Лайаму очень хотелось, чтобы время шло побыстрее, но собственное нетерпение также и забавляло его. В недавнем прошлом он угробил столько дней совершенно впустую, что теперь странно было бы сожалеть о каких-то без пользы проведенных часах.
Лайам понимал, что на деле ему просто не терпится поскорее покончить со всем, что на него на валилось. Вздернуть убийцу Тарквина, выставить из головы Фануила и вернуться к прежней размеренной жизни. Нынешнее занятие, всего лишь несколько дней назад заставлявшее Лайама просыпаться с радостным чувством, теперь казалось ему утомительным. Оно принуждало его вступать в общение с другими людьми возможно, он и вправду в этом нуждался, но сыск при давал этому общению малоприятный оттенок.
А потому леди Неквер в конечном итоге стала для него чем-то вроде отдушины, и он привык к их регулярным беседам.
“Настолько привык, что сегодняшний день кажется мне пустым, словно бочонок после хорошей попойки”, – уныло подумал Лайам. Он уже сидел за столиком в довольно приличной таверне и ожидал, когда подадут обед. Собственные слезливые мысли внушали ему глубокое отвращение, а потому, как только перед ним появилась тарелка с дымящимся супом, он с радостью принялся за еду.
Обед был плотен и стоил соответственно много. После супа – густого бульона, приправленного пряностями, – и рыбы в жгучем соусе Лайаму удалось наконец-то отрешиться от докучливых размышлений и задвинуть их в дальний угол сознания. Он бездумно ел, стараясь не торопиться, однако солнечный луч все равно полз по полу со скоростью хромой черепахи, и как Лайам ни тянул время, трапеза отняла у него не более часа.
Лайам мысленно выругался. Свободного времени все равно оставалось хоть пруд пруди, и его мысли, словно настырные вороны, снова принялись виться над добычей – сведениями, полученными от Доноэ. Согласно ее словам, Тарквин соблюдал обет целомудрия. Если эта новость соответствовала действительности, она полностью уничтожала гипотезу о том, что таинственная женщина, кутавшаяся в глухой плащ, могла понести от старого чародея.
Или все же могла?
Тут в мозгу Лайама словно бы что-то щелкнуло – он понял, чем может заняться хотя бы в ближайший час. Он быстро расплатился по счету и двинулся в сторону Норсфилда. Желудок Лайама возмущенно заныл, но его хозяину уже было не до него.
Виеску сидел у себя в аптеке и явно этим томился. Когда дверь отворилась и Лайам вошел внутрь, аптекарь с грохотом отодвинул от себя ступку и пестик.
– Иерарх Кансе! – неприветливо проскрипел он.
– Мастер Виеску. Простите, что я опять бес покою вас.
Аптекарь пожал плечами, словно желая сказать: “А, пустяки!”, но жесту его недоставало подвижности.
– Я хотел бы задать вам еще несколько вопросов касательно убитого чародея и беременной женщины, которая упоминала о нем.
– Боюсь, у меня нет на это времени, иерарх, – произнес аптекарь странным тоном, граничащим с мольбой. Мне нужно приготовиться к участию в шествии.
– Ах да, шествие в честь Урис! – радостно воскликнул Лайам. – Похвально, похвально! Вы уже принимали участие в предыдущих процессиях, или сегодня пойдете впервые?
В каждой процессии, иерарх, я возглавляю ряды мирян, – почти жалобно отозвался Виеску. Лайам впился взглядом в его глаза.
– Похвально, похвально. Мне хотелось бы, чтобы побольше людей следовало вашему примеру. Но я вынужден вас задержать – всего на минуту-другую, не более. Вы же знаете, все, о чем я хлопочу, имеет очень большое значение для нашего храма в Торквее.
– Как вам будет угодно, – нервно согласился Виеску. К некоторому своему удивлению, Лайам заметил, что аптекаря бросило в пот.
– Дело касается той женщины, которая при вас упоминала имя Тарквина. Я подумал, что мог неверно истолковать ваши слова. Мне показалось, будто вы намекнули, что эта женщина понесла от старика чародея. Но я располагаю сведениями, что этот маг давал обет целомудрия.
Виеску содрогнулся, как от удара. Аптекарю пришлось сделать заметное усилие, чтобы взять себя в руки.
– Прошу прощения, иерарх, – запинаясь, произнес он, – но я вовсе не это имел в виду. Девушка понесла не от него. Он не спал с ней.
– Приятно слышать. Значит, отец ребенка кто-то другой? Не Тарквин?
