Ха! Смотрите-ка, у меня тоже не нашлось ничего, кроме костей, чтобы выйти! Однако, это не очень-то подходит мужчине! Клянусь милосердием, это не мои кости! Каждая из них болит больше, чем другая, а эта коленка – больше, чем все остальное! Постель, должно быть, была слишком сырой, а я – слишком пьян, чтобы это заметить.
– Очень может быть, мой кокаиновый лорд!
– Что-что? Вы пытаетесь заставить меня думать, что и мне все это снится – и боль, и все остальное? Откуда вам-то знать, что я – бузотер и хулиган? Я вас не помню! Так или иначе, у вас нет права фамильярничать! Мое имя… я господин… ах ты!.. да что же это… Как вы меня называли, когда я… я имею в виду, когда вы были еще трезвой? Я не могу… минуточку… Да что такое! Я не могу вспомнить, как меня зовут! Я должен был быть очень пьяным, когда отправился спать. Со мной такое часто бывает!
– Вы так редко у меня бываете, что я не знаю вашего имени, мой господин; но я сказала бы словечко про то, что вы из себя представляете!
– Я надеюсь!
– …если только это не бессмысленно!
– Ца-ца-ца! Да я вам за всю свою жизнь ни разу ни солгал!
– Ничего, кроме лжи, я от вас не слышала.
– Клянусь честью! Что же это такое?! Я же никогда не видел раньше эту женщину!
– Вы узнали меня достаточно хорошо, чтобы начать врать, мой господин!
– Мне и впрямь начинает казаться, что я вас где-то встречал раньше, но, честное слово, что знать о вас? Когда вы без одежды, кто вас знает, кем вы только не можете оказаться? В одном могу поклясться: настолько раздетой я вас раньше ни разу не видел. О, небеса! Я ничего не могу о вас вспомнить!
– Рада это слышать. Мои воспоминания о вас менее неприятны. С добрым утром, мой господин!
Она отвернулась, хромая и потрескивая, отошла на несколько шагов и снова остановилась.
– Вы столь же безжалостны, как… как и любая другая женщина, мадам! Где в этом адском месте мне найти своего слугу? Каким окаянным именем я обычно называю этого дурака?
Он повел своей обнаженной головой и она, повернувшись на своем скрипучем основании, снова уткнулась в колени со сложенными руками.
– Сегодня я побуду вашим слугой, мой господин, – сказала леди, еще раз повернувшись к нему. – Что я могу для вас сделать? Это непросто решить!
– Пристегнуть мне мою ногу, конечно, вы, дура! Вы что, не видите, ее же просто нет! Хэй-хо! Мои деньки, мои танцульки!
Она обвела пространство вокруг него взглядом своих пустых глазниц и нашла кусочек волокнистой травы, которой попыталась связать вместе те части, которые составляли его колено. Когда ей это удалось, он сделал несколько осторожных шагов на пробу.
– У вас раньше была совсем другая походка, мой господин! – сказала она, поднимаясь с колен.
– Э? Что? Смотрю я на вас и думаю, что раньше я вас, наверное, ненавидел! Э?
– Так оно и есть, мой господин! Вы и впрямь ненавидели просто толпу народу! И, естественно, и свою жену заодно с остальными!
– А! Я начинаю… Но… Я, наверное, куда-то уезжал надолго! Я на самом деле забыл! Смотрите! Этот проклятый несчастный кусок травы разорвался! Мы, верно, неплохо проводили время вместе?
– Что-то не припомню, мой господин. Все минутки счастья, которые достались мне от вас, разбросаны по первой неделе после нашей свадьбы.
– Это как же я делал? Ха-ха! Ну, да это дело прошлое, помилосердствуйте!
– Хотелось бы в это верить! Почему мы сидели здесь, в этой карете? Она внушает опасения. У меня плохие предчувствия!
– Я думаю, мы развелись, моя госпожа!
– Вряд ли; мы ведь все еще вместе!
– Горькая правда! Но, может, есть лекарство? Лес-то, кажется, достаточно большой.
– Я сомневаюсь!
– Виноват, не могу подобрать любезность, чтобы отплатить вам – не вру, и впрямь никак. Судя по вашей фигуре и цвету лица, с тех пор, как я вас покинул, вы едва сводили концы с концами. Но я не могу ходить настолько раздетым, как ваша милость! Приношу вам свои извинения, мадам! Надеюсь, вы их примете, это я так шучу во сне! Однако, это не имеет никакого значения, сплю я или бодрствую, все равно – это все только видимость! Нельзя быть в чем-то до конца уверенным, это все равно, что ничего не знать. Жизнь учит этому всех дураков!
