Она догадывалась, что та немного старше своего брата, но подозревала, что разделяло их не слишком много лет. Глаза у нее были такого же светло-голубого цвета, как и у Меррика, но казались теплыми, а не ледяными.
Женевьева вернулась.
— Если не возражаешь, я хотела бы взглянуть на твои раны.
Глаза Аланы широко распахнулись.
— О, не надо! — быстро проговорила она. — Я чувствую себя совсем здоровой.
Женевьева покачала головой. В ее голосе слышался мягкий упрек:
— Напрасно ты смущаешься, право же. Ведь именно я ухаживала за тобой последнее время.
Алана прижала к груди меховое одеяло. Хоть она и убеждала саму себя, что глупо быть такой застенчивой, но ничего не могла с собой поделать. Медленно отпустила девушка покрывало и легла на живот. Не видя Женевьевы, она, однако, почувствовала, что та подошла к кровати. Необыкновенно осторожно Женевьева подняла рубашку, чтобы обнажить израненную спину. Она промыла раны теплой водой и наложила целебную мазь.
Алана задерживала дыхание, хотя боли почти не было. Обрывки событий последних дней замелькали в памяти. Алана поняла, что рядом с нею все это время находилась не только эта женщина с нежными руками и мягким голосом, но касались ее и гораздо более сильные руки, хотя и не менее нежные.
Сердце у Аланы как-то странно дрогнуло. Меррик, поняла она, Меррик тоже был с нею рядом! Конечно, именно он и принес ее сюда. Алана смутно помнила, как он наклонился над ней. В его голосе было что-то, чего раньше она не слышала. Страх? Конечно же, нет! Сочувствие? Нет!
Женевьева закончила смазывать раны. Вскоре принесли поднос с едой. Женевьева развернула полотняную салфетку и разложила ее у Аланы на коленях.
— Меррик, вероятно, очень на меня сердит, — прошептала Алана.
— Сердит? — Женевьева передала ей чашку с благоухающим жарким и деревянную ложку. — Разумеется, он не хотел покидать свою спальню и твое ложе, но я решила, что его присутствие излишне, — Женевьева сдержала улыбку, заметив удивленное выражение лица девушки, — и увы, — небрежно добавила она, — кажется, ты тоже так считала. По крайней мере, ты кричала, что не хочешь его видеть.
Сердце Аланы вновь дрогнуло. Теперь ясно, что именно могло рассердить Меррика.
— Но мой брат — большой упрямец. Я даже опасалась, он не подчинится приказу герцога срочно прибыть в Лондон, когда прискакал от герцога гонец. Меррик очень беспокоился о тебе. Однако я уверила его, что опасности никакой нет, и он уехал.
Алана опустила глаза. Женевьева ошибалась. Ведь на самом деле Меррик презирал ее так же, как и она презирала его!
— Он снова уехал в Лондон?
Боже праведный, что с нею случилось? Ее голос прозвучал разочарованно! Женевьева кивнула. Алана облизнула губы.
— Почему вы не боитесь меня? — спокойно спросила девушка. — Остальные думают, что я ведьма: и мои односельчане, и ваши люди.
— Ты такая же ведьма, как и я, — невозмутимо ответила Женевьева.
Алана выглядела озадаченной.
— Но я саксонка!
— А я норманнка, — ровным голосом заявила Женевьева. — Ты не можешь ненавидеть меня за то, что родилась я в Нормандии, как и я тебя за то, что родилась ты в Бринвальде.
Алана не была готова к подобной прямоте. Она только покачала головой: с этой женщиной можно быть искренней!
— Я ненавижу норманнов, и вашего брата в том числе. Они причинили много горя саксам. И все-таки… — торопливо добавила она, — … вы не принимали участия в завоевании, — девушка помолчала. — Нет, не принимали, — медленно проговорила она. — Мне не за что вас ненавидеть, Женевьева.
Сестре Меррика понравился ее ответ. Алана поняла это по тому, как женщина вдруг улыбнулась, ее глаза потеплели, став ярко-голубыми. В этот момент Алана решила, что Женевьева обладает не только внешней, но и душевной красотой,
— Я тоже не вижу причин, почему мы должны стать врагами. Мне это было бы не по душе, ведь если бы не ты, мой сын, возможно, не выжил бы. — Женевьева задумалась. — Иногда я сожалею, что Симон решил стать рыцарем, как его отец и; дядья. Но я знаю, что, несмотря на мои советы, он все равно не прислушался бы к зову церкви.
Милое лицо Женевьевы стало печальным. Она вздохнула.
