Одна из бомб разорвала селезенку имперскому протектору Богемии и Моравии. 4 июня Гейдрих в муках скончался. Гиммлер 21 мая 1945 года с подложными документами попал в руки британского военного патруля и предпочел раскусить ампулу с ядом. Упомянутый Шелленбергом шеф германской криминальной полиции Артур Небе, будто бы подготовивший специальную группу для нападения на архив рейхсвера, оказался позднее участником заговора 20 июля 1944 года, затем скрывался на вилле у своей любовницы, был выдан ею и повешен в начале 45-го. Президент Чехословакии Эдуард Бенеш скончался 3 сентября 1948 года. Бригадефюрер СС Герман Беренс был повешен в Белграде в 1946 году. К началу 50-х успел помереть и старый разведчик Карл Янке. Наконец, бывший белый генерал Н. В. Скоблин, с которого якобы и началась вся история с Тухачевским, бесследно исчез из Парижа в сентябре 1937 года, после похищения с его помощью агентами НКВД генерала Е. К. Миллера. У германской разведки практически не было сомнений, что хозяева давно уже расправились со слишком много знавшим Скоблиным. Так что и его уже можно было считать человеком мертвым.
Ничего не скажешь, всё-таки Шелленберг был мастером своего дела, то есть очень хорошо умел собирать и систематизировать нужную информацию и распространять дезинформацию. Бывший шеф зарубежной разведки нацистской партии сумел сделать всё, чтобы ни один свидетель не мог прямо опровергнуть сообщаемые им сведения о деле Тухачевского. Получается, что аферу с фальшивым досье готовили исключительно мертвецы. То есть тогда, в 37-м, все они, конечно, были живы, но к 52-му-53-му, как на грех, отошли в мир иной.
И версия Шелленберга держалась несколько десятилетий. Хрущевская комиссия, отдадим ей справедливость, уже в 64-м году не оставила на ней камня на камне, но записка комиссии вплоть до начала 90-х хранилась под грифом "совершенно секретно". Широкая публика еще долго принимала на веру историю о группенфюрере, погубившем маршала. И не только обыватели верили, но и опытные политики, вроде Черчилля. Особую убедительность рассказу придавала ссылка на Бенеша, поскольку было известно, что между ним и Сталиным в середине 30-х существовали довольно тесные отношения. Но и здесь извлеченные из архивов документы разрушили построения Шелленберга.
Сам Бенеш в мемуарах, опубликованных в 1947 году и давших толчок шелленберговской фантазии, утверждал, что еще во второй половине января 37-го узнал о переговорах с немцами "антисталинской клики в СССР - маршала Тухачевского, Рыкова и др.". Эту информацию он получил от чехословацкого посла в Берлине В. Мастны. Правда, произошло это немного позже, чем указывает Бенеш. До этого, с конца 36-го, Мастны вел переговоры с германскими представителями графом Траутмансдорфом и "отцом геополитики" Альбрехтом Гаусхофером с целью улучшить германо-чехословацкие отношения и найти приемлемое разрешение проблемы населенной немцами Судетской области. В начале февраля 37-го германская сторона внезапно прервала переговоры. По указанию Бенеша Мастны 9 февраля встретился с Траутмансдорфом и по окончании встречи доложил:
"Действительной причиной решения рейхсканцлера о переносе переговоров является его предположение, основывающееся на определенных сведениях, которые он получил из России, что там в скором времени возможен неожиданный переворот, который должен привести к устранению Сталина и Литвинова и установлению военной диктатуры".
20 марта посол повторил в телеграмме в чехословацкий МИД, что Гитлер располагает сведениями
"о возможности неожиданного и скорого переворота в России... и установления военной диктатуры в Москве...".
Бенеш в мемуарах настаивал:
"Я сразу же информировал советского посланника в Праге Александровского о том, что узнал из Берлина о беседах Мастны Траутмансдорфа".
