Но, когда листок снова попался на глаза Сабрине, та вновь зарыдала. Всем все стало ясно, – женское сердце обмануть невозможно!
Требовалось как-то начать разговор, попытаться вывести чувствительную женщину, да еще беременную – почти что на сносях – из неблагоприятного состояния, чреватого осложнениями и для ребенка. Особенно хорошо это понимают те, кто имеет хотя бы начатки медицинских знаний. Здесь же присутствовали почти «корифеи медицины» (опять сергеевский кураж). Решительные действия (скорее, потустороннего характера) выполнила Муза. Магазанник и Феликс с повышенным вниманием наблюдали за тем, как в какой-то критический момент взгляд черных глаз всевластной Музы наполнился сосредоточенной силой: Сабрина несколько обмякла, всхлипывания стали притухать; она, как бы отдыхая, переводя дух, откинулась на спинку кресла, в которое упала сразу же, как вошла вся компания «братьев славян», и затихла в летаргии, в релаксации, в неглубоком гипнозе.
Муза смотрела пристально на Сабрину еще какое-то время, затем взяла ее руку, посчитала пульс и, удовлетворившись результатами диагностики, стала медленно гасить накал волевого воздействия. Феликс наблюдал сцену лечения, как колдовство, при этом он зачем-то раскрыл рот, а кадык его обозначал постоянное сглатывание (страха, восторга или слюны – кто знает). Он и сам потом ничего не мог членораздельно пояснить. В его широко раскрытых глазах стояли одновременно внимание, любопытство, испуг и очарование действиями колдуньи. Ясно, что в душе и сознании адвоката состоялось что-то подобное «явлению волхвов»!
Легкий гипноз, которым, как оказалось, Муза владела в совершенстве, подействовал весьма благоприятно. Сабрина словно преобразилась, а точнее – просто основательно взяла себя в руки. Но она почувствовала, что тяжелый, давящий душу, груз предчувствий вроде бы отпустил, свалился. Но мозгом она понимало, что все это неспроста.
Сабрина оставалась в кресле (ее уговорили, наконец, просто приказали), а Муза и Магазанник пошли на кухню готовить кофе. Там они и обсудили последние события. Ясно было, что сейчас, в таком состоянии, Сабрина не готова к восприятию жестокой правды. Решено было подождать и под благовидным предлогом оставить Музу на некоторое время (на день – два) при Сабрине.
За кофе вели отвлекающие и ничего незначащие светские разговоры. Но Сабрина, как умный, хотя и загнанный зверек, была настороже. Она уже морально приготовилась к худшему.
Магазанник достал деньги – кругленькую сумму в долларах и, заявив, что это зарплата Сергеева, которую он поручил передать жене (так и сказал – «передать жене»). Однако и Сабрина и гости настойчиво уходили от вопроса и ответа по поводу того, когда судно с Сергеевым должно возвратиться в Венесуэлу. Обе стороны вроде бы, не договариваясь, решили намеренно обходить острые углы.
Вскорости мужчины заспешили прощаться, сославшись на неотложные дела. Сабрина повисла на Музе так прочно, словно та была ее родной матерью. Негласно, видимо, уже давно, состоялся договор между двумя женщинами о «неразлучности». Не было нужды ничего выдумывать, искать светские предлоги. Просто женщины ждали, когда мужики отвалят. Они обе хотели остаться вдвоем, наедине и без свидетелей окунуться с головой в горе, хмурое облако которого уже с утра присутствовало в этом доме. То, что именно несчастье привело всю компанию в дом, у Сабрины не вызывало никакого сомнения.
Граф никогда раньше не питал к Музе особых симпатий, но сейчас он сам, без призывов и понуканий, выбрал момент, подошел к Музе и облизал ей руки. Женщина и собака обнялись как старые добрые друзья, объединенные общим горем. Эта сцена довершила испытание нервов на прочность, и мужики рванули к дверям так быстро, что невольно столкнулись в узком проходе. На ходу были высказаны обещания встретиться завтра, здесь же. Понятно, что самую трудную работу переложили на плечи и сердце Музы. Уже в машине, отъезжая, Магазанник, тяжко вздохнув, заметил Феликсу, что его идея вызвать Музу для выполнения сложной акции была просто гениальной!
