Зрение тоже не подводило меня. Глядя на мамино лицо, изнуренное болезнью, я видел, как с каждым днем она угасает. К морщинам, оставленным пережитыми муками (преимущественно душевными), добавилась впалость щек и желтизна кожи. Но если бы только это! Мамино тело покрыто кровоточащими пролежнями, а безуспешные попытки опорожнить мочевой пузырь заставляют ее кричать от боли. Иногда я думаю: неужели мама за свою жизнь изведала недостаточно горя, чтобы обречь ее на склоне пути гнить заживо? Она потеряла двух мужей (Аркадия и моего приемного отца), приемного сына и, наконец, своего любимца-внука. Из-за моих частых отлучек на ее руках оказалась и беспомощная Герда. Все невзгоды мама переносила с исключительной стойкостью. Неужели она заслужила такой конец? Неужели за всю любовь и заботу, отдаваемые ею каждому из нас, она должна была проводить последние дни, корчась от нестерпимой боли?
Нет, довольно об этом, иначе у меня снова хлынут слезы!
Я взял себя в руки и уже спокойным голосом ответил на вопрос фрау Келер:
– Мне нелегко согласиться с вашим утверждением, но этого, наверное, и не требуется. Я немного умею разбираться в людях и чувствую, что, вверяя маму вашим заботам, могу ни о чем не беспокоиться.
Затем вполне обыденным тоном я осведомился у немки:
– Фрау Келер, вы могли бы начать ухаживать за мамой уже сегодня? Понимаете, чем раньше я отвезу жену в Англию, тем лучше. Хорошо бы, если бы вы принялись за дело прямо сейчас, поскольку мне нужно собраться и сделать кое-какие неотложные дела.
– Я с радостью останусь, – покивала головой она и осторожно положила мамину руку обратно под одеяло.
– Замечательно.
Я показал новой сиделке, где находятся шприцы, ампулы с морфием и другими болеутоляющими средствами, а также откуда она может взять подкладное судно, бинты и мазь.
К счастью, фрау Келер была достаточно опытна в таких делах, да к тому же и весьма понятлива, поэтому мои объяснения не заняли много времени. Затем я провел немку в свой кабинет, чтобы авансом расплатиться за ее услуги.
На обратном пути, когда мы подходили к лестнице, сверху послышался сдавленный крик. Был это возглас радости или боли – сказать трудно, но у меня сразу же похолодела спина. Сначала я решил, что это мама, которую начал терзать очередной приступ боли, однако почти сразу же понял, откуда и от кого исходил этот крик. По телу побежали мурашки. В последний раз я слышал голос жены двадцать два года назад, но узнал его безошибочно.
Без каких-либо объяснений, даже не извинившись перед фрау Келер, я взбежал наверх и бросился в комнату Герды.
Моя жена сидела на постели. Ее лицо сияло, все признаки слабости исчезли. Мое сердце колотилось так, что готово было выпрыгнуть из груди. Мелькнула безумная надежда: вдруг с Владом и Жужанной покончено и теперь моя дорогая жена свободна от их оков?
Увы! Широко открытые глаза Герды глядели куда-то вдаль. Она по-прежнему не замечала происходящего вокруг. Но зато у нее явно прибавилось сил. На щеках заиграл легкий румянец, а волосы, волосы! Каждый вечер Катя усердно заплетала их в длинную косу, оставляя несколько особо упрямых локонов, которые ни в какую не желали послушно лежать в прическе... Из волос Герды начисто исчезла седина!
Я всматривался в лицо жены и не верил своим глазам, однако они меня не обманывали. Последний раз я видел Герду рано утром. За эти несколько часов она заметно помолодела. Исчезла не только седина, исчезли все морщины с ее лица.
– Герда! – громко прошептал я. – Герда, дорогая, ты слышишь меня?
Она ничем не подтвердила, что замечает мое присутствие, но нечто иное, недоступное моему зрению, наполняло ее ликованием и давно забытой радостью.
– Она приехала! – произнесла Герда и громко засмеялась. – Она приехала...
– Кто? – настойчиво спросил я, краешком глаза заметив, что фрау Келер подошла к открытой двери и остановилась на пороге. – Дорогая, кто приехал?
Герда не ответила и постепенно стала успокаиваться. Потом она широко улыбнулась, обнажив резцы. Они слегка удлинились!
– Уму непостижимо, – прошептала сиделка. – Как вы это сами объясните, господин доктор? Вы по-прежнему намерены везти жену в Лондон?