– Меня она тоже кое-чему научила. Я тоже дура – потому, что любила вас!
– И вы не единственная дура, с которой это произошло. У женщин есть обыкновение падать в обморок от любви ко мне – я забыл, что вы одна из них!
– Я любила вас, мой господин – немного – однажды!
– А! Здесь вы ошибаетесь, леди. Вам следовало любить меня сильнее, вам надо было любить меня преданно, неистово, вечно! Тогда бы я скорее от вас устал и не ненавидел бы так впоследствии! Но пусть прошлое останется прошлым! Где мы? Вот предмет, достойный изучения. А быть или не быть – это не вопрос!
– Я полагаю, мы в другом мире!
– Благодарствуйте! В каком именно? Что это за мир? Это не может быть адом!
– Должно быть. В нем есть супружество. В любом другом нас бы прокляли.
– Но я не похож на Отелло, которому повезло с прекрасной женой. О! Я вспоминаю своего Шекспира!
Она подняла сломанную ветку, упавшую в куст и, опираясь на нее, пошла прочь, покачивая своим маленьким черепом.
– Отдай мне палку! – закричал ее покойный муж. – Мне она нужна больше, чем тебе! Она ничего не ответила ему.
– Ты хочешь, чтобы я тебя умолял?
– Вовсе нет, мой господин. Просто я собираюсь оставить ее для себя, – ответила она, медленно удаляясь.
– Сейчас же отдай ее мне! Я должен ее получить! Мне она нужна!
– К несчастью, я тоже думаю, что мне она пригодится! – ответила леди и пошла несколько быстрее, громко потрескивая суставами и клацая костями.
Он было последовал за ней, но скоро упал, его травинка, связывающая колено, разорвалась, и он остановился и, ругаясь, снова схватился за колено.
– Подойди и завяжи ее как следует! – собрался было рявкнуть он, но получился лишь свист и сипение. Она повернулась и посмотрела на него.
– Подойди и завяжи ее. Немедленно! – повторил он.
– Клянусь, я не дотронусь до тебя! – закричала она.
– Клянись на здоровье, о господи! Здесь же никого нет, кто тебе поверит? Но я молю, держи себя в руках, иначе ты рассыплешься, а где потом взять столько веревки, чтобы удалось связать все твои сумасшедшие части вместе, я понятия не имею.
Она вернулась и снова завязала узел. Вначале, однако, она положила палку так, чтобы он не мог до нее дотянуться, а она – могла.
В тот миг, когда она закончила узел, он сделал попытку схватить ее, очевидно, пытаясь вцепиться ей в волосы, но его сильные пальцы соскользнули с голой макушки.
– Мерзавка! – пробормотал он и схватил ее за верхнюю кость руки.
– Ты сломаешь ее! – сказала она, глядя на него снизу вверх.
– Ясно, сломаю! – ответил он и потянул кость.
– Я не буду в следующий раз подвязывать тебе ногу, когда она отвалится! – пригрозила она.
Он вывернул ей руку, но, к счастью, ее кости были в лучшем состоянии, чем его. Она протянула свою вторую руку к сломанному суку.
– Вот и правильно, дай-ка мне палку! – ухмыльнулся он.
Она вернула ему палку вместе с таким ударом, что одна из костей его ноги с треском сломалась. Он упал, давясь проклятиями. Леди засмеялась.
– Теперь тебе придется вечно подвязывать палочку! – сказала она. – Такие сухие кости никогда не срастутся!
– Ты – дьявол! – крикнул он.
– К вашим услугам, мой господин! Принести вам пару колесных спиц? Они подойдут, но, боюсь, будут тяжеловаты.
Он отвернулся и ничего не ответил, но разлегся и застонал. Меня удивило то, что он вообще не рассыпался на куски, когда падал. Леди встала и пошла прочь, не без некоторого изящества в походке, как мне показалось.
– Что их ждет? – спросил я себя. – Вот двое, которые будут несчастны в любом из миров, а этот – не ад, ведь в нем находятся Малютки, и те, кто спит, там… Что все это может значить? Могут ли скелеты иметь душу?
– Эти вопросы сложноваты и для вас и для меня, все они – об одном, и каждый из них – о разном, – произнес кто-то рядом со мной голосом, который был мне знаком.
Я оглянулся, и никого не увидел.
– Вы не в аду, – продолжил голос. – И я не в аду. А эти скелеты – в аду!
