Это кончится тем, что вас сначала ограбят, потом разденут, а потом расстреляют. Потому что примут за английского шпиона.
- Чушь! С какой стати меня примут за английского шпиона?
- Потому что вы знаете только английский язык. Ну, успокоились?
- И не подумаю! А как вам нравится его последнее предложение? Да за кого он нас принимает? Сунуть десять миллиардов долларов в их мартены и шахты! А потом? Нюхать дым их мартенов? "Не будет ли это правильнее"! Я вам вот что скажу, Аверелл! Меня уже очень давно не держали за идиота! Я уже отвык от этого! И не намерен привыкать! Вот это и имейте в виду: не намерен!
От откинулся на спинку лимузина и сердито умолк.
- А теперь послушайте меня, - проговорил посол. - Ему не нужно было вникать в каждое ваше слово. Вы еще рта не раскрыли, а он уже знал все, что вы скажете. Не верите? Вспомните: вы говорили о поэтапном плане заселения и освоения Крыма?
- Это есть в бизнес-плане.
- Я спрашиваю не о том, что есть в бизнес-плане. А о том, упоминали ли вы об этом в своих пояснениях.
- Кажется...
- Нет.
- Вы правы, пожалуй. Да, правы. Нет.
- Достаточно?
- Вы предполагаете, что он...
- Я не предполагаю. Я знаю это совершенно точно.
- Черт возьми, Аверелл! Откуда же он мог...
- Когда вернетесь в Вашингтон, задайте этот вопрос мистеру Гуверу. Откуда мистер Сталин мог детально знать содержание бизнес-плана, масштабностью которого вы хотели поразить его в самое сердце. Потом расскажете. Мне тоже интересно, что он ответит.
- Значит, Сталин проговорился?
- Он не тот человек, чтобы проговориться. Нет, Эрик. Он совершенно четко и недвусмысленно дал вам понять, что - есть в русском языке такая выразительная идиома - срать он хотел на ваши десять миллиардов долларов, а в этой проблеме его интересуют совсем другие аспекты.
Гарриман покосился на Джонстона и удовлетворенно заключил:
- Наконец вы задумались.
- Да. Задумался. Но не о том, что вы имеете в виду.
- Поделитесь.
- Охотно. В мире не существует такого человека, который мог бы насрать на десять миллиардов долларов.
- Вы только что его видели.
- И даже он не может! И я вам скажу почему. Миллион долларов, даже в новеньких двадцатках, весит сорок килограммов. Миллиард - сорок тонн. А десять миллиардов - это целый железнодорожный состав из двадцати пульмановских вагонов. Покажите мне задницу, из которой можно на это насрать!
- Браво, - заметил Гарриман.
- И он не может насрать на десять миллиардов не только в буквальном, но и в переносном смысле! - продолжал Джонстон. - Да вы что, шутите? За его спиной - огромная, разрушенная, полуголодная страна! Он победит Гитлера. С нашей помощью или без нее. Все равно победит, это сейчас совершенно ясно. Но победой сыт не будешь. Победа пьянит, но не кормит. Людей нужно одеть, обуть, накормить, восстановить крышу над головой. Иначе на первых же послевоенных выборах его отправят в исторический музей!
Гарриман лишь головой покачал:
- Вы не еврей, Эрик. Вы стопроцентный американец.
- А вы?
- А я еврей. Его не отправят в исторический музей. Скорее он отправит туда весь советский народ вместе с его великой победой. Он дал четкий ответ на все ваши вопросы. Ответ следующий: сидите на своих миллиардах и ждите, когда мы разрешим вам их потратить. На нас. А мы разрешим тогда, когда сочтем нужным. Если вообще разрешим.
- Вы шутите?
- Нет, Эрик. Это не Америка. Это Советская Россия. Здесь все давно уже стоят на головах и считают это вполне нормальным.
- По-моему, я начинаю испытывать тоску по родине. Тогда объясните мне, Бога ради: для чего он все это затеял?
- Перед вашей поездкой я попросил Гувера ознакомить вас с заключением аналитиков ФБР. Он это сделал?
- Да. Я прочитал отчет резидента из Анкары.
- А первый - о поездке Михоэлса по Америке?
- Тоже.
- Там было одно общее замечание. Возможно, вы не обратили на него внимания. Я напомню. Там говорилось: поскольку план создания Крымской еврейской республики исходит лично от Сталина, нельзя исключать возможности, что он преследует какие-то совершенно иные цели, о которых мы не можем даже догадываться.
- Какие цели? - переспросил Джонстон.
Посол повторил:
- О которых мы не можем даже догадываться.
- Что из этого следует?
