Одним из основных качеств Тухачевского, обеспечивших стремительное развитие его карьеры, многие историки считают будто бы присущую ему "чрезвычайную способность подстраиваться". Именно этими словами охарактеризовал Тухачевского неоднократно встречавшийся с Михаилом Николаевичем немецкий генерал Карл Шпальке, оценивая его стремительную карьеру при большевиках:
"Он помимо прочих талантов принес с собой и чрезвычайную способность подстраиваться, позволившую ему обойти стороной неисчислимые рифы в водовороте революции, добраться до поначалу неприступного поста".
В какой-то степени это так, хотя ничего чрезвычайного в "подстраивании" самого молодого марашала Красной Армии на самом деле не было. Тухачевский, как человек умный и воспитанный, несомненно, строил разговор с любым собеседником так, чтобы без нужды его не раздражать, а тем более озлоблять. Вот и беседуя с секретарем партбюро, он, конечно же, не стал говорить ему о ненужности института комиссаров в армии, а постарался найти "точки соприкосновения", подчеркнул, что сам начал службу военкомом... Да и не мог Михаил Николаевич отрицать роль партийных организаций в Красной Армии, если сам вступил в партию после Октябрьской революции и именно в большевистской партии видел средство к возрождению мощи русской армии, по крайней мере в первые годы Советской власти. Другое дело, что "подстраивание" под собеседника у Тухачевского не было никак связано со склонностью к интриганству. Наоборот, если вспомнить его перемещения по фронтам гражданской войны, часто вызванные конфликтами с членами Реввоенсовета и вышестоящими начальниками, то видно, что ни разу противники молодого командарма не поплатились в результате стычки с ним своими постами. Да и на новые должности Тухачевский назначался только вследствие своих организаторских, волевых и полководческих качеств и никоим образом не способствовал смещению предшественников, чтобы освободить место себе. Он не плел интриги против других, а сам становился жертвой зависти и интриганства. И последняя интрига против Тухачевского, как мы знаем, привела его к гибели.
При том, что Михаил Николаевич оставался в большой мере чужим для командиров и комиссаров рабоче-крестьянского происхождения и с дореволюционным партийным стажем, он уже не был своим и для основной массы служивших в Красной Армии бывших царских офицеров и генералов. Об этом хорошо пишет Лидия Норд: "Долгую и упорную борьбу вел Тухачевский, отстаивая права "квалифицированного состава армии", беспартийных военных специалистов из бывших офицеров. Многие комиссары и политработники не скрывали своего недоверия к ним и при первом удобном случае бежали жаловаться на них в Особые отделы. Бывшие офицеры в большинстве случаев жаловаться туда не бегали, а когда становилось невтерпеж, подавали рапорт по начальству о невозможности работать в таких условиях. Тухачевский очень внимательно относился к таким рапортам и немедленно приказывал разобрать каждое дело и доложить ему. Успешно отстаивал он и тех, кого хотели по необоснованным доносам демобилизовать из армии. Он разбивал логическими доводами все вздорные обвинения и, в случае необходимости, писал рапорт в Реввоенсовет в Москву...
Но у Тухачевского было много недоброжелателей и из среды бывших офицеров... Отчасти играла роль обида, что бывшему генералу или полковнику, которые считали, что их военный опыт и знания намного превосходят опыт и военную подготовку Тухачевского, приходится подчиняться 29-летнему командарму, "щелкоперу из поручиков". Особенно остро почувствовалась обида, когда дошли слухи, что Тухачевский просил в Москве об откомандировании из его армии (а позже, когда он был начальником Ленинградского Военного Округа, то и из некоторых частей этого округа) наиболее пожилых строевых командиров. Тухачевский ходатайствовал о назначении их в военные академии и на курсы усовершенствования командного состава, где они могли бы принести большую пользу своими знаниями.
Тухачевский тянул вверх наиболее молодых и способных, предпочитая их более опытным "старикам". Он считал, что предельный возраст командира полка не должен превышать 50 лет.