Еще до того, как он закончил, я заметил тень ворона на ветке букового дерева, справа от моей головы. В ту же минуту он покинул ветку и приземлился на траву, и оказался передо мной худой старик из исчезнувшей библиотеки с длинным носом и в длиннополых одеждах.
– Этот человек никогда не был джентльменом, – продолжил он, – и на костлявой стадии регресса, со скелетом, не обтянутым кожей и с характером без манер, он тоже им не выглядит. Женщина не так груба и у нее есть немного сердца. Но привычная жизнь и общество далеки, и им нет нужды соблюдать приличия, поэтому вы видите их сейчас такими, какими они есть, да и всегда были.
– Расскажите мне, мистер Рэйвен, что с ними случится дальше? – сказал я.
– Увидим. – ответил он. – В свое время они были прекраснейшей парой при дворе; и даже теперь, когда от них остались только высохшие кости, кажется, они высоко ценят свою прошлую репутацию и относятся к ней, как к неотъемлемой собственности. Если мне придется еще хоть раз столкнуться с ними лицом к лицу, может быть, я что-то для них и сделаю! Они казались себе богачами, пока у них были карманы, но они уже начинают чувствовать, что, пожалуй, лучше быть ограбленными. «Мой господин» был склонен считать «свою госпожу» никчемной иждивенкой, так как он устал от ее красоты и прожил ее деньги; теперь же она нужна ему затем, чтобы собирать его по частям. И в этом для них есть росток надежды. К тому же они теперь не могут слишком далеко удаляться друг от друга, и рядом нет никого подобного им: в конце концов они должны устать от взаимного отвращения и начать любить друг друга! Ибо только любящие, а не те, кто ненавидят, могут постигнуть, что именно Любви приятно в сущем.
– Я видел недалеко отсюда, примерно в часе пути, целый зал подобных им, – сказал я.
– Да, они похожи, но те – существа другого сорта, – ответил он. – Многие годы этим двум не увидеть никого из тех, кого вы видели прошлой ночью. Столетия пройдут, прежде чем это произойдет. Вы видели тех, кто уже может даже слегка одеться. Правда, им пока не удержать на себе одежды столько, сколько это им необходимо, а только на часть ночи, но они способные, и у них получается все лучше и лучше; и вот-вот у них должны уже появиться лица. Ведь каждое зерно правды пускает корень их будущей человечности. Ничто, кроме истины, созидать не может, в каком бы виде она перед нами не предстала.
– Их поддерживает эта надежда? – спросил я.
– Надежда их поддерживает, но даже толика ее им не знакома – они неизмеримо далеки еще от понимания этого. – ответил мистер Рэйвен.
Его неожиданное появление не удивило меня. Словно я был ребенком, которому все интересно и который ничему не удивляется.
– Вы здесь затем, чтобы найти меня, сэр? – спросил я.
– Вовсе нет, – ответил он. – Я не беспокоился о вас. Такие, как вы, всегда возвращаются к нам.
– Будьте добры, скажите мне, кто они – такие, как я? – сказал я.
– Я не обсуждаю поступки моих друзей. – ответил он, улыбаясь.
– Да, когда эти друзья живые! – пристал к нему я.
– Отказываюсь более решительно, – возразил он.
– Ну, а если бы эти друзья сами вас попросили? – упорствовал я.
– Тем более категорично я отказался бы. – продолжал он.
– Но почему?
– Потому что он и я, мы оба говорили бы тогда о двух различных людях так, будто бы они – один и тот же человек. Весьма различно, например, то, чем вы себе представляетесь, и то, что я о вас знаю!
Отвороты его одежды разлетелись в стороны, и складки поднялись вверх, и я подумал, что превращение из человека в ворона вот-вот произойдет прямо у меня на глазах. Но одежды сомкнулись на нем, и он добавил:
– В этом мире пока не нашлось существа, которому удалось бы вас хоть раз обмануть. Прежде всего, не делайте что-то только потому, что вас об этом кто-то попросит.
– Я постараюсь запомнить, – ответил я, – но я могу и забыть!
– Тогда произойдет нечто плохое, но для вас это будет к лучшему.
– А если я все-таки запомню?
– Тогда не произойдет ничего плохого, но для вас это будет не очень хорошо.
Мне показалось, что старик словно расплылся по земле, и тут же я увидел ворона в нескольких ярдах от меня, летящего низко и очень быстро.
Глава 18
ЖИВОЙ ИЛИ МЕРТВЫЙ?