— В то время как мужчины отправляются на войну, женщины остаются дома, чтобы следить за хозяйством и поддерживать огонь в очаге, и я искренне верю: все женщины схожи в своих надеждах и опасениях. Любовь, которую они питают к своим близким, неизменна. Но мужчины… ах, их привязанности часто меняются! Но, впрочем, хватит о мужчинах. Ты должна поесть, Алана, — продолжала она неожиданно строго. — Тебе нужно поправиться и набраться сил.
Алана повиновалась. Еще не кончив трапезу, она поняла, насколько же была голодна. Женевьева забрала пустую чашку, одобрительно кивнув. Алана зевнула, вдруг почувствовав безмерную усталость.
— Умоляю, простите меня, — прошептала она со смущенной улыбкой. — Я не хочу показаться невоспитанной, право же, но…
— О, нет нужды извиняться, — Женевьева уже натянула одеяло ей до подбородка. — Сон — лучший лекарь.
Алана удивленно взглянула на нее.
— Как странно, что вы это сказали, — медленно произнесла девушка. — Моя мать часто говаривала то же самое.
— Ну, тогда, думаю, мы с твоей матерью подружились бы. Подружимся мы и с тобой, — Женевьева сжала пальцы Аланы и вскоре оставила ее одну.
Как ни была утомлена Алана, заснуть сразу она не смогла. Женевьева была совсем не такой, как девушка себе ее представляла, хотя, по правде говоря, сама не знала, чего ожидала от сестры Меррика. Спокойствие и умиротворяющая сдержанность этой женщины не могли не найти отклика в душе Аланы. В самом деле, ее мать так же держала себя, что помогало ей завоевать доверие тех, кого она лечила. Странно, но Алана чувствовала свою какую-то таинственную связь с Женевьевой и обнаружила, что подавить новое ощущение она не в силах.
На следующий день Женевьева объявила, что Алана достаточно поправилась, чтобы одеться и погулять по замку.
— Где твоя одежда? — поинтересовалась она. Девушка вспыхнула.
— Меррик сжег мою одежду, — призналась она, чувствуя себя в высшей степени неловко.
У нее было странное чувство, что Женевьеве известно об их с Мерриком отношениях, хотя не было сказано ни слова.
— Меррик дал мне поносить вашу одежду, но, боюсь, она изорвалась, когда… — девушка замолчала.
Впрочем, можно было и не продолжать, и так все было ясно.
— Ладно, это неважно. Я подберу тебе что-нибудь другое. У меня много одежды, некоторые платья я уже давно не ношу. Кое-что я уже отдала твоей сестре. Признаюсь, мне стало стыдно, когда она рассказала, что лишилась своих нарядов.
— Сибил? — Алана удивленно вскинула глаза.
— Да, Сибил. Меррик забрал ее из кухни, и теперь она прислуживает мне. — Женевьева улыбалась, как бы говоря: «Видишь? Мой брат умеет быть великодушным!»
Алана сдержанно улыбнулась Женевьеве.
— Спасибо, — прошептала она. — Обещаю, я найду возможность отблагодарить вас…
Женевьева не позволила ей продолжать, взяв ее руки в свои.
— Не надо больше слов, Алана. Ты спасла жизнь моему сыну, и я перед тобой в вечном долгу.
Первое время Женевьева оставалась в замке. В тех редких случаях, когда она куда-то выходила, ее сопровождали либо Сибил, либо Алана. Никто не говорил ни слова, но при виде Аланы многие останавливались — и норманны, и саксы, — бросая взгляды, полные осуждения.
Однажды ее охватило желание самой посмотреть на разрушения в часовне. Девушка прежде убедилась, что в часовне никого нет. Если бы тут оказался отец Эдгар, она не смогла бы ни собраться с духом, ни заговорить, ни хотя бы взглянуть на него. Она прошла в центр нефа.
Медленно Алана обвела взглядом часовню. В душе разгорелось негодование. На том месте, где высокая статуя Христа протягивала руки к народу, остался лишь обломок. У статуи святой девы Марии не было головы. Алане стало дурно.
Послышался шорох, и, обернувшись, девушка увидела, что позади нее стоит Сибил.
— Сибил! Хвала Господу, это ты! — Алана обняла сестру. — Как я рада тебя видеть!
Сибил слегка улыбнулась. Она окинула Алану взглядом.
— А я тебя рада видеть, Алана! Алана улыбнулась.
— Женевьева рассказала мне, что теперь ты прислуживаешь ей. Я так рада, что наконец-то тебе удалось выбраться из кухни.
Сибил искривила полные губы:
— Все равно я не могу смириться с положением служанки, сестра!
Улыбка Аланы поблекла.
— Но это не столь унизительно, как прислуживать норманнам, и уж, конечно, Женевьева обращается с тобой хорошо.