"В этом возрасте уже человек изнашивается, начинает страдать подагрой, ревматизмом, сердцем и прочим, - говорил он. - Куда же ему при нынешней маневренности командовать частью?"
Старые строевики сочли свой перевод на преподавательские должности "равносильным отставке".
Не ладил Тухачевский и с теми, кто устроился в Красную Армию, как на хорошо оплачиваемое, гарантирующее известную безопасность место, и потом оказался нерадивым хозяином своей части.
Командарм очень часто и неожиданно появлялся в расположении того или иного полка. Прежде чем идти в штаб, он осматривал матчасть, заглядывал в конюшни, говорил с бойцами, потом появлялся на полковых занятиях и, попросив продолжать их, садился и внимательно наблюдал. Оттуда он шел на кухню, в склады. Докладывать о своем прибытии он запрещал. Когда до командира доходила весть о визите командарма, Тухачевский уже успевал все осмотреть и сделать свои выводы. Найдя в части большие упущения, Тухачевский уезжал, не повидавшись с ее командиром. Командир вызывался к командарму. Тухачевский не распекал его, а говорил очень коротко:
"Ваш полк в безобразном состоянии. Если не приведете его в течение трех недель в полный порядок - поедете командовать "полчком" (очевидно, кадрированной территориальной частью, имевшей в мирное время лишь очень немногочисленный постоянный состав бойцов и командиров. - Б. С.)..."
Возражать и оправдываться в таких случаях было бесполезно. Тухачевский поднимался, одергивал свой пояс и сухо бросал: "Это всё. Вы свободны"".
Словом, слуга партии, отец солдатам. Беда, однако, заключалась в том, что, искренне заботясь о рядовых бойцах и пользуясь среди них немалой популярностью, Тухачевский был довольно одинок среди высшего и среднего комсостава, встречал там зависть и скрытую враждебность. Молодой командарм действительно способствовал удалению со строевых постов бывших генералов и штаб-офицеров царской армии. Однако руководство партии во главе со Сталиным вело дело к чистке Красной Армии от беспартийных "старорежимных" офицеров вообще, в том числе и от младших, на которых думал опереться Тухачевский. Офицеров либо демобилизовывали из армии (а ведь еще в конце 1921 года они составляли более трети всего командного состава), либо переводили на преподавательские и иные нестроевые должности. Влияние Троцкого, заявившего еще на IX съезде Советов в том же 21-м году, что комсостав Красной Армии стал единым, спаянным организмом, и являвшегося противником изгнания из армии старых военных специалистов, стремительно падало. В январе 1925 года он был отстранен от руководства военным ведомством. Сталин же и его сторонники, самым видным из которых в Красной Армии был Ворошилов, свою опору видели в выдвиженцах периода гражданской войны из числа бывших унтер-офицеров (такие в 21-м году среди красных командиров составляли 13 процентов) и рабочих и крестьян (их было свыше половины), которых усиленно рекрутировали в члены партии (в 23-м году доля коммунистов в армии превысила 10 процентов). Тухачевский же в осуществлении своих планов реорганизации Красной Армии (а они были весьма амбициозны) мог более или менее твердо опереться лишь на узкую прослойку бывших царских офицеров, как и он, достаточно рано связавших свою судьбу с коммунистической партией. Показательно, что большинство из тех, кто оказался вместе с Тухачевским на скамье подсудимых, составляли как раз такие военачальники - Уборевич, Эйдеман, Путна... Подпоручик и два прапорщика, вступившие в РКП (б) в 17-м году. Только Корк успел дослужиться до подполковника и, наверное поэтому, в ряды большевиков встал немного позднее - только в 1927 году. Между прочим, при такой незначительной опоре среди высшего и среднего комсостава и думать нечего было ни о каком успешном военном заговоре и перевороте... Лидия Норд довольно подробно рассказывает о работе Тухачевского в академии (ее главным руководителем по стратегии он оставался и будучи помощником, а затем заместителем начальника Штаба РККА, вплоть до осени 1925 года). Только свояченица маршала относит пребывание Тухачевского в должности начальника академии на конец 20-х или даже начало 30-х годов, уже после того, как он командовал Ленинградским Военным Округом. На самом деле, как мы знаем, во главе академии РККА Тухачевский состоял во второй половине 1921 года, как раз в период брака с Ликой - кузиной Лидии Норд, так что осведомленность последней, чей муж тогда тоже учился в академии, вполне понятна. Вдова Фельдмана утверждает:
"У Тухачевского дела шли не так гладко. В академии его не особенно любили. Он ворвался туда со своей мятежной натурой, как врывается смерч в застоявшуюся заводь. "Почему слушатели приходят на занятия вразброд? спросил он в первый день приезда у своего помощника. - Если они старшие и высшие командиры, то тем более им должна быть понятна дисциплина. Здесь военное учебное заведение, а не привилегированный частный пансион для девиц". Новый начальник академии побывал на занятиях у всех преподавателей... Присутствовал при проведении нескольких военных игр. Он не сделал ни одного замечания, но выходил из академии нахмуренный".