- Только одно. Мы сделали свой ход. Подождем ответного... Вылезайте, приехали.
Тяжелый "линкольн" со звездно-полосатыми флажками на крыльях вплыл в ворота посольства и причалил к внутреннему подъезду. Гарриман ответил на приветствие сержанта морской пехоты и открыл перед Джонстоном высокую дубовую дверь. В холле, сбрасывая пальто на руки негру-служителю, Джонстон обернулся к послу и решительно произнес:
- И все-таки я не согласен с вами. Законы физики везде одинаковы. Америка, Россия, Германия, острова Фиджи - не имеет значения. А экономика такая же наука, как физика. И перед человеком с пустым карманом всегда более прав тот, у кого в кармане позвякивает пара лишних монет.
- Возможно, - суховато ответил Гарриман. - Для Сталина этот закон звучит по-другому. Всегда более прав тот, у кого в кармане позвякивает пара лишних танковых армий.
III
В кремлевском кабинете Сталина в этот вечер тоже шло обсуждение итогов прошедшей встречи. Сталин неторопливо прохаживался по ковру, курил трубку, приминая табак большим пальцем правой руки с пожелтевшим от никотина ногтем. Молотов пристроился возле стола для совещаний. Присутствовал и Берия, прибывший к Сталину с докладом о ходе работ по реализации советского атомного проекта.
Берия был доволен. Ему было о чем доложить. В папке, которую он принес, было полтора десятка расшифрованных резведдонесений из Америки и заключение начальника Лаборатории No 2 Курчатова: "Эти данные позволяют получить весьма важные ориентиры для нашего научного исследования, миновать многие весьма трудоемкие фазы разработки проблемы и узнать о новых научных и технических путях ее разрешения".
И была еще одна фраза: "В заключение необходимо отметить, что вся совокупность полученных сведений указывает на техническую возможность решения всей проблемы урана в значительно более короткий срок, чем это думают наши ученые, не знакомые с ходом работ по этой проблеме за границей".
Хорошая фраза. Дорогого стоила. У Берии было искушение подчеркнуть ее, но решил, что не стоит. Сталин сам поймет, что за этим стоит. И оценит. Не может не оценить. Поэтому Берия, не дожидаясь разрешения, перенес стул от стола для совещаний к письменному столу Сталина, свободно расположился на нем, закинув ногу на ногу, сидел с видом человека своего, причастного ко всему, о чем может идти речь в этом высшем и самом тайном кабинете мира.
- Итак, что же мы сегодня узнали? - спросил Сталин, останавливаясь рядом с Молотовым, но глядя почему-то не на него, а на Берию.
- Они клюнули, - ответил Молотов.
- А почему они клюнули?
- Вы правильно сказали: Рузвельта беспокоит послевоенный спад производства. Крымский проект поможет смягчить кризис.
- Это одна причина, - согласился Сталин, продолжая смотреть на Берию. Вторая?
- Еврейское лобби в США очень влиятельно. Поддержка крымского проекта поможет нынешней администрации проводить через конгресс нужные Рузвельту законы.
- Резонно.
Под пристальным взглядом Сталина Берия почувствовал себя неуютно. Невольно напрягся, подобрался. Сталин раскурил погасшую трубку и вновь медленно заходил по кабинету.
- Нынешней осенью в Америке пройдут очередные президентские выборы, продолжал Молотов. - Рузвельт идет на них в связке с Трумэном в качестве вице-президента. У демократов сильные позиции, но лишние голоса евреев им очень не помешают.
- Значит, в случае успеха Рузвельт будет выбран на четвертый срок?
- Да. Для Америки это совершенно беспрецедентный случай.
- Выгодно ли нам переизбрание Рузвельта? - спросил Сталин. И сам же ответил: - Безусловно выгодно. Распространи через Совинформбюро информацию о сегодняшней беседе. С указанием темы беседы. "Беседа прошла в обстановке полного взаимопонимания".
- Нужно ли опубликовать эту информацию в наших газетах?
- В наших?.. Нет, пожалуй. Пока это не нужно. Информация должна уйти на Запад только по каналам Совинформбюро. Для иностранных корреспондентов в Москве - без расшифровки темы. "Беседа протекала в деловой, дружественной обстановке"... Что мы еще узнали?
- Михоэлс, - напомнил Молотов.
- Да-да, Михоэлс. Четвертого июля, помнится мне, День независимости Америки. Посол Гарриман, очевидно, устроит прием. Пусть Михоэлс появится на приеме.
- Он не входит в круг лиц, которым посольство рассылает приглашения на такие приемы.