4.2
Женщины, оставшись вдвоем, долго молчали: каждая из них думала о чем-то своем и, вместе с тем, безусловно, о том общем, что повязало их теперь накрепко. Сабрина теперь уже не сомневалась в том, что произошло самое худшее – Сергеев погиб. У жен моряков ожидание подобной трагедии всегда нависает над головой. Но они от постоянной тренировки сознания постепенно научаются не замечать эту ужасную объективную реальность. Сабрина понимала, что неспроста явилась к ней в столь ранний час святая троица. Да и выражения лиц, напряженность взглядов выдавала экстраординарность произошедшего и особое качество миссии, выполнение которой взяли на себя те, кто, безусловно, имел право считать себя самыми близкими людьми, друзьями Сергеева. Муза еще как-то держалась, – скрывала, оттягивала момент нанесение рокового удара – произнесение трагического известия.
Мужики основательно трусили. Теперь, сбежав от тягостной обязанности произнести слова горькой правды, они летели «шибче трамвая» на своем форде в сторону порта. При этом, если разобраться серьезно, особых дел там у них и не было. Все решали другие: четыре мощных и решительных парня уже отслеживали пирсы, разыскивая ту шхеру, из которой можно будет выманить Корсакова для серьезного мужского разговора. Шеф (Магазанник) дал категорическую команду решать все по обстоятельствам: выбить однозначное признание о делах, планах, связях и кончать с мразью моментально, но без шума и последствий. Враг никому не нужен, а если он не сдается, то его уничтожают. Безусловно, в чужой стране нет смысла компрометировать себя черными акциями палача, – для того достаточно местных кадров. Крушение судна – это и срыв поставок очередной партии «ценного груза», а такие дела не прощаются собственной мафией. Нужно было выяснить все возможное о сети конкурентов, их стратегию и тактику ведения коммерческой борьбы. Славянские парни же должны были снять сливки информации и проконтролировать выполнение финального этапа. Всем, кому положено, уже было заплачено с лихвой, но деньги любят счет, учет и расчет.
Где-то в районе припортовой улицы, очерченной анфиладой магазинов, ресторанов и торговцев-одиночек, Феликс, видимо, быстрее погасив эмоции, притормозил Магазанника словами:
– Пожалуй, мы мчимся чтобы не помочь, а навредить течению событий. Там действуют опытные ребята. Их может смутить наше появление. Они подумают о смене задания. Во всяком случае, недоверие может их раздосадовать, если не обидеть. Да, и «корсар» встрепенется: не дай Бог, отыграет в тень. Наши приметные рожи ничего не стоит вычислить. Мы же не знаем деталей тактического расклада и то, что задумали там организаторы «ловли на живца», не правда ли, шеф?
Все сказанное Феликсом было разумным предупреждением. Спорить не было смысла. Магазанник для начала сбавил скорость, затем припарковался около небольшого ресторанчика.
– Феликс, ты, как всегда, прав! – задумчиво и с расстановкой произнес он. – Какие же мы россияне сентиментальные люди. Никак не могу отвыкнуть от дурацких замашек – проливать скупую морскую слезу. Но повод для переживаний, согласись, Феликс, у нас есть?! Сергеев был достойным парнем. Как там говорили в боевых советских фильмах – «в разведку я с ним бы пошел»! Но дело, конечно, не в разведке, а в том, что я потерял не только друга, случайно разыскав его, а замечательного человека. В некотором роде он был уникальной личностью. Если бы в России не так безобразно относились к ценным кадрам, умели беречь достояние республики – высокий интеллект, я имею ввиду, – то родина наша была бы намного богаче и благополучнее. Когда Аркадий волновался, то прибегал к помощи обыденных цитат, подбирая их из расхожих книг, кинофильмов, песен. Но такое смешение балагана с серьезным для него было средством, позволявшим опуститься на землю, успокоить нервную систему.
Подумав еще немного, Магазанник продолжил уже с большей жесткостью в голосе:
– Правы все же те, кто считает, что самое перспективное вложение капитала в человеческий фактор – в умных людей! А в истории нашей страны, по всему ее длиннику, – от первого пришествия примитивного разбойника Рюрика из Скандинавии до большевистских выродков, бездарностей, психопатов, – тянется цепочка геноцида, применяемого именно против рафинированного интеллекта, а уж потом против посредственности. В такой цепочке отношений, видимо, и уничтожается государство, ибо смертельный удар наносится по самому жизненноважному органу – мозгу нации.