– Нет, иерарх. Не Тарквин.
– Видите ли, я пытаюсь разобраться, что же случилось на деле, потому что услуга мага была для нас очень важна, – пожалуйста, поймите меня верно. Скажите, а эта женщина не просила вас достать для нее кровь девственницы?
Виеску явно опешил, он покачал головой с таким видом, словно чего-нибудь недопонял.
– Вы сказали – кровь девственницы, иерарх?
– Ладно, неважно. Она просила у вас только сантракт?
Виеску закивал головой, показывая, что иерарх попал наконец-то в точку. На этот раз он вообще гораздо охотнее шел на контакт, и Лайам задумался – а чем, собственно, это вызвано?
– А как принимают сантракт?
– Растолченным в порошок, иерарх, – мгновенно отозвался аптекарь. – Его разводят в вине или сидре, чтобы заглушить неприятный привкус. Но я ей ничего такого не продавал! – быстро добавил он. Во взгляде Виеску промелькнуло секундное колебание. Он словно хотел было что-то добавить, но передумал. Лайам выждал пару мгновений, потом, разочаровавшись, продолжил.
– И она хотела получить эту траву, чтобы прервать свою беременность, так?
Виеску снова кивнул.
– Должно быть, она очень глубоко закоснела во грехе, мастер аптекарь. Очень глубоко.
Лайам постарался придать вескость своим словам и вложить в них столько благочестия, сколько только могло исходить от сановного жреца из Торквея. При этом Лайаму казалось, что выглядит он по-дурацки, словно принимает участие в плохом пародийном спектакле студенческих лет. Однако Виеску, по-видимому, так не считал.
Аптекарь попытался было что-то сказать, сбился, умолк и пристально вгляделся в лицо Лайама, словно надеясь найти там какой-то отклик. Лайам постарался придать своему лицу бесстрастное выражение, надеясь, что аптекарь отыщет в нем то, чего ждет. Но, очевидно, чаяния аптекаря не сбылись, и Виеску ограничился тем, что произнес:
– Да, иерарх, очень глубоко. – И замолчал.
– А вы сами знаете эту женщину?
– Нет, иерарх, – твердо ответил Виеску. Так твердо, что Лайам понял, что он лжет. – Я ни когда прежде ее не встречал.
Тут по улицам города разнесся звук рога, и Виеску встревожено засуетился:
– Процессия! Иерарх, мне пора идти, если я не хочу опоздать! Я приношу вам свои извинения.
Лайам отстраненно взмахнул рукой, хотя в глубине души он был совершенно взбешен. Аптекарь явно готов был вот-вот сказать ему нечто важное, и тут этот рог! Глядя, как Виеску торопливо снимает испачканный фартук, Лайам мысленно выругался. Ведь он почти вывернул этого сморчка наизнанку! Осталось лишь чуть нажать.
– Мне нужно подняться наверх, чтобы переодеться, – сказал аптекарь, вешая фартук на крючок, и ткнул пальцем в сторону потолка. – А вы разве не должны приготовиться к шествию, иерарх?
– Я освобожден от исполнения ритуалов на время этого праздника, – пояснил Лайам и мысленно поздравил себя с тем, что заранее продумал этот ответ. – Я буду на храмовой службе, конечно, но дело, с которым меня прислали, имеет исключительное значение.
– Не сомневаюсь. Но мне, однако, следует приготовиться.
Лайам понял, что пора уходить.
– Конечно-конечно. А можем ли мы поговорить с вами попозже?
– Боюсь, я уже сказал все, что мог, иерарх.
– Ну что ж… Тогда мне пора.
Лайам повернулся и двинулся к выходу, но, уже взявшись за дверную ручку, остановился.
– Мастер Виеску, – сказал он и дружелюбно улыбнулся, хотя ему сейчас больше всего на свете хотелось схватить этого сморчка за ворот и трясти до тех пор, пока тот не выложит все. – Мои молитвы будут всегда с вами.
Хотя аптекарь ожидал и не этого, так пристально вглядываясь в лицо Лайама минуту назад, но эти слова все-таки определенно пришлись к месту. Угрюмая физиономия Виеску смягчилась, и он кивнул.
– Спасибо, иерарх, – произнес он внезапно осевшим голосом.
– Возможно, мастер Виеску, вы согласитесь оказать мне две небольшие услуги, – решился рискнуть Лайам. Я буду вам очень обязан, если вы, встретив женщину, о которой мы говорили, не станете упоминать обо мне. А еще я прошу вас во время шествия за меня помолиться.