Однако донесения советского посла в Чехословакии С. С. Александровского (волна репрессий накрыла его уже после второй мировой войны) опровергают утверждения мемуариста. Вот, например, донесение о беседе посла с президентом 22 апреля 1937 года:
"Я счел правильным повторить ему опровержение слухов о сближении СССР и Германии. Бенеш реагировал на это довольно живо вопросом о том, почему бы СССР и не сблизиться с Германией. Чехословакия только могла бы приветствовать такое сближение... Признаться, я был удивлен и сказал, что не понимаю этого разговора... Бенеш весьма пространно говорил о том, что, какие бы изменения ни произошли во внешней политике СССР, Чехословакия останется безоговорочно верной СССР и своим обязательствам перед ним. В ответ на мое недоумение, о каких изменениях во внешней политике СССР идет речь, Бенеш сказал, что СССР не только великая, но прямо грандиозная страна, имеющая самые обширные и многообразные интересы не только в Европе, но и в Азии. Бенеш себе представляет такую теоретическую возможность, когда многообразие этих интересов может принудить СССР к переменам во внешней политике, скажем, по отношению к той же Германии или Англии. Он не имеет в виду ничего конкретного и хочет только сказать, что при всех условиях Чехословакия останется в дружбе с СССР".
Александровскому ничего не оставалось, как заверить взволнованного чехословацкого президента в неизменности советской политики по отношению Праги и Берлина. 12 мая Бенеш и советский посол мельком увиделись на приеме в английской миссии. Бенеш сказал, что он "вполне доволен" развитием событий в Европе и обещал через несколько дней пригласить Александровского для "подробного разговора". Но потом грянуло известие об аресте Тухачевского и суде над ним, и новая встреча была отложена почти на два месяца. Между тем, Александровский 15 июня 1937 года сообщил в Москву:
"Случайно вышло так, что в день получения в Праге официального сообщения ТАСС о суде над бандой преступников и диверсантов во главе с Тухачевским, т. е. 11. VI. с. г., у меня в полпредстве был организован чай... Понятно, что вопрос о банде Тухачевского затмил все другие вопросы, и журналисты в первую очередь интересовались судом в Москве... Должен вообще сказать, что положение для меня было несколько затруднительным, поскольку я сам информирован только из газет. Перед чаем я собрал советских участников чая и инструктировал их следующим образом. Не говорить лишнего, не высказывать догадок в разговорах с журналистами, а строго держаться уже известного материала, который дан некоторыми статьями "Правды" по поводу самоубийства Гамарника. С другой стороны, не уклоняться от темы и не придавать ей этим способом преувеличенного значения. Хотя в этот день мне не была еще известна статья "Правды" от И. VI, но я дал правильную установку: этот процесс является симптомом оздоровления крепкого организма не только Красной Армии, но и всего советского государства. Ни о каком кризисе не может быть и речи".
3 июля Бенеш наконец принял советского посла. На следующий день Александровский отправил в НКИД телеграмму с подробной записью их беседы, длившейся два с половиной часа:
"Он начал разговор вопросом, что я думаю о значении процесса над Тухачевским и компанией, но после нескольких довольно общих фраз с моей стороны прервал заявлением, что он хочет обстоятельно изложить мне свое понимание для того, чтобы мне было ясно, какими мотивами он руководствуется в своей политике по отношению к СССР... Так называемые события в СССР ничуть его не удивили и совершенно не испугали, ибо он давно их ожидал. Он почти не сомневался и в том, что победителем окажется "режим Сталина"... Он приветствует эту победу и расценивает ее как укрепление мощи СССР, как победу сторонников защиты мира и сотрудничества Советского государства с Европой...
Бенеш заявил, что последние годы он расценивает советскую внешнюю политику как ставку СССР на западноевропейскую демократию французского, английского и чехословацкого типа, как на союзника в борьбе с фашизмом за мир...
