Я уверен, что однажды мы будем лучше понимать, из чего мы созданы и как мы воссоздаем себе подобных, но в настоящее время я могу лишь разжигать пламя разума. Возможно, мои внуки доживут до дня, когда бессмертие станет достижимой научной целью — но что касается меня самого, то я никогда не рассчитывал… Впрочем, возможно, я просто пытаюсь оправдать свою неудачу. Ближе к истине будет сказать, что я думал о бессмертии как о магическом явлении, необычным даре Демиургов, от которого я наотрез отказывался, так же как я отказывался преклоняться перед ними.
— Думаю, я не настолько горд, — честно признался Стерлинг.
— Существуют и иные причины опасаться льстивой змеи, — сказал Таллентайр. — Чего бы ни хотел от вас Паук, он может попытаться подкупить вас лживыми обещаниями. У меня мало общего с последователями святого Амикуса, но я знаю, что они ушли недалеко от истины в своих предположениях. Я склонен симпатизировать их недоверию, которое заставляет их сравнивать земных ангелов с Отцом Лжи.
— Я ничего не знаю об ордене святого Амикуса, кроме намеков, разбросанных по «Истинной истории мира», — сказал Стерлинг. — А их там немного. — Он повернулся к Глиняному Человеку и добавил: — Возможно, причина в том, что вы снисходили к их желанию хранить свои тайны?
— Раскрывать миру их тайны не было моей задачей, — согласился Адам Глинн.
— Ничего особенного они собой не представляли, — спокойно сказал баронет. — Это секта гностиков, считающих, что так называемые Демиурги являются демоническими существами, чей повелитель создал Вселенную, в то время как истинный Бог ответственен только за создание душ. Они утверждают, что пробуждение Демиургов предшествует уничтожению материального мира — или, по крайней мере, человечества, — но надеются, что вера в силу Христа все ещё может спасти несчастные заблудшие души. Я полагаю, что, в соответствии с их доктриной, этот ненатуральный Эдем должен являться соблазнительной ловушкой, созданной ставленником Дьявола, чтобы привести нас ко греху. Не знаю, как бы они объяснили то, что Демиург перенес нас сюда — учитывая то, что мы, скорее всего, уже прокляты и соблазнять нас более бессмысленно.
— Возможно, нас вызвали сюда, чтобы вернуть обратно лучше вооруженным для проведения в жизнь дела Антихриста, — легкомысленно предположил Стерлинг. — В самом деле, если ваши грешные братья в чем-то правы, то один из нас должен быть назначен на роль Антихриста.
— Если мы когда-либо вернемся в реальный мир, — уныло сказал Таллентайр, — не следует распространять там подобные слухи. Дэвид утверждает, что английские последователи святого Амикуса — надежные и доброжелательные люди. Но это не поможет тем, кого спалили на кострах благонамеренные фанатики, которые в целом были такими же доброжелательными и надежными, как следует быть людям.
Стерлинг не мог решить, насколько серьезны слова Таллентайра, но решил, что это не так важно. Они всего лишь убивали время, ожидая неизвестно чего.
Вскоре они остановились отдохнуть. Стерлинг снова начал испытывать жажду, по сравнению с которой потускнел и утратил значение его голод, но нигде не было видно и подобия фруктов, и они больше не нашли ни одного ручья. Он посмотрел сквозь зеленый полог на ярко-голубое небо. Он подумал, что, возможно, им стоило оставаться на месте, так как они в любом случае находились на расстоянии вытянутой руки или окрика существа, перенесшего их сюда, которое в любой момент могло перебросить их куда угодно. Так зачем они выбиваются из сил вместо того, чтобы просто подождать и посмотреть, что случится?
— Напрасная трата времени, — сказал он наконец Таллентайру. — Почему ничего не происходит? Наверняка то, что принесло нас сюда, рассчитывало на что-то большее, чем на наблюдение за горсточкой бродящих по этому бесконечному лесу людей, страдающих от голода и жажды. Или мы тут только для того, чтобы ставленник Дьявола мог подслушивать наши разговоры?
