Алана прислонилась к подушке, гадая, что принесет ей эта ночь.
Едва успела Женевьева выйти из комнаты, как появился Меррик. Он закрыл тяжелую дубовую дверь и помедлил минуту. В этот момент он показался Алане высоким, как небеса; его грудь — широкой, как море; а сам он — могущественным и сильным, как какой-то языческий бог.
Ее охватил трепет. Никогда не был он так хорош собой, никогда не была она так испугана. Все чувства безнадежно смешались. Ведь столько бесчисленных ночей она уже провела с ним…
…но ведь никогда при этом еще не была его женой!
Алана почувствовала его тяжелый взгляд на своей полной груди. Взгляд настойчиво скользил по ее губам, округлому животу… томление разливалось по телу…
Но неожиданно пришло отчаяние, и ей так захотелось, чтобы эта ночь стала особенной! Чтобы она могла вновь стать стройной и гибкой… А вместо этого она сейчас казалась себе располневшей, бесформенной и с каждым днем расползающейся вширь все больше и больше!
Но у Меррика, однако, складывалось совсем другое впечатление. Его взгляд медленно скользил по фигуре Аланы. Свет очага переливался на ее волосах, превращая их в шелковисто-золотистые волны, которые таинственно обрамляли лицо с прекрасными чертами, изысканно ниспадая на плечи. Саксонка казалась очень юной в этой белой полотняной рубашке, и что-то шевельнулось в груди рыцаря.
Прилив чувств захлестнул его. Он правильно поступил, связав свою судьбу с нею и венчанием скрепив их союз. Меррик вспомнил, как Алана взглянула на него снизу вверх, когда поняла, что он хочет жениться на ней — огромные глаза засияли на прелестном лице. И теперь она уже стала его женой. Боже, его женой! Скоро у нее родится ребенок — и даст Бог, будут и другие дети. Саксонка разделит с ним жизнь и все радости и беды, которые принесет с собой жизнь.
Но что-то беспокоило Алану: глаза встретились с его глазами и вдруг скользнули в сторону. Он нахмурился, заметив ее робость и неуверенность. Она сжалась, как голубка перед большим и грозным зверем.
Меррик присел на край кровати и осторожно взял жену за руку.
— Эта ночь ничем не отличается от многих других ночей, которые мы провели вместе.
— Нет, — выдохнула она. — Отличается!
С минуту он внимательно смотрел на нее.
— Чем же?
— Мы не были тогда еще женаты, — отчаянно проговорила она. — А теперь женаты!
— И это тебе нравится?
— Да, но… — она попробовала высвободить свою руку, Меррик не отпустил ее, наоборот, чуть сильнее сжал тонкие пальцы.
— Нет, — мягко приказал он, — не отворачивайся, саксонка. Я должен узнать, что тебя так печалит, Алана вдруг почувствовала всю свою беспомощность. Она заколебалась, не решаясь сказать правду, но поняла затем, что должна признаться в своих переживаниях, ведь в противном случае Меррик может вообразить себе все что угодно.
Губы у нее задрожали.
— Все иначе сегодня, потому что… мы женаты… но… но я хотела бы прийти к тебе, как подобает невесте… нетронутой… стройной… — язвительные слова Сибил всплыли в памяти и сорвались с ее губ: — А я не могу, потому что я толстая… как свинья… а мне вовсе не хотелось быть такой в первую брачную ночь.
Алана думала, Меррик согласится с этим, по крайней мере рассмеется, но, к ее ужасу, он сдернул с нее одеяло и посадил к себе на колени. Тепло его дыхания коснулось щеки.
— Никто другой, кроме меня, не прикасался к тебе, саксонка, и эта мысль тешит меня, как ни какая другая.
Она почувствовала, как нежно ласкают его пальцы ее живот,
— У меня нет слов, чтобы высказать тебе, какое счастье испытываю я, зная, что в твоем чреве мой ребенок, милая. Для меня ты желаннее и дороже, чем когда бы то ни было. Ты обладаешь несравненной красотой, и мне не нужна никакая другая женщина, кроме тебя. И не будет у меня никакой другой женщины, кроме тебя!
Торжественное и серьезное выражение, его лица взволновало Алану. Горло у нее сжалось. Слова, которые он произнес, были именно теми словами, которые она так отчаянно желала услышать.
Со сдавленным стоном облегчения саксонка обвила руками Меррика за шею и прижалась лицом к его плечу. Некоторое время он держал ее в своих объятиях, ожидая, когда Алана перестанет дрожать, потом отвел шелковистый локон со щеки и провел губами по нежной коже, поцеловав дрожащие губы — так нежно, что на глаза молодой женщине навернулись слезы.