– Ты приглядись, Феликс, – продолжал с тяжелой усмешкой расстроенный шеф, – по сей день среди отечественных чиновников больше всего ценятся не те, кто умеет делать дело, а те, кто эффектно и многозначительно надувает губы. Сергеев над ними всегда потешался, как мог. Эта радость тянется за ним еще со скорбных лет нашей молодости – совместного пребывания в Нахимовском училище, Военно-медицинской академии… Да, что там говорить, привыкли мы жить, как «у негра в жопе». А негр тот – как раз собственный чиновный придурок!
Вышли из машины и зашли в ресторан. Огляделись оба, Магазанник опять распушился:
– Погляди, Феликс, заштатная держава Венесуэла. Но вошли мы – посетители, способные платить, а значит умные. Хозяин уже приободрил официанта. Нет, посмотри, – решил сам к нам идти, видишь, тащит мясную вырезку, сырую, свежайшую – сейчас начнет совещаться с нами, соблазнять обжорством.
– Феликс, я помолчу, прикинусь олухом, а ты покуражься в российском стиле, разряди агрессию, но в меру, конечно. А то я уже битый час мозги тебе компостирую бездарной проповедью про все то, что ты знаешь и без меня.
Феликс утвердительно кивнул головой. Он понимал, что у шефа имеются все основания для плохого настроения, спорить с ним сейчас не стоит, но и привлекать внимание к себе ресторанными дрязгами тоже нет смысла. Он просто по деловому и без излишней предвзятости закажет плотный ланч (lunch) на две персоны с отменным чилийским вином.
Пока Феликс и Магазанник обычным российским способом разряжали маскулинность – то самое психологическое свойств, состоящее из агрессивности, решительности, конкретности мышления, физической подпитки, которое отличает нормального мужчину от нормальной женщины, – Сабрина и Муза в тиши домика-сказки тешили фемининность слезами и разговорами. Фемининность, надо сказать, – феномен более сложный, опирающийся на биологию и физиологию, то есть особую природу, совершенно иного, более высокого качества. Ведь социальное предназначение мужчины – это выполнение роли забора, защищающего главного носителя генофонда (женщину) от внешних дискомфортных, опасных воздействий (войны, заморозков, инфляции, разбойников и прочего).
Правда в нужный для женщины момент мужчине еще выделяется время для впрыскивания своих биологических уродцев, носителей основных половых признаков – недоразвитой "У" – хромосомы, похожей на инвалида с оторванной правой ногой. Специальный женский орган воспринимает эту информацию, для чего Бог представил его потребителю (мужчине) в виде мифически-восторженной конструкции, привязав туда же и разлагающую волю психологию, называемую сладострастием. Простенький по своей механике, но сдобный по ощущениям, акт общения двух разных анатомий так дурит головы сильной половине людской и звериной популяций, что ангелы, наблюдающие из-за облаков многочисленные суетливые соития, творимые на земле в разное время суток и в разных местах (в том числе, даже в самых неподходящих!), откровенно потешаются над человеками и зверушками, комарами и бабочками, змейками и ящерками.
Говорят, что там, наверху, даже организован своеобразный тотализатор. Ставки в нем больше, чем жизнь: например, заключаются пари и ставятся на кон возможности заражения СПИДом той или иной персоны, в другом случае разыгрывается награждение землян гомосексуализмом, эксбиционизмом, фроттеризмом, цисвестизмом, пикацизмом, эксаудоризмом, визионизмом и прочими забавными страстишками.
Но главная причина потехи ангелов состоит в том, что они не могут понять почему люди никак не разберутся в том, что все подстроено именно так, чтобы человек от раза к разу почерпывал побольше заразы из половых органов своей подруги (или друга). А это и есть главные ворота инфицирования человека, воспринимая через которые микробный мир, он лишает себя увеличения долголетия, не говоря уж о бессмертии. Совсем плохи перспективы у ведущих, так называемые полигамные сексуальные скачки или, того хуже, – гомосексуальные отношения. Естественно, что менее затраханными агрессивными микробами являются моногамные персоны. Но и здесь многое зависит от того, с каким иммунно-реактивным качеством выбрана та единственная и неповторимая, которая, умело имитируя восторги любви, прочно придерживает около своих соблазнов нужного мужика за яйца.