— Сомневаюсь, — ответил Таллентайр. — Он также мог наблюдать за нами и в Ричмонде, у него должна быть особая причина, чтобы доставить нас сюда. Может быть, он наблюдает за нами, выясняя, являемся ли мы теми, кем кажемся, или нет.
— Что вы имеете в виду? — несколько резко спросил Стерлинг.
— Я имею в виду, что вы или я — видимо, даже не зная того, — одержимы кем-то из противников Паука. Раньше я был одержим существом, которое мы назвали Сфинкс. Я захватил часть силы Сфинкс в сон, созданный Пауком. Я дал тогда свое согласие добровольно, но меня также легко меня могут использовать и без моего согласия.
Что бы мы ни угадали о природе и мотивах существа, поймавшего нас, мы можем быть точно уверены в одном. Оно боится. Чтобы проделать все это, ему пришлось использовать часть своей силы, что сделало его немного слабее. Неважно, насколько мало было затраченное усилие, оно все равно может склонить чашу весов в пользу его соперников. Это основная причина его загадочных действий: оно старается замаскировать свои планы, мотивы и способности от остальных Демиургов.
Стерлинг попытался сглотнуть, как-то втянуть влагу из воздуха, остававшегося влажным, хотя они поднялись над уровнем моря, но рот был сух. Он беспокойно взглянул на Глиняного Человека и снова повернулся к Таллентайру.
— Но мы с вами лишь люди, — сказал он после паузы. — Или нет?
— Может быть, а может быть, и нет. Не все одержимые знают об этом. Терпение, доктор Стерлинг. Я не обещаю вам, что мы все выясним, но когда придет время, что-то да случится. И я не обещаю вам, что случится что-то безобидное. Я только прошу вас задуматься о том, что я сказал прошлой ночью. Сохраняйте мужество, и что бы ни произошло, постарайтесь это понять.
«Я мертв, — неожиданно подумал Стерлинг. — Я мертв и иду в Ад. Это наверняка испытание, проверка на прочность. Я прохожу проверку ради моей бессмертной души, а Дьявол насмехается надо мной, заставляя погружаться в неуверенность».
Он не мог в это поверить, догадка была не менее бессмысленна, чем все остальные. И он точно знал, что мир, которому он доверял, предал его. Можно было верить лишь в то, что ничему нельзя стало верить. Он потерял чувство истинности, и сквозь голод и жажду исподволь поднималось иное чувство: стремление восстановить свою веру и порядок вещей. Он устало опустил голову.
«Что случилось с моей любовью к открытиям? — думал он. — Где моя душевная смелость?»
Он почувствовал, как кто-то опустил руку ему на плечо, и, обернувшись, увидел Адама Глинна.
— Таллентайр прав, — сказал человек, вышедший живым из могилы. — Это теперь наш мир, и мы должны сделать все возможное. Если на Земле и Небе существуют вещи большие, чем то, о чем мы осмеливались мечтать, то нам надо научиться быть более разносторонними в наших мечтах. Что нам ещё остается?
И Стерлинг кивнул.
— Что же ещё?
6
Они подошли к небольшому холму, на котором деревья росли довольно редко, и сквозь прорывы в их кронах можно было наблюдать за лесным покровом. Вдалеке видно было море, но со всех остальных сторон лес казался беспредельным.
Воздух здесь был чуть свежее, но Стерлинг ещё сильнее хотел пить и отчаянно оглядывался в поисках воды. Таллентайр указал на небольшой просвет в лесной чаще, примерно в том же направлении, в котором они двигались. Они поднялись недостаточно высоко, чтобы рассмотреть, есть ли впереди вода, но стоило разведать место, поэтому они снова пустились в путь.
Они нашли пруд, который был самое большее четырнадцать или пятнадцать ярдов в ширину — почти что озеро. Деревья росли по его берегам, создавая плотную стену, но нашелся просвет, в который мог протиснуться человек, встать на колени и напиться воды. Стерлинг немедленно упал на колени и сложил ладони, как можно аккуратнее набирая в них тепловатую воду и поднося её ко рту. Вода была чуть горьковатой, но достаточно свежей. Напившись как следует, он наклонился к поверхности воды. Как можно быстрее он плеснул воды себе в лицо, освежая голову и волосы. Затем он смущенно отошел, пропуская Таллентайра. Адам Глинн терпеливо ждал своей очереди.