– Я... даже не знаю, – рассеянно пробормотал я, поскольку мои мысли были заняты совсем другим.
Моя мимолетная радостная надежда сменилась тихим ужасом. Все эти двадцать два года Герда провела в неразрывной психической связи с Жужанной. Если за считанные часы моя жена вдруг поздоровела и помолодела, значит, то же самое произошла и с Жужанной и, что еще важнее, – с Владом.
Столь внезапное омоложение – не чудо, а свидетельство перемены, начавшейся с Гердой. Удлинившиеся резцы безошибочно это доказывали.
Что же предпринял этот злодей-вампир, чтобы вдохнуть новые силы в себя и свою любовницу?
Я пообещал изумленной фрау Келер, что непременно сообщу ей о принятом решении. Немка тактично удалилась, а я, закрыв дверь, сел у изголовья Герды.
Все мои усилия вывести жену из экстатического состояния были напрасны, равно как и попытки загипнотизировать ее (днем это практически невозможно сделать). Но я решил остаться в ее комнате, чтобы понаблюдать за ней. Я проверил, закрыто ли окно, и собирался запереть дверь на случай, если Герда вздумает сбежать. Правда, вряд ли ей удалось бы покинуть комнату – окно и дверь были защищены распятиями и запечатаны священными облатками, – но дополнительные меры предосторожности никогда не помешают.
Но прежде чем я подошел к двери и успел повернуть задвижку, Герда прошептала два слова:
– Владыка Мрака...
Эти слова она произнесла дрожащим голосом. Я застыл на месте, сразу вспомнив недавний кошмарный сон и черное существо, стремившееся поглотить меня.
Кто же он, если даже вампиры с трепетом произносят его имя?
Арминий, где ты? Арминий, мой давний спаситель, прошу тебя, перестань таиться. Помоги мне!
Глава 3
ДНЕВНИК ЖУЖАННЫ ДРАКУЛ
3 мая 1893 года
Она приехала!
Я лежала в своем проклятом ящике. Проснулась я уже давно, но от слабости не могла встать. Да и зачем? Я ощущала себя древней старухой, которую Бог упрямо заставляет влачить свое жалкое существование на этом свете. Ничего я сейчас так не жаждала, как избавления от своих нынешних страданий.
Неожиданно сквозь череду привычных тягостных мыслей я уловила приглушенные голоса, раздававшиеся в глубине замка. Они звучали едва слышно, и поначалу я даже не обратила на них внимания. (Раньше я бы ясно различала каждое слово, но сейчас до меня доносился лишь звук голосов и общий интонационный рисунок отдельных реплик.) Голоса меж тем приближались. Один из них принадлежал Владу. Он говорил с сердечностью радушного хозяина – обычно так он встречал очередную жертву, появлявшуюся в нашем замке.
Потом я услышала второй голос, который сперва ошибочно приняла за мужской. Голос этот был сочным, грудным и бесконечно чувственным. «Уж не влюбилась ли я?» – мелькнула в мозгу шальная мысль... Должно быть, приехал тот самый молодой человек, о котором говорил Влад. Особой радости я не испытала, ибо знала: Влад сперва насытится сам, а нам с Дуней после его трапезы достанется каких-нибудь несколько жалких капель остывающей крови. Если же, рассчитывая получить больше, я осмелюсь помешать ему, то, скорее всего, вообще ничего не получу.
Стало тихо, а может, я задремала.
Однако, услышав незнакомый смех, я тут же проснулась. Я вслушалась и поняла, что смеется женщина.
Элизабет...
Почему же известие о ее приезде так взволновало меня? Слушая ее беззаботный смех, я уловила в нем обещание чего-то большого и удивительного (я вдруг почувствовала себя ребенком, который вместо одного подарка получил сразу десять). Глупо в нашем положении говорить о каком-то «Божьем промысле», но именно с этой мыслью я заставила себя выбраться из гроба и поспешила в покои Влада, где он принимал свою родственницу. Добравшись туда, я распахнула дверь, даже не постучав.
Влад стоял возле пылающего очага, все такой же морщинистый и седой, но по сравнению со вчерашним днем в нем заметно прибавилось бодрости. Губы порозовели, сгорбленные плечи распрямились. Впервые за много лет он был в превосходном настроении. Но едва он увидел меня, как его улыбка в мгновение ока погасла, а в глазах вспыхнул знакомый мне красный огонь. Сейчас на меня вновь обрушится яростный поток брани (как я посмела самовольно сюда явиться?).