Высокая женская особь, давно взорлившая над пошлостью жизни, безусловно, не задумывается над деталями, ибо она несет свою мнимую святость, как кару и награду в одном флаконе. Роль социальных протекторов в данном случае выполняют многострадальные мужчины, истинное отношение к которым чаще бывает такое же, как к удобным прокладкам на каждый день. Но спорить с тем, пожалуй, не стоит. Таковы суровые законы природы, мирозданья, выстроенного Богом Всемогущим.
Сабрина и Муза сидели на диване обнявшись, плотно прижавшись друг к другу, словно оживляя литературную формулу Исаака Бабеля: «Налетчики, сидевшие сомкнутыми рядами, вначале смущались присутствием посторонних, но потом они разошлись». В их внешнем облике, да, пожалуй, и во внутреннем, душевном мире, было много общего. И каждая минута совместного пребывания подтверждала единение душ больше и больше. Почти одновременно на глаза обоим женщинам попался листочек со стихами-переводами из Р.М.Рильке. Их тоже в свое время выполнил Сергеев. Они подняли листочек одновременно, стукнувшись лбами, и прочитали:
Смерть велика,
А жизнь коротка.
Смех бытия
Кривит нам рот,
Но случай жалкий
Мечту сметет.
В другом стихотворении муссировалась та же тема, но взгляд был направлен с иной точки. Видимо брутальные инстинкты или, если угодно, предчувствия подползающей смерти, волновали переводчика последнее время, и он явно фиксировался на опасных стихах:
«Должен умереть лишь тот, кто знает»:
Смерть – от взрывного раската смеха;
Смерь – от крылатого взмаха рук;
Смерть – от женского «Вдруг»!
Однако нельзя было не заметить, что рядом со смертью соседствовало опасение потерять любовь, любимую. Безусловно, Сергеев до конца жизни дорожил своим новым чувством настолько сильно, что угроза утратить это земное счастье постоянно его тревожила.
Обе женщины поняли это сердцем, почти одновременно, но реакция у каждой была своя, особая.
Сабрина не заметила, как глаза наполнились слезами, и вот они уже полились через край – по щекам, по подбородку… Она вспомнила теплые, ласковые губы, руки – все тело Сергеева. Мягкая, эластичная кожа, издающая тот чистый запах здоровья, неощутимый человеческим анализатором, но который быстро отгадывают комары, оводы и прочая кровососущая живность. Сабрина вспомнила забавное замечание Сергеева о том, что если в округе имеется хоть один комар, то он обязательно прилетит к нему, чтобы попить у аристократа вкусной голубой кровушки, не испорченной никотином, наркотиками, транквилизаторами и лишь слегка доведенной до нужной кондиции универсальным напитком интеллигента-ученого – алкоголем.
Сергеев все сводил к тому, что у него слишком тонкая кожа (как у ребенка), – оттого комары и слышат голос крови за версту. От воспоминаний о поверхностном память скатилась к интимному, более плотскому, – эти картинки довели ее до состояния, близкого к глубокому обмороку. Она и не могла предположить ранее, что за время общения с отличным любовником так основательно спаялась с его желаниями, техникой, с радостью подчинения ритму его сексуальной страсти.
Да, конечно, немец Рильке был прав: ошибки быть не могло – ведь он же поэт, а эти субъекты всегда подпадали под определение – «не от мира сего». Поэт не может ошибиться в грамматике чувств, в орфографии и пунктуации любви!