Баронет пил так же жадно, как Стерлинг, но быстро освободил место и сел, прислонившись к древесному стволу. Глинн, которого некому было подгонять, не торопился. Тем временем Стерлинг нетерпеливо подергивался в пропотевшей одежде, солнце причиняло ему массу неудобств.
— Нам стоит вымыться, — сказал Таллентайр. — Вода не очень холодная, но кажется достаточно чистой.
Стерлинг пожал плечами. Путь опротивел ему, когда он увидел, что им некуда идти. Бессмысленно было теперь пробиваться через подлесок. Странное, распухшее солнце, постепенно приближавшееся к зениту, обещало сделать жар ещё более мучительным.
— Почему бы и нет? — сказал он. — Если тот, кто принес нас сюда, хочет, чтобы мы оказались где-то ещё, оно может перенести нас туда точно таким же образом, как ранее вырвало из нашего собственного мира.
— Разумеется, — сухо сказал Таллентайр. Он посмотрел на чужое солнце, прикрывая глаза костлявой кистью, и глубоко вздохнул.
— Я все ещё надеюсь, что это сон, и я скоро проснусь, — мрачно заявил Стерлинг. — И тогда память о нем выветрится так же загадочно, как это всегда происходит с памятью о снах, и мне ничего от него не останется.
Сказав это, он поймал взгляд полускрытого листвой земноводного гомункула, неподвижно уставившегося на него. Он не мог успокоиться, ощущая этот странный взгляд, и думал о том, не может ли присутствие созданных им существ означать, что это все-таки сон.
— Весь мир становится сном, — сказал Глиняный Человек, — когда его населяют Демиурги и могут в любой момент лишить его подобия реальности.
— Они хотят, чтобы мы так думали, — вступил в разговор Таллентайр. — Я уверен, они хотят думать так сами. Но мы ещё не видели, чтобы их магические способности разворачивались в полной мере, и пока мы их не видели, то можем критически встречать их хвастовство. Оно по-своему убедительно, но это очень скромная иллюзия. Я не поверю, что её создатель имеет право притязать на богоподобное могущество, пока не сосчитаю звезды в его небе и не уверую, что это далекие солнца, огромные и недавно сотворенные.
— Звезды — это точки света, — возразил Глиняный Человек. — То, что вы выведете из их внешности, будет всего лишь ещё одной иллюзией. Вы знаете, что Демиурги существуют, и знаете, на что они способны. Неужели вы сомневаетесь, что они могут изобразить бесконечный звездный океан там, где нет ничего подобного, если захотят этого? Неужели вы действительно считаете, что ваш отказ боготворить их лишает Демиургов божественности?
— Они существуют, — просто сказал Таллентайр. — Они не такие, как мы, но они тоже беспомощны и скромны перед лицом Вселенной, которая находится вне их воображения. Раньше они могли считать себя богами, но теперь они знают, что неправы, и неважно, с какой силой они отвергают факт — он остается фактом.
— Это вы так говорите, — заметил Стерлинг. — И одновременно вы говорите, что они могут властвовать над нами, слышать наши сокровенные мысли, забирать нас из нашего мира в какую-то сказочную страну вроде этой. Если они делают все, что свойственно ангелам и богам, какой смысл отказывать им в почтении? Как ещё их называть, если не ангелами и богами?
Таллентайр посмотрел на него.
— Вы знаете, кто такой Фламмарион? — спросил он.
— Это французский астроном, который верит, что наши души способны перемещаться между звездами после нашей смерти быстрее, чем свет? Конечно, я слышал о нем.
— Несколько дней назад я говорил с ним. Я не могу разделить его веру в бессмертие души, несмотря на то, что мне нравится идея возможных реинкарнаций в любом из миров бесконечной Вселенной, но некоторые его идеи меня потрясли. Как эволюциониста, вас могли заинтересовать его эссе о том, какие формы может принимать жизнь в мирах, физические условия которых отличаются от наших.
— Его рассуждения довольно интересны, — признал Стерлинг. — Есть определенный смысл в том, что он говорит о формировании нашего мнения о мире с помощью органов чувств, и его идее, что существа с разным сенсорным аппаратом будут получать совершенно разные картины мира.