Бенеш заявил, что он мыслит себе опору именно на СССР сталинского режима, а не на Россию и не на демократическую Россию, как в этом его подозревали в Москве... Уже начиная с 1932 года, он всё время отдал решительной схватке между сталинской линией и линией "радикальных революционеров" (под последними подразумевались Троцкий и его сторонники. Б. С.). Поэтому для него не было неожиданностью последние московские процессы, включая и процесс Тухачевского...
Бенеш особо подчеркнул, что, по его убеждению, в московских процессах, особенно в процессе Тухачевского, дело шло вовсе не о шпионах и диверсиях, а о прямой и ясной заговорщицкой деятельности с целью ниспровержения существующего строя. Бенеш говорил, что он понимает нежелательность "по тактическим соображениям" подчеркивать именно этот смысл событий. Он сам, дескать, тоже предпочел бы в аналогичных условиях "сводить дело только к шпионажу".
Тухачевский, Якир, Путна (Бенеш почти всё время называл только этих трех), конечно, не были шпионами, но они были заговорщиками. Тухачевский дворянин, офицер, у него были друзья в официальных кругах не только Германии, но и Франции (со времени совместного плена в Германии и попыток Тухачевского к бегству). Тухачевский не был и не мог быть российским Наполеоном. Но Бенеш хорошо представляет себе, что перечисленные качества Тухачевского плюс его германские традиции, подкрепленные за советский период контактами с рейхсвером, могли сделать его очень доступным германскому влиянию и в гитлеровский период. Тухачевский мог совершенно не осознавать, что совершает преступление поддержкой контакта с рейхсвером. Особенно если представить себе, что Тухачевский видел единственное спасение Родины в войне рука об руку с Германией против остальной Европы, в войне, которая осталась единственным средством вызвать мировую революцию, то можно даже себе представить, что Тухачевский казался сам себе не изменником, а даже спасителем Родины... Бенеш под большим секретом заявил мне следующее: во время пребывания Тухачевского во Франции в прошлом году Тухачевский вел разговоры совершенно частного характера со своими личными друзьями французами. Эти разговоры точно известны французскому правительству, а от последнего и Бенешу. В этих разговорах Тухачевский весьма серьезно развивал тему возможности советско-германского сотрудничества и при Гитлере, так сказать, тему "нового Рапалло". Бенеш утверждает, что эти разговоры несколько обеспокоили Францию... Бенеш, между прочим, говорил, что ряд лиц мог руководствоваться такими побуждениями, как неудовлетворенность положением, жажда славы, беспринципный авантюризм и т. д. В этой связи он упомянул еще раз Якира и Путну. О последнем Бенеш знает, что он был под Варшавой со своей 27-й дивизией и, очевидно,
"не мог помириться с тем, что от него ускользнула слава покорителя Варшавы"...
Бенеш был уверен в победе "сталинского режима" именно потому, что этот режим не потерял морали, в то время как крикуны о перманентной революции явно не были на моральной высоте. В Москве расстреливают изменников, и т. н. европейский свет приходит в ужас. Это лицемерие. Бенеш не только отлично понимает, но и прямо одобряет московский образ действий. Москва продолжает жить в эпоху революции...
