мальчишке неслись ругательства чрезвычайно объемистого мужчины, пытающегося эту груду как-нибудь обойти.
Девочка сказала правду, хозяин дома оказался жирным, приземистым человеком, обильно потеющим, невзирая на холод. Домовладелец был подстрижен довольно коротко, как это было принято среди бедноты, чисто выбрит и ругался, как матрос, – до того самого момента, пока не заметил Лайама. Он тут же умолк, затем проворно обогнул последние выступы баррикады и поклонился настолько низко, насколько ему позволило брюхо. Рука домовладельца взлетела ко лбу с легкостью, указывающей на частую практику. Дети вернулись к прерванной игре.
– Рад вас видеть, господин! Чем могу быть вам полезен?
Домовладелец держался подобострастно и угодливо, причем именно в такой манере, какая была особенно противна Лайаму, он масляно улыбался и потирал руки.
– Эдил Кессиас недавно присылал к вам своего человека по поводу одной из ваших квартир.
Толстяк быстро закивал, показывая, что готов услужить господину всем, чем он только может ему услужить.
– Вы сказали ему, что плату за последний месяц вам внесли какими-то странными монетами.
– Чистая правда, господин. В жизни не видел более странных монет.
– Могу я взглянуть на них?
Домовладелец напрягся. Теперь на лице его отражалась борьба между подозрительностью и искренним сожалением.
– Прошу прощения, господин, но я их потратил. Отдал за дрова и за теплую одежду. Зима то уже на носу, господин.
– Ладно, неважно. А не можете вы объяснить, в чем заключалась их странность?
Толстяк потер загривок и переступил с ноги на ногу.
– Странные, и вправду очень странные деньги. На них были звери, каких я сроду не видывал, даже в зверинце, который приезжал из Торквея. Там можно было за пару медных грошей увидеть всяких диковинных Тварей, а таких вот не было, да и никак не могло быть. Очень-очень странные звери, господин. Чем-то похожи на быков, только на морде хвост, и такие огромные, что на спине можно город построить.
– А другие какие-нибудь изображения там были?
– Нет, господин, – с сожалением отозвался домовладелец. – Только такие.
– Что ж, спасибо.
Услышанного оказалось вполне достаточно:
Лайам понял, о каких монетах идет речь. Такие монеты были в ходу в Эпидамнуме – в одном из портов, фигурировавших на тех картах, которые Лайам продал Некверу. Изображенные на монетах звери назывались слонами. Эпидамниты использовали их в военных целях и устанавливали на спинах животных специальные башни для копейщиков и стрелков. Слоны украшали собой монетные знаки только этой страны, а отсюда следовало, что завезти их в Саузварк могли лишь люди, плававшие с Неквером.
Домовладелец продолжал переминаться с ноги на ногу, словно ожидая чего-то. Лайам кашлянул и запустил руку в кошелек.
– И еще раз спасибо вам, – сказал он, сунув домовладельцу монету. Толстяк улыбнулся, снова приложил руку ко лбу и, непрерывно кланяясь, отступил за груду мусора, на которой по-прежнему играли дети.
Лайам позвал девчушку, и та неохотно спустилась к нему. Мальчик остался стоять наверху, настороженно и нерешительно глядя на чужака.
– Спасибо, – сказал Лайам и протянул девочке две монеты. Девчушка схватила их, быстро присела в реверансе и единым махом взлетела наверх, к мальчишке, вскинув зажатые в кулаке монеты над головой. Мальчишка просиял.
Меж тем в крохотном дворике стало заметно темнее, и Лайам поспешил выбраться из него по одному из извилистых переулков. Переулок вывел его на широкую улицу, которой Муравейник и был ограничен с морской стороны, дальше начинался припортовый район. Вдоль улицы тянулся ряд кирпичных складских зданий. Где то неподалеку – в нескольких кварталах отсюда – находилась контора Неквера.
Тучи, подстрекаемые порывистым ветром с моря, хмурились все сильнее. Назревал нешуточный ливень. Но Лайам решил, что успеет нанести визит своему удачливому клиенту. Конечно, его появление не приведет торговца в восторг, но это несущественно. Он всего лишь задаст ему несколько безобидных вопросов и убедится, заглядывал ли Неквер в Эпидамнум. Раз уж тот перестал церемониться с ним, значит, Лайам тоже может позволить себе проявить в его отношении некоторую бесцеремонность.