— То, что он говорит о последовательных реинкарнациях, следует рассматривать как метафору, — сказал Таллентайр. — Хотя он серьезно настаивает на своей правоте. Настоящая красота его доводов заключается в том, что он считает, что разум свойственен существам, выбранным естественным отбором среди многих различных формах жизни. По большей части это верно, он говорит о планетах, физические условия на которых сильно отличаются от земных. Но он идет дальше, предполагая, что души — мы можем называть их «здоровый разум» — могут населять физические системы любой величины и любого рода. Я не знаю, из чего созданы Демиурги, но когда я пытаюсь вообразить, кто они такие, я нахожу вдохновение в идеях Фламмариона, а не в терминах церкви и мистики.
— Дело не в названиях, — задумчиво произнёс Адам Глинн. — Имеет смысл только их сила. Пока они спали, люди могли мечтать о Веке разума. Теперь будущее в руках Демиургов.
— Вы не правы, — сказал Таллентайр. — Названия имеют смысл. Они позволяют нам давать правильные определения, и нам следует стараться удостовериться, что мы точно знаем значение используемых слов.
Ни Стерлинг, ни Глиняный Человек не стали отвечать, но повисшая тишина была тревожной. Таллентайр, видимо, почувствовал, что был слишком резок в своем заключении, поэтому он первым нарушил молчание, резко сменив тему разговора:
— Думаю, что пруд слишком заманчив, чтобы не воспользоваться им. Моя одежда, да и моя кожа уже покрылись коркой грязи от пота, сока растений и этих странных насекомых, которые мешались на пути. Я страшно хочу вымыться.
Стерлинг хотел того же, но не сразу последовал за стариком, когда тот начал раздеваться. Его мысли продолжали обращаться, к болезненным вопросам того, где и почему они находились. Мы изгои, подумал он. Троица Робинзонов, отвергнутых ходом истории.
Он не мог больше сопротивляться сказанному Таллентайром и Глинном, но только теперь начал понимать последствия их умозаключений. Он подумал, что остров и лес могли быть полем эксперимента, а огромное солнце — своего рода сфокусированным на них микроскопом, отслеживающим их движения и действия. Если какой-то любознательный ангел действительно влиял на всю его жизнь и открытия, то теперь, возможно, пришло ему время получить плоды этой старательно развиваемой мудрости.
Но как?
Выпитая вода обжигала желудок, и он подумал, не было ли в ней серы. Жажда немного улеглась, но он чувствовал себя нехорошо и был ужасно голоден. Клыки голода впивались в него, безжалостно раня.
«Неужели мы тут только ради страдания? — подумал он. Разве ангелам недостаточно способности читать наши мысли и смотреть нашими глазами? Может, они хотят очистить наше знание и экстраполировать его единственным, по их мнению, надежным способом? Сведут ли они нас с ума жаждой и отравленной водой, надеясь, что достигнув пределов безумия, мы сможем открыть им что-то, что недоступно нашему бодрствующему сознанию?»
Таллентайр спокойно разделся догола, и Стерлинг бездумно разглядывал очертания старческого тела. Несмотря на морщины на шее и изношенность лица, Таллентайр неплохо сохранился. Он прожил активную жизнь, подчиненную строгой дисциплине, и не утратил своей крепости.
Когда Таллентайр погрузился в воду, Стерлинг начал расстегивать пуговицы своей рубашки. Как атеист, он почитал чистоплотность одной из добродетелей, и несмотря на то, как странно было мыться здесь, в этом убежище, вдали от реального мира, все-таки чувствовал себя грязным. Но он снимал рубашку медленно, какое-то инстинктивное чутье сдерживало его. Оно не имело отношения к стыду или смущению, он чувствовал странное беспокойство, которое не мог осознанно передать.
Затем, совершенно неожиданно, его поразило внезапное предчувствие страшной беды.
— Таллентайр! — закричал он так громко, что баронет резко обернулся, испугавшись. Он машинально посмотрел на Стерлинга, на лес, в поисках опасности, о которой его предупреждали. Стерлинг подхватил свой пиджак с земли, куда он его бросил, вынимая пистолет из кармана. Даже делая это, он знал, насколько бесполезно будет оружие, но закричал:
— Вылезайте! Бегите!