Сабрина ясно вспомнила свое отчаянное «Вдруг!», которое вырывалось каждый раз в разрешительный момент из глубины сердца, легких, печени… Она награждала этим стоном своего мужчину, Сергеева, когда их близость свершалась так восторженно, волшебно, неожиданно. Особо памятен был первый всплеск эмоций, возникший как бы случайно, незапланированно, но очень удачно. Потом было еще много таких восторгов, но первый, если он, конечно, достоин того, не забывается никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Требовалось как-то начать разговор, попытаться вывести чувствительную женщину, да еще беременную – почти что на сносях – из неблагоприятного состояния, чреватого осложнениями и для ребенка. Особенно хорошо это понимают те, кто имеет хотя бы начатки медицинских знаний. Здесь же присутствовали почти «корифеи медицины» (опять сергеевский кураж). Решительные действия (скорее, потустороннего характера) выполнила Муза. Магазанник и Феликс с повышенным вниманием наблюдали за тем, как в какой-то критический момент взгляд черных глаз всевластной Музы наполнился сосредоточенной силой: Сабрина несколько обмякла, всхлипывания стали притухать; она, как бы отдыхая, переводя дух, откинулась на спинку кресла, в которое упала сразу же, как вошла вся компания «братьев славян», и затихла в летаргии, в релаксации, в неглубоком гипнозе.
Муза смотрела пристально на Сабрину еще какое-то время, затем взяла ее руку, посчитала пульс и, удовлетворившись результатами диагностики, стала медленно гасить накал волевого воздействия. Феликс наблюдал сцену лечения, как колдовство, при этом он зачем-то раскрыл рот, а кадык его обозначал постоянное сглатывание (страха, восторга или слюны – кто знает). Он и сам потом ничего не мог членораздельно пояснить. В его широко раскрытых глазах стояли одновременно внимание, любопытство, испуг и очарование действиями колдуньи. Ясно, что в душе и сознании адвоката состоялось что-то подобное «явлению волхвов»!
Легкий гипноз, которым, как оказалось, Муза владела в совершенстве, подействовал весьма благоприятно. Сабрина словно преобразилась, а точнее – просто основательно взяла себя в руки. Но она почувствовала, что тяжелый, давящий душу, груз предчувствий вроде бы отпустил, свалился. Но мозгом она понимало, что все это неспроста.
Сабрина оставалась в кресле (ее уговорили, наконец, просто приказали), а Муза и Магазанник пошли на кухню готовить кофе. Там они и обсудили последние события. Ясно было, что сейчас, в таком состоянии, Сабрина не готова к восприятию жестокой правды. Решено было подождать и под благовидным предлогом оставить Музу на некоторое время (на день – два) при Сабрине.
За кофе вели отвлекающие и ничего незначащие светские разговоры. Но Сабрина, как умный, хотя и загнанный зверек, была настороже. Она уже морально приготовилась к худшему.
Магазанник достал деньги – кругленькую сумму в долларах и, заявив, что это зарплата Сергеева, которую он поручил передать жене (так и сказал – «передать жене»). Однако и Сабрина и гости настойчиво уходили от вопроса и ответа по поводу того, когда судно с Сергеевым должно возвратиться в Венесуэлу. Обе стороны вроде бы, не договариваясь, решили намеренно обходить острые углы.
Вскорости мужчины заспешили прощаться, сославшись на неотложные дела. Сабрина повисла на Музе так прочно, словно та была ее родной матерью. Негласно, видимо, уже давно, состоялся договор между двумя женщинами о «неразлучности». Не было нужды ничего выдумывать, искать светские предлоги. Просто женщины ждали, когда мужики отвалят. Они обе хотели остаться вдвоем, наедине и без свидетелей окунуться с головой в горе, хмурое облако которого уже с утра присутствовало в этом доме. То, что именно несчастье привело всю компанию в дом, у Сабрины не вызывало никакого сомнения.
Граф никогда раньше не питал к Музе особых симпатий, но сейчас он сам, без призывов и понуканий, выбрал момент, подошел к Музе и облизал ей руки. Женщина и собака обнялись как старые добрые друзья, объединенные общим горем. Эта сцена довершила испытание нервов на прочность, и мужики рванули к дверям так быстро, что невольно столкнулись в узком проходе. На ходу были высказаны обещания встретиться завтра, здесь же. Понятно, что самую трудную работу переложили на плечи и сердце Музы. Уже в машине, отъезжая, Магазанник, тяжко вздохнув, заметил Феликсу, что его идея вызвать Музу для выполнения сложной акции была просто гениальной!
