Оле он не лгал: с женой действительно были плохие отношения. Да и вообще они разные люди: он – стремителен, энергичен, весь в делах, а она – медлительна, тягуча, как патока…
Одно время Михаил Ильич убедил себя, что нравится Оле, эти поездки на «мерседесе» не могли оставить ее равнодушной, да и сам он был с ней веселым, остроумным, видел, как внимательно слушает она его. А вот сейчас уверенность эта сильно поколебалась.
– Михаил Ильич, вот что я вам скажу, – негромко и очень спокойно заговорила девушка. – Я сейчас встану и уйду – ни в коем случае не преследуйте меня… Не приходите на Моховую, не звоните… Я не знаю, что произошло, но мне не хочется вас видеть. Осенью, когда начнутся в институте занятия, я сама вам позвоню… когда жены не будет дома.
– Оля, это нечестно, – попытался было он возражать, но она уже встала.
– Как раз, Михаил Ильич, это честнее, чем если бы я стала обманывать, темнить, прятаться от вас.
– Ты спутала все мои планы! – с отчаянием вырвалось у него.
Она пристально посмотрела ему в глаза. Невысокая, с пышной прической и маленьким алым ртом, она была неотразима. Схватить за тонкую руку, рвануть на себя и целовать, целовать этот пухлый рот, блестящие глаза, нежные щеки…
– Ваши планы… – произнесла она, переступив с ноги на ногу. – А вы подумали о моих планах? Или они чепуха по сравнению с вашими?
– Сядь, пожалуйста, – попросил он. – Оля, ты не права…
– Время покажет, – безжалостно оборвала она. – Если не хотите, чтобы я вас возненавидела, не идите за мной…
– Что все-таки произошло?
– Ничего, – спокойно сказала она. – Земля вращается, солнце светит, птицы поют… До свидания, Михаил Ильич.
Повернулась и легкой девичьей походкой зашагала по тропинке к выходу, где ослепительно сияли на солнце остроконечные бронзовые пики чугунной решетки Летнего сада.
Он ошарашенно смотрел ей вслед. И у него было такое ощущение, будто он только что получил мощнейший удар кулаком в солнечное сплетение. Неужели это конец? Она сейчас уйдет, и он потеряет ее. Встать, догнать? Но он понимал, что этого делать не следует, тогда и надежды на встречу осенью не останется… И почему осенью? До осени еще долго, а девичье настроение изменчиво… Он считал себя тонким психологом и решил, что, пожалуй, не стоит форсировать события, пусть успокоится, как следует подумает… Неужели ее этот хмырь из Перми сбил с панталыку?
У Бобрикова было еще одно немаловажное достоинство: даже самые неожиданные удары судьбы он переносил с достоинством Слишком был уверен в себе, чтобы допустить мысль, что он сам в чем-либо виноват или допустил промах…
Порыв ветра снова заставил залопотать деревья, подхватил с тропинки листья и отшвырнул их на газон с подстриженной травой. Мимо прошла девушка в длинном розовом платье, на ногах черные лакированные туфли на шпильках. Если ей набросить на плечи фату – невеста и невеста. Оля ушла, но жизнь, как она справедливо заметила, не остановилась. Все так же веет прохладой с Невы, шумят деревья над головой. Деревья, под которыми гулял Александр Сергеевич Пушкин… Бобриков перехватил рассеянный взгляд девушки в розовом, глянул вдоль аллеи – никто за ней не идет. Сквозь просвечивающее на солнце легкое платье видны длинные ноги… Запах дорогих духов перебил запах млеющих на солнце старых лип, свежей травы. Бобриков поднялся со скамьи, наступил на решетку, нацарапанную туфлей, и решительно пошел вслед за блондинкой в розовом прозрачном платье.
2
Поднимаясь к себе домой на третий этаж, Андрей опять наткнулся на парней, расположившихся на широком подоконнике между вторым и третьим этажами. Эта теплая компашка уже не первый раз околачивается здесь. Иногда с ними бывают и развязные хихикающие девицы. Вряд ли кому-либо из них больше шестнадцати. Приносят с собой бутылки красного, сигареты и торчат по нескольку часов. Случается, и гитару прихватывают. Тогда по этажам разносятся блатные песни из репертуара эмигрантов. Сосед Казаковых, музыкант Сергей Ильич Носков, как-то в гневе выскочил из квартиры и потребовал, чтобы молокососы немедленно убрались, не то, мол, вызовет милицию. Уже ночь, а они пьют, горланят дикие песни… Скоро Сергей Ильич обнаружил в опаленном почтовом ящике обгоревшие обрывки письма и газеты, которую он выписывал. Да и крышка ящика была отломана. Звонили в милицию, но дежурный, уточнив, что ничего серьезного не произошло, предложил связаться с участковым или дружинниками. Чаще всего компания собиралась весной и осенью, когда на улице непогода, но сейчас ведь лето, охота им торчать в сумраке у подоконника? Мало того, что курили, распивали вино, так еще мочились в парадной у почтовых ящиков. Андрей слышал от матери, что Сергей Ильич подал заявление от имени жильцов дома, чтобы им установили вторую дверь с электронным кодом, как это уже сделано во многих домах в Ленинграде, но жилищное управление пока ничего не сделало.