– Я недостоин, – отозвался Виеску, уткнувшись взглядом в пол.
Лайам невольно опешил – что бы это могло означать?
– А кто из нас, смертных, достоин? И все-таки я буду очень вам признателен, если вы выполните обе мои просьбы.
– Как вам будет угодно, – пробормотал Виеску и быстро вышел.
Лайам на миг задержался в пустом помещении, размышляя о странном поведении аптекаря. Повторившийся зон рога вывел его из задумчивости, и Лайам покинул аптеку.
На этот раз песня рога звучала вдвое дольше, и Лайам заметил, что все уличные прохожие двигаются в одном направлении. Лайам решил, что они поспешают к месту сбора процессии, и двинулся следом. В конце концов, он ведь сказал Виеску, что примет участие в храмовой службе.
Обычно центральная площадь Саузварка кишела людьми, которые либо что-то продавали и покупали, либо праздно глазели на бродячих артистов – жонглеров, клоунов и музыкантов. Завзятые голубятники гоняли над площадью своих птиц, нацеливая их на стаи соперников. Стаи сшибались в воздухе, и сильная стая увлекала с собой более слабую. Лайам никогда не уставал наблюдать за этой игрой и просто не мог упустить случая полюбоваться, хотя бы недолго, на раскованный полет голубей.
Квадратная каменная туша тюрьмы и выходящий фасадом на западную сторону площади массивный дворец герцога с внушительной колоннадой, как правило, никого не смущали, и большую часть дня у разбросанных по остальным сторонам площади кабачков, лавочек и закусочных дела шли довольно бойко.
Но сегодня никаких голубиных стай над площадью не вилось, равно как не было тут и голубятников, управляющих своим пернатым воинством с помощью свиста и пронзительных воплей.
Сегодня площадь казалась менее шумной и деятельной, хотя она и была заполнена людьми, и все новые люди спешили к ней по прилегающим улочкам и переулкам. Явно чего-то ожидающие сотни принаряженных горожан вели себя на удивление тихо.
То аккуратно раздвигая людей, то ловко проскальзывая между ними – благо, телосложение позволяло, – Лайам попытался протиснуться к центру площади. Но там толпа оказалась такой плотной, что Лайаму сделалось неуютно, и он принялся из нее выбираться, что и делал достаточно долго, пока наконец не добрался до двух этажного питейного заведения. Там не было никого, и его шаги прозвучали в пустом помещении особенно гулко.
Весь персонал заведения собрался на галерейке второго этажа, благоговейно глазея на редкое зрелище. Лайам, поднявшись по лестнице, вежливо кашлянул. Хозяин кабачка обернулся в ярости, но, увидев дорогой наряд посетителя, сдержал свое раздражение.
– О, мой лорд! – залебезил он. Вы хотите оказать нам любезность и вместе с нами посмотреть на процессию? Не угодно ли будет присесть вот здесь?
Хозяин выгнал из-за одного из расположенных вплотную к бортику галереи столиков группку служанок и слуг и усадил туда Лайама, игнорируя угрюмые взгляды своих работников.
– Чего-нибудь желаете, мой лорд?
– Только вина, – отозвался Лайам.
Хозяин самолично и весьма расторопно принес вина, подобострастно улыбнулся, потом ринулся в другой конец галереи и отвоевал себе место меж двух рассерженных дородных мойщиц посуды.
Потягивая вино, Лайам принялся наблюдать за тем, что творилось на площади.
Перед мрачными каменными ступенями тюрьмы виднелся помост высотой примерно с человеческий рост. Лайам, криво усмехнувшись, отметил про себя, что некоторые детали его конструкции позволяли скоро и без особой возни воздвигнуть над ним виселицу. Вокруг помоста было оцеплено небольшое пространство. Стражники, стоявшие в оцеплении, смотрелись просто великолепно – в черных сюрко, украшенных гербом герцога, в совершенно бесполезных в бою, но до блеска начищенных церемониальных доспехах.
Внутри оцепления виднелась немногочисленная группа людей. Наголо обритые жрецы Урис тихо переговаривались между собой. Чуть поодаль от них помещались знатные горожане. Из них Лайам узнал только Анкуса Марциуса, остальные были ему незнакомы. Зато он узнал Тома Виеску, стоявшего чуть в стороне. Аптекарь был облачен в ослепительно белое длинное одеяние, но даже кустистая борода его не в силах была скрыть, что хозяин ее чем-то весьма опечален.