Пусть гневается! Все мое внимание было поглощено Элизабет.
Назвать Элизабет миловидной значило бы оскорбить ее. Я знаю, что говорю, поскольку сама несравненно прекраснее любой смертной женщины. Чтобы убедиться в этом, мне достаточно заглянуть Дуне в глаза или посмотреть на собственный портрет (хотя Дуня утверждает, что масляные краски не в состоянии правдиво передать фосфоресцирующий блеск моей кожи или особый золотистый оттенок моих темных глаз).
Но Элизабет! «Красота» – слишком несовершенное слово для описания внешности этой женщины. Ее голову украшала модная шляпа с перьями. На ней было облегающее, синее с серебристым отливом платье, удивительно гармонировавшее с ее сапфировыми глазами. Кожа Элизабет белизной и нежностью напоминала кожу ребенка, а на щеках играл столь же нежный румянец. Алые губки дивной формы и лебединая шея умопомрачительной фарфоровой белизны (а эти чарующие впадинки возле ключиц!) были само совершенство. Картину довершали золотистые волосы, стянутые на затылке и послушными волнами ниспадавшие ей на плечи.
Не стану сравнивать Элизабет с собой, ибо наша красота имеет разную природу. Женщина, стоявшая напротив меня, олицетворяла день, а я – ночь. Но будь я мужчиной, сразу же влюбилась бы в Элизабет. Кажется, я не удержалась от благоговейного возгласа, а когда она устремила на меня свой лучистый всеведущий взгляд, я испугалась, что упаду в обморок.
– Ах, Влад, – произнесла Элизабет голосом глубоким, как воды озера Германштадт, и нежным, словно туман, клубящийся над тем таинственным местом. – Что ж ты сразу не познакомил меня с этим прелестным созданием?
Услышав эти слова, я едва не заплакала, поскольку прекрасно осознавала, что сейчас я больше похожа на ходячий труп, нежели на прелестное создание. Доброта Элизабет растрогала меня, и я кое-как сумела выдавить из себя подобие улыбки. Но что еще удивительнее – Влад без единого возражения поклонился и молвил, указывая на гостью:
– Графиня Элизабет Батори из Чейте, ныне проживающая в Вене. А тебе, дорогая Элизабет, имею честь представить мою племянницу Жужанну Дракул.
Элизабет протянула мне руку в зелено-голубой перчатке, распространявшей тонкий аромат изысканных духов. Но что самое поразительное, ее рука была... теплой. Я взяла ее руку и неуклюже поклонилась.
– А почему не Цепеш? – вдруг поинтересовалась Элизабет. – Вы что ж, полностью отказались от древней фамилии?
Влад церемонно кивнул. Странно, но его гнев бесследно исчез, словно в присутствии Элизабет он не решался показывать свой дурной характер.
– Цепешем я назывался в смертной жизни. Ты же знаешь, что означает это слово. Нынче я бессмертен, у меня другие интересы, и мне приятнее именоваться Дракулой – сыном дьявола.
– Так значит, дракон и есть дьявол? – озорно спросила Элизабет и рассмеялась.
Смех ее был таким же наслаждением для слуха, как аромат духов – для обоняния. Однако в этот момент с уст моих сорвался мучивший меня вопрос, и Элизабет тут же прекратила смеяться.
– Ваша рука... Она теплая. Кто вы: одна из нас? Или вы сумели достичь бессмертия иным способом! Ведь смертные люди не бывают так красивы...
Губы Элизабет изогнулись в лукавой улыбке. Взмахнув золотистыми ресницами, она искоса поглядела на Влада, будто спрашивая его: «Ну что, рассказать ей?» Влад помрачнел и опустил глаза. Наверное, здесь скрывалась какая-то тайна, о которой Элизабет не хотела говорить. Она вновь рассмеялась (теперь уже с оттенком грусти) и ответила:
– Дорогая моя, я не принадлежу к миру смертных и далеко не молода. Правда, по сравнению с Владом, я еще совсем девчонка, поскольку со дня моей кончины минуло всего двести восемьдесят лет.
У меня опять стали подкашиваться ноги; если бы не рука Элизабет, я бы рухнула на пол.
– Милая моя Жужанна, как же ты слаба! А мы с Владом хороши – даже не предложили тебе сесть!