Было от чего хмуриться Тухачевскому. Ведь он отстаивал совсем иные принципы военной теории и практики, чем большинство академических профессоров. Еще в 1919 году в стенах той же академии Михаил Николаевич в первой своей лекции утверждал:
"Наши русские генералы не сумели познать гражданскую войну, не сумели овладеть ее формами. Лишь очень немногие генералы белой гвардии, способные и проникнутые классовым буржуазным самосознанием, оказались на высоте своего дела. Большая же часть надменно заявляла, что наша гражданская война - так, какая-то малая война или комиссарская партизанщина. Однако, несмотря на такие зловещие утверждения, мы видим перед собой не малую войну, а большую планомерную войну, чуть ли не миллионных армий, проникнутую единой идеей и совершающую блестящие маневры. И в рядах этой армии среди ее преданных, рожденных гражданской войной начальников начинает слагаться определенная доктрина этой войны, а с ней вместе и теоретическое ее обоснование... Революционная действительность открыла глаза на значение большой, организованной войны (в отличие от войны партизанской, неорганизованной, во многом стихийной. - Б. С.) для дела освобождения пролетариата... Изучение основ и законов гражданской войны - это вопрос коммунистической программы..."
Русские генералы и полковники, составлявшие костяк профессорско-преподавательского состава академии, в подавляющем большинстве ориентировались на опыт не гражданской, а первой мировой войны и в соответствии с ним собирались строить военную доктрину и обучать слушателей. Тухачевский же делал основной упор на присущую гражданской войне повышенную маневренность как на основную черту будущей войны, предполагая только, что эта маневренность еще более увеличится вследствие насыщения войск техникой. На практике во второй мировой войне причудливо соединились черты войны маневренной и войны позиционной, когда сплошные линии позиционного фронта прорывались с помощью артиллерии, танковых и механизированных соединений и авиации. Фронт борьбы постоянно перемещался в ту или другую сторону, причем эти перемещения носили быстрый и масштабный характер и сопровождались уничтожением значительных масс войск терпящей поражение армии. Но в начале 20-х годов еще невозможно было всё это предвидеть.
Лидия Норд отмечает, что Тухачевский не только укрепил дисциплину в академии, избавился от слабых преподавателей и упорядочил быт слушателей (в частности, лично осмотрев кастрюли и котлы на кухне и приказав привести все в соответствие с санитарными нормами). Он ввел более сложную программу. Его свояченица рассказала, что, ознакомившись с новыми конспектами, и преподаватели, и слушатели приуныли, поскольку Тухачевский требовал больше и жестче, чем прежний начальник:
"Единственное, что, пожалуй, мирило их с Тухачевским, так это то, что часы, отведенные им для политических занятий, были очень урезаны. Но зато приуныли преподаватели политических наук, так как их лекционный заработок уменьшился".