Парни были в одинаковых джинсах, футболках и кроссовках, в полусумраке их трудно и отличить друг от друга. Как ни неприятно было видеть их, Андрей, скорее всего, прошел бы мимо, но тут зеленая бутылка из-под портвейна выкатилась прямо ему под ноги. Парни нагло глядели на него и ухмылялись. Время позднее, хотя сейчас в Ленинграде и пора белых ночей, на лестничной площадке было сумрачно. Широкое окно выходило в каменный колодец, а электрическая лампочка на этом этаже не горела. Андрей отодвинул ногой бутылку, но тут вторая, кем-то незаметно пущенная, выкатилась на середину площадки. Парни дружно прыснули. Один из них издал неприличный звук, громкий хохот разнесся по этажам.
– По домам, ребята, – спокойно сказал Андрей. – Люди спят, а вы ржете на весь дом, как жеребцы.
– Гога, спусти-ка приемчиком этого дылду с лестницы, – заметил один из них. – Эй ты, длинный лопух, Гога – каратист, он одним пальцем может тебя проткнуть насквозь!
От них отделился плечистый юноша с длинными руками, в кепочке с целлулоидным козырьком, на котором было что-то написано не по-русски.
– Кто это жеребцы? – хрипло начал он, распаляя себя. – Кто это ржет? Мы интеллигентно отдыхаем, а тут всякие гнусные типы…
От него разило вином и еще чем-то сладковатым, будто он закусывал губной помадой.
– Ребята, вы свидетели – он первый нас оскорбил! – повернул он голову в кепочке к своим. – А теперь смотрите, как он будет ступеньки считать…
Гога растопырил руки, помахал ребрами ладоней перед носом Андрея, тонко взвизгнул, подпрыгнул и… отлетел к подоконнику, головой чуть не выбив стекло. Не сговариваясь, они гурьбой бросились на Андрея. Один вцепился в воротник куртки и до половины оторвал его, другой кулаком задел по уху… Больше они ничего не успели сделать, потому что один за другим закувыркались по каменным ступенькам вниз. Последним, получив могучий пинок в обтянутый джинсами зад, полетел, растопырив руки, Гога.
– Еще раз увижу здесь ваши поганые рожи – не так отделаю! – пригрозил Андрей. – Вшивые каратисты!
Они что-то бубнили внизу, поднимаясь на ноги. Кто-то длинно выругался, помянув мать, бога и еще кого-то.
– Нарвались на мастера… – узнал он голос Гоги. – Иначе я его бы запросто сделал…
– «Пальцем насквозь проткну…» – хмыкнул другой голос. – Сколько ты тренеру червонцев перекидал, а ничему путному он тебя не научил!
– Почему ничему? – насмешливо возразил кто-то. – Наш Гога научился визжать, как поросенок! И прыгает, что тебе кенгуру!
– Красиво ты летел вниз…
– Эй ты, хмырь! – крикнули с первого этажа. – Мы тебя еще встретим… Не помогут тогда и приемчики!
Андрей быстро сделал несколько шагов вниз – они шарахнулись к двери и один за другим выскочили на тротуар.
Открыв дверь своим ключом, Андрей глянул на себя в прихожей в зеркало, потрогал оторванный воротник голубой куртки, пощупал красное распухшее ухо. Он не чувствовал возбуждения, вызванного дракой, злости. Да и какая это была драка? Подвыпивших подростков разогнал… Этот Гога кичится знанием каратэ, а сам даже стойку правильно принять не смог. Действительно, настоящий каратист способен пальцем или ребром ладони повергнуть своего противника в бессознательное состояние, а в древности встречались бойцы, которые голыми руками способны были без особенного труда убить вооруженного человека. Есть еще более древняя китайская борьба – конфу. Человек, владеющий приемами этой борьбы, почти неуязвим для любого противника. Конфу учились с детства в специальных школах по многу лет.