Я шел до тех пор, пока не увидел еще невысокую луну, лучи которой пронизывали лес. Я не знаю, что беспокоило ее, но она была темной и какой-то вдавленной, словно старый и мятый медный диск, и выглядела унылой и усталой. Ни облачка не было рядом, чтобы составить ей компанию, а звезды были для этого слишком яркими. «Неужели эта прогулка будет продолжаться вечно?» – казалось, говорила она. Она шла своей дорогой, а я – своей, и только по лесу мы подолгу шли вместе. Мы не слишком много общались, я большей частью смотрел на землю, но она-то смотрела на меня своим безутешным взглядом; я чувствовал это не глядя. Мы долгое время были вместе, я и луна, шли бок о бок, она – тускло сияя, я – живой тенью.
Что-то под стелющимся над самой землей деревом привлекло мой взгляд своей чистой белизной, и я повернул туда. Потому ли, что было скрыто в тени листвы, это нечто, по мере моего приближения, показалось мне человеческим телом. «Еще один скелет!» – сказал я себе, встав на колени, и дотронулся до него. Однако это было когда-то именно телом, а не скелетом. И особенно отрадно то, что кому-то посчастливилось здесь иметь тело. Оно лежало на боку и было очень холодным – не таким холодным, каким бывает камень, но так, как бывает холодно нечто, когда-то бывшее живым, а теперь уже – не живое. Я рассмотрел его ближе, потрогал его несколько раз, и, наконец, мне показалось, что это не смерть, а нечто другое. На один короткий миг я вообразил, что это – одна из танцевавших на балу, призрачная Золушка, например, которая забыла дорогу домой и умерла этой странной ночью под открытым небом этого мира. Тело было совсем голым и таким тощим, что даже в тени я смог, не приближаясь и не дотрагиваясь, пересчитать у него все ребра. Все ее кости, конечно, были видны настолько, насколько это позволяла тончайшая, обтягивающая их кожа. Ее красивые, но ужасные зубы, неприлично приоткрытые оттянутыми губами, жутко посверкивали в темноте. Ее волосы, чернее ночи, густые и очень приятные на ощупь, были длиннее ее самой.
Это было тело высокой, и, вероятно, привлекательной женщины. Как она сюда попала? Не сама, конечно, ведь она была так истощена! Силы, видимо, покинули ее, она упала, и лежала здесь, пока не умерла от голода! Но как же, даже если это было так, могла она так исхудать? И как же она пришла сюда – голой? Кто мог оказаться настолько жестоким, чтобы раздеть ее и бросить здесь? Или это звери утащили ее одежды? А тело они составили потому, что оно им не приглянулось!
Я поднялся на ноги и задумался. Конечно же, я не мог оставить ее лежать здесь, заброшенную и беззащитную! Обычная вежливость не позволяла сделать это. И нужно ведь было вернуть одежду женщине – нельзя же было оставить ее тело здесь вот так, неприкрытым! Нескромные глаза могут увидеть его! Жестокие когти могут утащить его! Годы пройдут, прежде чем милосердный дождь смоет его, и оно станет землей! Но земля тверда, еще тверже сплетенные корни, и я только остался бы без рук!
Сначала мне казалось очевидным, что она умерла недавно: не было видно никаких следов разложения. Но тогда что оставила от нее гниению медленно уходящая из нее жизнь?
Может, она до сих пор жива? Или – не может? А если она жива? Некоторые вещи оказываются очень странными в этом странном мире! Может быть, она смогла бы вернуться назад, в тот мир, но ведь я должен быть уверен, что она мертва, чтобы похоронить ее!
Когда я выходил из лесного зала, я заметил в дверном проеме гроздь спелого винограда и прихватил ее с собой. Я ел виноград в пути, но несколько ягод еще остались на черенке, и, может, их сок приведет ее в чувство? Во всяком случае, это было все, что я мог сделать для того, чтобы попытаться спасти ее! К счастью, ее рот был слегка приоткрыт, но голова находилась в очень неудачном положении, и я, чтобы подвинуть мертвое тело, просунул руку под плечо, на котором оно лежало, и почувствовал, что сосновые иголки под ним – теплые. Она не могла быть мертвой, она должна быть еще живой, несмотря на то, что я не слышал стука ее сердца и не обнаружил никаких признаков дыхания! Один из ее кулаков был крепко сжат, вероятно, она прятала в нем что-то маленькое. Я выжал ей в рот ягоду винограда, но она не глотала.
Сделав для нее все, что я мог сделать, я настлал толстый слой хвои и сухих листьев, положил сверху одно из моих одеяний, согретое моим телом, положил ее на все это, и накрыл своей же одеждой; затем навалил сверху огромную кучу листьев: так я сохраню хоть часть тепла, покидающего ее, в надежде на то, что оно вернется к ней вместе с лучами утреннего солнца. Затем я еще раз попробовал выдавить виноградину, но не смог уловить ни малейшего движения ни во рту, ни в горле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Очень может быть, мой кокаиновый лорд!