Наконец он откинулся, приподняв ей подбородок, чтобы видеть прелестное лицо. Широко раскрытые зеленые глаза блестели, пленительная улыбка сияла на губах…
Одна лишь мысль билась в голове лорда. «Моя», — удивленно думал он и властно повторял про себя: «Она моя…» Между ними разгоралась горячая, испепеляющая, всепоглощающая страсть.
Со стоном Меррик прижал Алану к себе. Он целовал ее снова и снова, затем торопливо сбросил с себя одежду и осторожно освободил жену от одеяния.
Они лежали рядом, обнаженные и не стыдящиеся своей наготы. Алана мучительно покраснела, когда его глаза заблуждали по всему ее телу, но не сделала даже робкой попытки прикрыться, ведь тепло его глаз ласкало.
Никогда не любил лорд-завоеватель ее более нежно. Он поцеловал живот, где мирно спал их ребенок, и засмеялся, почувствовав, «что малыш шевельнулся в утробе матери.
Пальцы Аланы пробежались по выпуклым буграм рук Меррика, наслаждаясь прикосновением к гладкой коже, под которой перекатывались сильные мышцы.
И на самом деле в ту ночь слияние их тел не было таким, как в прежние дни. Их соединила сила, более могущественная, чем зов плоти: то было слияние душ.
Муж и жена.
Лорд и леди.
«Я люблю его, — беспомощно думала Алана. — Я так его люблю!» Открывшаяся истина обжигала грудь, и эти же слова шептали ей губы мужа, касаясь ее губ.
Они заснули в тесном объятии. Маленькая рука покоилась в большой и надежной ладони, устроившейся на животе, как бы для того, чтобы защитить и уберечь ото всех бед и напастей готовящегося выйти в мир малыша.
Глава 21
Проходили дни, лето набирало силу, ребенок рос во чреве, живот становился все больше. Меррик был неизменно бережен, внимателен, нежен, предупреждал каждое желание жены. Его длани простирались над нею надежным укрытием от бед и тревог. Но прошла всего неделя, как снова нашли убитого ягненка.
И опять крестьяне решили, что Алана повинна в том. О, как ненавистен был ей шепот, раздававшийся повсюду в замке, и враждебные взгляды, которые люди бросали на нее, когда полагали, что она на них не смотрит. Однажды во дворе ей довелось услышать, как один конюх шепнул другому:
— Моя мать говорит, что Алана убивает животных. Мать сказала, лучше смотреть в сторону, когда ведьма проходит мимо.
Алана содрогнулась и поспешила уйти. Она не знала, что Меррик тоже слышал этот разговор. Женевьева позже поведала ей, что лорд Бринвальда схватил конюха за шиворот и строго предупредил: он больше не потерпит пустых домыслов.
Как странно, думала Алана, лежа в теплых объятиях мужа, что Меррик, поклявшись однажды быть ее лордом и завоевателем, в действительности стал самым ревностным защитником!
Нет, она не могла больше скрывать правду от самой себя. Пришло время осознания истины и сладостной, и горестной. Она полюбила Меррика — безумно, навсегда.
Но мысль, что, возможно, ей удастся завладеть его любовью безраздельно, ужасала. Да, он шептал ночами о своей страсти и наслаждении. Однако Алана страшно боялась, что муж, отдавая ей свое тело, душу и сердце однажды отдаст другой.
К несчастью, вернулись и продолжали преследовать кошмары. Часто она вскакивала ночью. Крик стоял в горле, готовый вырваться. Во сне Меррик снова возвышался над ней с высоко поднятым мечом, чувство опасности терзало душу.
Но на этот раз ей приснился совсем другой сон. Сибил стояла, упираясь руками в бока и сверкая темными глазами, а сама она лежала на кровати, и маленький спеленутый сверток был возле ее груди.
— Да, Меррик женился на тебе, — насмехалась Сибил. — Но твоего ребенка все равно люди будут называть бастардом. Бастардом и ублюдком, как звали и его мать!
— Нет! — прошептала Алана. — Нет!
— Да, сестрица, да! Ребенок родится, как и ты, проклятым! — глумилась Сибил.
Она наклонилась поближе и прошептала:
— Есть способ покончить с этим, ты знаешь. Я тебе подскажу…
Алана видела все будто издалека.
— Нет! — слышала она свой пронзительный крик. — Ты не дотронешься до моего ребенка! Ты не дотронешься!
А Сибил лишь смеялась, смеялась и смеялась… и вдруг протянула к ребенку руку.
— Алана! Святой Боже, ты поранишь себя! Не отбивайся так! Слышишь? Не надо со мной бороться!