Таллентайр не мог бежать, он был по пояс в воде. Он даже не успел обернуться прежде, чем тварь вцепилась в него.
Если бы он зашел чуть глубже, по шею, его бы утянуло на дно, но в данном случае преимущество оставалось на его стороне, так как существо, напавшее на него, было лишено скелета, способного держать его высоко над водой. Но и при всем этом оно пыталось ударить его своей отвратительной головой, в то время как плоское тело быстро обвивалось вокруг ног жертвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Думаю, я не настолько горд, — честно признался Стерлинг.
— Существуют и иные причины опасаться льстивой змеи, — сказал Таллентайр. — Чего бы ни хотел от вас Паук, он может попытаться подкупить вас лживыми обещаниями. У меня мало общего с последователями святого Амикуса, но я знаю, что они ушли недалеко от истины в своих предположениях. Я склонен симпатизировать их недоверию, которое заставляет их сравнивать земных ангелов с Отцом Лжи.
— Я ничего не знаю об ордене святого Амикуса, кроме намеков, разбросанных по «Истинной истории мира», — сказал Стерлинг. — А их там немного. — Он повернулся к Глиняному Человеку и добавил: — Возможно, причина в том, что вы снисходили к их желанию хранить свои тайны?
— Раскрывать миру их тайны не было моей задачей, — согласился Адам Глинн.
— Ничего особенного они собой не представляли, — спокойно сказал баронет. — Это секта гностиков, считающих, что так называемые Демиурги являются демоническими существами, чей повелитель создал Вселенную, в то время как истинный Бог ответственен только за создание душ. Они утверждают, что пробуждение Демиургов предшествует уничтожению материального мира — или, по крайней мере, человечества, — но надеются, что вера в силу Христа все ещё может спасти несчастные заблудшие души. Я полагаю, что, в соответствии с их доктриной, этот ненатуральный Эдем должен являться соблазнительной ловушкой, созданной ставленником Дьявола, чтобы привести нас ко греху. Не знаю, как бы они объяснили то, что Демиург перенес нас сюда — учитывая то, что мы, скорее всего, уже прокляты и соблазнять нас более бессмысленно.
— Возможно, нас вызвали сюда, чтобы вернуть обратно лучше вооруженным для проведения в жизнь дела Антихриста, — легкомысленно предположил Стерлинг. — В самом деле, если ваши грешные братья в чем-то правы, то один из нас должен быть назначен на роль Антихриста.
— Если мы когда-либо вернемся в реальный мир, — уныло сказал Таллентайр, — не следует распространять там подобные слухи. Дэвид утверждает, что английские последователи святого Амикуса — надежные и доброжелательные люди. Но это не поможет тем, кого спалили на кострах благонамеренные фанатики, которые в целом были такими же доброжелательными и надежными, как следует быть людям.
Стерлинг не мог решить, насколько серьезны слова Таллентайра, но решил, что это не так важно. Они всего лишь убивали время, ожидая неизвестно чего.
Вскоре они остановились отдохнуть. Стерлинг снова начал испытывать жажду, по сравнению с которой потускнел и утратил значение его голод, но нигде не было видно и подобия фруктов, и они больше не нашли ни одного ручья. Он посмотрел сквозь зеленый полог на ярко-голубое небо. Он подумал, что, возможно, им стоило оставаться на месте, так как они в любом случае находились на расстоянии вытянутой руки или окрика существа, перенесшего их сюда, которое в любой момент могло перебросить их куда угодно. Так зачем они выбиваются из сил вместо того, чтобы просто подождать и посмотреть, что случится?
— Напрасная трата времени, — сказал он наконец Таллентайру. — Почему ничего не происходит? Наверняка то, что принесло нас сюда, рассчитывало на что-то большее, чем на наблюдение за горсточкой бродящих по этому бесконечному лесу людей, страдающих от голода и жажды. Или мы тут только для того, чтобы ставленник Дьявола мог подслушивать наши разговоры?