Послышалось шлепанье босых ног, в прихожую вышла в длинной ночной рубашке с распущенными волосами заспанная Ольга.
– Мне приснился сон: я плыву на огромном крокодиле по морю, – зевнув, стала она рассказывать.
– Крокодилы в морях-океанах не водятся, – вставил Андрей.
– Это же сон! – капризно возразила она. – Ну вот плыву по морю на спине крокодила, а навстречу будто из-под воды поднимается красавец белый корабль, и на нем толпятся на палубах молодые мужчины в смокингах и фраках, наверху играет духовой оркестр. Ты пришел, и я проснулась, а теперь так и не узнаю никогда, чем же все это кончилось.
– Как второй экзамен? – полюбопытствовал брат.
– Четверка, – вздохнула Оля. – По-моему, эта ведьма по театральному искусству ненавидит меня. Могла бы поставить и пятерку.
– Мне не звонили?..
– Маша Знаменская сегодня тебе не звонила, – сказала Оля. – Правда, домой я пришла в девять вечера. – Она взглянула на брата: – Ты голоден? В холодильнике колбаса, котлеты, сыр… Ну чего ты торчишь в прихожей?..
Он прошел в кухню, сестра пошла за ним. Уселась на деревянную табуретку, пытливо посмотрела на брата.
– Боже, что у тебя с курткой? И ухо красное? Опять подрался?
– Можно подумать, что я каждый день дерусь…
– У тебя вид какой-то смущенный, будто ты перед кем-то провинился. С Машей поругался?
– Мы никогда не ругаемся.
– Чего же ты не женишься на ней? Глядишь, у меня появилась бы под боком близкая подруга.
– Ради этого, наверное, стоит жениться, – улыбнулся Андрей.
– А я, наверное, никогда замуж не выйду: со сверстниками мне скучно, а умные взрослые мужчины женаты.
– Я думаю, ради тебя Бобриков жену бросит, – заметил брат. – Не надоело тебе еще на «мерседесе» кататься?
– Мне все надоело… – вырвалось у нее.
Он хотел было шуткой ответить, но в глазах сестры была такая печаль, что он раздумал и заговорил серьезно:
– Ну тебя-то я еще могу понять: тебе все это интересно, а тут еще подружка твоя Ася от зависти умирает… Солидный, всем нужный человек ухаживает за тобой! Катает на «мерседесе»… У какой девчонки голова не закружится! Но он-то, Бобриков, на что рассчитывает?
«Хорошо, что я ему еще не рассказала про мастерскую…» – подумала Оля. Она почти все рассказывала брату. И он от нее ничего не скрывал.
– … Любовницей ты его никогда не станешь, для жены ты слишком молода для него. Ведь он, сестренка, деловой человек, а деловые люди не привыкли вкладывать свою энергию в проигрышные дела.
– Ты не можешь допустить мысли, что он просто в меня влюблен?
– Я же тебе говорю: он – делец. Я не верю, что Бобриков может в кого бы то ни было влюбиться.
– То же самое и я ему сказала… – задумчиво заметила Оля. – Он меня пригласил на Псковщину, а когда я сказала про отца, мне показалось, он чего-то испугался.
– Отец с такими людьми не поддерживает отношений, – сказал Андрей. – Вряд ли они даже знакомы.
– Бобрикова все автолюбители в Ленинграде знают, – возразила сестра.
– Я вот впервые от тебя о нем услышал. В Ленинграде полно теперь этих станций техобслуживания.
– Он все-таки личность, – думая о своем, продолжала Оля.
– А я думал, тебя больше привлек его «мерседес», – подковырнул брат.
– При чем тут «мерседес»? – отмахнулась Оля. – Я сегодня дала ему полную отставку…
– Браво, сестричка! – рассмеялся Андрей. – Давно это надо было сделать.
– Ну, не совсем полную… Понимаешь, Андрюша, мне вдруг жалко его стало. Деловой-деловой, а что-то у него внутри дрогнуло, оборвалось. И глаза у него стали такие несчастные…
– И все-таки я не верю, что Бобриков или его дружок, муж Виктории Савицкой Вася Попков, могли в кого бы то ни было влюбиться… Понимаешь, Олька, у них совсем другая мораль, чем у нормальных людей! Они ценят лишь выгоду, деньги, дачи, машины, заграничные штучки… А любовь в глазах этих людей не имеет большой цены. Любовь они покупают, как кассеты для магнитофона или американские сигареты. Мне отец много рассказывал о таких… делягах.
– А почему ты считаешь, что быть деловым человеком – это плохо?