Глаза Аланы широко раскрылись. Она уставилась в лицо Меррика, склонившегося над ней. Только теперь она поняла, что, бешено извиваясь, отбивалась не от Сибил — от него. Почувствовав теплые и сильные руки мужа на своих плечах, Алана откинулась на подушки. Ее рука опустилась на живот. Ее ребенок жив и здоров — вон как бьется у нее в животе! Молча помолилась она, благодаря Бога, что то был всего лишь сон. Она постаралась улыбнуться, но улыбка не получилась.
Дыхание мужа овевало завитки волос у нее на виске.
— Опять кошмар, Алана? Ты и несколько месяцев назад видела ужасный сон, но ничего не произошло, и на этот раз не произойдет. Ведь ты моя жена, милая! Моя жена! И никогда я не допущу, чтобы с тобой случилось что-либо плохое.
Как ни тихо говорил он, сила его страсти успокоила ей сердце. Алана снова помолилась, чтобы так оно и было. Невыносимо ей думать, что любит она человека, способного однажды, как предвещает сон, убить ее. Меррик прав, старалась Алана успокоить саму себя, такого просто быть не может. Нет, конечно, нет… Несмотря ни на что, она все же дрожала.
Сильные руки обхватили ее. Прижавшись к груди мужа, она прерывисто вздохнула.
— Алана! — пожурил ее Меррик. — Ну почему ты дрожишь от страха? Ты должна мне верить. Никогда не подниму я свой меч на тебя, никогда!
Ее пальцы вцепились в темные волосы на его груди.
— Я знаю, — неуверенно проговорила она, — и по правде говоря, не тебя я боюсь, — Алана замолчала, не в силах продолжить.
Меррик мягко подбодрил ее.
— А кого же тогда? Скажи мне, милая.
Алана сморгнула слезы. Скоро наступит время родов. Ребенок выйдет в мир из ее чрева. Она мечтала о дне, когда сможет взять своего малыша на руки, но не так-то легко было прогнать страхи. Как сказать Меррику о том, что таится в глубине души?
— Я… я боюсь. — Чего?
Лицо Сибил возникло перед ее мысленным взором. Слова сестры всплыли в памяти. Алана зажала уши.
— Скажи мне, саксонка! — настаивал Меррик. Он был настойчив и умел добиваться своего.
Алана знала это.
— Во сне Сибил сказала мне, что ребенок родится проклятым, как и я, — она положила голову мужу на плечо, голос звучал тихо, как дуновение ветерка.
Меррик в сердцах выругался.
— Если бы Сибил не была твоей сестрой, я бы выгнал ее из замка! Вечно она норовит тебя расстроить! Во имя всего святого, у этой девицы такой язык, что ей следовало бы его укоротить! А на тебе, саксонка, никакого проклятия нет. Все проклятия Господу надо приберечь для твоей сестрицы!
Горло у Аланы сжалось. Всегда Меррик принимает сторону жены, защищая, оберегая. Если бы только он еще и любил бы ее при этом! Если бы…
Она снова заснула, свернувшись рядом с ним в клубочек и доверчиво положив голову ему на грудь. Алана слегка приподнялась, когда на рассвете муж встал с постели. Меррик коснулся ее губ в легком поцелуе, и она заснула снова, радостно вспоминая о нежной ласке. Некоторое время спустя Алана проснулась окончательно и, поморщившись, встала с постели. Тупая боль в пояснице, мучившая в последние дни, не прекращалась.
Она как раз закончила причесываться и надела платье, когда услышала шум и суету в нижних помещениях замка. Как можно быстрее Алана спустилась в зал. Все вдруг устремились к часовне. Странный озноб пробежал у нее по спине. Влекомая неведомой силой, она медленно последовала за остальными.
Раздался пронзительный крик.
— Он мертв! — завопил кто-то. — Боже милостивый, отец Эдгар мертв!
— Убит! — послышался крик. — Священника убили!
Алана подошла к часовне. Сердце у нее сильно забилось, она неуверенно вошла в дверь, словно в трансе. Несколько воинов расступились, пропуская ее.
Алана похолодела. Отец Эдгар лежал у алтаря лицом вниз… в луже крови.
Все завращалось вокруг Аланы, голова неистово закружилась, лицо побелело. Алана прижала руку ко рту.
— Не может быть! — воскликнула она. — Не может быть!
Один за другим все повернулись к ней. У Аланы появилось такое чувство, будто весь христианский мир воззрился на нее. Лица выражали самые разные чувства: от ревности и осуждения до откровенного испуга.