4.2
Женщины, оставшись вдвоем, долго молчали: каждая из них думала о чем-то своем и, вместе с тем, безусловно, о том общем, что повязало их теперь накрепко. Сабрина теперь уже не сомневалась в том, что произошло самое худшее – Сергеев погиб. У жен моряков ожидание подобной трагедии всегда нависает над головой. Но они от постоянной тренировки сознания постепенно научаются не замечать эту ужасную объективную реальность. Сабрина понимала, что неспроста явилась к ней в столь ранний час святая троица. Да и выражения лиц, напряженность взглядов выдавала экстраординарность произошедшего и особое качество миссии, выполнение которой взяли на себя те, кто, безусловно, имел право считать себя самыми близкими людьми, друзьями Сергеева. Муза еще как-то держалась, – скрывала, оттягивала момент нанесение рокового удара – произнесение трагического известия.
Мужики основательно трусили. Теперь, сбежав от тягостной обязанности произнести слова горькой правды, они летели «шибче трамвая» на своем форде в сторону порта. При этом, если разобраться серьезно, особых дел там у них и не было. Все решали другие: четыре мощных и решительных парня уже отслеживали пирсы, разыскивая ту шхеру, из которой можно будет выманить Корсакова для серьезного мужского разговора. Шеф (Магазанник) дал категорическую команду решать все по обстоятельствам: выбить однозначное признание о делах, планах, связях и кончать с мразью моментально, но без шума и последствий. Враг никому не нужен, а если он не сдается, то его уничтожают. Безусловно, в чужой стране нет смысла компрометировать себя черными акциями палача, – для того достаточно местных кадров. Крушение судна – это и срыв поставок очередной партии «ценного груза», а такие дела не прощаются собственной мафией. Нужно было выяснить все возможное о сети конкурентов, их стратегию и тактику ведения коммерческой борьбы. Славянские парни же должны были снять сливки информации и проконтролировать выполнение финального этапа. Всем, кому положено, уже было заплачено с лихвой, но деньги любят счет, учет и расчет.
Где-то в районе припортовой улицы, очерченной анфиладой магазинов, ресторанов и торговцев-одиночек, Феликс, видимо, быстрее погасив эмоции, притормозил Магазанника словами:
– Пожалуй, мы мчимся чтобы не помочь, а навредить течению событий. Там действуют опытные ребята. Их может смутить наше появление. Они подумают о смене задания. Во всяком случае, недоверие может их раздосадовать, если не обидеть. Да, и «корсар» встрепенется: не дай Бог, отыграет в тень. Наши приметные рожи ничего не стоит вычислить. Мы же не знаем деталей тактического расклада и то, что задумали там организаторы «ловли на живца», не правда ли, шеф?
Все сказанное Феликсом было разумным предупреждением. Спорить не было смысла. Магазанник для начала сбавил скорость, затем припарковался около небольшого ресторанчика.
– Феликс, ты, как всегда, прав! – задумчиво и с расстановкой произнес он. – Какие же мы россияне сентиментальные люди. Никак не могу отвыкнуть от дурацких замашек – проливать скупую морскую слезу. Но повод для переживаний, согласись, Феликс, у нас есть?! Сергеев был достойным парнем. Как там говорили в боевых советских фильмах – «в разведку я с ним бы пошел»! Но дело, конечно, не в разведке, а в том, что я потерял не только друга, случайно разыскав его, а замечательного человека. В некотором роде он был уникальной личностью. Если бы в России не так безобразно относились к ценным кадрам, умели беречь достояние республики – высокий интеллект, я имею ввиду, – то родина наша была бы намного богаче и благополучнее. Когда Аркадий волновался, то прибегал к помощи обыденных цитат, подбирая их из расхожих книг, кинофильмов, песен. Но такое смешение балагана с серьезным для него было средством, позволявшим опуститься на землю, успокоить нервную систему.
Подумав еще немного, Магазанник продолжил уже с большей жесткостью в голосе:
– Правы все же те, кто считает, что самое перспективное вложение капитала в человеческий фактор – в умных людей! А в истории нашей страны, по всему ее длиннику, – от первого пришествия примитивного разбойника Рюрика из Скандинавии до большевистских выродков, бездарностей, психопатов, – тянется цепочка геноцида, применяемого именно против рафинированного интеллекта, а уж потом против посредственности. В такой цепочке отношений, видимо, и уничтожается государство, ибо смертельный удар наносится по самому жизненноважному органу – мозгу нации.