На требовательного начальника роптали подчиненные. Зато их жены боготворили Михаила Николаевича. По свидетельству Лидии Норд, супруги преподавателей относились к Тухачевскому весьма благосклонно, отстаивали его от нападок перед мужьями и считали "самым обаятельным человеком на свете". Свояченица командарма утверждала, что дело пошло еще дальше:
"Дамы, сделав Тухачевского своим кумиром, не довольствовались этим. Каждой хотелось, чтобы этот кумир принадлежал только ей. Красавицы, у которых молодость уже прошла, но "грачи еще не улетели", соперничали между собой. К предстоявшему традиционному академическому балу дамы готовились, как к генеральному сражению. Опустошались кошельки мужей, в доме устанавливался "режим экономии", а у знаменитой портнихи, шившей "по заграничным журналам", создавалась такая очередь, что та прекратила запись".
Никто не желал ударить в грязь лицом перед "самым обаятельным" полководцем Красной Армии. Тут вспоминается великий роман Габриэля Гарсия Маркеса "Сто лет одиночества", где к легендарному предводителю повстанцев полковнику Аурелиано Буэндиа матери приводили дочерей "на расплод". И совсем уж не из романа, а из жизни - многочисленные любовные связи Наполеона. Видно, знаменитые полководцы обладают какой-то демонической силой и притягивают к себе женщин, как магнит.
Лидия Норд задается вопросом: были ли у Тухачевского настоящие, глубокие романы? И отвечает на него так:
"Пожалуй, нет. Я говорю "пожалуй" потому, что иногда его было очень трудно понять... И потому, что я знала - самое для него дорогое он скрывал в глубинах души, а на словах даже порой высмеивал... Знаю одно: увлечения кончались у него очень быстро. У меня впечатление, что он чего-то искал в женщинах и не находил. "Знаешь, а ведь в ней что-то есть", - говорил он мне, указывая на очень красивую женщину. Обычно тогда он начинал ухаживать, но в большинстве случаев флирт кончался быстро и он говорил: "Она оказалась обыкновенной курицей"".
По уверениям Лидии Норд, одним из самых длительных и, как ей казалось, платонических романов Тухачевский имел с некой Марией Николаевной X. Мемуаристка так описывает ее:
"Блондинка, с темными бровями и длинным разрезом серо-голубых широко расставленных глаз. У нее был греческий, но немного тяжелый профиль, гладкая прическа и "лебединая шея"... Настоящей красавицей ее нельзя было назвать, но в ней действительно "что-то было". Держала она себя очень скромно, была замужем и муж ее обожал... Тухачевский не переносил женщин вульгарных и одевавшихся без вкуса. "Когда я встретил ее второй раз, на ней было такое платье, что я чуть не закричал от ужаса и весь мой интерес к ней испарился в ту же минуту", - делился он со мной. Или: "Пока она стояла казалась привлекательной, но когда пошла, то так вульгарно раскачивала бедрами, то я поспешил отвернуться, не смотреть ей вслед". Чем ярче разгоралась звезда Тухачевского, тем больше женщин кружилось вокруг него. Тогда у Михаила Николаевича стала проявляться избалованность и даже рисовка..."
Но дело было не только в видном положении, занимаемом молодым победителем Колчака и Деникина. По сохранившимся свидетельствам, любовником Тухачевский был непревзойденным. Американский историк Томас Батсон приводит рассказ одной уцелевшей узницы ГУЛАГа. Как-то раз в конце 30-х годов в специальном лагере для жен, дочерей и прочих родственниц высокопоставленных "врагов народа" во время перерыва между работами сошлись несколько женщин и, чтобы хоть как-то скрасить скудость лагерного существования, стали вспоминать своих любовников. И в конце этого почти кафкианского разговора одна пожилая женщина пренебрежительно воскликнула: "Ах, девочки, что вы знаете о любовниках? Я знала величайшего любовника из всех, маршала Тухачевского. Вот это был мужчина! Всем любовникам любовник!" А развязка этого эпизода была окрашена "черным юмором": несчастная женщина начала описывать удаль Михаила Николаевича столь соблазнительно, что ее товарки стали громко хихикать. Дошло до охраны, и рассказчица получила четыре года дополнительного срока... за восхваление врага народа! Как знать, не была ли той женщиной вторая жена Тухачевского, Лика? Правда, если верить Лидии Норд, к тому времени ее кузине не исполнилось еще и тридцати пяти, так что пожилой ее назвать было довольно затруднительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
"Он помимо прочих талантов принес с собой и чрезвычайную способность подстраиваться, позволившую ему обойти стороной неисчислимые рифы в водовороте революции, добраться до поначалу неприступного поста".