Бросив на Влада еще один странный взгляд, Элизабет добавила:
– Я бы хотела побыть с Жужанной наедине.
Поначалу Влад недовольно поморщился, затем злорадно ухмыльнулся, будто наконец понял скрытый смысл этой просьбы.
– Никаких возражений, дорогая... Жужанна проведет тебя к себе. Заодно познакомишься и с ее горничной.
– Тем лучше, – откликнулась Элизабет, обнимая меня за талию. – Идем, Жужанна.
Чувствовалось, она искренне хочет мне помочь. Я и в самом деле едва переставляла ноги. Моя щека уткнулась ей в плечо. Я наслаждалась видом ее фарфорово-белой шеи и дурманящим ароматом духов. Как давно я не видела ничего красивого!
Мы медленно спускались по винтовой лестнице. Грудной голос Элизабет напоминал пение виолончели. Она рассказывала о своем венском доме, об очаровании Вены. У меня же едва хватило сил, чтобы прошептать, что, едва увидев Вену полвека назад, влюбилась в город с первого взгляда.
– Это же замечательно! Вена стала еще красивее. Ты сама в этом убедишься, когда окажешься у меня. Я постараюсь восполнить все, чего ты была лишена здесь. Ты совсем обессилела, но я способна смотреть вглубь. Ты – слишком прекрасное создание, чтобы чахнуть среди замшелых развалин.
Элизабет торопливо оглянулась назад. Наверное, она опасалась, что Влад услышит наш разговор.
– Не волнуйтесь, он теперь слышит гораздо хуже, чем прежде, – усмехнулась я.
– Это я сразу поняла. На таком расстоянии ему нас не услышать, но предусмотрительность не помешает. Я восстановила капельку его прежнего могущества.
Остановившись, Элизабет повернула ко мне свою прекрасную головку. Несколько локонов, вздрогнув, переместились с плеч на ее полную перламутровую грудь.
– Теперь мы можем поговорить вполне откровенно. А знаешь ли ты, моя дорогая, что Влад почти приказал мне не восстанавливать твои силы?
Мои губы сердито скривились. Я плотно сжала их, но они все равно дрожали от гнева.
– Вы не представляете, насколько он жесток и бессердечен! А ведь я всегда относилась к нему только по-доброму и была послушной.
– Послушной, – язвительно повторила Элизабет и чуть не плюнула на пол.
– Да. А он лгал мне и до того заморил голодом, что я больше не могла охотиться самостоятельно. Я столько лет верила ему, думала, будто он искренне заботится и даже любит меня. Я с детства привыкла самозабвенно обожать «милого дядюшку», а он беззастенчиво пользовался моей доверчивостью и обманывал меня.
Элизабет внимательно слушала мои жалобы, и ее чувственные губы постепенно сжимались, вытягиваясь в тонкую линию. Я рассказала ей про «великодушие» Влада, когда он вызвался один идти на охоту и чем это закончилась для нас с Дуней. Всхлипнув, я замолчала, и Элизабет медленно произнесла:
– Так я и думала! Тупое средневековое бревно!
Вновь обняв меня за талию, Элизабет направилась дальше, в глубь мрачного коридора.
Как ни была я слаба, но ее слова вызвали у меня взрыв хохота. Я ловила ртом воздух, не в состоянии ответить, и продолжала хохотать. До сих пор про Влада говорили либо со страхом, либо с благоговейным почтением. Но чтобы назвать его «бревном»... Я просто наслаждалась дерзостью Элизабет.
– Вижу, тебя несколько удивило мое сравнение, – молвила она, чуть наморщив лоб. – Но сама посуди: разве я не права? На дворе тысяча восемьсот девяносто третий год, а Влад застрял в тысяча четыреста семьдесят шестом. Он обращается с женщинами, как с невольницами. Не удивлюсь, если у него до сих пор есть крепостные крестьяне.
Все еще смеясь, я покачала головой.
Нет. Крестьяне разбежались еще полвека назад, когда он нарушил договор...
Элизабет резко запрокинула голову и испытующе посмотрела на меня.
– Договор? Который он заключил с Владыкой Мрака? Так вот зачем он позвал меня сюда?
– Я не про его отношения с дьяволом, – возразила я, рукой показывая на дверь людской и давая Элизабет понять, что мы пришли. – Давным-давно Влад поклялся, что не будет обращать в вампиров членов своей семьи. Когда он нарушил клятву, крестьяне перепугались и решили, что точно так же он может нарушить свое обещание не трогать никого из жителей окрестной деревни... Почему вы смеетесь?