— Кто же мог убить служителя Господа? — пополз шепоток.
Человек, находившийся рядом с телом, высоко поднял кулак и показал на Алану.
— Это ее рук дело! — крикнул он. — Она убила отца Эдгара, потому что он не хотел венчать ее с Мерриком!
— Ведьма! — выкрикнул другой, — Ее рукой движет дьявол!
Алана задрожала.
Меррик проложил себе путь в толпе.
— Глупости вы тут болтаете! — нервно вскричал он. — Жена была со мной всю эту ночь, как и все другие ночи и вечера. Не смейте ее обвинять!
Внезапный приступ боли скрутил внутренности Аланы. Потом приступ повторился, еще более сильный, чем прежде. С тихим стоном она опустилась на колени, схватившись за живот.
Женевьева, стоявшая поодаль, была потрясена случившейся смертью, но как только она увидела, что Алане стало плохо, сразу же оказалась рядом с ней.
Она озабоченно склонилась:
— Что, Алана? Подошло время? Их глаза встретились.
Я… я не знаю, — выдохнула молодая саксонка, — но думаю, так оно, наверное, и есть.
Женевьева обняла ее.
Ну, не беспокойся, — утешала она. — Многих малышей я приняла на пороге этого мира, и можешь быть уверена, мне хочется увидеть этого младенца не меньше, чем тебе, — подбодрила она.
Меррик стоял рядом с таким же обеспокоенным лицом как и у сестры.
— Что?.. Рожаешь?
Алана кивнула и попробовала улыбнуться, но улыбка исказилась гримасой боли.
Не говоря ни слова, Меррик подхватил жену на руки и отнес в спальню.
Как скоро узнала Алана, родить ребенка было не таким уж простым делом. Конечно, раздумывала она несколько часов спустя, боль преследует ее ужасная, но схватки проходили не совсем так, как предупреждала о том Женевьева. Тупая боль терзала, временами все усиливаясь, но затем вдруг боль прекратилась на несколько часов. Алана одновременно почувствовала и облегчение, и тревогу. Теперь, когда пришло время родов, единственное, чего она хотела, так это взять своего ребенка на руки как можно скорее. Но придется подождать, решила она, как схватки неожиданно начались снова и быстро стали усиливаться и учащаться. Алана не могла сдержать крик. Казалось, боль сейчас разорвет ее пополам.
Услышав крики, Меррик ворвался в комнату. Женевьева, стоявшая в изножий кровати, попыталась было возразить:
— Меррик! Тебе нельзя сейчас здесь находиться!
— Почему же?
— Потому что… потому что… так не принято! Она замолчала: Меррик не собирался обращать на ее слова внимание. Он сел рядом с кроватью, на которой, стеная, лежала его бледная жена.
Женевьева всячески выражала свое недовольство и бросала мрачные взгляды, но Меррику было, кажется, все равно. Потрясенный до глубины души, все свое внимание он обратил на Алану. Руки саксонки он крепко сжал в своих руках. Ужасный страх вонзал свои когти ему в сердце. Матерь Божья, а вдруг он потеряет ее сейчас?.. О, нет! Меррик отказывался даже думать об этом.
Сердце его снова и снова обливалось кровью — всякий раз, как новый спазм сотрясал тело роженицы. Никогда не видел он Алану такой слабой и бледной. Как хотелось ему взять на себя ее боли, что, увы, было невозможно. Он мог только находиться рядом и утешать.
Как раз когда Меррик подумал, что больше она не выдержит, Женевьева сказала:
— Ну вот! Теперь уже скоро! Тужься, Алана, тужься!
Алана оперлась на локти. Она напряглась, затем в изнеможении откинулась на подушки. Слезы блестели у нее на глазах.
— Я не могу! — простонала она. — Прими, Господи, мою душу, я не в силах больше это выдержать!
Меррик наклонился. Пальцами, которые, оказывается, могли быть такими неудержимо нежными, он отвел волосы с ее лица и заговорил сурово:
— Что это еще такое, женщина? Я на тебе не для того женился, чтобы потерять вскоре и жену, и ребенка! Давай рожай мне сына! Или неужто вы, саксы, такие слабаки?
Искра жизни вспыхнула в глазах роженицы. Она глубоко втянула в себя воздух и приготовилась тужиться вновь, как вдруг боль усилилась. Она уцепилась за руку мужа так сильно, что ногти вонзились в его ладонь.
Женевьева возбужденно воскликнула:
— О, Алана! Я уже вижу головку! А сколько волос, милая! И кажется… точно… темные!