Сибил пожала плечами:
— Пожалуй, да.
Алана нахмурилась. Она не могла представить себе, чтобы Женевьева кому-то могла показаться не такой добросердечной, заботливой, доброй и сострадательной женщиной, какой предстала перед ней.
Сибил посматривала на сестру с любопытством.
— Должна признаться, Алана, я удивлена, застав тебя здесь. Меньше всего ожидала я встретить тебя в часовне.
Алана закусила губу.
Я… я хотела посмотреть сама на часовню, — тихо проговорила она.
Сибил взмахнула рукой.
Меррик пришел в бешенство, увидев, во что превратилось убранство часовни. Видит Бог на небесах, стены дрожали от его ярости! Однако я уверила его, что ты никогда не сделала бы такого, и просила быть к тебе снисходительным. «Она уже достаточно наказана», — сказала ему я.
Пальцы Аланы сжали ткань юбки. Ей вдруг захотелось оказаться в своей комнате. Но Сибил не замечала ее замешательства.
О, Алана, если бы ты видела, что здесь творилось! Колонны были черны от сажи, повсюду грязь, отбросы, нечистоты… на полу… на стенах… Никогда в жизни не видела я такой мерзости! И где! В божьем доме!
Алана живо представила все, что описывала Сибил, и тошнота подкатила к горлу. Какой безумец, удивлялась она, совершил такое злодеяние? И в самом деле, какая проклятая душа осмелилась бросить вызов божьему гневу?..
Она покачала головой.
— Не могу себе представить, кто мог бы сделать это.
— И я тоже, — вздохнула Сибил. — Мне пора идти, сестра. Женевьева, должно быть, удивляется, куда я запропастилась, — она погладила Алану по плечу и ушла.
Алана застыла на месте, как каменная, мысли метались в голове. Сибил сказала, Меррик пришел в ярость. В этом можно было не сомневаться. Она вздрогнула. Оставалось только догадываться, что произойдет, когда он вернется. Алана радовалась, что Меррик уехал и ей не пришлось с ним столкнуться — чего опасалась она всем сердцем, и сейчас больше, чем когда-либо раньше.
Поверил ли он, что она способна на подобное святотатство? Сердце у нее обливалось кровью. Ведь никакая она не ведьма и почитает Господа, как все!
И вдруг страх захлестнул ее… Спокойствие, царившее в церкви до сих пор, было нарушено.
Появилось странное напряжение. Дрожь сотрясла се тело, пронзив самые глубины существа. Что-то надвигалось… что-то злое…
Она развернулась и побежала, словно спасаясь от смерча. Остановилась Алана, лишь вбежав в спальню Меррика. Захлопнув за собой дверь, она прислонилась к ней, чтобы отдышаться.
От дурного предчувствия холодок пробежал по спине.
Кажется, и здесь она не одна!
Девушка искала убежище, но перед нею оказался тот самый человек, которого она боялась больше всего на свете.
Душа Аланы ушла в пятки. Меррик только что отстегнул свой меч и отложил в сторону. Хотя на нем не было боевых доспехов, исходившие от него сила и мощь были такими же все покоряющими, как всегда.
Он смерил девушку взглядом с ног до головы.
— Похоже, ты выздоровела, саксонка. Алана вспыхнула и опустила глаза.
— Да, — прошептала она.
Девушка чувствовала на себе его взгляд, но не могла собраться с духом, чтобы встретиться с ним глазами. Молчание казалось бесконечным.
— Я стремился поскорее вернуться, саксонка. Однако почему-то мне кажется, ты не горишь желанием меня видеть.
«Потому что так оно и есть», — чуть не выпалила Алана. Она судорожно проглотила слюну, отчаянно пытаясь собрать всю свою храбрость.
Меррик нетерпеливо обратился к ней;
— Ну же, саксонка! Разве ты не хочешь приветствовать своего лорда подобающим образом?
Она скованно сделала реверанс и слегка поклонилась. Алана так дрожала, что боялась никогда не выпрямиться. Еле слышно она проговорила:
— Я… я благодарю тебя… за то, что ты сдержал слово и позволил Сибил прислуживать твоей сестре, покинув кухню.
Меррик долго молчал. Когда наконец он заговорил, Алана услышала совсем не то, что ожидала.
— Где ты только что была, саксонка? Девушка упрямо вздернула подбородок. Лицо Меррика не было слишком суровым, хотя он и не улыбался. Лгать нельзя, поняла она, да Алана и не осмелилась бы солгать.
Кончиком языка облизнула она пересохшие губы.
— Я… я была в часовне.
— В часовне? Но зачем?
Взгляд Меррика казался несокрушимым, чего нельзя было сказать о ее храбрости.