— Сомневаюсь, — ответил Таллентайр. — Он также мог наблюдать за нами и в Ричмонде, у него должна быть особая причина, чтобы доставить нас сюда. Может быть, он наблюдает за нами, выясняя, являемся ли мы теми, кем кажемся, или нет.
— Что вы имеете в виду? — несколько резко спросил Стерлинг.
— Я имею в виду, что вы или я — видимо, даже не зная того, — одержимы кем-то из противников Паука. Раньше я был одержим существом, которое мы назвали Сфинкс. Я захватил часть силы Сфинкс в сон, созданный Пауком. Я дал тогда свое согласие добровольно, но меня также легко меня могут использовать и без моего согласия.
Что бы мы ни угадали о природе и мотивах существа, поймавшего нас, мы можем быть точно уверены в одном. Оно боится. Чтобы проделать все это, ему пришлось использовать часть своей силы, что сделало его немного слабее. Неважно, насколько мало было затраченное усилие, оно все равно может склонить чашу весов в пользу его соперников. Это основная причина его загадочных действий: оно старается замаскировать свои планы, мотивы и способности от остальных Демиургов.
Стерлинг попытался сглотнуть, как-то втянуть влагу из воздуха, остававшегося влажным, хотя они поднялись над уровнем моря, но рот был сух. Он беспокойно взглянул на Глиняного Человека и снова повернулся к Таллентайру.
— Но мы с вами лишь люди, — сказал он после паузы. — Или нет?
— Может быть, а может быть, и нет. Не все одержимые знают об этом. Терпение, доктор Стерлинг. Я не обещаю вам, что мы все выясним, но когда придет время, что-то да случится. И я не обещаю вам, что случится что-то безобидное. Я только прошу вас задуматься о том, что я сказал прошлой ночью. Сохраняйте мужество, и что бы ни произошло, постарайтесь это понять.
«Я мертв, — неожиданно подумал Стерлинг. — Я мертв и иду в Ад. Это наверняка испытание, проверка на прочность. Я прохожу проверку ради моей бессмертной души, а Дьявол насмехается надо мной, заставляя погружаться в неуверенность».
Он не мог в это поверить, догадка была не менее бессмысленна, чем все остальные. И он точно знал, что мир, которому он доверял, предал его. Можно было верить лишь в то, что ничему нельзя стало верить. Он потерял чувство истинности, и сквозь голод и жажду исподволь поднималось иное чувство: стремление восстановить свою веру и порядок вещей. Он устало опустил голову.
«Что случилось с моей любовью к открытиям? — думал он. — Где моя душевная смелость?»
Он почувствовал, как кто-то опустил руку ему на плечо, и, обернувшись, увидел Адама Глинна.
— Таллентайр прав, — сказал человек, вышедший живым из могилы. — Это теперь наш мир, и мы должны сделать все возможное. Если на Земле и Небе существуют вещи большие, чем то, о чем мы осмеливались мечтать, то нам надо научиться быть более разносторонними в наших мечтах. Что нам ещё остается?
И Стерлинг кивнул.
— Что же ещё?
6
Они подошли к небольшому холму, на котором деревья росли довольно редко, и сквозь прорывы в их кронах можно было наблюдать за лесным покровом. Вдалеке видно было море, но со всех остальных сторон лес казался беспредельным.
Воздух здесь был чуть свежее, но Стерлинг ещё сильнее хотел пить и отчаянно оглядывался в поисках воды. Таллентайр указал на небольшой просвет в лесной чаще, примерно в том же направлении, в котором они двигались. Они поднялись недостаточно высоко, чтобы рассмотреть, есть ли впереди вода, но стоило разведать место, поэтому они снова пустились в путь.
Они нашли пруд, который был самое большее четырнадцать или пятнадцать ярдов в ширину — почти что озеро. Деревья росли по его берегам, создавая плотную стену, но нашелся просвет, в который мог протиснуться человек, встать на колени и напиться воды. Стерлинг немедленно упал на колени и сложил ладони, как можно аккуратнее набирая в них тепловатую воду и поднося её ко рту. Вода была чуть горьковатой, но достаточно свежей. Напившись как следует, он наклонился к поверхности воды. Как можно быстрее он плеснул воды себе в лицо, освежая голову и волосы. Затем он смущенно отошел, пропуская Таллентайра. Адам Глинн терпеливо ждал своей очереди.