Осознав, что совсем близко желанный момент, которого она ждала так долго, Алана собралась с силами и напряглась, изогнув спину и сжав зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Едва успела Женевьева выйти из комнаты, как появился Меррик. Он закрыл тяжелую дубовую дверь и помедлил минуту. В этот момент он показался Алане высоким, как небеса; его грудь — широкой, как море; а сам он — могущественным и сильным, как какой-то языческий бог.
Ее охватил трепет. Никогда не был он так хорош собой, никогда не была она так испугана. Все чувства безнадежно смешались. Ведь столько бесчисленных ночей она уже провела с ним…
…но ведь никогда при этом еще не была его женой!
Алана почувствовала его тяжелый взгляд на своей полной груди. Взгляд настойчиво скользил по ее губам, округлому животу… томление разливалось по телу…
Но неожиданно пришло отчаяние, и ей так захотелось, чтобы эта ночь стала особенной! Чтобы она могла вновь стать стройной и гибкой… А вместо этого она сейчас казалась себе располневшей, бесформенной и с каждым днем расползающейся вширь все больше и больше!
Но у Меррика, однако, складывалось совсем другое впечатление. Его взгляд медленно скользил по фигуре Аланы. Свет очага переливался на ее волосах, превращая их в шелковисто-золотистые волны, которые таинственно обрамляли лицо с прекрасными чертами, изысканно ниспадая на плечи. Саксонка казалась очень юной в этой белой полотняной рубашке, и что-то шевельнулось в груди рыцаря.
Прилив чувств захлестнул его. Он правильно поступил, связав свою судьбу с нею и венчанием скрепив их союз. Меррик вспомнил, как Алана взглянула на него снизу вверх, когда поняла, что он хочет жениться на ней — огромные глаза засияли на прелестном лице. И теперь она уже стала его женой. Боже, его женой! Скоро у нее родится ребенок — и даст Бог, будут и другие дети. Саксонка разделит с ним жизнь и все радости и беды, которые принесет с собой жизнь.
Но что-то беспокоило Алану: глаза встретились с его глазами и вдруг скользнули в сторону. Он нахмурился, заметив ее робость и неуверенность. Она сжалась, как голубка перед большим и грозным зверем.
Меррик присел на край кровати и осторожно взял жену за руку.
— Эта ночь ничем не отличается от многих других ночей, которые мы провели вместе.
— Нет, — выдохнула она. — Отличается!
С минуту он внимательно смотрел на нее.
— Чем же?
— Мы не были тогда еще женаты, — отчаянно проговорила она. — А теперь женаты!
— И это тебе нравится?
— Да, но… — она попробовала высвободить свою руку, Меррик не отпустил ее, наоборот, чуть сильнее сжал тонкие пальцы.
— Нет, — мягко приказал он, — не отворачивайся, саксонка. Я должен узнать, что тебя так печалит, Алана вдруг почувствовала всю свою беспомощность. Она заколебалась, не решаясь сказать правду, но поняла затем, что должна признаться в своих переживаниях, ведь в противном случае Меррик может вообразить себе все что угодно.
Губы у нее задрожали.
— Все иначе сегодня, потому что… мы женаты… но… но я хотела бы прийти к тебе, как подобает невесте… нетронутой… стройной… — язвительные слова Сибил всплыли в памяти и сорвались с ее губ: — А я не могу, потому что я толстая… как свинья… а мне вовсе не хотелось быть такой в первую брачную ночь.
Алана думала, Меррик согласится с этим, по крайней мере рассмеется, но, к ее ужасу, он сдернул с нее одеяло и посадил к себе на колени. Тепло его дыхания коснулось щеки.
— Никто другой, кроме меня, не прикасался к тебе, саксонка, и эта мысль тешит меня, как ни какая другая.
Она почувствовала, как нежно ласкают его пальцы ее живот,
— У меня нет слов, чтобы высказать тебе, какое счастье испытываю я, зная, что в твоем чреве мой ребенок, милая. Для меня ты желаннее и дороже, чем когда бы то ни было. Ты обладаешь несравненной красотой, и мне не нужна никакая другая женщина, кроме тебя. И не будет у меня никакой другой женщины, кроме тебя!
Торжественное и серьезное выражение, его лица взволновало Алану. Горло у нее сжалось. Слова, которые он произнес, были именно теми словами, которые она так отчаянно желала услышать.
Со сдавленным стоном облегчения саксонка обвила руками Меррика за шею и прижалась лицом к его плечу. Некоторое время он держал ее в своих объятиях, ожидая, когда Алана перестанет дрожать, потом отвел шелковистый локон со щеки и провел губами по нежной коже, поцеловав дрожащие губы — так нежно, что на глаза молодой женщине навернулись слезы.