Возле оцепления стоял и эдил Кессиас – его обычно лохматая шевелюра была сейчас тщательно расчесана и вроде бы даже чуть припомажена, – он хмуро взирал на какого-то стражника в будничной форме. Стражник, как видно, о чем-то ему докладывал. Кессиас продолжал хмуриться, потом кивнул и, повернув голову, принялся обшаривать взглядом толпу. Лайам с любопытством за ним наблюдал. Стражник за кончил доклад, и Кессиас небрежным жестом отослал его прочь, не переставая выискивать взглядом кого-то среди собравшихся. Затем эдил перевел взгляд выше, схватил собравшегося было удалиться стражника за плечо и указал ему на Лайама.
Стражник кивнул, вышел из оцепления и принялся проталкиваться через толпу в сторону винной лавки. Собравшиеся миряне молча перед ним расступались, их внимание было целиком и полностью приковано к пустому помосту. Лайам какое-то время следил за посланцем эдила, пока тот не затерялся в толпе. Тогда Лайам повернулся в сторону лестницы, посланец должен был вот-вот появиться.
Заслышав шаги, Лайам встал из-за столика и двинулся к лестнице. Он встретил стражника на верхней площадке.
– Вы не меня ищете?
Посланец оглядел Лайама, видимо, он не ожидал, что к нему выйдут.
– Вы – Лайам Ренфорд? – с подозрением поинтересовался он.
– Да. Вас послал Кессиас?
– Да, чтобы кое-что вам передать. За наемные комнаты уплачено, сэр, значит, это не чародей. Значит, женщину в плаще содержит кто-то другой.
– Это все? – после секундного размышления спросил Лайам. Новость его не удивила. Это он уже понял и сам из разговора с Виеску.
– Ну, разве еще одно, сэр, владелец дома сказал, что ему заплатили полновесными монетами, только таких странных монет он сроду не видывал. Чистое золото, сэр, но выглядит очень странно.
Лайам приподнял вежливо бровь, хотя и это сообщение его не очень-то взволновало. Ему куда больше хотелось знать, чем вызвано странное по ведение Виеску. Что же такое прямо вертелось у аптекаря на кончике языка? И самое главное – было ли это что-то связано со смертью Тарквина?
Донесшийся со стороны площади гул вернул его к действительности. Лайам заспешил обратно на галерею, а посланец удалился, не сказав более ни слова.
Заняв свое место, Лайам увидел, что один из бритоголовых жрецов взобрался на помост и вскинул к небу окованный серебром рог. Затем жрец протрубил еще дважды. На третий раз ему ответил звон медных тарелок. Жрец поспешно спустился с помоста и присоединился к своим товарищам. Взгляды всех собравшихся обратились на север, откуда уже появилась голова процессии.
Первыми шли два мальчика в лавровых венках, несмотря на холод, они были в коротких белых туниках. Толпа мгновенно освободила для них проход, и мальчики торжественно двинулись по нему, разбрасывая камышовые стебли. За ними вышагивал дородный мужчина в белоснежном струящемся облачении, расшитом золотом, жемчугом и серебром. Голову его венчала высокая алая митра. Мужчина нес позолоченный фонарь и толстую книгу в роскошном кожаном переплете. Из-под белого облачения выпирало огромное брюхо, а жиденькая бородка плохо скрывала тройной подбородок. Лайам не мог удержаться от святотатственного предположения, что второго по старшинству саузваркского жреца Урис не слишком обрадует завтрашний, хотя и очень коротенький, пост.
Впрочем, жрец умудрялся держаться весьма величественно, он размеренно шагал по разбросанному служками камышу под безмолвными испытующими взглядами толпы, отстраненный и горделивый.
За ним над толпой плыла статуя Урис, закутанная в белоснежное покрывало, ее влекли на но силках восемь мускулистых жрецов. Последними шли музыканты – флейтист, барабанщик и человек с медными тарелками, – но на них никто не смотрел. Внимание толпы было распределено между дородным жрецом и укрытой от взоров статуей Урис.
Процессия двигалась к оцепленному стражей пространству, слышался лишь хруст сухих стеблей под сандалиями, ему вторил свист ветра. Служки, разбросав весь камыш, поднялись по узким ступенькам на помост. За ними последовал жрец. Он повернулся лицом к толпе и подошел к краю площадки. Жрецы-носильщики остановились перед помостом и также развернулись со своей ношей, чтобы Урис, когда с нее сбросят покровы, смотрела на горожан. Кессиас, Виеску и другие знатные лица выстроились слева от носилок, чуть от них отступив и глядя вверх, на жреца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33