– Быть деловым человеком прекрасно! Вот быть дельцом, жуликом – это отвратительно! А их становится все больше и больше. Вон даже ты с одним из них познакомилась!
– Ты думаешь, он жулик?
– Я кое у кого поинтересовался о нем – хитрый, говорят, умный, ловкий и умеет концы в воду прятать. Взяток не берет от клиентов, но живет, как нувориш, или проще – катается как сыр в масле. Да не один он такой! Жулья расплодилось много… И им, конечно, приятнее называть себя деловыми людьми. А дела их темные и все направлены на то, чтобы хапать, деньги делать, проворачивать разные хитроумные операции ради этого. Твой Бобриков ни разу ни на чем таком подозрительном не попался, но, как говорится, сколько веревочка ни вейся…
Над головой послышался громкий топот, с потолка посыпалась белая пыль.
– Ну сколько мы будем терпеть эту пытку? – взглянула на потолок Оля. – По-моему, они научили свою девчонку специально прыгать со стула на пол, чтобы нам досадить! Отец не может дома работать, сколько раз ходил к ним, даже написал заявление в жилконтору, а они еще больше стали пакостить… Посмотри, что делается в ванной, на потолке кухни! Каждый год заливают нас водой, меня эти потеки раздражают! И мы ничего не можем поделать…
Снова глухой удар, и над головами закачалась люстра.
– Я вчера позвонил им, открыла дверь беленькая такая девочка, смотрит на меня чистыми глазами. «Это ты, – спрашиваю, – прыгаешь нам на головы?» Шмыгает носом, улыбается: «Я прыгаю на пол, мне мама разрешает». Спрашиваю: «Воду на кухне и в ванной тоже ты льешь?» Говорит: «Нет, это мама…»
– Над нами двадцатая квартира? – спросила Оля, вздрогнув от нового удара. – Честное слово, как нибудь потолок рухнет, а уж медная люстра точно упадет кому-нибудь на голову.
– Я даже не знаю, что страшнее – хамство или воровство, – сказал Андрей, морщась от грохота и криков над головой.
– Постучи железякой по батарее.
– Сейчас девочка прыгает, а постучу – мама начнет прыгать, – улыбнулся брат. – Я как-то сказал соседке, что у нас люстра раскачивается над головой, когда ее дочь прыгает… Знаешь, что мне мама сказала? «А у нас нет люстры». Ухмыльнулась и ушла наверх.
Сколько Казаковы здесь живут, столько шумят наверху соседи. Дом после капитального ремонта, и слышимость, особенно сверху, редкостная. Отец не может работать, когда соседская девчонка начинает прыгать над головой. Он все чаще и чаще уезжает из дому. На днях сообщил, что в августе вместе с Павлом Дмитриевичем Абросимовым едут на месяц на озеро Белое, где раньше был детдом, а теперь школа-интернат. Там до сих пор работает учительницей Василиса Красавина, с которой отец и Павел Дмитриевич воевали в партизанском отряде…
Прыжки над головой прекратились, зато басисто, так что в ушах загудело, запел водопроводный кран. Это опять они, соседи из двадцатой квартиры… Наверное, им доставляет удовольствие доводить до белого каления Казаковых! Сколько раз при встрече у лифта с соседкой Оля замечала подленькую улыбочку на ее толстом круглом лице. И видно, соответственно настроенная дочь – как ее звать, Оля не знала – не здоровалась и смотрела враждебно. Отчего бывает такая ненависть одних соседей к другим? Отец ведь даже в лицо не запомнил никого из двадцатой квартиры, словом с ними не перемолвился, пока не вынудили обстоятельства, а вот уже годы продолжается это издевательство. И никто ничего поделать не может. Родители даже поговаривали, мол, нужно бы сменить квартиру, но кто этим будет заниматься?..
Кран скоро захлебнулся, но чуть погодя с новой силой заскрежетал. Гнусные соседи могли специально его на всю ночь оставить открытым, лишь бы досадить Казаковым.
– Кто хоть они? – кивнула на потолок Оля.
– Люди…
– Нет, это не люди, это подонки! – со злостью сказала она и демонстративно зажала уши ладонями.
Андрей взял медный пестик от ступки и стукнул по водопроводной трубе. Немного погодя в ответ раздался такой же стук. Минуту или две они перестукивались, в эту азбуку Морзе включился еще кто-то из соседей. Но скоро, к огромному облегчению брата и сестры, вопль крана прекратился.
– Мне иногда хочется придумать какую-нибудь сирену, чтобы она тоже ревела у них в ушах, – сказала Оля. – Где бы такую достать, а?