Склад Неквера выглядел куда приятнее, чем владения князя торговли. Это было здание из красного кирпича, с длинным фасадом, вдоль которого под крышей тянулся ряд окон. Над входом красовалась вывеска: “Фрейхетт Неквер, комиссионер и торговец”. Буквы вывески были большими и аккуратными. Лайам уже бывал здесь раза три, когда договаривался о продаже карт. Охранников на входе не было их заменял один старый привратник, который, похоже, узнал посетителя. Слуга впустил Лайама в помещение и попросил подождать.
Этот склад был куда более богат товарами, чем склад Марциуса. Рабочий объем его был заполнен почти полностью, штабеля бочонков, ящиков и тюков поднимались до потолочных балок. Между штабелями был оставлен проход, ведущий в заднюю часть склада, к конторе. Привратник вернулся минуту спустя и взмахом руки подозвал Лайама.
Хозяин сейчас вас примет, сообщил старик.
Лайам прошел следом за привратником к конторскому помещению. Оно было довольно просторным, заставленным мебелью, отвечавшей его назначению. Высокие секретеры, высокие стеллажи с бумагами, высокие табуреты. Во время предыдущих визитов Лайама тут восседали клерки, они трудолюбиво копались в бухгалтерских книгах, фиксируя сведения о купле-продаже товаров, выписывали счета, переговаривались и перебрасывались шутками. Сейчас же здесь было пусто и тихо – наверно, все ушли готовиться к празднику Урис, – и тишина казалась какой-то мрачной. Из канцелярии толстая деревянная дверь вела в кабинет Неквера. Лайам постучался и вошел.
Неквер сидел за простым столом; лежащие на столе бумаги были собраны в аккуратные стопки; чернильница, перья и промокательные рулоны выстроились, словно воины на плацу. Площадь стены занимали карты Таралона и морские лоции, но собственных карт Лайам среди них не увидел. Видимо, Неквер считал их чересчур ценными, чтобы выставлять напоказ.
– А, это вы, Ренфорд. Чем могу служить? – сухо произнес Неквер. Былая приветливость торговца сменилась чисто деловой сдержанностью.
– Понимаете, мастер Неквер, – произнес Лайам, ослепительно улыбаясь, – у меня выдалось свободное время, и мне пришло в голову, что мы так и не поговорили с вами о вашем путешествии, восхитившем весь Саузварк.
– И что же?
– Ну, мне, естественно, хотелось бы побольше узнать о нем. В конце концов, вы пользовались моими картами, и я очень рад, что вы так разумно ими распорядились. Но больше всего меня, как исследователя, интересуют ваши личные впечатления. О некоторых краях, где вы побывали и где сам я давно уже не бывал.
– В самом деле?
– Да. Например, мне бы хотелось расспросить вас о Доми – я некогда провел там около полугода. У меня остались самые приятные воспоминания об этом цветущем крае. А у вас?
– Торговля там шла неплохо.
Сухость ответов торговца граничила с грубостью, но Лайам решил не обращать на это внимания.
– Так. А как вы нашли Сардис? И Эпидамнум?
– В Сардис мы не заходили. В Эпидамнуме получили хорошую прибыль.
Не совсем простое название второго порта Неквер выговорил вполне уверенно, что лишний раз доказывало, что он там был.
– Мне бы, хотелось поподробнее побеседовать о вашем путешествии, мастер Неквер. Чтобы сравнить впечатления. Свои давние, и свежие ваши. Не можете ли вы уделить мне часок?
– В настоящий момент я занят, Ренфорд. У меня срочная работа, которую надо закончить сегодня.
Лайам выяснил все, что хотел. Он чувствовал, что нетерпение Неквера растет, но ему хотелось его позлить. Все равно хуже не будет, Неквер и без того стал скверно к нему относиться.
– Понятно. Но может быть, мы договоримся на вечер? Я обещаю не надоедать вам долее часа.
– Сегодня канун праздника Урис, Ренфорд. Я буду работать до восьми. А затем я должен идти в храм Урис, на праздничное бдение. У меня нет возможности разговаривать с вами.
И никогда не будет. Неквер не произнес этого, но Лайам понял намек и принял его к сведению.
– Очень жаль. Мне так хотелось порасспросить вас. Ну что ж, может быть, мне это удастся как-нибудь в другой раз?