Бенеш напомнил, что в разговоре со мной... он говорил, что почему бы СССР и не договориться с Германией? Я ответил, что помню, и признался, что меня тогда очень удивила эта часть разговора, как совершенно выпадающая из рамок обычного рода мыслей Бенеша. Лукаво смеясь, Бенеш ответил, что теперь может объяснить мне скрытый смысл своего разговора. Свои объяснения Бенеш просил считать строго секретными и затем рассказал следующее: начиная с января месяца текущего года Бенеш получал косвенные сигналы о большой близости между рейхсвером и Красной Армией. С января он ждал, чем это закончится. Чехословацкий посланник Мастны в Берлине является исключительно точным информатором... У Мастны в Берлине было два разговора с выдающимися (в смысле: высокопоставленными. - Б. С.) представителями рейхсвера... Бенеш даже сомневается, сознавали ли эти представители рейхсвера, что они выдают свой секрет. Но для Бенеша из этих разговоров стало ясно, что между рейхсвером и Красной Армией существует тесный контакт. Бенеш не мог знать, что этот контакт с изменниками. Для него возникала проблема, что делать, если Советское правительство действительно вернется к какой-нибудь политике "нового Рапалло". В этой связи Бенеш задал риторический вопрос, где средство для защиты Чехословакии, и без обиняков отвечал на этот вопрос, что тогда Чехословакия тоже должна была бы заключить соглашение с Германией. Это было бы началом чехословацкой зависимости, но другого выхода не было. Гитлер вовсе не стремится к тому, чтобы физически немедленно уничтожить Чехословакию, но он хочет "союза" с ней. На чехословацком языке это означало бы зависимость, вассальное состояние, а Бенеш не для того потратил столько лет на освобождение от австрийского ига, чтобы принять германское ярмо. Бенеш говорил, что Москва должна самым серьезным образом оценить эти его заявления и раз навсегда понять, что Чехословакия хочет быть свободной в полном смысле слова. Она не примет никогда никакого диктата, но она будет драться за свою свободу, за демократию, за европейский мир. Поскольку это является и задачей СССР, постольку Чехословакия безоговорочно является союзником Москвы, постольку бенешевская политика как аксиому принимает неизменность советско-чехословацких дружественных взаимоотношений. Никакие расстрелы, никакие внутренние изменения не могут потрясти эту дружбу. В этой связи Бенеш задавался и таким вопросом: что произошло бы, если бы в Москве победил не Сталин, а Тухачевский. Тогда Чехословакия вынуждена была бы оставаться в дружбе с Россией Тухачевского. Но тогда Чехословакия была бы вынуждена достигнуть соглашения с Германией, а это опять-таки было бы началом зависимости либо от России, либо от Германии. Вернее всего от Германии, ибо Россия Тухачевского не постеснялась бы заплатить Германии Чехословакией. Бенеш ценит именно "нынешний СССР", "сталинский режим", потому что он не предъявляет претензии на Чехословакию и ее свободу. В заключение Бенеш еще раз повторил, что расценивает московские процессы как признак укрепления СССР и его концепция дружбы с СССР была и остается главной основой внешнеполитического поведения Чехословакии".
Теперь всё становится на свои места. Никакого досье на Тухачевского люди Гейдриха людям Бенеша никогда не передавали. Траутмансдорфу с Гаусгофером сделать это было бы весьма затруднительно. Что бы они, в самом деле, сказали чехословацкому послу Мастны: тут в Москве прогерманский переворот готовится, но мы из любви к братьям чехам решили вам все документы по этому вопросу передать, может, в Москву пошлете Сталину, он уж вас отблагодарит? Но и каким-то более сложным путем, через лиц, которым Бенеш должен был доверять, немцы никакой "красной папки" для чехословацкого президента не передавали, а тот, естественно, никаких личных писем Сталину по данному поводу не писал. Гитлер решил совсем иначе воспользоваться сведениями, полученными от генерала Скоблина.
Вероятно, фюрер не верил, что Тухачевский действительно замышляет военный переворот, да еще в пользу Германии. Иначе бы не стал так быстро доводить их до Бенеша. Он просто надеялся, что слухи о скором свержении Сталина и прочешски настроенного наркома иностранных дел М. М. Литвинова сделают Бенеша гораздо сговорчивее на переговорах с Германией. Бенеш же и не подумал сообщать сведения о заговоре Сталину, а предпочел выжидать.
В марте информация о будущем военном перевороте в Москве поступила уже из Франции со ссылкой на русских эмигрантов, то есть фактически на того же Скоблина. Так, 16 марта 1937 года советский полномочный представитель в Париже В. П. Потемкин послал свою телеграмму с изложением своей беседы с французским министром обороны Эдуардом Даладье сразу в три адреса: Сталину, Молотову и Литвинову. В ней говорилось:
"Из якобы серьезного французского источника он недавно узнал о расчетах германских кругов подготовить в СССР государственный переворот при содействии враждебных нынешнему советскому строю элементов из командного состава Красной Армии... Даладье добавил, что те же сведения о замыслах Германии получены военным министерством из русских эмигрантских кругов... Даладье пояснил, что более конкретными сведениями он пока не располагает, но что он считал "долгом дружбы" передать нам свою информацию, которая может быть для нас небесполезна".