– Чем же ты тогда лучше их? – улыбнулся Андрей.
– Ну а как тогда с хамством бороться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Одно время Михаил Ильич убедил себя, что нравится Оле, эти поездки на «мерседесе» не могли оставить ее равнодушной, да и сам он был с ней веселым, остроумным, видел, как внимательно слушает она его. А вот сейчас уверенность эта сильно поколебалась.
– Михаил Ильич, вот что я вам скажу, – негромко и очень спокойно заговорила девушка. – Я сейчас встану и уйду – ни в коем случае не преследуйте меня… Не приходите на Моховую, не звоните… Я не знаю, что произошло, но мне не хочется вас видеть. Осенью, когда начнутся в институте занятия, я сама вам позвоню… когда жены не будет дома.
– Оля, это нечестно, – попытался было он возражать, но она уже встала.
– Как раз, Михаил Ильич, это честнее, чем если бы я стала обманывать, темнить, прятаться от вас.
– Ты спутала все мои планы! – с отчаянием вырвалось у него.
Она пристально посмотрела ему в глаза. Невысокая, с пышной прической и маленьким алым ртом, она была неотразима. Схватить за тонкую руку, рвануть на себя и целовать, целовать этот пухлый рот, блестящие глаза, нежные щеки…
– Ваши планы… – произнесла она, переступив с ноги на ногу. – А вы подумали о моих планах? Или они чепуха по сравнению с вашими?
– Сядь, пожалуйста, – попросил он. – Оля, ты не права…
– Время покажет, – безжалостно оборвала она. – Если не хотите, чтобы я вас возненавидела, не идите за мной…
– Что все-таки произошло?
– Ничего, – спокойно сказала она. – Земля вращается, солнце светит, птицы поют… До свидания, Михаил Ильич.
Повернулась и легкой девичьей походкой зашагала по тропинке к выходу, где ослепительно сияли на солнце остроконечные бронзовые пики чугунной решетки Летнего сада.
Он ошарашенно смотрел ей вслед. И у него было такое ощущение, будто он только что получил мощнейший удар кулаком в солнечное сплетение. Неужели это конец? Она сейчас уйдет, и он потеряет ее. Встать, догнать? Но он понимал, что этого делать не следует, тогда и надежды на встречу осенью не останется… И почему осенью? До осени еще долго, а девичье настроение изменчиво… Он считал себя тонким психологом и решил, что, пожалуй, не стоит форсировать события, пусть успокоится, как следует подумает… Неужели ее этот хмырь из Перми сбил с панталыку?
У Бобрикова было еще одно немаловажное достоинство: даже самые неожиданные удары судьбы он переносил с достоинством Слишком был уверен в себе, чтобы допустить мысль, что он сам в чем-либо виноват или допустил промах…
Порыв ветра снова заставил залопотать деревья, подхватил с тропинки листья и отшвырнул их на газон с подстриженной травой. Мимо прошла девушка в длинном розовом платье, на ногах черные лакированные туфли на шпильках. Если ей набросить на плечи фату – невеста и невеста. Оля ушла, но жизнь, как она справедливо заметила, не остановилась. Все так же веет прохладой с Невы, шумят деревья над головой. Деревья, под которыми гулял Александр Сергеевич Пушкин… Бобриков перехватил рассеянный взгляд девушки в розовом, глянул вдоль аллеи – никто за ней не идет. Сквозь просвечивающее на солнце легкое платье видны длинные ноги… Запах дорогих духов перебил запах млеющих на солнце старых лип, свежей травы. Бобриков поднялся со скамьи, наступил на решетку, нацарапанную туфлей, и решительно пошел вслед за блондинкой в розовом прозрачном платье.
2
Поднимаясь к себе домой на третий этаж, Андрей опять наткнулся на парней, расположившихся на широком подоконнике между вторым и третьим этажами. Эта теплая компашка уже не первый раз околачивается здесь. Иногда с ними бывают и развязные хихикающие девицы. Вряд ли кому-либо из них больше шестнадцати. Приносят с собой бутылки красного, сигареты и торчат по нескольку часов. Случается, и гитару прихватывают. Тогда по этажам разносятся блатные песни из репертуара эмигрантов. Сосед Казаковых, музыкант Сергей Ильич Носков, как-то в гневе выскочил из квартиры и потребовал, чтобы молокососы немедленно убрались, не то, мол, вызовет милицию. Уже ночь, а они пьют, горланят дикие песни… Скоро Сергей Ильич обнаружил в опаленном почтовом ящике обгоревшие обрывки письма и газеты, которую он выписывал. Да и крышка ящика была отломана. Звонили в милицию, но дежурный, уточнив, что ничего серьезного не произошло, предложил связаться с участковым или дружинниками. Чаще всего компания собиралась весной и осенью, когда на улице непогода, но сейчас ведь лето, охота им торчать в сумраке у подоконника? Мало того, что курили, распивали вино, так еще мочились в парадной у почтовых ящиков. Андрей слышал от матери, что Сергей Ильич подал заявление от имени жильцов дома, чтобы им установили вторую дверь с электронным кодом, как это уже сделано во многих домах в Ленинграде, но жилищное управление пока ничего не сделало.