– Возможно, – холодно отозвался Неквер, взял в руки перо и углубился в бумаги.
Лайам кивнул, продолжая улыбаться, дабы показать, что он ничуть не обижен, и вышел. Торговец не обратил на его уход никакого внимания. Привратник ожидавший в канцелярии, провел Лайама обратно к выходу.
На плащ Лайама упала тяжелая дождевая капля. Ливень был уже на подходе. Лайам, поторапливаясь насколько возможно, зашагал в сторону городской площади.
Лайам помнил слова Кессиаса, миряне-верующие не допускаются в храм Урис в канун праздника. Неквер знал, что Лайам – уроженец Мидланда и в Саузварке живет недавно, а потому не мог ожидать, что ему известны такие тонкости ритуала. Но почему, собственно, он сказал, что намерен присоединиться к праздничному бдению? Просто счел это удобной отговоркой, позволяющей уклониться от докучливой встречи? Или на восемь у него и впрямь назначено какое-то другое свидание? С кем? И главное, где? А что, если местом свидания является некий дом в Муравейнике, а предметом стремлений Неквера является некая таинственная особа?..
Лайам прибавил шагу. Какое счастье, что меченый не бил его по ногам! Редкие дождевые капли продолжали падать на плащ, оставляя мокрые пятна. К тому времени, как Лайам добрался до площади – точнее, до расположенной там тюрьмы, моросило уже довольно сильно.
Кессиаса на месте не оказалось, но дежурный стражник предложил ему посидеть в маленькой, холодной приемной.
– Эдил скоро вернется, – сказал стражник и ушел, оставив Лайама одного. Лайам принялся размышлять. В мозгу его теснилось множество мыслей, но Кессиас множество не воспримет. Придется хорошо поработать, чтобы хоть что-то связно ему изложить.
Если таинственная особа любовница Неквера, значит, она беременна от него. Тогда, в общем, понятно, почему она стремится избавиться от ребенка. Богатый торговец вряд ли признает побочного отпрыска, появившегося на свет в Муравейнике. Потому и встал вопрос о сантракте, который Виеску, конечно, ей продал хотя он это и отрицает. Однако во всем этом не было ничего такого, что можно было бы привязать к смерти Тарквина, – не считая того, что женщина упоминала имя старика и, возможно, наведывалась к нему в гости.
А что могли означать кровь девственницы и второе заклинание, предназначенное не для перемещения предметов, а для того, чтобы делать эти предметы незримыми? Похоже, он наткнулся на еще какую-то тайну, лишь косвенно связанную со смертью Тарквина. Слишком уж много разных деталей вращается вокруг одного и того же стержня. Лайам вообще стал опасаться, что таинственная незнакомка, кутающаяся в глухой плащ, не более чем обычная горожанка, чьи шашни, наряду с их последствиями, касаются только ее. Ну, и еще, разумеется, любовника, от которого она залетела. И мужа, если он в курсе и есть.
Некоторое время Лайам размышлял, не махнуть ли ему рукой на Неквера и не позволить ли Кессиасу объявить Лонса виновным. Актерского ножа и серьезного мотива для преступления вполне хватало, чтобы покончить с красавчиком, а Лайам всегда мог сказать Роре – если ему вообще придется что-то ей говорить, что он ничего не сумел поделать.
В конце концов Лайам похерил эту идею, и вовсе не потому, что чувствовал себя чем-то обязанным танцовщице. Впрочем, он признавал что должен ради нее попытаться вытащить Лонса, но истинная причина была иной. Лайаму про сто хотелось выяснить, кого же взял в любовницы Фрейхетт Неквер. Ему хотелось сравнить эту особу с Поппи, чтобы понять, каковы его шансы на… а, собственно говоря, на что?
К тому моменту, как промокший, недовольно ворчащий эдил ввалился в приемную караулки, Лайам уже более-менее определился, что он ему может сказать.
– Небо взяло и раскололось, а боги решили наплакаться досыта, чтобы как следует вымочить землю! – пожаловался Кессиас, отряхивая воду с плаща и бороды. К присутствию Лайама эдил отнесся как к чему-то само собой разумеющемуся. – Я за вами посылал, но вас не оказалось дома. Неужто после утренних переживаний вам захотелось прогуляться?