Прижав к груди руку с растопыренными пальцами, которые туго обтягивала шелковая перчатка, Элизабет принялась безудержно хохотать. Тряслась ее голова, тряслись золотистые кудри. Я смотрела на это странное веселье, и оно неприятно задевало меня. Что смешного нашла Элизабет в том, что я сказала? Видимо, она не представляла, каково остаться без слуг.
Но вскоре мое недовольство сменилось удивлением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Нет, довольно об этом, иначе у меня снова хлынут слезы!
Я взял себя в руки и уже спокойным голосом ответил на вопрос фрау Келер:
– Мне нелегко согласиться с вашим утверждением, но этого, наверное, и не требуется. Я немного умею разбираться в людях и чувствую, что, вверяя маму вашим заботам, могу ни о чем не беспокоиться.
Затем вполне обыденным тоном я осведомился у немки:
– Фрау Келер, вы могли бы начать ухаживать за мамой уже сегодня? Понимаете, чем раньше я отвезу жену в Англию, тем лучше. Хорошо бы, если бы вы принялись за дело прямо сейчас, поскольку мне нужно собраться и сделать кое-какие неотложные дела.
– Я с радостью останусь, – покивала головой она и осторожно положила мамину руку обратно под одеяло.
– Замечательно.
Я показал новой сиделке, где находятся шприцы, ампулы с морфием и другими болеутоляющими средствами, а также откуда она может взять подкладное судно, бинты и мазь.
К счастью, фрау Келер была достаточно опытна в таких делах, да к тому же и весьма понятлива, поэтому мои объяснения не заняли много времени. Затем я провел немку в свой кабинет, чтобы авансом расплатиться за ее услуги.
На обратном пути, когда мы подходили к лестнице, сверху послышался сдавленный крик. Был это возглас радости или боли – сказать трудно, но у меня сразу же похолодела спина. Сначала я решил, что это мама, которую начал терзать очередной приступ боли, однако почти сразу же понял, откуда и от кого исходил этот крик. По телу побежали мурашки. В последний раз я слышал голос жены двадцать два года назад, но узнал его безошибочно.
Без каких-либо объяснений, даже не извинившись перед фрау Келер, я взбежал наверх и бросился в комнату Герды.
Моя жена сидела на постели. Ее лицо сияло, все признаки слабости исчезли. Мое сердце колотилось так, что готово было выпрыгнуть из груди. Мелькнула безумная надежда: вдруг с Владом и Жужанной покончено и теперь моя дорогая жена свободна от их оков?
Увы! Широко открытые глаза Герды глядели куда-то вдаль. Она по-прежнему не замечала происходящего вокруг. Но зато у нее явно прибавилось сил. На щеках заиграл легкий румянец, а волосы, волосы! Каждый вечер Катя усердно заплетала их в длинную косу, оставляя несколько особо упрямых локонов, которые ни в какую не желали послушно лежать в прическе... Из волос Герды начисто исчезла седина!
Я всматривался в лицо жены и не верил своим глазам, однако они меня не обманывали. Последний раз я видел Герду рано утром. За эти несколько часов она заметно помолодела. Исчезла не только седина, исчезли все морщины с ее лица.
– Герда! – громко прошептал я. – Герда, дорогая, ты слышишь меня?
Она ничем не подтвердила, что замечает мое присутствие, но нечто иное, недоступное моему зрению, наполняло ее ликованием и давно забытой радостью.
– Она приехала! – произнесла Герда и громко засмеялась. – Она приехала...
– Кто? – настойчиво спросил я, краешком глаза заметив, что фрау Келер подошла к открытой двери и остановилась на пороге. – Дорогая, кто приехал?
Герда не ответила и постепенно стала успокаиваться. Потом она широко улыбнулась, обнажив резцы. Они слегка удлинились!
– Уму непостижимо, – прошептала сиделка. – Как вы это сами объясните, господин доктор? Вы по-прежнему намерены везти жену в Лондон?
– Я... даже не знаю, – рассеянно пробормотал я, поскольку мои мысли были заняты совсем другим.
Моя мимолетная радостная надежда сменилась тихим ужасом. Все эти двадцать два года Герда провела в неразрывной психической связи с Жужанной. Если за считанные часы моя жена вдруг поздоровела и помолодела, значит, то же самое произошла и с Жужанной и, что еще важнее, – с Владом.