В какой-то степени это так, хотя ничего чрезвычайного в "подстраивании" самого молодого марашала Красной Армии на самом деле не было. Тухачевский, как человек умный и воспитанный, несомненно, строил разговор с любым собеседником так, чтобы без нужды его не раздражать, а тем более озлоблять. Вот и беседуя с секретарем партбюро, он, конечно же, не стал говорить ему о ненужности института комиссаров в армии, а постарался найти "точки соприкосновения", подчеркнул, что сам начал службу военкомом... Да и не мог Михаил Николаевич отрицать роль партийных организаций в Красной Армии, если сам вступил в партию после Октябрьской революции и именно в большевистской партии видел средство к возрождению мощи русской армии, по крайней мере в первые годы Советской власти. Другое дело, что "подстраивание" под собеседника у Тухачевского не было никак связано со склонностью к интриганству. Наоборот, если вспомнить его перемещения по фронтам гражданской войны, часто вызванные конфликтами с членами Реввоенсовета и вышестоящими начальниками, то видно, что ни разу противники молодого командарма не поплатились в результате стычки с ним своими постами. Да и на новые должности Тухачевский назначался только вследствие своих организаторских, волевых и полководческих качеств и никоим образом не способствовал смещению предшественников, чтобы освободить место себе. Он не плел интриги против других, а сам становился жертвой зависти и интриганства. И последняя интрига против Тухачевского, как мы знаем, привела его к гибели.
При том, что Михаил Николаевич оставался в большой мере чужим для командиров и комиссаров рабоче-крестьянского происхождения и с дореволюционным партийным стажем, он уже не был своим и для основной массы служивших в Красной Армии бывших царских офицеров и генералов. Об этом хорошо пишет Лидия Норд: "Долгую и упорную борьбу вел Тухачевский, отстаивая права "квалифицированного состава армии", беспартийных военных специалистов из бывших офицеров. Многие комиссары и политработники не скрывали своего недоверия к ним и при первом удобном случае бежали жаловаться на них в Особые отделы. Бывшие офицеры в большинстве случаев жаловаться туда не бегали, а когда становилось невтерпеж, подавали рапорт по начальству о невозможности работать в таких условиях. Тухачевский очень внимательно относился к таким рапортам и немедленно приказывал разобрать каждое дело и доложить ему. Успешно отстаивал он и тех, кого хотели по необоснованным доносам демобилизовать из армии. Он разбивал логическими доводами все вздорные обвинения и, в случае необходимости, писал рапорт в Реввоенсовет в Москву...
Но у Тухачевского было много недоброжелателей и из среды бывших офицеров... Отчасти играла роль обида, что бывшему генералу или полковнику, которые считали, что их военный опыт и знания намного превосходят опыт и военную подготовку Тухачевского, приходится подчиняться 29-летнему командарму, "щелкоперу из поручиков". Особенно остро почувствовалась обида, когда дошли слухи, что Тухачевский просил в Москве об откомандировании из его армии (а позже, когда он был начальником Ленинградского Военного Округа, то и из некоторых частей этого округа) наиболее пожилых строевых командиров. Тухачевский ходатайствовал о назначении их в военные академии и на курсы усовершенствования командного состава, где они могли бы принести большую пользу своими знаниями.
Тухачевский тянул вверх наиболее молодых и способных, предпочитая их более опытным "старикам". Он считал, что предельный возраст командира полка не должен превышать 50 лет.
"В этом возрасте уже человек изнашивается, начинает страдать подагрой, ревматизмом, сердцем и прочим, - говорил он. - Куда же ему при нынешней маневренности командовать частью?"
Старые строевики сочли свой перевод на преподавательские должности "равносильным отставке".