– Ты приглядись, Феликс, – продолжал с тяжелой усмешкой расстроенный шеф, – по сей день среди отечественных чиновников больше всего ценятся не те, кто умеет делать дело, а те, кто эффектно и многозначительно надувает губы. Сергеев над ними всегда потешался, как мог. Эта радость тянется за ним еще со скорбных лет нашей молодости – совместного пребывания в Нахимовском училище, Военно-медицинской академии… Да, что там говорить, привыкли мы жить, как «у негра в жопе». А негр тот – как раз собственный чиновный придурок!
Вышли из машины и зашли в ресторан. Огляделись оба, Магазанник опять распушился:
– Погляди, Феликс, заштатная держава Венесуэла. Но вошли мы – посетители, способные платить, а значит умные. Хозяин уже приободрил официанта. Нет, посмотри, – решил сам к нам идти, видишь, тащит мясную вырезку, сырую, свежайшую – сейчас начнет совещаться с нами, соблазнять обжорством.
– Феликс, я помолчу, прикинусь олухом, а ты покуражься в российском стиле, разряди агрессию, но в меру, конечно. А то я уже битый час мозги тебе компостирую бездарной проповедью про все то, что ты знаешь и без меня.
Феликс утвердительно кивнул головой. Он понимал, что у шефа имеются все основания для плохого настроения, спорить с ним сейчас не стоит, но и привлекать внимание к себе ресторанными дрязгами тоже нет смысла. Он просто по деловому и без излишней предвзятости закажет плотный ланч (lunch) на две персоны с отменным чилийским вином.
Пока Феликс и Магазанник обычным российским способом разряжали маскулинность – то самое психологическое свойств, состоящее из агрессивности, решительности, конкретности мышления, физической подпитки, которое отличает нормального мужчину от нормальной женщины, – Сабрина и Муза в тиши домика-сказки тешили фемининность слезами и разговорами. Фемининность, надо сказать, – феномен более сложный, опирающийся на биологию и физиологию, то есть особую природу, совершенно иного, более высокого качества. Ведь социальное предназначение мужчины – это выполнение роли забора, защищающего главного носителя генофонда (женщину) от внешних дискомфортных, опасных воздействий (войны, заморозков, инфляции, разбойников и прочего).
Правда в нужный для женщины момент мужчине еще выделяется время для впрыскивания своих биологических уродцев, носителей основных половых признаков – недоразвитой "У" – хромосомы, похожей на инвалида с оторванной правой ногой. Специальный женский орган воспринимает эту информацию, для чего Бог представил его потребителю (мужчине) в виде мифически-восторженной конструкции, привязав туда же и разлагающую волю психологию, называемую сладострастием. Простенький по своей механике, но сдобный по ощущениям, акт общения двух разных анатомий так дурит головы сильной половине людской и звериной популяций, что ангелы, наблюдающие из-за облаков многочисленные суетливые соития, творимые на земле в разное время суток и в разных местах (в том числе, даже в самых неподходящих!), откровенно потешаются над человеками и зверушками, комарами и бабочками, змейками и ящерками.
Говорят, что там, наверху, даже организован своеобразный тотализатор. Ставки в нем больше, чем жизнь: например, заключаются пари и ставятся на кон возможности заражения СПИДом той или иной персоны, в другом случае разыгрывается награждение землян гомосексуализмом, эксбиционизмом, фроттеризмом, цисвестизмом, пикацизмом, эксаудоризмом, визионизмом и прочими забавными страстишками.
Но главная причина потехи ангелов состоит в том, что они не могут понять почему люди никак не разберутся в том, что все подстроено именно так, чтобы человек от раза к разу почерпывал побольше заразы из половых органов своей подруги (или друга). А это и есть главные ворота инфицирования человека, воспринимая через которые микробный мир, он лишает себя увеличения долголетия, не говоря уж о бессмертии. Совсем плохи перспективы у ведущих, так называемые полигамные сексуальные скачки или, того хуже, – гомосексуальные отношения. Естественно, что менее затраханными агрессивными микробами являются моногамные персоны. Но и здесь многое зависит от того, с каким иммунно-реактивным качеством выбрана та единственная и неповторимая, которая, умело имитируя восторги любви, прочно придерживает около своих соблазнов нужного мужика за яйца.