- Это и хорошо. Но ты входишь. И Полина Семеновна. Не так ли? Пусть Полина Семеновна организует для него приглашение. Это будет правильно понято. Она же покровительствует театру ГОСЕТ. Она ходит в театр?
- Да, на каждую премьеру.
- Вот и хорошо. - Сталин повернулся к Берии: - А знаешь, Лаврентий, что еще мы сегодня узнали? Оказывается, американцы видят президентом будущей Крымской еврейской республики знаешь кого? Михоэлса.
- Ну, это не им решать.
- Как знать, как знать! А ты кого видишь?
- Скорей Кагановича.
- И я так же думал. Но под Михоэлса они готовы дать десять миллиардов долларов. А под Кагановича - ни копейки. Верней, ни цента. Странные у них представления о ценности человека! Что из этого следует? Из этого следует, что было бы крайне неприятно и нежелательно, если бы с артистом Михоэлсом что-нибудь случилось. Возвращается он из театра поздно, ночью на улицах всякое может быть.
- Выделить охрану?
- Негласную. И машину. Не персональную. В распоряжение президиума ЕАК. Но обслуживать она должна в основном Михоэлса. Ты все понял?
- Да, все. Прослушивание квартиры, кабинета в театре?
- Ну, это, пожалуй, лишнее. - Сталин прошел из конца в конец кабинета и вновь обратился к Берии: - И вот что еще мы сегодня узнали. Оказывается оказывается! - аналитики госдепартамента ведут оценку перспективности наших политических деятелей. И знаешь, кого они считают самыми перспективными? Товарища Молотова, например. Товарища Маленкова. Товарища Жданова. Товарища Микояна. Товарища Вознесенского. Руководителя Ленинградской парторганизации товарища Кузнецова. Товарища Хрущева. Как, по-твоему, они правы?
Берия взглянул на Молотова. Тот сидел с каменно-непроницаемым лицом. Сталин ждал. Нужно было быстро ответить. Быстро и точно. Берия нашелся.
- Полная чепуха! - небрежно сказал он.
- Вот как? Почему?
- Потому что они не назвали меня.
- Назвали, - возразил Сталин. - И не просто назвали. Они считают, что ты самый перспективный политик. И в любой момент можешь заменить меня.
Берия побледнел. Выдавил с трудом:
- Это провокация!
Сталин покачал головой:
- Нет, Лаврентий. Это не провокация. Это шутка. Это я так пошутил. Не веришь? Вячеслав не даст соврать. Ну, ответь мне на шутку. Ты же любишь этот анекдот. Про пароход, который должен взорваться от торпеды. - Он обернулся к Молотову: - Капитан приказывает боцману: отвлеки пассажиров. Боцман объявляет: господа, шутка - я сейчас хлопну в ладоши и пароход взорвется. Хлопает. Взрыв. В море плывет боцман. Рядом выныривает помощник капитана и говорит... Что он говорит, Лаврентий?
- "Дурак ты, боцман. И шутка твоя дурацкая".
Сталин негромко засмеялся. Он смеялся долго, с удовольствием. Потом стал серьезным.
- Как ты думаешь, Вячеслав Михайлович, дадут они нам десять миллиардов без привязки к Крыму?
- Думаю, что не дадут.
- И я тоже так думаю. Подготовь мне обзор по Палестине. Детальный. С анализом. Характеристики лидеров. Возьми материалы, которые есть у Лаврентия. Отправишь на Ближнюю, я посмотрю. Все, свободен.
Молотов вышел. Сталин подошел к Берии и негромко сказал:
- Встань.
Берия вскочил. При взгляде на Сталина ему едва не стало плохо. Лицо у того было тяжелое, бешеное, в глазах светился желтый тигриный блеск. Тыкая мундштуком трубки в грудь Берии, он четко, раздельно проговорил:
- Если ты. Еще. Хоть раз. Дрыгнешь. При мне. Ногой. - Умолк. Закончил: - Расстреляю! Как японского шпиона. Понял?
- Ну почему же японского, - пробормотал Берия, пытаясь все обратить в шутку. - Разве я похож на японца?
- Пойди и посмотри на себя в зеркало. Ты и есть жирный мерзкий японец! Чего ты ждешь? Я сказал: пойди и посмотри в зеркало!
Берия поспешно вышел, почти выбежал из кабинета. В туалете, примыкавшем к приемной, уставился в зеркало. Почему японец? Совсем с ума сходит. А, черт! Пенсне. Действительно, похож на японца. Только этого не хватало!