— Ч-чтобы увидеть зверское бесчинство, учиненное там. Я хотела знать… почему меня били плетью люди.
Рыцарь поднял бровь.
— Так-так… А ты не знала, что произошло в часовне?
Его слова — всего лишь хитрость, поняла Алана.
— Нет! — воскликнула она. — Я ничего не знала об этом, пока не вернулась в то утро…
— Вернулась? Откуда?
Алана, охваченная ужасом, смотрела на него. Он знал. Святое распятие, он все знал.
Еще раз спрашиваю тебя, саксонка! Где ты была в то утро, если не в часовне?
Лицо рыцаря казалось высеченным из камня, а голос — тверже камня: О, она скорее предпочтет быть снопа высеченной, чем терпеть его жалящий и беспощадный взгляд!
Меррик ждал, она солжет. Каким-то образом она чувствовала это, но не собиралась оправдывать его ожидания.
— Я ходила повидать Обри. Он стар, и некому о нем позаботиться…
Меррик скрестил руки на груди, тон его голоса был таким же надменным, как и поза.
— Почти каждый день я посылал к нему с едой кого-нибудь из моих людей, саксонка. Так что не смей обвинять меня в…
— Я ни в чем тебя не обвиняю! Но мне хотелось убедиться, что Обри жив-здоров! Впрочем, я не думаю, что ты поймешь, как дорог мне старик!
Хотя скулы Меррика напряглись, он больше не стал спорить.
— И ты ничего не знаешь о том, что произошло в часовне?
Алана покачала головой.
— Поэтому я и пошла туда сегодня. Хотела все увидеть сама.
Глаза Меррика сузились.
— Тогда почему ты, вернувшись из часовни, выглядишь, как испуганный заяц? Там кто-нибудь был? Что ты видела? Кто так напугал тебя?
Широко раскрыв глаза, Алана покачала головой:
— Я… я вовсе не напугана. И там никого не было, кроме Сибил.
— Тогда почему же ты бежала? Губы девушки приоткрылись.
— Н-не знаю сама, — она не осмелилась рассказать о своих ощущениях: он мог бы подумать, что она и вправду ведьма.
Губы рыцаря изогнулись в легкой улыбке. — Ты меня огорчаешь, саксонка, — прошептал он. — Я подумал, ты бежала оттого, что узнала о моем приезде и хочешь поскорее остаться со мной наедине.
Щеки Аланы окрасились румянцем цвета пурпурного заката. Меррик подошел ближе и встал прямо перед ней — так близко, что она видела лишь широкую грудь рыцаря. Девушка молила Бога, чтобы Меррик не заметил ее замешательства.
— Ты ошибся, норманн.
Когда он склонил к ней голову, она оцепенела. Не прикасаясь к телу, Меррик завладел ее губами, но вскоре отстранился.
— Ах, какой я забывчивый, саксонка! Ты считаешь меня отвратительным, так ведь? Заявляешь, что ненавидишь меня до глубины души! Но остается загадкой, почему стоит мне поцеловать тебя, как я чувствую, что тело твое тает, а сердце начинает бешено биться в груди.
Отчаяние захлестнуло девушку:
— Ты жесток, норманн! Ты не должен так поступать со мной! Не такая уж я дурочка, чтобы не понимать, что ты задумал! Это всего только способ наказать меня!
Руки Меррика, волнующе теплые и сильные, опустились ей на плечи. И вдруг его предположение стало правдой: ее сердце отчаянно забилось.
Алана вскричала слабо и тревожно:
— О, нет!..
Он крепко прижал ее к себе.
— Да, саксонка, — его шепот оказался настолько пылким, насколько крик Аланы трепетным. — Да.
Его губы прижались к ее губам в ненасытном поцелуе. Он, казалось, молил о чем-то. В мгновение ока платье Аланы упало у ног. Она стояла перед рыцарем в одной рубашке, такой мягкой и тонкой, что чувствовала себя обнаженной.
Одним быстрым движением Меррик стянул через голову свою рубаху, но Алана от смущения едва заметила это. Она содрогнулась, лишь когда ее взор упал на широкую и мощную грудь рыцаря. И снова она почувствовала на своем теле его настойчивый взгляд, который ощущался столь же явственно, как прикосновение.
Девушка обхватила себя руками, пытаясь скрыться от его взора. Она отвернулась, понимая, что Меррик может смотреть на нее, сколько угодно. Горячие слезы жгли ей глаза, ком стоял в горле. Он будет делать все, что хочет… чего бы ни захотел!
— Посмотри на меня, саксонка!
Алана отвела глаза и опустила голову.