Нет сомнений, что аналогичные сообщения тогда же поступили к Бенешу как от французских друзей, так и от чехословацкой разведки.
Потемкин к словам Даладье отнесся весьма скептически:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Ничего не скажешь, всё-таки Шелленберг был мастером своего дела, то есть очень хорошо умел собирать и систематизировать нужную информацию и распространять дезинформацию. Бывший шеф зарубежной разведки нацистской партии сумел сделать всё, чтобы ни один свидетель не мог прямо опровергнуть сообщаемые им сведения о деле Тухачевского. Получается, что аферу с фальшивым досье готовили исключительно мертвецы. То есть тогда, в 37-м, все они, конечно, были живы, но к 52-му-53-му, как на грех, отошли в мир иной.
И версия Шелленберга держалась несколько десятилетий. Хрущевская комиссия, отдадим ей справедливость, уже в 64-м году не оставила на ней камня на камне, но записка комиссии вплоть до начала 90-х хранилась под грифом "совершенно секретно". Широкая публика еще долго принимала на веру историю о группенфюрере, погубившем маршала. И не только обыватели верили, но и опытные политики, вроде Черчилля. Особую убедительность рассказу придавала ссылка на Бенеша, поскольку было известно, что между ним и Сталиным в середине 30-х существовали довольно тесные отношения. Но и здесь извлеченные из архивов документы разрушили построения Шелленберга.
Сам Бенеш в мемуарах, опубликованных в 1947 году и давших толчок шелленберговской фантазии, утверждал, что еще во второй половине января 37-го узнал о переговорах с немцами "антисталинской клики в СССР - маршала Тухачевского, Рыкова и др.". Эту информацию он получил от чехословацкого посла в Берлине В. Мастны. Правда, произошло это немного позже, чем указывает Бенеш. До этого, с конца 36-го, Мастны вел переговоры с германскими представителями графом Траутмансдорфом и "отцом геополитики" Альбрехтом Гаусхофером с целью улучшить германо-чехословацкие отношения и найти приемлемое разрешение проблемы населенной немцами Судетской области. В начале февраля 37-го германская сторона внезапно прервала переговоры. По указанию Бенеша Мастны 9 февраля встретился с Траутмансдорфом и по окончании встречи доложил:
"Действительной причиной решения рейхсканцлера о переносе переговоров является его предположение, основывающееся на определенных сведениях, которые он получил из России, что там в скором времени возможен неожиданный переворот, который должен привести к устранению Сталина и Литвинова и установлению военной диктатуры".
20 марта посол повторил в телеграмме в чехословацкий МИД, что Гитлер располагает сведениями
"о возможности неожиданного и скорого переворота в России... и установления военной диктатуры в Москве...".
Бенеш в мемуарах настаивал:
"Я сразу же информировал советского посланника в Праге Александровского о том, что узнал из Берлина о беседах Мастны Траутмансдорфа".
Однако донесения советского посла в Чехословакии С. С. Александровского (волна репрессий накрыла его уже после второй мировой войны) опровергают утверждения мемуариста. Вот, например, донесение о беседе посла с президентом 22 апреля 1937 года:
"Я счел правильным повторить ему опровержение слухов о сближении СССР и Германии. Бенеш реагировал на это довольно живо вопросом о том, почему бы СССР и не сблизиться с Германией. Чехословакия только могла бы приветствовать такое сближение... Признаться, я был удивлен и сказал, что не понимаю этого разговора... Бенеш весьма пространно говорил о том, что, какие бы изменения ни произошли во внешней политике СССР, Чехословакия останется безоговорочно верной СССР и своим обязательствам перед ним. В ответ на мое недоумение, о каких изменениях во внешней политике СССР идет речь, Бенеш сказал, что СССР не только великая, но прямо грандиозная страна, имеющая самые обширные и многообразные интересы не только в Европе, но и в Азии. Бенеш себе представляет такую теоретическую возможность, когда многообразие этих интересов может принудить СССР к переменам во внешней политике, скажем, по отношению к той же Германии или Англии. Он не имеет в виду ничего конкретного и хочет только сказать, что при всех условиях Чехословакия останется в дружбе с СССР".