Не ладил Тухачевский и с теми, кто устроился в Красную Армию, как на хорошо оплачиваемое, гарантирующее известную безопасность место, и потом оказался нерадивым хозяином своей части.
Командарм очень часто и неожиданно появлялся в расположении того или иного полка. Прежде чем идти в штаб, он осматривал матчасть, заглядывал в конюшни, говорил с бойцами, потом появлялся на полковых занятиях и, попросив продолжать их, садился и внимательно наблюдал. Оттуда он шел на кухню, в склады. Докладывать о своем прибытии он запрещал. Когда до командира доходила весть о визите командарма, Тухачевский уже успевал все осмотреть и сделать свои выводы. Найдя в части большие упущения, Тухачевский уезжал, не повидавшись с ее командиром. Командир вызывался к командарму. Тухачевский не распекал его, а говорил очень коротко:
"Ваш полк в безобразном состоянии. Если не приведете его в течение трех недель в полный порядок - поедете командовать "полчком" (очевидно, кадрированной территориальной частью, имевшей в мирное время лишь очень немногочисленный постоянный состав бойцов и командиров. - Б. С.)..."
Возражать и оправдываться в таких случаях было бесполезно. Тухачевский поднимался, одергивал свой пояс и сухо бросал: "Это всё. Вы свободны"".
Словом, слуга партии, отец солдатам. Беда, однако, заключалась в том, что, искренне заботясь о рядовых бойцах и пользуясь среди них немалой популярностью, Тухачевский был довольно одинок среди высшего и среднего комсостава, встречал там зависть и скрытую враждебность. Молодой командарм действительно способствовал удалению со строевых постов бывших генералов и штаб-офицеров царской армии. Однако руководство партии во главе со Сталиным вело дело к чистке Красной Армии от беспартийных "старорежимных" офицеров вообще, в том числе и от младших, на которых думал опереться Тухачевский. Офицеров либо демобилизовывали из армии (а ведь еще в конце 1921 года они составляли более трети всего командного состава), либо переводили на преподавательские и иные нестроевые должности. Влияние Троцкого, заявившего еще на IX съезде Советов в том же 21-м году, что комсостав Красной Армии стал единым, спаянным организмом, и являвшегося противником изгнания из армии старых военных специалистов, стремительно падало. В январе 1925 года он был отстранен от руководства военным ведомством. Сталин же и его сторонники, самым видным из которых в Красной Армии был Ворошилов, свою опору видели в выдвиженцах периода гражданской войны из числа бывших унтер-офицеров (такие в 21-м году среди красных командиров составляли 13 процентов) и рабочих и крестьян (их было свыше половины), которых усиленно рекрутировали в члены партии (в 23-м году доля коммунистов в армии превысила 10 процентов). Тухачевский же в осуществлении своих планов реорганизации Красной Армии (а они были весьма амбициозны) мог более или менее твердо опереться лишь на узкую прослойку бывших царских офицеров, как и он, достаточно рано связавших свою судьбу с коммунистической партией. Показательно, что большинство из тех, кто оказался вместе с Тухачевским на скамье подсудимых, составляли как раз такие военачальники - Уборевич, Эйдеман, Путна... Подпоручик и два прапорщика, вступившие в РКП (б) в 17-м году. Только Корк успел дослужиться до подполковника и, наверное поэтому, в ряды большевиков встал немного позднее - только в 1927 году. Между прочим, при такой незначительной опоре среди высшего и среднего комсостава и думать нечего было ни о каком успешном военном заговоре и перевороте... Лидия Норд довольно подробно рассказывает о работе Тухачевского в академии (ее главным руководителем по стратегии он оставался и будучи помощником, а затем заместителем начальника Штаба РККА, вплоть до осени 1925 года). Только свояченица маршала относит пребывание Тухачевского в должности начальника академии на конец 20-х или даже начало 30-х годов, уже после того, как он командовал Ленинградским Военным Округом. На самом деле, как мы знаем, во главе академии РККА Тухачевский состоял во второй половине 1921 года, как раз в период брака с Ликой - кузиной Лидии Норд, так что осведомленность последней, чей муж тогда тоже учился в академии, вполне понятна. Вдова Фельдмана утверждает:
"У Тухачевского дела шли не так гладко. В академии его не особенно любили. Он ворвался туда со своей мятежной натурой, как врывается смерч в застоявшуюся заводь. "Почему слушатели приходят на занятия вразброд? спросил он в первый день приезда у своего помощника. - Если они старшие и высшие командиры, то тем более им должна быть понятна дисциплина. Здесь военное учебное заведение, а не привилегированный частный пансион для девиц". Новый начальник академии побывал на занятиях у всех преподавателей... Присутствовал при проведении нескольких военных игр. Он не сделал ни одного замечания, но выходил из академии нахмуренный".