Столь внезапное омоложение – не чудо, а свидетельство перемены, начавшейся с Гердой. Удлинившиеся резцы безошибочно это доказывали.
Что же предпринял этот злодей-вампир, чтобы вдохнуть новые силы в себя и свою любовницу?
Я пообещал изумленной фрау Келер, что непременно сообщу ей о принятом решении. Немка тактично удалилась, а я, закрыв дверь, сел у изголовья Герды.
Все мои усилия вывести жену из экстатического состояния были напрасны, равно как и попытки загипнотизировать ее (днем это практически невозможно сделать). Но я решил остаться в ее комнате, чтобы понаблюдать за ней. Я проверил, закрыто ли окно, и собирался запереть дверь на случай, если Герда вздумает сбежать. Правда, вряд ли ей удалось бы покинуть комнату – окно и дверь были защищены распятиями и запечатаны священными облатками, – но дополнительные меры предосторожности никогда не помешают.
Но прежде чем я подошел к двери и успел повернуть задвижку, Герда прошептала два слова:
– Владыка Мрака...
Эти слова она произнесла дрожащим голосом. Я застыл на месте, сразу вспомнив недавний кошмарный сон и черное существо, стремившееся поглотить меня.
Кто же он, если даже вампиры с трепетом произносят его имя?
Арминий, где ты? Арминий, мой давний спаситель, прошу тебя, перестань таиться. Помоги мне!
Глава 3
ДНЕВНИК ЖУЖАННЫ ДРАКУЛ
3 мая 1893 года
Она приехала!
Я лежала в своем проклятом ящике. Проснулась я уже давно, но от слабости не могла встать. Да и зачем? Я ощущала себя древней старухой, которую Бог упрямо заставляет влачить свое жалкое существование на этом свете. Ничего я сейчас так не жаждала, как избавления от своих нынешних страданий.
Неожиданно сквозь череду привычных тягостных мыслей я уловила приглушенные голоса, раздававшиеся в глубине замка. Они звучали едва слышно, и поначалу я даже не обратила на них внимания. (Раньше я бы ясно различала каждое слово, но сейчас до меня доносился лишь звук голосов и общий интонационный рисунок отдельных реплик.) Голоса меж тем приближались. Один из них принадлежал Владу. Он говорил с сердечностью радушного хозяина – обычно так он встречал очередную жертву, появлявшуюся в нашем замке.
Потом я услышала второй голос, который сперва ошибочно приняла за мужской. Голос этот был сочным, грудным и бесконечно чувственным. «Уж не влюбилась ли я?» – мелькнула в мозгу шальная мысль... Должно быть, приехал тот самый молодой человек, о котором говорил Влад. Особой радости я не испытала, ибо знала: Влад сперва насытится сам, а нам с Дуней после его трапезы достанется каких-нибудь несколько жалких капель остывающей крови. Если же, рассчитывая получить больше, я осмелюсь помешать ему, то, скорее всего, вообще ничего не получу.
Стало тихо, а может, я задремала.
Однако, услышав незнакомый смех, я тут же проснулась. Я вслушалась и поняла, что смеется женщина.
Элизабет...
Почему же известие о ее приезде так взволновало меня? Слушая ее беззаботный смех, я уловила в нем обещание чего-то большого и удивительного (я вдруг почувствовала себя ребенком, который вместо одного подарка получил сразу десять). Глупо в нашем положении говорить о каком-то «Божьем промысле», но именно с этой мыслью я заставила себя выбраться из гроба и поспешила в покои Влада, где он принимал свою родственницу. Добравшись туда, я распахнула дверь, даже не постучав.
Влад стоял возле пылающего очага, все такой же морщинистый и седой, но по сравнению со вчерашним днем в нем заметно прибавилось бодрости. Губы порозовели, сгорбленные плечи распрямились. Впервые за много лет он был в превосходном настроении. Но едва он увидел меня, как его улыбка в мгновение ока погасла, а в глазах вспыхнул знакомый мне красный огонь. Сейчас на меня вновь обрушится яростный поток брани (как я посмела самовольно сюда явиться?).
Пусть гневается! Все мое внимание было поглощено Элизабет.
Назвать Элизабет миловидной значило бы оскорбить ее. Я знаю, что говорю, поскольку сама несравненно прекраснее любой смертной женщины. Чтобы убедиться в этом, мне достаточно заглянуть Дуне в глаза или посмотреть на собственный портрет (хотя Дуня утверждает, что масляные краски не в состоянии правдиво передать фосфоресцирующий блеск моей кожи или особый золотистый оттенок моих темных глаз).