– Что-что? Вы пытаетесь заставить меня думать, что и мне все это снится – и боль, и все остальное? Откуда вам-то знать, что я – бузотер и хулиган? Я вас не помню! Так или иначе, у вас нет права фамильярничать! Мое имя… я господин… ах ты!.. да что же это… Как вы меня называли, когда я… я имею в виду, когда вы были еще трезвой? Я не могу… минуточку… Да что такое! Я не могу вспомнить, как меня зовут! Я должен был быть очень пьяным, когда отправился спать. Со мной такое часто бывает!
– Вы так редко у меня бываете, что я не знаю вашего имени, мой господин; но я сказала бы словечко про то, что вы из себя представляете!
– Я надеюсь!
– …если только это не бессмысленно!
– Ца-ца-ца! Да я вам за всю свою жизнь ни разу ни солгал!
– Ничего, кроме лжи, я от вас не слышала.
– Клянусь честью! Что же это такое?! Я же никогда не видел раньше эту женщину!
– Вы узнали меня достаточно хорошо, чтобы начать врать, мой господин!
– Мне и впрямь начинает казаться, что я вас где-то встречал раньше, но, честное слово, что знать о вас? Когда вы без одежды, кто вас знает, кем вы только не можете оказаться? В одном могу поклясться: настолько раздетой я вас раньше ни разу не видел. О, небеса! Я ничего не могу о вас вспомнить!
– Рада это слышать. Мои воспоминания о вас менее неприятны. С добрым утром, мой господин!
Она отвернулась, хромая и потрескивая, отошла на несколько шагов и снова остановилась.
– Вы столь же безжалостны, как… как и любая другая женщина, мадам! Где в этом адском месте мне найти своего слугу? Каким окаянным именем я обычно называю этого дурака?
Он повел своей обнаженной головой и она, повернувшись на своем скрипучем основании, снова уткнулась в колени со сложенными руками.
– Сегодня я побуду вашим слугой, мой господин, – сказала леди, еще раз повернувшись к нему. – Что я могу для вас сделать? Это непросто решить!
– Пристегнуть мне мою ногу, конечно, вы, дура! Вы что, не видите, ее же просто нет! Хэй-хо! Мои деньки, мои танцульки!
Она обвела пространство вокруг него взглядом своих пустых глазниц и нашла кусочек волокнистой травы, которой попыталась связать вместе те части, которые составляли его колено. Когда ей это удалось, он сделал несколько осторожных шагов на пробу.
– У вас раньше была совсем другая походка, мой господин! – сказала она, поднимаясь с колен.
– Э? Что? Смотрю я на вас и думаю, что раньше я вас, наверное, ненавидел! Э?
– Так оно и есть, мой господин! Вы и впрямь ненавидели просто толпу народу! И, естественно, и свою жену заодно с остальными!
– А! Я начинаю… Но… Я, наверное, куда-то уезжал надолго! Я на самом деле забыл! Смотрите! Этот проклятый несчастный кусок травы разорвался! Мы, верно, неплохо проводили время вместе?
– Что-то не припомню, мой господин. Все минутки счастья, которые достались мне от вас, разбросаны по первой неделе после нашей свадьбы.
– Это как же я делал? Ха-ха! Ну, да это дело прошлое, помилосердствуйте!
– Хотелось бы в это верить! Почему мы сидели здесь, в этой карете? Она внушает опасения. У меня плохие предчувствия!
– Я думаю, мы развелись, моя госпожа!
– Вряд ли; мы ведь все еще вместе!
– Горькая правда! Но, может, есть лекарство? Лес-то, кажется, достаточно большой.
– Я сомневаюсь!
– Виноват, не могу подобрать любезность, чтобы отплатить вам – не вру, и впрямь никак. Судя по вашей фигуре и цвету лица, с тех пор, как я вас покинул, вы едва сводили концы с концами. Но я не могу ходить настолько раздетым, как ваша милость! Приношу вам свои извинения, мадам! Надеюсь, вы их примете, это я так шучу во сне! Однако, это не имеет никакого значения, сплю я или бодрствую, все равно – это все только видимость! Нельзя быть в чем-то до конца уверенным, это все равно, что ничего не знать. Жизнь учит этому всех дураков!
– Меня она тоже кое-чему научила. Я тоже дура – потому, что любила вас!