Было от чего хмуриться Тухачевскому. Ведь он отстаивал совсем иные принципы военной теории и практики, чем большинство академических профессоров. Еще в 1919 году в стенах той же академии Михаил Николаевич в первой своей лекции утверждал:
"Наши русские генералы не сумели познать гражданскую войну, не сумели овладеть ее формами. Лишь очень немногие генералы белой гвардии, способные и проникнутые классовым буржуазным самосознанием, оказались на высоте своего дела. Большая же часть надменно заявляла, что наша гражданская война - так, какая-то малая война или комиссарская партизанщина. Однако, несмотря на такие зловещие утверждения, мы видим перед собой не малую войну, а большую планомерную войну, чуть ли не миллионных армий, проникнутую единой идеей и совершающую блестящие маневры. И в рядах этой армии среди ее преданных, рожденных гражданской войной начальников начинает слагаться определенная доктрина этой войны, а с ней вместе и теоретическое ее обоснование... Революционная действительность открыла глаза на значение большой, организованной войны (в отличие от войны партизанской, неорганизованной, во многом стихийной. - Б. С.) для дела освобождения пролетариата... Изучение основ и законов гражданской войны - это вопрос коммунистической программы..."
Русские генералы и полковники, составлявшие костяк профессорско-преподавательского состава академии, в подавляющем большинстве ориентировались на опыт не гражданской, а первой мировой войны и в соответствии с ним собирались строить военную доктрину и обучать слушателей. Тухачевский же делал основной упор на присущую гражданской войне повышенную маневренность как на основную черту будущей войны, предполагая только, что эта маневренность еще более увеличится вследствие насыщения войск техникой. На практике во второй мировой войне причудливо соединились черты войны маневренной и войны позиционной, когда сплошные линии позиционного фронта прорывались с помощью артиллерии, танковых и механизированных соединений и авиации. Фронт борьбы постоянно перемещался в ту или другую сторону, причем эти перемещения носили быстрый и масштабный характер и сопровождались уничтожением значительных масс войск терпящей поражение армии. Но в начале 20-х годов еще невозможно было всё это предвидеть.
Лидия Норд отмечает, что Тухачевский не только укрепил дисциплину в академии, избавился от слабых преподавателей и упорядочил быт слушателей (в частности, лично осмотрев кастрюли и котлы на кухне и приказав привести все в соответствие с санитарными нормами). Он ввел более сложную программу. Его свояченица рассказала, что, ознакомившись с новыми конспектами, и преподаватели, и слушатели приуныли, поскольку Тухачевский требовал больше и жестче, чем прежний начальник:
"Единственное, что, пожалуй, мирило их с Тухачевским, так это то, что часы, отведенные им для политических занятий, были очень урезаны. Но зато приуныли преподаватели политических наук, так как их лекционный заработок уменьшился".
На требовательного начальника роптали подчиненные. Зато их жены боготворили Михаила Николаевича. По свидетельству Лидии Норд, супруги преподавателей относились к Тухачевскому весьма благосклонно, отстаивали его от нападок перед мужьями и считали "самым обаятельным человеком на свете". Свояченица командарма утверждала, что дело пошло еще дальше:
"Дамы, сделав Тухачевского своим кумиром, не довольствовались этим. Каждой хотелось, чтобы этот кумир принадлежал только ей. Красавицы, у которых молодость уже прошла, но "грачи еще не улетели", соперничали между собой. К предстоявшему традиционному академическому балу дамы готовились, как к генеральному сражению. Опустошались кошельки мужей, в доме устанавливался "режим экономии", а у знаменитой портнихи, шившей "по заграничным журналам", создавалась такая очередь, что та прекратила запись".