Меррик стиснул зубы. Плечи Аланы поникли. Она плачет, гневно заметил он, хотя девушка не издала ни единого звука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Женевьева вернулась.
— Если не возражаешь, я хотела бы взглянуть на твои раны.
Глаза Аланы широко распахнулись.
— О, не надо! — быстро проговорила она. — Я чувствую себя совсем здоровой.
Женевьева покачала головой. В ее голосе слышался мягкий упрек:
— Напрасно ты смущаешься, право же. Ведь именно я ухаживала за тобой последнее время.
Алана прижала к груди меховое одеяло. Хоть она и убеждала саму себя, что глупо быть такой застенчивой, но ничего не могла с собой поделать. Медленно отпустила девушка покрывало и легла на живот. Не видя Женевьевы, она, однако, почувствовала, что та подошла к кровати. Необыкновенно осторожно Женевьева подняла рубашку, чтобы обнажить израненную спину. Она промыла раны теплой водой и наложила целебную мазь.
Алана задерживала дыхание, хотя боли почти не было. Обрывки событий последних дней замелькали в памяти. Алана поняла, что рядом с нею все это время находилась не только эта женщина с нежными руками и мягким голосом, но касались ее и гораздо более сильные руки, хотя и не менее нежные.
Сердце у Аланы как-то странно дрогнуло. Меррик, поняла она, Меррик тоже был с нею рядом! Конечно, именно он и принес ее сюда. Алана смутно помнила, как он наклонился над ней. В его голосе было что-то, чего раньше она не слышала. Страх? Конечно же, нет! Сочувствие? Нет!
Женевьева закончила смазывать раны. Вскоре принесли поднос с едой. Женевьева развернула полотняную салфетку и разложила ее у Аланы на коленях.
— Меррик, вероятно, очень на меня сердит, — прошептала Алана.
— Сердит? — Женевьева передала ей чашку с благоухающим жарким и деревянную ложку. — Разумеется, он не хотел покидать свою спальню и твое ложе, но я решила, что его присутствие излишне, — Женевьева сдержала улыбку, заметив удивленное выражение лица девушки, — и увы, — небрежно добавила она, — кажется, ты тоже так считала. По крайней мере, ты кричала, что не хочешь его видеть.
Сердце Аланы вновь дрогнуло. Теперь ясно, что именно могло рассердить Меррика.
— Но мой брат — большой упрямец. Я даже опасалась, он не подчинится приказу герцога срочно прибыть в Лондон, когда прискакал от герцога гонец. Меррик очень беспокоился о тебе. Однако я уверила его, что опасности никакой нет, и он уехал.
Алана опустила глаза. Женевьева ошибалась. Ведь на самом деле Меррик презирал ее так же, как и она презирала его!
— Он снова уехал в Лондон?
Боже праведный, что с нею случилось? Ее голос прозвучал разочарованно! Женевьева кивнула. Алана облизнула губы.
— Почему вы не боитесь меня? — спокойно спросила девушка. — Остальные думают, что я ведьма: и мои односельчане, и ваши люди.
— Ты такая же ведьма, как и я, — невозмутимо ответила Женевьева.
Алана выглядела озадаченной.
— Но я саксонка!
— А я норманнка, — ровным голосом заявила Женевьева. — Ты не можешь ненавидеть меня за то, что родилась я в Нормандии, как и я тебя за то, что родилась ты в Бринвальде.
Алана не была готова к подобной прямоте. Она только покачала головой: с этой женщиной можно быть искренней!
— Я ненавижу норманнов, и вашего брата в том числе. Они причинили много горя саксам. И все-таки… — торопливо добавила она, — … вы не принимали участия в завоевании, — девушка помолчала. — Нет, не принимали, — медленно проговорила она. — Мне не за что вас ненавидеть, Женевьева.
Сестре Меррика понравился ее ответ. Алана поняла это по тому, как женщина вдруг улыбнулась, ее глаза потеплели, став ярко-голубыми. В этот момент Алана решила, что Женевьева обладает не только внешней, но и душевной красотой,
— Я тоже не вижу причин, почему мы должны стать врагами. Мне это было бы не по душе, ведь если бы не ты, мой сын, возможно, не выжил бы. — Женевьева задумалась. — Иногда я сожалею, что Симон решил стать рыцарем, как его отец и; дядья. Но я знаю, что, несмотря на мои советы, он все равно не прислушался бы к зову церкви.
Милое лицо Женевьевы стало печальным. Она вздохнула.