– И вы не единственная дура, с которой это произошло. У женщин есть обыкновение падать в обморок от любви ко мне – я забыл, что вы одна из них!
– Я любила вас, мой господин – немного – однажды!
– А! Здесь вы ошибаетесь, леди. Вам следовало любить меня сильнее, вам надо было любить меня преданно, неистово, вечно! Тогда бы я скорее от вас устал и не ненавидел бы так впоследствии! Но пусть прошлое останется прошлым! Где мы? Вот предмет, достойный изучения. А быть или не быть – это не вопрос!
– Я полагаю, мы в другом мире!
– Благодарствуйте! В каком именно? Что это за мир? Это не может быть адом!
– Должно быть. В нем есть супружество. В любом другом нас бы прокляли.
– Но я не похож на Отелло, которому повезло с прекрасной женой. О! Я вспоминаю своего Шекспира!
Она подняла сломанную ветку, упавшую в куст и, опираясь на нее, пошла прочь, покачивая своим маленьким черепом.
– Отдай мне палку! – закричал ее покойный муж. – Мне она нужна больше, чем тебе! Она ничего не ответила ему.
– Ты хочешь, чтобы я тебя умолял?
– Вовсе нет, мой господин. Просто я собираюсь оставить ее для себя, – ответила она, медленно удаляясь.
– Сейчас же отдай ее мне! Я должен ее получить! Мне она нужна!
– К несчастью, я тоже думаю, что мне она пригодится! – ответила леди и пошла несколько быстрее, громко потрескивая суставами и клацая костями.
Он было последовал за ней, но скоро упал, его травинка, связывающая колено, разорвалась, и он остановился и, ругаясь, снова схватился за колено.
– Подойди и завяжи ее как следует! – собрался было рявкнуть он, но получился лишь свист и сипение. Она повернулась и посмотрела на него.
– Подойди и завяжи ее. Немедленно! – повторил он.
– Клянусь, я не дотронусь до тебя! – закричала она.
– Клянись на здоровье, о господи! Здесь же никого нет, кто тебе поверит? Но я молю, держи себя в руках, иначе ты рассыплешься, а где потом взять столько веревки, чтобы удалось связать все твои сумасшедшие части вместе, я понятия не имею.
Она вернулась и снова завязала узел. Вначале, однако, она положила палку так, чтобы он не мог до нее дотянуться, а она – могла.
В тот миг, когда она закончила узел, он сделал попытку схватить ее, очевидно, пытаясь вцепиться ей в волосы, но его сильные пальцы соскользнули с голой макушки.
– Мерзавка! – пробормотал он и схватил ее за верхнюю кость руки.
– Ты сломаешь ее! – сказала она, глядя на него снизу вверх.
– Ясно, сломаю! – ответил он и потянул кость.
– Я не буду в следующий раз подвязывать тебе ногу, когда она отвалится! – пригрозила она.
Он вывернул ей руку, но, к счастью, ее кости были в лучшем состоянии, чем его. Она протянула свою вторую руку к сломанному суку.
– Вот и правильно, дай-ка мне палку! – ухмыльнулся он.
Она вернула ему палку вместе с таким ударом, что одна из костей его ноги с треском сломалась. Он упал, давясь проклятиями. Леди засмеялась.
– Теперь тебе придется вечно подвязывать палочку! – сказала она. – Такие сухие кости никогда не срастутся!
– Ты – дьявол! – крикнул он.
– К вашим услугам, мой господин! Принести вам пару колесных спиц? Они подойдут, но, боюсь, будут тяжеловаты.
Он отвернулся и ничего не ответил, но разлегся и застонал. Меня удивило то, что он вообще не рассыпался на куски, когда падал. Леди встала и пошла прочь, не без некоторого изящества в походке, как мне показалось.
– Что их ждет? – спросил я себя. – Вот двое, которые будут несчастны в любом из миров, а этот – не ад, ведь в нем находятся Малютки, и те, кто спит, там… Что все это может значить? Могут ли скелеты иметь душу?
– Эти вопросы сложноваты и для вас и для меня, все они – об одном, и каждый из них – о разном, – произнес кто-то рядом со мной голосом, который был мне знаком.
Я оглянулся, и никого не увидел.
– Вы не в аду, – продолжил голос. – И я не в аду. А эти скелеты – в аду!
Еще до того, как он закончил, я заметил тень ворона на ветке букового дерева, справа от моей головы. В ту же минуту он покинул ветку и приземлился на траву, и оказался передо мной худой старик из исчезнувшей библиотеки с длинным носом и в длиннополых одеждах.