Высокая женская особь, давно взорлившая над пошлостью жизни, безусловно, не задумывается над деталями, ибо она несет свою мнимую святость, как кару и награду в одном флаконе. Роль социальных протекторов в данном случае выполняют многострадальные мужчины, истинное отношение к которым чаще бывает такое же, как к удобным прокладкам на каждый день. Но спорить с тем, пожалуй, не стоит. Таковы суровые законы природы, мирозданья, выстроенного Богом Всемогущим.
Сабрина и Муза сидели на диване обнявшись, плотно прижавшись друг к другу, словно оживляя литературную формулу Исаака Бабеля: «Налетчики, сидевшие сомкнутыми рядами, вначале смущались присутствием посторонних, но потом они разошлись». В их внешнем облике, да, пожалуй, и во внутреннем, душевном мире, было много общего. И каждая минута совместного пребывания подтверждала единение душ больше и больше. Почти одновременно на глаза обоим женщинам попался листочек со стихами-переводами из Р.М.Рильке. Их тоже в свое время выполнил Сергеев. Они подняли листочек одновременно, стукнувшись лбами, и прочитали:
Смерть велика,
А жизнь коротка.
Смех бытия
Кривит нам рот,
Но случай жалкий
Мечту сметет.
В другом стихотворении муссировалась та же тема, но взгляд был направлен с иной точки. Видимо брутальные инстинкты или, если угодно, предчувствия подползающей смерти, волновали переводчика последнее время, и он явно фиксировался на опасных стихах:
«Должен умереть лишь тот, кто знает»:
Смерть – от взрывного раската смеха;
Смерь – от крылатого взмаха рук;
Смерть – от женского «Вдруг»!
Однако нельзя было не заметить, что рядом со смертью соседствовало опасение потерять любовь, любимую. Безусловно, Сергеев до конца жизни дорожил своим новым чувством настолько сильно, что угроза утратить это земное счастье постоянно его тревожила.
Обе женщины поняли это сердцем, почти одновременно, но реакция у каждой была своя, особая.
Сабрина не заметила, как глаза наполнились слезами, и вот они уже полились через край – по щекам, по подбородку… Она вспомнила теплые, ласковые губы, руки – все тело Сергеева. Мягкая, эластичная кожа, издающая тот чистый запах здоровья, неощутимый человеческим анализатором, но который быстро отгадывают комары, оводы и прочая кровососущая живность. Сабрина вспомнила забавное замечание Сергеева о том, что если в округе имеется хоть один комар, то он обязательно прилетит к нему, чтобы попить у аристократа вкусной голубой кровушки, не испорченной никотином, наркотиками, транквилизаторами и лишь слегка доведенной до нужной кондиции универсальным напитком интеллигента-ученого – алкоголем.
Сергеев все сводил к тому, что у него слишком тонкая кожа (как у ребенка), – оттого комары и слышат голос крови за версту. От воспоминаний о поверхностном память скатилась к интимному, более плотскому, – эти картинки довели ее до состояния, близкого к глубокому обмороку. Она и не могла предположить ранее, что за время общения с отличным любовником так основательно спаялась с его желаниями, техникой, с радостью подчинения ритму его сексуальной страсти.
Да, конечно, немец Рильке был прав: ошибки быть не могло – ведь он же поэт, а эти субъекты всегда подпадали под определение – «не от мира сего». Поэт не может ошибиться в грамматике чувств, в орфографии и пунктуации любви!
Сабрина ясно вспомнила свое отчаянное «Вдруг!», которое вырывалось каждый раз в разрешительный момент из глубины сердца, легких, печени… Она награждала этим стоном своего мужчину, Сергеева, когда их близость свершалась так восторженно, волшебно, неожиданно. Особо памятен был первый всплеск эмоций, возникший как бы случайно, незапланированно, но очень удачно. Потом было еще много таких восторгов, но первый, если он, конечно, достоин того, не забывается никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42