Парни были в одинаковых джинсах, футболках и кроссовках, в полусумраке их трудно и отличить друг от друга. Как ни неприятно было видеть их, Андрей, скорее всего, прошел бы мимо, но тут зеленая бутылка из-под портвейна выкатилась прямо ему под ноги. Парни нагло глядели на него и ухмылялись. Время позднее, хотя сейчас в Ленинграде и пора белых ночей, на лестничной площадке было сумрачно. Широкое окно выходило в каменный колодец, а электрическая лампочка на этом этаже не горела. Андрей отодвинул ногой бутылку, но тут вторая, кем-то незаметно пущенная, выкатилась на середину площадки. Парни дружно прыснули. Один из них издал неприличный звук, громкий хохот разнесся по этажам.
– По домам, ребята, – спокойно сказал Андрей. – Люди спят, а вы ржете на весь дом, как жеребцы.
– Гога, спусти-ка приемчиком этого дылду с лестницы, – заметил один из них. – Эй ты, длинный лопух, Гога – каратист, он одним пальцем может тебя проткнуть насквозь!
От них отделился плечистый юноша с длинными руками, в кепочке с целлулоидным козырьком, на котором было что-то написано не по-русски.
– Кто это жеребцы? – хрипло начал он, распаляя себя. – Кто это ржет? Мы интеллигентно отдыхаем, а тут всякие гнусные типы…
От него разило вином и еще чем-то сладковатым, будто он закусывал губной помадой.
– Ребята, вы свидетели – он первый нас оскорбил! – повернул он голову в кепочке к своим. – А теперь смотрите, как он будет ступеньки считать…
Гога растопырил руки, помахал ребрами ладоней перед носом Андрея, тонко взвизгнул, подпрыгнул и… отлетел к подоконнику, головой чуть не выбив стекло. Не сговариваясь, они гурьбой бросились на Андрея. Один вцепился в воротник куртки и до половины оторвал его, другой кулаком задел по уху… Больше они ничего не успели сделать, потому что один за другим закувыркались по каменным ступенькам вниз. Последним, получив могучий пинок в обтянутый джинсами зад, полетел, растопырив руки, Гога.
– Еще раз увижу здесь ваши поганые рожи – не так отделаю! – пригрозил Андрей. – Вшивые каратисты!
Они что-то бубнили внизу, поднимаясь на ноги. Кто-то длинно выругался, помянув мать, бога и еще кого-то.
– Нарвались на мастера… – узнал он голос Гоги. – Иначе я его бы запросто сделал…
– «Пальцем насквозь проткну…» – хмыкнул другой голос. – Сколько ты тренеру червонцев перекидал, а ничему путному он тебя не научил!
– Почему ничему? – насмешливо возразил кто-то. – Наш Гога научился визжать, как поросенок! И прыгает, что тебе кенгуру!
– Красиво ты летел вниз…
– Эй ты, хмырь! – крикнули с первого этажа. – Мы тебя еще встретим… Не помогут тогда и приемчики!
Андрей быстро сделал несколько шагов вниз – они шарахнулись к двери и один за другим выскочили на тротуар.
Открыв дверь своим ключом, Андрей глянул на себя в прихожей в зеркало, потрогал оторванный воротник голубой куртки, пощупал красное распухшее ухо. Он не чувствовал возбуждения, вызванного дракой, злости. Да и какая это была драка? Подвыпивших подростков разогнал… Этот Гога кичится знанием каратэ, а сам даже стойку правильно принять не смог. Действительно, настоящий каратист способен пальцем или ребром ладони повергнуть своего противника в бессознательное состояние, а в древности встречались бойцы, которые голыми руками способны были без особенного труда убить вооруженного человека. Есть еще более древняя китайская борьба – конфу. Человек, владеющий приемами этой борьбы, почти неуязвим для любого противника. Конфу учились с детства в специальных школах по многу лет.
Послышалось шлепанье босых ног, в прихожую вышла в длинной ночной рубашке с распущенными волосами заспанная Ольга.