— В то время как мужчины отправляются на войну, женщины остаются дома, чтобы следить за хозяйством и поддерживать огонь в очаге, и я искренне верю: все женщины схожи в своих надеждах и опасениях. Любовь, которую они питают к своим близким, неизменна. Но мужчины… ах, их привязанности часто меняются! Но, впрочем, хватит о мужчинах. Ты должна поесть, Алана, — продолжала она неожиданно строго. — Тебе нужно поправиться и набраться сил.
Алана повиновалась. Еще не кончив трапезу, она поняла, насколько же была голодна. Женевьева забрала пустую чашку, одобрительно кивнув. Алана зевнула, вдруг почувствовав безмерную усталость.
— Умоляю, простите меня, — прошептала она со смущенной улыбкой. — Я не хочу показаться невоспитанной, право же, но…
— О, нет нужды извиняться, — Женевьева уже натянула одеяло ей до подбородка. — Сон — лучший лекарь.
Алана удивленно взглянула на нее.
— Как странно, что вы это сказали, — медленно произнесла девушка. — Моя мать часто говаривала то же самое.
— Ну, тогда, думаю, мы с твоей матерью подружились бы. Подружимся мы и с тобой, — Женевьева сжала пальцы Аланы и вскоре оставила ее одну.
Как ни была утомлена Алана, заснуть сразу она не смогла. Женевьева была совсем не такой, как девушка себе ее представляла, хотя, по правде говоря, сама не знала, чего ожидала от сестры Меррика. Спокойствие и умиротворяющая сдержанность этой женщины не могли не найти отклика в душе Аланы. В самом деле, ее мать так же держала себя, что помогало ей завоевать доверие тех, кого она лечила. Странно, но Алана чувствовала свою какую-то таинственную связь с Женевьевой и обнаружила, что подавить новое ощущение она не в силах.
На следующий день Женевьева объявила, что Алана достаточно поправилась, чтобы одеться и погулять по замку.
— Где твоя одежда? — поинтересовалась она. Девушка вспыхнула.
— Меррик сжег мою одежду, — призналась она, чувствуя себя в высшей степени неловко.
У нее было странное чувство, что Женевьеве известно об их с Мерриком отношениях, хотя не было сказано ни слова.
— Меррик дал мне поносить вашу одежду, но, боюсь, она изорвалась, когда… — девушка замолчала.
Впрочем, можно было и не продолжать, и так все было ясно.
— Ладно, это неважно. Я подберу тебе что-нибудь другое. У меня много одежды, некоторые платья я уже давно не ношу. Кое-что я уже отдала твоей сестре. Признаюсь, мне стало стыдно, когда она рассказала, что лишилась своих нарядов.
— Сибил? — Алана удивленно вскинула глаза.
— Да, Сибил. Меррик забрал ее из кухни, и теперь она прислуживает мне. — Женевьева улыбалась, как бы говоря: «Видишь? Мой брат умеет быть великодушным!»
Алана сдержанно улыбнулась Женевьеве.
— Спасибо, — прошептала она. — Обещаю, я найду возможность отблагодарить вас…
Женевьева не позволила ей продолжать, взяв ее руки в свои.
— Не надо больше слов, Алана. Ты спасла жизнь моему сыну, и я перед тобой в вечном долгу.
Первое время Женевьева оставалась в замке. В тех редких случаях, когда она куда-то выходила, ее сопровождали либо Сибил, либо Алана. Никто не говорил ни слова, но при виде Аланы многие останавливались — и норманны, и саксы, — бросая взгляды, полные осуждения.
Однажды ее охватило желание самой посмотреть на разрушения в часовне. Девушка прежде убедилась, что в часовне никого нет. Если бы тут оказался отец Эдгар, она не смогла бы ни собраться с духом, ни заговорить, ни хотя бы взглянуть на него. Она прошла в центр нефа.
Медленно Алана обвела взглядом часовню. В душе разгорелось негодование. На том месте, где высокая статуя Христа протягивала руки к народу, остался лишь обломок. У статуи святой девы Марии не было головы. Алане стало дурно.
Послышался шорох, и, обернувшись, девушка увидела, что позади нее стоит Сибил.
— Сибил! Хвала Господу, это ты! — Алана обняла сестру. — Как я рада тебя видеть!
Сибил слегка улыбнулась. Она окинула Алану взглядом.
— А я тебя рада видеть, Алана! Алана улыбнулась.
— Женевьева рассказала мне, что теперь ты прислуживаешь ей. Я так рада, что наконец-то тебе удалось выбраться из кухни.
Сибил искривила полные губы:
— Все равно я не могу смириться с положением служанки, сестра!
Улыбка Аланы поблекла.
— Но это не столь унизительно, как прислуживать норманнам, и уж, конечно, Женевьева обращается с тобой хорошо.
Сибил пожала плечами:
— Пожалуй, да.