Умылся. Прошелся расческой по редким волосам. Постарался успокоиться. В кабинет вернулся напряженный, готовый к любой неожиданности. Сталин сидел за рабочим столом, листал документы из атомной папки. Стула возле стола не было, стоял на месте. Не поленился, сам отнес. Плохо дело. Но вид у Сталина был обычный - спокойный, сосредоточенный. Кивнул:
- Докладывай. Кроме того, что здесь.
Берия понял: папку оставит у себя, будет вникать. В первый год войны Сталин от разведывательных разработок отстранялся, отпихивал их от себя. Профессиональную терминологию не понимал, злился. Потом втянулся, даже во вкус вошел - читал, как романы.
Берия доложил:
- Информация от Чарльза. Получена час назад. Американцы утвердили жесткий график работ по "Манхэттенскому проекту". Планируют провести первый опытный взрыв через одиннадцать месяцев. Считают, что мы отстаем от них на десять - двенадцать лет.
- А на самом деле?
- Лет на пять. Если повезет - меньше.
- Передай Курчатову: пусть повезет.
Он отпустил Берию. Вызвал Поскребышева:
- Шапошников прибыл?
- Ждет.
- Зови.
Вошел заместитель наркома обороны маршал Шапошников. Мастодонт. Из военспецов старорежимной еще, царской закваски. С купеческим прилизанным пробором на голове. С ним - начальник Оперативного управления Генштаба генерал Штеменко. С буденновскими усами. Из новых, советской выучки. Сталин поздоровался с обоими за руку, перенес со своего письменного стола на стол для совещаний хрустальную пепельницу для Шапошникова. Борис Михайлович Шапошников был единственным, кому Сталин разрешал курить у себя в кабинете. Предложил:
- Располагайтесь.
Пока разворачивали на столе карты и раскладывали планшеты, прошелся по ковровой дорожке, оценивая встречу с Гарриманом и Джонстоном не в деталях, а в целом, по общему ощущению - как гроссмейстер, переходя к следующей партии, оглядывается на шахматную доску, на которой только что сделал ход.
Красивая получалась партия. Не ломовая, не грубо-прямолинейная, как война. Можно даже сказать - изящная. Но вместе с тем - сильная, точная. С многими скрытыми возможностями. Даже свои не понимали его замыслов. Красивая получалась партия. Очень красивая.
- Разрешите докладывать? - спросил Шапошников.
Сталин кивнул:
- Докладывайте.
Пора было заняться войной. В этой главной и самой трудной в его жизни партии уже близился эндшпиль. И финал. Мат. Неясно было только одно: как поступить с Гитлером? Доктора Геббельса он, конечно, повесит. А Гитлера? Тоже повесить? Мало. Расстрелять - тем более. Американцы предложат, скорее всего, электрический стул. Но не они будут это решать. Французское национальное развлечение - гильотина. А что сможет предложить мистер Черчилль? Плаху и палача с мясницким топором и в красном балахоне с дырками для глаз? Это, конечно, ближе к российской традиции. Но в российской традиции есть кое-что и похлеще: четвертование. Да, четвертование. Что-то в этом есть. Определенно есть.
Ладно, об этом еще будет время подумать. Сейчас нужно было сделать очередной ход в войне. Что у нас на очереди? Белорусская операция: Витебск, Бобруйск, Минск. Успешно завершена. Что дальше? Прибалтийская операция. Львовско-Сандомирская операция. Ясско-Кишиневская операция.
Вот и свершилось то, о чем когда-то пели: "Малой кровью на вражьей земле". Малой кровью, конечно, не получилось. А на вражьей земле - да. Война уже идет на вражьей земле.
Вернувшись на Лубянку, Берия поднялся к себе на специальном лифте, которым пользовались только он и его заместители, молча пересек приемную и кабинет, вошел в комнату отдыха. Не раздеваясь, налил у буфета большую рюмку коньяку, стоя выпил. Налил еще одну. Выпил. Только после этого стащил макинтош, опустился на диван и закурил крепкую турецкую папиросу - их доставляли ему с оказией из Анкары.
Рывком встал. Проверил, плотно ли закрыта дверь.
И лишь тогда подумал: "Все равно я тебя, сука, переживу!"
IV
В день спектакля Михоэлс вставал поздно, спал до упора, до последней точки, после которой уже бесполезно было буравить головой подушку. Потом долго пил кофе, курил. И весь день у него было тяжелое, муторное настроение, какая-то беспричинная душевная маета. И не важно было, какой предстоял спектакль. Был ли это "Глухой" по пьесе Бергельсона всего с тридцатью словами роли или огромный "Лир". И только в тот момент, когда раскрывался занавес и он переступал невидимую черту, отделявшую закулисье от сцены, тяжесть и маета исчезали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43