– Этот человек никогда не был джентльменом, – продолжил он, – и на костлявой стадии регресса, со скелетом, не обтянутым кожей и с характером без манер, он тоже им не выглядит. Женщина не так груба и у нее есть немного сердца. Но привычная жизнь и общество далеки, и им нет нужды соблюдать приличия, поэтому вы видите их сейчас такими, какими они есть, да и всегда были.
– Расскажите мне, мистер Рэйвен, что с ними случится дальше? – сказал я.
– Увидим. – ответил он. – В свое время они были прекраснейшей парой при дворе; и даже теперь, когда от них остались только высохшие кости, кажется, они высоко ценят свою прошлую репутацию и относятся к ней, как к неотъемлемой собственности. Если мне придется еще хоть раз столкнуться с ними лицом к лицу, может быть, я что-то для них и сделаю! Они казались себе богачами, пока у них были карманы, но они уже начинают чувствовать, что, пожалуй, лучше быть ограбленными. «Мой господин» был склонен считать «свою госпожу» никчемной иждивенкой, так как он устал от ее красоты и прожил ее деньги; теперь же она нужна ему затем, чтобы собирать его по частям. И в этом для них есть росток надежды. К тому же они теперь не могут слишком далеко удаляться друг от друга, и рядом нет никого подобного им: в конце концов они должны устать от взаимного отвращения и начать любить друг друга! Ибо только любящие, а не те, кто ненавидят, могут постигнуть, что именно Любви приятно в сущем.
– Я видел недалеко отсюда, примерно в часе пути, целый зал подобных им, – сказал я.
– Да, они похожи, но те – существа другого сорта, – ответил он. – Многие годы этим двум не увидеть никого из тех, кого вы видели прошлой ночью. Столетия пройдут, прежде чем это произойдет. Вы видели тех, кто уже может даже слегка одеться. Правда, им пока не удержать на себе одежды столько, сколько это им необходимо, а только на часть ночи, но они способные, и у них получается все лучше и лучше; и вот-вот у них должны уже появиться лица. Ведь каждое зерно правды пускает корень их будущей человечности. Ничто, кроме истины, созидать не может, в каком бы виде она перед нами не предстала.
– Их поддерживает эта надежда? – спросил я.
– Надежда их поддерживает, но даже толика ее им не знакома – они неизмеримо далеки еще от понимания этого. – ответил мистер Рэйвен.
Его неожиданное появление не удивило меня. Словно я был ребенком, которому все интересно и который ничему не удивляется.
– Вы здесь затем, чтобы найти меня, сэр? – спросил я.
– Вовсе нет, – ответил он. – Я не беспокоился о вас. Такие, как вы, всегда возвращаются к нам.
– Будьте добры, скажите мне, кто они – такие, как я? – сказал я.
– Я не обсуждаю поступки моих друзей. – ответил он, улыбаясь.
– Да, когда эти друзья живые! – пристал к нему я.
– Отказываюсь более решительно, – возразил он.
– Ну, а если бы эти друзья сами вас попросили? – упорствовал я.
– Тем более категорично я отказался бы. – продолжал он.
– Но почему?
– Потому что он и я, мы оба говорили бы тогда о двух различных людях так, будто бы они – один и тот же человек. Весьма различно, например, то, чем вы себе представляетесь, и то, что я о вас знаю!
Отвороты его одежды разлетелись в стороны, и складки поднялись вверх, и я подумал, что превращение из человека в ворона вот-вот произойдет прямо у меня на глазах. Но одежды сомкнулись на нем, и он добавил:
– В этом мире пока не нашлось существа, которому удалось бы вас хоть раз обмануть. Прежде всего, не делайте что-то только потому, что вас об этом кто-то попросит.
– Я постараюсь запомнить, – ответил я, – но я могу и забыть!
– Тогда произойдет нечто плохое, но для вас это будет к лучшему.
– А если я все-таки запомню?
– Тогда не произойдет ничего плохого, но для вас это будет не очень хорошо.
Мне показалось, что старик словно расплылся по земле, и тут же я увидел ворона в нескольких ярдах от меня, летящего низко и очень быстро.
Глава 18
ЖИВОЙ ИЛИ МЕРТВЫЙ?
Я шел до тех пор, пока не увидел еще невысокую луну, лучи которой пронизывали лес. Я не знаю, что беспокоило ее, но она была темной и какой-то вдавленной, словно старый и мятый медный диск, и выглядела унылой и усталой. Ни облачка не было рядом, чтобы составить ей компанию, а звезды были для этого слишком яркими. «Неужели эта прогулка будет продолжаться вечно?» – казалось, говорила она. Она шла своей дорогой, а я – своей, и только по лесу мы подолгу шли вместе. Мы не слишком много общались, я большей частью смотрел на землю, но она-то смотрела на меня своим безутешным взглядом; я чувствовал это не глядя. Мы долгое время были вместе, я и луна, шли бок о бок, она – тускло сияя, я – живой тенью.