Наконец он откинулся, приподняв ей подбородок, чтобы видеть прелестное лицо. Широко раскрытые зеленые глаза блестели, пленительная улыбка сияла на губах…
Одна лишь мысль билась в голове лорда. «Моя», — удивленно думал он и властно повторял про себя: «Она моя…» Между ними разгоралась горячая, испепеляющая, всепоглощающая страсть.
Со стоном Меррик прижал Алану к себе. Он целовал ее снова и снова, затем торопливо сбросил с себя одежду и осторожно освободил жену от одеяния.
Они лежали рядом, обнаженные и не стыдящиеся своей наготы. Алана мучительно покраснела, когда его глаза заблуждали по всему ее телу, но не сделала даже робкой попытки прикрыться, ведь тепло его глаз ласкало.
Никогда не любил лорд-завоеватель ее более нежно. Он поцеловал живот, где мирно спал их ребенок, и засмеялся, почувствовав, «что малыш шевельнулся в утробе матери.
Пальцы Аланы пробежались по выпуклым буграм рук Меррика, наслаждаясь прикосновением к гладкой коже, под которой перекатывались сильные мышцы.
И на самом деле в ту ночь слияние их тел не было таким, как в прежние дни. Их соединила сила, более могущественная, чем зов плоти: то было слияние душ.
Муж и жена.
Лорд и леди.
«Я люблю его, — беспомощно думала Алана. — Я так его люблю!» Открывшаяся истина обжигала грудь, и эти же слова шептали ей губы мужа, касаясь ее губ.
Они заснули в тесном объятии. Маленькая рука покоилась в большой и надежной ладони, устроившейся на животе, как бы для того, чтобы защитить и уберечь ото всех бед и напастей готовящегося выйти в мир малыша.
Глава 21
Проходили дни, лето набирало силу, ребенок рос во чреве, живот становился все больше. Меррик был неизменно бережен, внимателен, нежен, предупреждал каждое желание жены. Его длани простирались над нею надежным укрытием от бед и тревог. Но прошла всего неделя, как снова нашли убитого ягненка.
И опять крестьяне решили, что Алана повинна в том. О, как ненавистен был ей шепот, раздававшийся повсюду в замке, и враждебные взгляды, которые люди бросали на нее, когда полагали, что она на них не смотрит. Однажды во дворе ей довелось услышать, как один конюх шепнул другому:
— Моя мать говорит, что Алана убивает животных. Мать сказала, лучше смотреть в сторону, когда ведьма проходит мимо.
Алана содрогнулась и поспешила уйти. Она не знала, что Меррик тоже слышал этот разговор. Женевьева позже поведала ей, что лорд Бринвальда схватил конюха за шиворот и строго предупредил: он больше не потерпит пустых домыслов.
Как странно, думала Алана, лежа в теплых объятиях мужа, что Меррик, поклявшись однажды быть ее лордом и завоевателем, в действительности стал самым ревностным защитником!
Нет, она не могла больше скрывать правду от самой себя. Пришло время осознания истины и сладостной, и горестной. Она полюбила Меррика — безумно, навсегда.
Но мысль, что, возможно, ей удастся завладеть его любовью безраздельно, ужасала. Да, он шептал ночами о своей страсти и наслаждении. Однако Алана страшно боялась, что муж, отдавая ей свое тело, душу и сердце однажды отдаст другой.
К несчастью, вернулись и продолжали преследовать кошмары. Часто она вскакивала ночью. Крик стоял в горле, готовый вырваться. Во сне Меррик снова возвышался над ней с высоко поднятым мечом, чувство опасности терзало душу.
Но на этот раз ей приснился совсем другой сон. Сибил стояла, упираясь руками в бока и сверкая темными глазами, а сама она лежала на кровати, и маленький спеленутый сверток был возле ее груди.
— Да, Меррик женился на тебе, — насмехалась Сибил. — Но твоего ребенка все равно люди будут называть бастардом. Бастардом и ублюдком, как звали и его мать!
— Нет! — прошептала Алана. — Нет!
— Да, сестрица, да! Ребенок родится, как и ты, проклятым! — глумилась Сибил.
Она наклонилась поближе и прошептала:
— Есть способ покончить с этим, ты знаешь. Я тебе подскажу…
Алана видела все будто издалека.
— Нет! — слышала она свой пронзительный крик. — Ты не дотронешься до моего ребенка! Ты не дотронешься!
А Сибил лишь смеялась, смеялась и смеялась… и вдруг протянула к ребенку руку.
— Алана! Святой Боже, ты поранишь себя! Не отбивайся так! Слышишь? Не надо со мной бороться!