Но Элизабет! «Красота» – слишком несовершенное слово для описания внешности этой женщины. Ее голову украшала модная шляпа с перьями. На ней было облегающее, синее с серебристым отливом платье, удивительно гармонировавшее с ее сапфировыми глазами. Кожа Элизабет белизной и нежностью напоминала кожу ребенка, а на щеках играл столь же нежный румянец. Алые губки дивной формы и лебединая шея умопомрачительной фарфоровой белизны (а эти чарующие впадинки возле ключиц!) были само совершенство. Картину довершали золотистые волосы, стянутые на затылке и послушными волнами ниспадавшие ей на плечи.
Не стану сравнивать Элизабет с собой, ибо наша красота имеет разную природу. Женщина, стоявшая напротив меня, олицетворяла день, а я – ночь. Но будь я мужчиной, сразу же влюбилась бы в Элизабет. Кажется, я не удержалась от благоговейного возгласа, а когда она устремила на меня свой лучистый всеведущий взгляд, я испугалась, что упаду в обморок.
– Ах, Влад, – произнесла Элизабет голосом глубоким, как воды озера Германштадт, и нежным, словно туман, клубящийся над тем таинственным местом. – Что ж ты сразу не познакомил меня с этим прелестным созданием?
Услышав эти слова, я едва не заплакала, поскольку прекрасно осознавала, что сейчас я больше похожа на ходячий труп, нежели на прелестное создание. Доброта Элизабет растрогала меня, и я кое-как сумела выдавить из себя подобие улыбки. Но что еще удивительнее – Влад без единого возражения поклонился и молвил, указывая на гостью:
– Графиня Элизабет Батори из Чейте, ныне проживающая в Вене. А тебе, дорогая Элизабет, имею честь представить мою племянницу Жужанну Дракул.
Элизабет протянула мне руку в зелено-голубой перчатке, распространявшей тонкий аромат изысканных духов. Но что самое поразительное, ее рука была... теплой. Я взяла ее руку и неуклюже поклонилась.
– А почему не Цепеш? – вдруг поинтересовалась Элизабет. – Вы что ж, полностью отказались от древней фамилии?
Влад церемонно кивнул. Странно, но его гнев бесследно исчез, словно в присутствии Элизабет он не решался показывать свой дурной характер.
– Цепешем я назывался в смертной жизни. Ты же знаешь, что означает это слово. Нынче я бессмертен, у меня другие интересы, и мне приятнее именоваться Дракулой – сыном дьявола.
– Так значит, дракон и есть дьявол? – озорно спросила Элизабет и рассмеялась.
Смех ее был таким же наслаждением для слуха, как аромат духов – для обоняния. Однако в этот момент с уст моих сорвался мучивший меня вопрос, и Элизабет тут же прекратила смеяться.
– Ваша рука... Она теплая. Кто вы: одна из нас? Или вы сумели достичь бессмертия иным способом! Ведь смертные люди не бывают так красивы...
Губы Элизабет изогнулись в лукавой улыбке. Взмахнув золотистыми ресницами, она искоса поглядела на Влада, будто спрашивая его: «Ну что, рассказать ей?» Влад помрачнел и опустил глаза. Наверное, здесь скрывалась какая-то тайна, о которой Элизабет не хотела говорить. Она вновь рассмеялась (теперь уже с оттенком грусти) и ответила:
– Дорогая моя, я не принадлежу к миру смертных и далеко не молода. Правда, по сравнению с Владом, я еще совсем девчонка, поскольку со дня моей кончины минуло всего двести восемьдесят лет.
У меня опять стали подкашиваться ноги; если бы не рука Элизабет, я бы рухнула на пол.
– Милая моя Жужанна, как же ты слаба! А мы с Владом хороши – даже не предложили тебе сесть!
Бросив на Влада еще один странный взгляд, Элизабет добавила:
– Я бы хотела побыть с Жужанной наедине.
Поначалу Влад недовольно поморщился, затем злорадно ухмыльнулся, будто наконец понял скрытый смысл этой просьбы.
– Никаких возражений, дорогая... Жужанна проведет тебя к себе. Заодно познакомишься и с ее горничной.
– Тем лучше, – откликнулась Элизабет, обнимая меня за талию. – Идем, Жужанна.