Что-то под стелющимся над самой землей деревом привлекло мой взгляд своей чистой белизной, и я повернул туда. Потому ли, что было скрыто в тени листвы, это нечто, по мере моего приближения, показалось мне человеческим телом. «Еще один скелет!» – сказал я себе, встав на колени, и дотронулся до него. Однако это было когда-то именно телом, а не скелетом. И особенно отрадно то, что кому-то посчастливилось здесь иметь тело. Оно лежало на боку и было очень холодным – не таким холодным, каким бывает камень, но так, как бывает холодно нечто, когда-то бывшее живым, а теперь уже – не живое. Я рассмотрел его ближе, потрогал его несколько раз, и, наконец, мне показалось, что это не смерть, а нечто другое. На один короткий миг я вообразил, что это – одна из танцевавших на балу, призрачная Золушка, например, которая забыла дорогу домой и умерла этой странной ночью под открытым небом этого мира. Тело было совсем голым и таким тощим, что даже в тени я смог, не приближаясь и не дотрагиваясь, пересчитать у него все ребра. Все ее кости, конечно, были видны настолько, насколько это позволяла тончайшая, обтягивающая их кожа. Ее красивые, но ужасные зубы, неприлично приоткрытые оттянутыми губами, жутко посверкивали в темноте. Ее волосы, чернее ночи, густые и очень приятные на ощупь, были длиннее ее самой.
Это было тело высокой, и, вероятно, привлекательной женщины. Как она сюда попала? Не сама, конечно, ведь она была так истощена! Силы, видимо, покинули ее, она упала, и лежала здесь, пока не умерла от голода! Но как же, даже если это было так, могла она так исхудать? И как же она пришла сюда – голой? Кто мог оказаться настолько жестоким, чтобы раздеть ее и бросить здесь? Или это звери утащили ее одежды? А тело они составили потому, что оно им не приглянулось!
Я поднялся на ноги и задумался. Конечно же, я не мог оставить ее лежать здесь, заброшенную и беззащитную! Обычная вежливость не позволяла сделать это. И нужно ведь было вернуть одежду женщине – нельзя же было оставить ее тело здесь вот так, неприкрытым! Нескромные глаза могут увидеть его! Жестокие когти могут утащить его! Годы пройдут, прежде чем милосердный дождь смоет его, и оно станет землей! Но земля тверда, еще тверже сплетенные корни, и я только остался бы без рук!
Сначала мне казалось очевидным, что она умерла недавно: не было видно никаких следов разложения. Но тогда что оставила от нее гниению медленно уходящая из нее жизнь?
Может, она до сих пор жива? Или – не может? А если она жива? Некоторые вещи оказываются очень странными в этом странном мире! Может быть, она смогла бы вернуться назад, в тот мир, но ведь я должен быть уверен, что она мертва, чтобы похоронить ее!
Когда я выходил из лесного зала, я заметил в дверном проеме гроздь спелого винограда и прихватил ее с собой. Я ел виноград в пути, но несколько ягод еще остались на черенке, и, может, их сок приведет ее в чувство? Во всяком случае, это было все, что я мог сделать для того, чтобы попытаться спасти ее! К счастью, ее рот был слегка приоткрыт, но голова находилась в очень неудачном положении, и я, чтобы подвинуть мертвое тело, просунул руку под плечо, на котором оно лежало, и почувствовал, что сосновые иголки под ним – теплые. Она не могла быть мертвой, она должна быть еще живой, несмотря на то, что я не слышал стука ее сердца и не обнаружил никаких признаков дыхания! Один из ее кулаков был крепко сжат, вероятно, она прятала в нем что-то маленькое. Я выжал ей в рот ягоду винограда, но она не глотала.
Сделав для нее все, что я мог сделать, я настлал толстый слой хвои и сухих листьев, положил сверху одно из моих одеяний, согретое моим телом, положил ее на все это, и накрыл своей же одеждой; затем навалил сверху огромную кучу листьев: так я сохраню хоть часть тепла, покидающего ее, в надежде на то, что оно вернется к ней вместе с лучами утреннего солнца. Затем я еще раз попробовал выдавить виноградину, но не смог уловить ни малейшего движения ни во рту, ни в горле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33