Алана нахмурилась. Она не могла представить себе, чтобы Женевьева кому-то могла показаться не такой добросердечной, заботливой, доброй и сострадательной женщиной, какой предстала перед ней.
Сибил посматривала на сестру с любопытством.
— Должна признаться, Алана, я удивлена, застав тебя здесь. Меньше всего ожидала я встретить тебя в часовне.
Алана закусила губу.
Я… я хотела посмотреть сама на часовню, — тихо проговорила она.
Сибил взмахнула рукой.
Меррик пришел в бешенство, увидев, во что превратилось убранство часовни. Видит Бог на небесах, стены дрожали от его ярости! Однако я уверила его, что ты никогда не сделала бы такого, и просила быть к тебе снисходительным. «Она уже достаточно наказана», — сказала ему я.
Пальцы Аланы сжали ткань юбки. Ей вдруг захотелось оказаться в своей комнате. Но Сибил не замечала ее замешательства.
О, Алана, если бы ты видела, что здесь творилось! Колонны были черны от сажи, повсюду грязь, отбросы, нечистоты… на полу… на стенах… Никогда в жизни не видела я такой мерзости! И где! В божьем доме!
Алана живо представила все, что описывала Сибил, и тошнота подкатила к горлу. Какой безумец, удивлялась она, совершил такое злодеяние? И в самом деле, какая проклятая душа осмелилась бросить вызов божьему гневу?..
Она покачала головой.
— Не могу себе представить, кто мог бы сделать это.
— И я тоже, — вздохнула Сибил. — Мне пора идти, сестра. Женевьева, должно быть, удивляется, куда я запропастилась, — она погладила Алану по плечу и ушла.
Алана застыла на месте, как каменная, мысли метались в голове. Сибил сказала, Меррик пришел в ярость. В этом можно было не сомневаться. Она вздрогнула. Оставалось только догадываться, что произойдет, когда он вернется. Алана радовалась, что Меррик уехал и ей не пришлось с ним столкнуться — чего опасалась она всем сердцем, и сейчас больше, чем когда-либо раньше.
Поверил ли он, что она способна на подобное святотатство? Сердце у нее обливалось кровью. Ведь никакая она не ведьма и почитает Господа, как все!
И вдруг страх захлестнул ее… Спокойствие, царившее в церкви до сих пор, было нарушено.
Появилось странное напряжение. Дрожь сотрясла се тело, пронзив самые глубины существа. Что-то надвигалось… что-то злое…
Она развернулась и побежала, словно спасаясь от смерча. Остановилась Алана, лишь вбежав в спальню Меррика. Захлопнув за собой дверь, она прислонилась к ней, чтобы отдышаться.
От дурного предчувствия холодок пробежал по спине.
Кажется, и здесь она не одна!
Девушка искала убежище, но перед нею оказался тот самый человек, которого она боялась больше всего на свете.
Душа Аланы ушла в пятки. Меррик только что отстегнул свой меч и отложил в сторону. Хотя на нем не было боевых доспехов, исходившие от него сила и мощь были такими же все покоряющими, как всегда.
Он смерил девушку взглядом с ног до головы.
— Похоже, ты выздоровела, саксонка. Алана вспыхнула и опустила глаза.
— Да, — прошептала она.
Девушка чувствовала на себе его взгляд, но не могла собраться с духом, чтобы встретиться с ним глазами. Молчание казалось бесконечным.
— Я стремился поскорее вернуться, саксонка. Однако почему-то мне кажется, ты не горишь желанием меня видеть.
«Потому что так оно и есть», — чуть не выпалила Алана. Она судорожно проглотила слюну, отчаянно пытаясь собрать всю свою храбрость.
Меррик нетерпеливо обратился к ней;
— Ну же, саксонка! Разве ты не хочешь приветствовать своего лорда подобающим образом?
Она скованно сделала реверанс и слегка поклонилась. Алана так дрожала, что боялась никогда не выпрямиться. Еле слышно она проговорила:
— Я… я благодарю тебя… за то, что ты сдержал слово и позволил Сибил прислуживать твоей сестре, покинув кухню.
Меррик долго молчал. Когда наконец он заговорил, Алана услышала совсем не то, что ожидала.
— Где ты только что была, саксонка? Девушка упрямо вздернула подбородок. Лицо Меррика не было слишком суровым, хотя он и не улыбался. Лгать нельзя, поняла она, да Алана и не осмелилась бы солгать.
Кончиком языка облизнула она пересохшие губы.
— Я… я была в часовне.
— В часовне? Но зачем?
Взгляд Меррика казался несокрушимым, чего нельзя было сказать о ее храбрости.
— Ч-чтобы увидеть зверское бесчинство, учиненное там. Я хотела знать… почему меня били плетью люди.