Глаза Аланы широко раскрылись. Она уставилась в лицо Меррика, склонившегося над ней. Только теперь она поняла, что, бешено извиваясь, отбивалась не от Сибил — от него. Почувствовав теплые и сильные руки мужа на своих плечах, Алана откинулась на подушки. Ее рука опустилась на живот. Ее ребенок жив и здоров — вон как бьется у нее в животе! Молча помолилась она, благодаря Бога, что то был всего лишь сон. Она постаралась улыбнуться, но улыбка не получилась.
Дыхание мужа овевало завитки волос у нее на виске.
— Опять кошмар, Алана? Ты и несколько месяцев назад видела ужасный сон, но ничего не произошло, и на этот раз не произойдет. Ведь ты моя жена, милая! Моя жена! И никогда я не допущу, чтобы с тобой случилось что-либо плохое.
Как ни тихо говорил он, сила его страсти успокоила ей сердце. Алана снова помолилась, чтобы так оно и было. Невыносимо ей думать, что любит она человека, способного однажды, как предвещает сон, убить ее. Меррик прав, старалась Алана успокоить саму себя, такого просто быть не может. Нет, конечно, нет… Несмотря ни на что, она все же дрожала.
Сильные руки обхватили ее. Прижавшись к груди мужа, она прерывисто вздохнула.
— Алана! — пожурил ее Меррик. — Ну почему ты дрожишь от страха? Ты должна мне верить. Никогда не подниму я свой меч на тебя, никогда!
Ее пальцы вцепились в темные волосы на его груди.
— Я знаю, — неуверенно проговорила она, — и по правде говоря, не тебя я боюсь, — Алана замолчала, не в силах продолжить.
Меррик мягко подбодрил ее.
— А кого же тогда? Скажи мне, милая.
Алана сморгнула слезы. Скоро наступит время родов. Ребенок выйдет в мир из ее чрева. Она мечтала о дне, когда сможет взять своего малыша на руки, но не так-то легко было прогнать страхи. Как сказать Меррику о том, что таится в глубине души?
— Я… я боюсь. — Чего?
Лицо Сибил возникло перед ее мысленным взором. Слова сестры всплыли в памяти. Алана зажала уши.
— Скажи мне, саксонка! — настаивал Меррик. Он был настойчив и умел добиваться своего.
Алана знала это.
— Во сне Сибил сказала мне, что ребенок родится проклятым, как и я, — она положила голову мужу на плечо, голос звучал тихо, как дуновение ветерка.
Меррик в сердцах выругался.
— Если бы Сибил не была твоей сестрой, я бы выгнал ее из замка! Вечно она норовит тебя расстроить! Во имя всего святого, у этой девицы такой язык, что ей следовало бы его укоротить! А на тебе, саксонка, никакого проклятия нет. Все проклятия Господу надо приберечь для твоей сестрицы!
Горло у Аланы сжалось. Всегда Меррик принимает сторону жены, защищая, оберегая. Если бы только он еще и любил бы ее при этом! Если бы…
Она снова заснула, свернувшись рядом с ним в клубочек и доверчиво положив голову ему на грудь. Алана слегка приподнялась, когда на рассвете муж встал с постели. Меррик коснулся ее губ в легком поцелуе, и она заснула снова, радостно вспоминая о нежной ласке. Некоторое время спустя Алана проснулась окончательно и, поморщившись, встала с постели. Тупая боль в пояснице, мучившая в последние дни, не прекращалась.
Она как раз закончила причесываться и надела платье, когда услышала шум и суету в нижних помещениях замка. Как можно быстрее Алана спустилась в зал. Все вдруг устремились к часовне. Странный озноб пробежал у нее по спине. Влекомая неведомой силой, она медленно последовала за остальными.
Раздался пронзительный крик.
— Он мертв! — завопил кто-то. — Боже милостивый, отец Эдгар мертв!
— Убит! — послышался крик. — Священника убили!
Алана подошла к часовне. Сердце у нее сильно забилось, она неуверенно вошла в дверь, словно в трансе. Несколько воинов расступились, пропуская ее.
Алана похолодела. Отец Эдгар лежал у алтаря лицом вниз… в луже крови.
Все завращалось вокруг Аланы, голова неистово закружилась, лицо побелело. Алана прижала руку ко рту.
— Не может быть! — воскликнула она. — Не может быть!
Один за другим все повернулись к ней. У Аланы появилось такое чувство, будто весь христианский мир воззрился на нее. Лица выражали самые разные чувства: от ревности и осуждения до откровенного испуга.
— Кто же мог убить служителя Господа? — пополз шепоток.