– Мне приснился сон: я плыву на огромном крокодиле по морю, – зевнув, стала она рассказывать.
– Крокодилы в морях-океанах не водятся, – вставил Андрей.
– Это же сон! – капризно возразила она. – Ну вот плыву по морю на спине крокодила, а навстречу будто из-под воды поднимается красавец белый корабль, и на нем толпятся на палубах молодые мужчины в смокингах и фраках, наверху играет духовой оркестр. Ты пришел, и я проснулась, а теперь так и не узнаю никогда, чем же все это кончилось.
– Как второй экзамен? – полюбопытствовал брат.
– Четверка, – вздохнула Оля. – По-моему, эта ведьма по театральному искусству ненавидит меня. Могла бы поставить и пятерку.
– Мне не звонили?..
– Маша Знаменская сегодня тебе не звонила, – сказала Оля. – Правда, домой я пришла в девять вечера. – Она взглянула на брата: – Ты голоден? В холодильнике колбаса, котлеты, сыр… Ну чего ты торчишь в прихожей?..
Он прошел в кухню, сестра пошла за ним. Уселась на деревянную табуретку, пытливо посмотрела на брата.
– Боже, что у тебя с курткой? И ухо красное? Опять подрался?
– Можно подумать, что я каждый день дерусь…
– У тебя вид какой-то смущенный, будто ты перед кем-то провинился. С Машей поругался?
– Мы никогда не ругаемся.
– Чего же ты не женишься на ней? Глядишь, у меня появилась бы под боком близкая подруга.
– Ради этого, наверное, стоит жениться, – улыбнулся Андрей.
– А я, наверное, никогда замуж не выйду: со сверстниками мне скучно, а умные взрослые мужчины женаты.
– Я думаю, ради тебя Бобриков жену бросит, – заметил брат. – Не надоело тебе еще на «мерседесе» кататься?
– Мне все надоело… – вырвалось у нее.
Он хотел было шуткой ответить, но в глазах сестры была такая печаль, что он раздумал и заговорил серьезно:
– Ну тебя-то я еще могу понять: тебе все это интересно, а тут еще подружка твоя Ася от зависти умирает… Солидный, всем нужный человек ухаживает за тобой! Катает на «мерседесе»… У какой девчонки голова не закружится! Но он-то, Бобриков, на что рассчитывает?
«Хорошо, что я ему еще не рассказала про мастерскую…» – подумала Оля. Она почти все рассказывала брату. И он от нее ничего не скрывал.
– … Любовницей ты его никогда не станешь, для жены ты слишком молода для него. Ведь он, сестренка, деловой человек, а деловые люди не привыкли вкладывать свою энергию в проигрышные дела.
– Ты не можешь допустить мысли, что он просто в меня влюблен?
– Я же тебе говорю: он – делец. Я не верю, что Бобриков может в кого бы то ни было влюбиться.
– То же самое и я ему сказала… – задумчиво заметила Оля. – Он меня пригласил на Псковщину, а когда я сказала про отца, мне показалось, он чего-то испугался.
– Отец с такими людьми не поддерживает отношений, – сказал Андрей. – Вряд ли они даже знакомы.
– Бобрикова все автолюбители в Ленинграде знают, – возразила сестра.
– Я вот впервые от тебя о нем услышал. В Ленинграде полно теперь этих станций техобслуживания.
– Он все-таки личность, – думая о своем, продолжала Оля.
– А я думал, тебя больше привлек его «мерседес», – подковырнул брат.
– При чем тут «мерседес»? – отмахнулась Оля. – Я сегодня дала ему полную отставку…
– Браво, сестричка! – рассмеялся Андрей. – Давно это надо было сделать.
– Ну, не совсем полную… Понимаешь, Андрюша, мне вдруг жалко его стало. Деловой-деловой, а что-то у него внутри дрогнуло, оборвалось. И глаза у него стали такие несчастные…
– И все-таки я не верю, что Бобриков или его дружок, муж Виктории Савицкой Вася Попков, могли в кого бы то ни было влюбиться… Понимаешь, Олька, у них совсем другая мораль, чем у нормальных людей! Они ценят лишь выгоду, деньги, дачи, машины, заграничные штучки… А любовь в глазах этих людей не имеет большой цены. Любовь они покупают, как кассеты для магнитофона или американские сигареты. Мне отец много рассказывал о таких… делягах.
– А почему ты считаешь, что быть деловым человеком – это плохо?
– Быть деловым человеком прекрасно! Вот быть дельцом, жуликом – это отвратительно! А их становится все больше и больше. Вон даже ты с одним из них познакомилась!