Рыцарь поднял бровь.
— Так-так… А ты не знала, что произошло в часовне?
Его слова — всего лишь хитрость, поняла Алана.
— Нет! — воскликнула она. — Я ничего не знала об этом, пока не вернулась в то утро…
— Вернулась? Откуда?
Алана, охваченная ужасом, смотрела на него. Он знал. Святое распятие, он все знал.
Еще раз спрашиваю тебя, саксонка! Где ты была в то утро, если не в часовне?
Лицо рыцаря казалось высеченным из камня, а голос — тверже камня: О, она скорее предпочтет быть снопа высеченной, чем терпеть его жалящий и беспощадный взгляд!
Меррик ждал, она солжет. Каким-то образом она чувствовала это, но не собиралась оправдывать его ожидания.
— Я ходила повидать Обри. Он стар, и некому о нем позаботиться…
Меррик скрестил руки на груди, тон его голоса был таким же надменным, как и поза.
— Почти каждый день я посылал к нему с едой кого-нибудь из моих людей, саксонка. Так что не смей обвинять меня в…
— Я ни в чем тебя не обвиняю! Но мне хотелось убедиться, что Обри жив-здоров! Впрочем, я не думаю, что ты поймешь, как дорог мне старик!
Хотя скулы Меррика напряглись, он больше не стал спорить.
— И ты ничего не знаешь о том, что произошло в часовне?
Алана покачала головой.
— Поэтому я и пошла туда сегодня. Хотела все увидеть сама.
Глаза Меррика сузились.
— Тогда почему ты, вернувшись из часовни, выглядишь, как испуганный заяц? Там кто-нибудь был? Что ты видела? Кто так напугал тебя?
Широко раскрыв глаза, Алана покачала головой:
— Я… я вовсе не напугана. И там никого не было, кроме Сибил.
— Тогда почему же ты бежала? Губы девушки приоткрылись.
— Н-не знаю сама, — она не осмелилась рассказать о своих ощущениях: он мог бы подумать, что она и вправду ведьма.
Губы рыцаря изогнулись в легкой улыбке. — Ты меня огорчаешь, саксонка, — прошептал он. — Я подумал, ты бежала оттого, что узнала о моем приезде и хочешь поскорее остаться со мной наедине.
Щеки Аланы окрасились румянцем цвета пурпурного заката. Меррик подошел ближе и встал прямо перед ней — так близко, что она видела лишь широкую грудь рыцаря. Девушка молила Бога, чтобы Меррик не заметил ее замешательства.
— Ты ошибся, норманн.
Когда он склонил к ней голову, она оцепенела. Не прикасаясь к телу, Меррик завладел ее губами, но вскоре отстранился.
— Ах, какой я забывчивый, саксонка! Ты считаешь меня отвратительным, так ведь? Заявляешь, что ненавидишь меня до глубины души! Но остается загадкой, почему стоит мне поцеловать тебя, как я чувствую, что тело твое тает, а сердце начинает бешено биться в груди.
Отчаяние захлестнуло девушку:
— Ты жесток, норманн! Ты не должен так поступать со мной! Не такая уж я дурочка, чтобы не понимать, что ты задумал! Это всего только способ наказать меня!
Руки Меррика, волнующе теплые и сильные, опустились ей на плечи. И вдруг его предположение стало правдой: ее сердце отчаянно забилось.
Алана вскричала слабо и тревожно:
— О, нет!..
Он крепко прижал ее к себе.
— Да, саксонка, — его шепот оказался настолько пылким, насколько крик Аланы трепетным. — Да.
Его губы прижались к ее губам в ненасытном поцелуе. Он, казалось, молил о чем-то. В мгновение ока платье Аланы упало у ног. Она стояла перед рыцарем в одной рубашке, такой мягкой и тонкой, что чувствовала себя обнаженной.
Одним быстрым движением Меррик стянул через голову свою рубаху, но Алана от смущения едва заметила это. Она содрогнулась, лишь когда ее взор упал на широкую и мощную грудь рыцаря. И снова она почувствовала на своем теле его настойчивый взгляд, который ощущался столь же явственно, как прикосновение.
Девушка обхватила себя руками, пытаясь скрыться от его взора. Она отвернулась, понимая, что Меррик может смотреть на нее, сколько угодно. Горячие слезы жгли ей глаза, ком стоял в горле. Он будет делать все, что хочет… чего бы ни захотел!
— Посмотри на меня, саксонка!
Алана отвела глаза и опустила голову.
Меррик стиснул зубы. Плечи Аланы поникли. Она плачет, гневно заметил он, хотя девушка не издала ни единого звука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32