Чувствовалось, она искренне хочет мне помочь. Я и в самом деле едва переставляла ноги. Моя щека уткнулась ей в плечо. Я наслаждалась видом ее фарфорово-белой шеи и дурманящим ароматом духов. Как давно я не видела ничего красивого!
Мы медленно спускались по винтовой лестнице. Грудной голос Элизабет напоминал пение виолончели. Она рассказывала о своем венском доме, об очаровании Вены. У меня же едва хватило сил, чтобы прошептать, что, едва увидев Вену полвека назад, влюбилась в город с первого взгляда.
– Это же замечательно! Вена стала еще красивее. Ты сама в этом убедишься, когда окажешься у меня. Я постараюсь восполнить все, чего ты была лишена здесь. Ты совсем обессилела, но я способна смотреть вглубь. Ты – слишком прекрасное создание, чтобы чахнуть среди замшелых развалин.
Элизабет торопливо оглянулась назад. Наверное, она опасалась, что Влад услышит наш разговор.
– Не волнуйтесь, он теперь слышит гораздо хуже, чем прежде, – усмехнулась я.
– Это я сразу поняла. На таком расстоянии ему нас не услышать, но предусмотрительность не помешает. Я восстановила капельку его прежнего могущества.
Остановившись, Элизабет повернула ко мне свою прекрасную головку. Несколько локонов, вздрогнув, переместились с плеч на ее полную перламутровую грудь.
– Теперь мы можем поговорить вполне откровенно. А знаешь ли ты, моя дорогая, что Влад почти приказал мне не восстанавливать твои силы?
Мои губы сердито скривились. Я плотно сжала их, но они все равно дрожали от гнева.
– Вы не представляете, насколько он жесток и бессердечен! А ведь я всегда относилась к нему только по-доброму и была послушной.
– Послушной, – язвительно повторила Элизабет и чуть не плюнула на пол.
– Да. А он лгал мне и до того заморил голодом, что я больше не могла охотиться самостоятельно. Я столько лет верила ему, думала, будто он искренне заботится и даже любит меня. Я с детства привыкла самозабвенно обожать «милого дядюшку», а он беззастенчиво пользовался моей доверчивостью и обманывал меня.
Элизабет внимательно слушала мои жалобы, и ее чувственные губы постепенно сжимались, вытягиваясь в тонкую линию. Я рассказала ей про «великодушие» Влада, когда он вызвался один идти на охоту и чем это закончилась для нас с Дуней. Всхлипнув, я замолчала, и Элизабет медленно произнесла:
– Так я и думала! Тупое средневековое бревно!
Вновь обняв меня за талию, Элизабет направилась дальше, в глубь мрачного коридора.
Как ни была я слаба, но ее слова вызвали у меня взрыв хохота. Я ловила ртом воздух, не в состоянии ответить, и продолжала хохотать. До сих пор про Влада говорили либо со страхом, либо с благоговейным почтением. Но чтобы назвать его «бревном»... Я просто наслаждалась дерзостью Элизабет.
– Вижу, тебя несколько удивило мое сравнение, – молвила она, чуть наморщив лоб. – Но сама посуди: разве я не права? На дворе тысяча восемьсот девяносто третий год, а Влад застрял в тысяча четыреста семьдесят шестом. Он обращается с женщинами, как с невольницами. Не удивлюсь, если у него до сих пор есть крепостные крестьяне.
Все еще смеясь, я покачала головой.
Нет. Крестьяне разбежались еще полвека назад, когда он нарушил договор...
Элизабет резко запрокинула голову и испытующе посмотрела на меня.
– Договор? Который он заключил с Владыкой Мрака? Так вот зачем он позвал меня сюда?
– Я не про его отношения с дьяволом, – возразила я, рукой показывая на дверь людской и давая Элизабет понять, что мы пришли. – Давным-давно Влад поклялся, что не будет обращать в вампиров членов своей семьи. Когда он нарушил клятву, крестьяне перепугались и решили, что точно так же он может нарушить свое обещание не трогать никого из жителей окрестной деревни... Почему вы смеетесь?
Прижав к груди руку с растопыренными пальцами, которые туго обтягивала шелковая перчатка, Элизабет принялась безудержно хохотать. Тряслась ее голова, тряслись золотистые кудри. Я смотрела на это странное веселье, и оно неприятно задевало меня. Что смешного нашла Элизабет в том, что я сказала? Видимо, она не представляла, каково остаться без слуг.
Но вскоре мое недовольство сменилось удивлением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40