Александровскому ничего не оставалось, как заверить взволнованного чехословацкого президента в неизменности советской политики по отношению Праги и Берлина. 12 мая Бенеш и советский посол мельком увиделись на приеме в английской миссии. Бенеш сказал, что он "вполне доволен" развитием событий в Европе и обещал через несколько дней пригласить Александровского для "подробного разговора". Но потом грянуло известие об аресте Тухачевского и суде над ним, и новая встреча была отложена почти на два месяца. Между тем, Александровский 15 июня 1937 года сообщил в Москву:
"Случайно вышло так, что в день получения в Праге официального сообщения ТАСС о суде над бандой преступников и диверсантов во главе с Тухачевским, т. е. 11. VI. с. г., у меня в полпредстве был организован чай... Понятно, что вопрос о банде Тухачевского затмил все другие вопросы, и журналисты в первую очередь интересовались судом в Москве... Должен вообще сказать, что положение для меня было несколько затруднительным, поскольку я сам информирован только из газет. Перед чаем я собрал советских участников чая и инструктировал их следующим образом. Не говорить лишнего, не высказывать догадок в разговорах с журналистами, а строго держаться уже известного материала, который дан некоторыми статьями "Правды" по поводу самоубийства Гамарника. С другой стороны, не уклоняться от темы и не придавать ей этим способом преувеличенного значения. Хотя в этот день мне не была еще известна статья "Правды" от И. VI, но я дал правильную установку: этот процесс является симптомом оздоровления крепкого организма не только Красной Армии, но и всего советского государства. Ни о каком кризисе не может быть и речи".
3 июля Бенеш наконец принял советского посла. На следующий день Александровский отправил в НКИД телеграмму с подробной записью их беседы, длившейся два с половиной часа:
"Он начал разговор вопросом, что я думаю о значении процесса над Тухачевским и компанией, но после нескольких довольно общих фраз с моей стороны прервал заявлением, что он хочет обстоятельно изложить мне свое понимание для того, чтобы мне было ясно, какими мотивами он руководствуется в своей политике по отношению к СССР... Так называемые события в СССР ничуть его не удивили и совершенно не испугали, ибо он давно их ожидал. Он почти не сомневался и в том, что победителем окажется "режим Сталина"... Он приветствует эту победу и расценивает ее как укрепление мощи СССР, как победу сторонников защиты мира и сотрудничества Советского государства с Европой...
Бенеш заявил, что последние годы он расценивает советскую внешнюю политику как ставку СССР на западноевропейскую демократию французского, английского и чехословацкого типа, как на союзника в борьбе с фашизмом за мир...
Бенеш заявил, что он мыслит себе опору именно на СССР сталинского режима, а не на Россию и не на демократическую Россию, как в этом его подозревали в Москве... Уже начиная с 1932 года, он всё время отдал решительной схватке между сталинской линией и линией "радикальных революционеров" (под последними подразумевались Троцкий и его сторонники. Б. С.). Поэтому для него не было неожиданностью последние московские процессы, включая и процесс Тухачевского...
Бенеш особо подчеркнул, что, по его убеждению, в московских процессах, особенно в процессе Тухачевского, дело шло вовсе не о шпионах и диверсиях, а о прямой и ясной заговорщицкой деятельности с целью ниспровержения существующего строя. Бенеш говорил, что он понимает нежелательность "по тактическим соображениям" подчеркивать именно этот смысл событий. Он сам, дескать, тоже предпочел бы в аналогичных условиях "сводить дело только к шпионажу".