Человек, находившийся рядом с телом, высоко поднял кулак и показал на Алану.
— Это ее рук дело! — крикнул он. — Она убила отца Эдгара, потому что он не хотел венчать ее с Мерриком!
— Ведьма! — выкрикнул другой, — Ее рукой движет дьявол!
Алана задрожала.
Меррик проложил себе путь в толпе.
— Глупости вы тут болтаете! — нервно вскричал он. — Жена была со мной всю эту ночь, как и все другие ночи и вечера. Не смейте ее обвинять!
Внезапный приступ боли скрутил внутренности Аланы. Потом приступ повторился, еще более сильный, чем прежде. С тихим стоном она опустилась на колени, схватившись за живот.
Женевьева, стоявшая поодаль, была потрясена случившейся смертью, но как только она увидела, что Алане стало плохо, сразу же оказалась рядом с ней.
Она озабоченно склонилась:
— Что, Алана? Подошло время? Их глаза встретились.
Я… я не знаю, — выдохнула молодая саксонка, — но думаю, так оно, наверное, и есть.
Женевьева обняла ее.
Ну, не беспокойся, — утешала она. — Многих малышей я приняла на пороге этого мира, и можешь быть уверена, мне хочется увидеть этого младенца не меньше, чем тебе, — подбодрила она.
Меррик стоял рядом с таким же обеспокоенным лицом как и у сестры.
— Что?.. Рожаешь?
Алана кивнула и попробовала улыбнуться, но улыбка исказилась гримасой боли.
Не говоря ни слова, Меррик подхватил жену на руки и отнес в спальню.
Как скоро узнала Алана, родить ребенка было не таким уж простым делом. Конечно, раздумывала она несколько часов спустя, боль преследует ее ужасная, но схватки проходили не совсем так, как предупреждала о том Женевьева. Тупая боль терзала, временами все усиливаясь, но затем вдруг боль прекратилась на несколько часов. Алана одновременно почувствовала и облегчение, и тревогу. Теперь, когда пришло время родов, единственное, чего она хотела, так это взять своего ребенка на руки как можно скорее. Но придется подождать, решила она, как схватки неожиданно начались снова и быстро стали усиливаться и учащаться. Алана не могла сдержать крик. Казалось, боль сейчас разорвет ее пополам.
Услышав крики, Меррик ворвался в комнату. Женевьева, стоявшая в изножий кровати, попыталась было возразить:
— Меррик! Тебе нельзя сейчас здесь находиться!
— Почему же?
— Потому что… потому что… так не принято! Она замолчала: Меррик не собирался обращать на ее слова внимание. Он сел рядом с кроватью, на которой, стеная, лежала его бледная жена.
Женевьева всячески выражала свое недовольство и бросала мрачные взгляды, но Меррику было, кажется, все равно. Потрясенный до глубины души, все свое внимание он обратил на Алану. Руки саксонки он крепко сжал в своих руках. Ужасный страх вонзал свои когти ему в сердце. Матерь Божья, а вдруг он потеряет ее сейчас?.. О, нет! Меррик отказывался даже думать об этом.
Сердце его снова и снова обливалось кровью — всякий раз, как новый спазм сотрясал тело роженицы. Никогда не видел он Алану такой слабой и бледной. Как хотелось ему взять на себя ее боли, что, увы, было невозможно. Он мог только находиться рядом и утешать.
Как раз когда Меррик подумал, что больше она не выдержит, Женевьева сказала:
— Ну вот! Теперь уже скоро! Тужься, Алана, тужься!
Алана оперлась на локти. Она напряглась, затем в изнеможении откинулась на подушки. Слезы блестели у нее на глазах.
— Я не могу! — простонала она. — Прими, Господи, мою душу, я не в силах больше это выдержать!
Меррик наклонился. Пальцами, которые, оказывается, могли быть такими неудержимо нежными, он отвел волосы с ее лица и заговорил сурово:
— Что это еще такое, женщина? Я на тебе не для того женился, чтобы потерять вскоре и жену, и ребенка! Давай рожай мне сына! Или неужто вы, саксы, такие слабаки?
Искра жизни вспыхнула в глазах роженицы. Она глубоко втянула в себя воздух и приготовилась тужиться вновь, как вдруг боль усилилась. Она уцепилась за руку мужа так сильно, что ногти вонзились в его ладонь.
Женевьева возбужденно воскликнула:
— О, Алана! Я уже вижу головку! А сколько волос, милая! И кажется… точно… темные!
Осознав, что совсем близко желанный момент, которого она ждала так долго, Алана собралась с силами и напряглась, изогнув спину и сжав зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32