– Ты думаешь, он жулик?
– Я кое у кого поинтересовался о нем – хитрый, говорят, умный, ловкий и умеет концы в воду прятать. Взяток не берет от клиентов, но живет, как нувориш, или проще – катается как сыр в масле. Да не один он такой! Жулья расплодилось много… И им, конечно, приятнее называть себя деловыми людьми. А дела их темные и все направлены на то, чтобы хапать, деньги делать, проворачивать разные хитроумные операции ради этого. Твой Бобриков ни разу ни на чем таком подозрительном не попался, но, как говорится, сколько веревочка ни вейся…
Над головой послышался громкий топот, с потолка посыпалась белая пыль.
– Ну сколько мы будем терпеть эту пытку? – взглянула на потолок Оля. – По-моему, они научили свою девчонку специально прыгать со стула на пол, чтобы нам досадить! Отец не может дома работать, сколько раз ходил к ним, даже написал заявление в жилконтору, а они еще больше стали пакостить… Посмотри, что делается в ванной, на потолке кухни! Каждый год заливают нас водой, меня эти потеки раздражают! И мы ничего не можем поделать…
Снова глухой удар, и над головами закачалась люстра.
– Я вчера позвонил им, открыла дверь беленькая такая девочка, смотрит на меня чистыми глазами. «Это ты, – спрашиваю, – прыгаешь нам на головы?» Шмыгает носом, улыбается: «Я прыгаю на пол, мне мама разрешает». Спрашиваю: «Воду на кухне и в ванной тоже ты льешь?» Говорит: «Нет, это мама…»
– Над нами двадцатая квартира? – спросила Оля, вздрогнув от нового удара. – Честное слово, как нибудь потолок рухнет, а уж медная люстра точно упадет кому-нибудь на голову.
– Я даже не знаю, что страшнее – хамство или воровство, – сказал Андрей, морщась от грохота и криков над головой.
– Постучи железякой по батарее.
– Сейчас девочка прыгает, а постучу – мама начнет прыгать, – улыбнулся брат. – Я как-то сказал соседке, что у нас люстра раскачивается над головой, когда ее дочь прыгает… Знаешь, что мне мама сказала? «А у нас нет люстры». Ухмыльнулась и ушла наверх.
Сколько Казаковы здесь живут, столько шумят наверху соседи. Дом после капитального ремонта, и слышимость, особенно сверху, редкостная. Отец не может работать, когда соседская девчонка начинает прыгать над головой. Он все чаще и чаще уезжает из дому. На днях сообщил, что в августе вместе с Павлом Дмитриевичем Абросимовым едут на месяц на озеро Белое, где раньше был детдом, а теперь школа-интернат. Там до сих пор работает учительницей Василиса Красавина, с которой отец и Павел Дмитриевич воевали в партизанском отряде…
Прыжки над головой прекратились, зато басисто, так что в ушах загудело, запел водопроводный кран. Это опять они, соседи из двадцатой квартиры… Наверное, им доставляет удовольствие доводить до белого каления Казаковых! Сколько раз при встрече у лифта с соседкой Оля замечала подленькую улыбочку на ее толстом круглом лице. И видно, соответственно настроенная дочь – как ее звать, Оля не знала – не здоровалась и смотрела враждебно. Отчего бывает такая ненависть одних соседей к другим? Отец ведь даже в лицо не запомнил никого из двадцатой квартиры, словом с ними не перемолвился, пока не вынудили обстоятельства, а вот уже годы продолжается это издевательство. И никто ничего поделать не может. Родители даже поговаривали, мол, нужно бы сменить квартиру, но кто этим будет заниматься?..
Кран скоро захлебнулся, но чуть погодя с новой силой заскрежетал. Гнусные соседи могли специально его на всю ночь оставить открытым, лишь бы досадить Казаковым.
– Кто хоть они? – кивнула на потолок Оля.
– Люди…
– Нет, это не люди, это подонки! – со злостью сказала она и демонстративно зажала уши ладонями.
Андрей взял медный пестик от ступки и стукнул по водопроводной трубе. Немного погодя в ответ раздался такой же стук. Минуту или две они перестукивались, в эту азбуку Морзе включился еще кто-то из соседей. Но скоро, к огромному облегчению брата и сестры, вопль крана прекратился.
– Мне иногда хочется придумать какую-нибудь сирену, чтобы она тоже ревела у них в ушах, – сказала Оля. – Где бы такую достать, а?
– Чем же ты тогда лучше их? – улыбнулся Андрей.
– Ну а как тогда с хамством бороться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74