Тухачевский, Якир, Путна (Бенеш почти всё время называл только этих трех), конечно, не были шпионами, но они были заговорщиками. Тухачевский дворянин, офицер, у него были друзья в официальных кругах не только Германии, но и Франции (со времени совместного плена в Германии и попыток Тухачевского к бегству). Тухачевский не был и не мог быть российским Наполеоном. Но Бенеш хорошо представляет себе, что перечисленные качества Тухачевского плюс его германские традиции, подкрепленные за советский период контактами с рейхсвером, могли сделать его очень доступным германскому влиянию и в гитлеровский период. Тухачевский мог совершенно не осознавать, что совершает преступление поддержкой контакта с рейхсвером. Особенно если представить себе, что Тухачевский видел единственное спасение Родины в войне рука об руку с Германией против остальной Европы, в войне, которая осталась единственным средством вызвать мировую революцию, то можно даже себе представить, что Тухачевский казался сам себе не изменником, а даже спасителем Родины... Бенеш под большим секретом заявил мне следующее: во время пребывания Тухачевского во Франции в прошлом году Тухачевский вел разговоры совершенно частного характера со своими личными друзьями французами. Эти разговоры точно известны французскому правительству, а от последнего и Бенешу. В этих разговорах Тухачевский весьма серьезно развивал тему возможности советско-германского сотрудничества и при Гитлере, так сказать, тему "нового Рапалло". Бенеш утверждает, что эти разговоры несколько обеспокоили Францию... Бенеш, между прочим, говорил, что ряд лиц мог руководствоваться такими побуждениями, как неудовлетворенность положением, жажда славы, беспринципный авантюризм и т. д. В этой связи он упомянул еще раз Якира и Путну. О последнем Бенеш знает, что он был под Варшавой со своей 27-й дивизией и, очевидно,
"не мог помириться с тем, что от него ускользнула слава покорителя Варшавы"...
Бенеш был уверен в победе "сталинского режима" именно потому, что этот режим не потерял морали, в то время как крикуны о перманентной революции явно не были на моральной высоте. В Москве расстреливают изменников, и т. н. европейский свет приходит в ужас. Это лицемерие. Бенеш не только отлично понимает, но и прямо одобряет московский образ действий. Москва продолжает жить в эпоху революции...
Бенеш напомнил, что в разговоре со мной... он говорил, что почему бы СССР и не договориться с Германией? Я ответил, что помню, и признался, что меня тогда очень удивила эта часть разговора, как совершенно выпадающая из рамок обычного рода мыслей Бенеша. Лукаво смеясь, Бенеш ответил, что теперь может объяснить мне скрытый смысл своего разговора. Свои объяснения Бенеш просил считать строго секретными и затем рассказал следующее: начиная с января месяца текущего года Бенеш получал косвенные сигналы о большой близости между рейхсвером и Красной Армией. С января он ждал, чем это закончится. Чехословацкий посланник Мастны в Берлине является исключительно точным информатором... У Мастны в Берлине было два разговора с выдающимися (в смысле: высокопоставленными. - Б. С.) представителями рейхсвера... Бенеш даже сомневается, сознавали ли эти представители рейхсвера, что они выдают свой секрет. Но для Бенеша из этих разговоров стало ясно, что между рейхсвером и Красной Армией существует тесный контакт. Бенеш не мог знать, что этот контакт с изменниками. Для него возникала проблема, что делать, если Советское правительство действительно вернется к какой-нибудь политике "нового Рапалло". В этой связи Бенеш задал риторический вопрос, где средство для защиты Чехословакии, и без обиняков отвечал на этот вопрос, что тогда Чехословакия тоже должна была бы заключить соглашение с Германией. Это было бы началом чехословацкой зависимости, но другого выхода не было. Гитлер вовсе не стремится к тому, чтобы физически немедленно уничтожить Чехословакию, но он хочет "союза" с ней. На