– Ну, мне досталось не так уж крепко, как казалось сначала, – отозвался Лайам, поднимаясь с места. И я успел выяснить кое-что.
– По правде говоря, у меня тоже есть новости. Если, конечно, вам это интересно.
Лайам кивнул. Он снисходительно относился к попыткам Кессиаса его обставить.
– Давайте-ка поначалу пройдем внутрь, – сказал эдил. – Мне нужно хлебнуть чего-нибудь для согрева.
Лайам двинулся следом за Кессиасом в караульное помещение. По сути дела, это была казарма. Под стенами стояло несколько грубых коек, а к стенам были приколочены вешалки, на некоторых и сейчас висели плащи и шляпы. В углах стояли алебарды, а посреди центральной площадки, забросанной тростником, красовалась солидная бочка. Лайам заметил в дальней стене массивную дверь, окованную железом, – там начиналась тюрьма.
Помещение обогревали два огромных, напоминающих пещеры камина. Тот самый стражник, который столь любезно оставил Лайама дрожать в холодной приемной, возился сейчас у одного из них. Завидев Кессиаса, стражник ограничился приветственным кивком. Эдил кивнул в ответ и направился прямиком к бочке, прихватив с какой – то койки пару жестяных кружек. Кессиас склонился над бочкой, потом протянул одну из кружек Лайаму.
Полагая, что там окажется пиво, Лайам сделал большой глоток. И просчитался. Бочка была заполнена чем-то существенно более крепким, и Лайам едва не задохнулся, когда огненная жидкость обожгла ему горло. Кессиас сделал аккуратный глоток и прищурился, наблюдая за муками неосторожного сотоварища.
– Вы бы лучше пили помалу, Ренфорд.
Кашляющий и отплевывающийся Лайам дал понять, что полностью с ним согласен.
– Ну так вот, значит, что удалось разузнать мне. Гериона сказала, что Виеску действительно бывал в ее заведении – раз, а может быть, два, но это было давно, два года назад. Чего он желал и что делал – этого Гериона не вспомнила. Ей и так пришлось залезть в свой архив и просмотреть пару учетных книг, чтобы сыскать крохотную отметку о посещении. Значит, грехи нашего маленького аптекаря ее не очень-то впечатлили.
– Однако даже один-единственный визит в этот дом мог весьма и весьма впечатлить самого Виеску. И настолько, что он впоследствии мог решить подыскать себе что-то еще. Ведь женщины Герионы обходятся дорого, верно?
– Еще бы! Там же одни принцессы или королевы!.. – расхохотался эдил. Впрочем, это не помешало ему с жадностью подхватить мысль Лайама. – Так вы думаете, что он где-нибудь нашел себе развлечение подешевле и теперь то грешит, то терзается в смертных муках?
– Для этих терзаний есть основания. Всякий, кто разузнает – или уже знает – об этом, может держать Виеску в руках. Он ведь имеет возможность в одно мгновение сокрушить репутацию ревностного почитателя Урис, которой пользуется аптекарь, – ведь верно? И тем самым уничтожить Виеску как личность – ведь для него собственная набожность имеет очень большое значение, разве не так?
Кессиас снова расхохотался, на этот раз словно бы изумляясь словам Лайама и, слегка посмеиваясь над собой.
– Да вы не ищейка, Ренфорд, вы прямо-таки провидец. Вы – орел, что взирает с небес на мелких людишек и читает в сердцах их, словно в открытой книге. Итак, у нас появилась уверенность, что таинственная особа имеет возможность влиять на Виеску. И что дальше?
– Да ничего, собственно. Нам нужно знать, чего она от него хотела помимо сантракта и почему. А узнаем мы это лишь после того, как выясним, кто она такая. – Лайам помолчал, потом добавил, сделав вид, будто разговаривает с собой: – И кажется, я знаю, как это сделать.
Кессиас приподнял лохматую бровь и вопросительно посмотрел на Лайама, приглашая того объясниться.
– Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что эта дама должна сегодня вечером встретиться со своим благодетелем. И мне хотелось бы подобраться как можно ближе к месту их встречи.
Лайам не стал объяснять, на основании чего он пришел к такому выводу. Если окажется, что между таинственной женщиной и смертью Тарквина никакой связи нет, то вовсе незачем сообщать кому бы то ни было о том, что Неквер изменяет своей жене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33