Никто не желал ударить в грязь лицом перед "самым обаятельным" полководцем Красной Армии. Тут вспоминается великий роман Габриэля Гарсия Маркеса "Сто лет одиночества", где к легендарному предводителю повстанцев полковнику Аурелиано Буэндиа матери приводили дочерей "на расплод". И совсем уж не из романа, а из жизни - многочисленные любовные связи Наполеона. Видно, знаменитые полководцы обладают какой-то демонической силой и притягивают к себе женщин, как магнит.
Лидия Норд задается вопросом: были ли у Тухачевского настоящие, глубокие романы? И отвечает на него так:
"Пожалуй, нет. Я говорю "пожалуй" потому, что иногда его было очень трудно понять... И потому, что я знала - самое для него дорогое он скрывал в глубинах души, а на словах даже порой высмеивал... Знаю одно: увлечения кончались у него очень быстро. У меня впечатление, что он чего-то искал в женщинах и не находил. "Знаешь, а ведь в ней что-то есть", - говорил он мне, указывая на очень красивую женщину. Обычно тогда он начинал ухаживать, но в большинстве случаев флирт кончался быстро и он говорил: "Она оказалась обыкновенной курицей"".
По уверениям Лидии Норд, одним из самых длительных и, как ей казалось, платонических романов Тухачевский имел с некой Марией Николаевной X. Мемуаристка так описывает ее:
"Блондинка, с темными бровями и длинным разрезом серо-голубых широко расставленных глаз. У нее был греческий, но немного тяжелый профиль, гладкая прическа и "лебединая шея"... Настоящей красавицей ее нельзя было назвать, но в ней действительно "что-то было". Держала она себя очень скромно, была замужем и муж ее обожал... Тухачевский не переносил женщин вульгарных и одевавшихся без вкуса. "Когда я встретил ее второй раз, на ней было такое платье, что я чуть не закричал от ужаса и весь мой интерес к ней испарился в ту же минуту", - делился он со мной. Или: "Пока она стояла казалась привлекательной, но когда пошла, то так вульгарно раскачивала бедрами, то я поспешил отвернуться, не смотреть ей вслед". Чем ярче разгоралась звезда Тухачевского, тем больше женщин кружилось вокруг него. Тогда у Михаила Николаевича стала проявляться избалованность и даже рисовка..."
Но дело было не только в видном положении, занимаемом молодым победителем Колчака и Деникина. По сохранившимся свидетельствам, любовником Тухачевский был непревзойденным. Американский историк Томас Батсон приводит рассказ одной уцелевшей узницы ГУЛАГа. Как-то раз в конце 30-х годов в специальном лагере для жен, дочерей и прочих родственниц высокопоставленных "врагов народа" во время перерыва между работами сошлись несколько женщин и, чтобы хоть как-то скрасить скудость лагерного существования, стали вспоминать своих любовников. И в конце этого почти кафкианского разговора одна пожилая женщина пренебрежительно воскликнула: "Ах, девочки, что вы знаете о любовниках? Я знала величайшего любовника из всех, маршала Тухачевского. Вот это был мужчина! Всем любовникам любовник!" А развязка этого эпизода была окрашена "черным юмором": несчастная женщина начала описывать удаль Михаила Николаевича столь соблазнительно, что ее товарки стали громко хихикать. Дошло до охраны, и рассказчица получила четыре года дополнительного срока... за восхваление врага народа! Как знать, не была ли той женщиной вторая жена Тухачевского, Лика? Правда, если верить Лидии Норд, к тому времени ее кузине не исполнилось еще и тридцати пяти, так что пожилой ее назвать было довольно затруднительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56