чехословацком языке это означало бы зависимость, вассальное состояние, а Бенеш не для того потратил столько лет на освобождение от австрийского ига, чтобы принять германское ярмо. Бенеш говорил, что Москва должна самым серьезным образом оценить эти его заявления и раз навсегда понять, что Чехословакия хочет быть свободной в полном смысле слова. Она не примет никогда никакого диктата, но она будет драться за свою свободу, за демократию, за европейский мир. Поскольку это является и задачей СССР, постольку Чехословакия безоговорочно является союзником Москвы, постольку бенешевская политика как аксиому принимает неизменность советско-чехословацких дружественных взаимоотношений. Никакие расстрелы, никакие внутренние изменения не могут потрясти эту дружбу. В этой связи Бенеш задавался и таким вопросом: что произошло бы, если бы в Москве победил не Сталин, а Тухачевский. Тогда Чехословакия вынуждена была бы оставаться в дружбе с Россией Тухачевского. Но тогда Чехословакия была бы вынуждена достигнуть соглашения с Германией, а это опять-таки было бы началом зависимости либо от России, либо от Германии. Вернее всего от Германии, ибо Россия Тухачевского не постеснялась бы заплатить Германии Чехословакией. Бенеш ценит именно "нынешний СССР", "сталинский режим", потому что он не предъявляет претензии на Чехословакию и ее свободу. В заключение Бенеш еще раз повторил, что расценивает московские процессы как признак укрепления СССР и его концепция дружбы с СССР была и остается главной основой внешнеполитического поведения Чехословакии".
Теперь всё становится на свои места. Никакого досье на Тухачевского люди Гейдриха людям Бенеша никогда не передавали. Траутмансдорфу с Гаусгофером сделать это было бы весьма затруднительно. Что бы они, в самом деле, сказали чехословацкому послу Мастны: тут в Москве прогерманский переворот готовится, но мы из любви к братьям чехам решили вам все документы по этому вопросу передать, может, в Москву пошлете Сталину, он уж вас отблагодарит? Но и каким-то более сложным путем, через лиц, которым Бенеш должен был доверять, немцы никакой "красной папки" для чехословацкого президента не передавали, а тот, естественно, никаких личных писем Сталину по данному поводу не писал. Гитлер решил совсем иначе воспользоваться сведениями, полученными от генерала Скоблина.
Вероятно, фюрер не верил, что Тухачевский действительно замышляет военный переворот, да еще в пользу Германии. Иначе бы не стал так быстро доводить их до Бенеша. Он просто надеялся, что слухи о скором свержении Сталина и прочешски настроенного наркома иностранных дел М. М. Литвинова сделают Бенеша гораздо сговорчивее на переговорах с Германией. Бенеш же и не подумал сообщать сведения о заговоре Сталину, а предпочел выжидать.
В марте информация о будущем военном перевороте в Москве поступила уже из Франции со ссылкой на русских эмигрантов, то есть фактически на того же Скоблина. Так, 16 марта 1937 года советский полномочный представитель в Париже В. П. Потемкин послал свою телеграмму с изложением своей беседы с французским министром обороны Эдуардом Даладье сразу в три адреса: Сталину, Молотову и Литвинову. В ней говорилось:
"Из якобы серьезного французского источника он недавно узнал о расчетах германских кругов подготовить в СССР государственный переворот при содействии враждебных нынешнему советскому строю элементов из командного состава Красной Армии... Даладье добавил, что те же сведения о замыслах Германии получены военным министерством из русских эмигрантских кругов... Даладье пояснил, что более конкретными сведениями он пока не располагает, но что он считал "долгом дружбы" передать нам свою информацию, которая может быть для нас небесполезна".
Нет сомнений, что аналогичные сообщения тогда же поступили к Бенешу как от французских друзей, так и от чехословацкой разведки.
Потемкин к словам Даладье отнесся весьма скептически:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56