Баронет пил так же жадно, как Стерлинг, но быстро освободил место и сел, прислонившись к древесному стволу. Глинн, которого некому было подгонять, не торопился. Тем временем Стерлинг нетерпеливо подергивался в пропотевшей одежде, солнце причиняло ему массу неудобств.
— Нам стоит вымыться, — сказал Таллентайр. — Вода не очень холодная, но кажется достаточно чистой.
Стерлинг пожал плечами. Путь опротивел ему, когда он увидел, что им некуда идти. Бессмысленно было теперь пробиваться через подлесок. Странное, распухшее солнце, постепенно приближавшееся к зениту, обещало сделать жар ещё более мучительным.
— Почему бы и нет? — сказал он. — Если тот, кто принес нас сюда, хочет, чтобы мы оказались где-то ещё, оно может перенести нас туда точно таким же образом, как ранее вырвало из нашего собственного мира.
— Разумеется, — сухо сказал Таллентайр. Он посмотрел на чужое солнце, прикрывая глаза костлявой кистью, и глубоко вздохнул.
— Я все ещё надеюсь, что это сон, и я скоро проснусь, — мрачно заявил Стерлинг. — И тогда память о нем выветрится так же загадочно, как это всегда происходит с памятью о снах, и мне ничего от него не останется.
Сказав это, он поймал взгляд полускрытого листвой земноводного гомункула, неподвижно уставившегося на него. Он не мог успокоиться, ощущая этот странный взгляд, и думал о том, не может ли присутствие созданных им существ означать, что это все-таки сон.
— Весь мир становится сном, — сказал Глиняный Человек, — когда его населяют Демиурги и могут в любой момент лишить его подобия реальности.
— Они хотят, чтобы мы так думали, — вступил в разговор Таллентайр. — Я уверен, они хотят думать так сами. Но мы ещё не видели, чтобы их магические способности разворачивались в полной мере, и пока мы их не видели, то можем критически встречать их хвастовство. Оно по-своему убедительно, но это очень скромная иллюзия. Я не поверю, что её создатель имеет право притязать на богоподобное могущество, пока не сосчитаю звезды в его небе и не уверую, что это далекие солнца, огромные и недавно сотворенные.
— Звезды — это точки света, — возразил Глиняный Человек. — То, что вы выведете из их внешности, будет всего лишь ещё одной иллюзией. Вы знаете, что Демиурги существуют, и знаете, на что они способны. Неужели вы сомневаетесь, что они могут изобразить бесконечный звездный океан там, где нет ничего подобного, если захотят этого? Неужели вы действительно считаете, что ваш отказ боготворить их лишает Демиургов божественности?
— Они существуют, — просто сказал Таллентайр. — Они не такие, как мы, но они тоже беспомощны и скромны перед лицом Вселенной, которая находится вне их воображения. Раньше они могли считать себя богами, но теперь они знают, что неправы, и неважно, с какой силой они отвергают факт — он остается фактом.
— Это вы так говорите, — заметил Стерлинг. — И одновременно вы говорите, что они могут властвовать над нами, слышать наши сокровенные мысли, забирать нас из нашего мира в какую-то сказочную страну вроде этой. Если они делают все, что свойственно ангелам и богам, какой смысл отказывать им в почтении? Как ещё их называть, если не ангелами и богами?
Таллентайр посмотрел на него.
— Вы знаете, кто такой Фламмарион? — спросил он.
— Это французский астроном, который верит, что наши души способны перемещаться между звездами после нашей смерти быстрее, чем свет? Конечно, я слышал о нем.
— Несколько дней назад я говорил с ним. Я не могу разделить его веру в бессмертие души, несмотря на то, что мне нравится идея возможных реинкарнаций в любом из миров бесконечной Вселенной, но некоторые его идеи меня потрясли. Как эволюциониста, вас могли заинтересовать его эссе о том, какие формы может принимать жизнь в мирах, физические условия которых отличаются от наших.
— Его рассуждения довольно интересны, — признал Стерлинг. — Есть определенный смысл в том, что он говорит о формировании нашего мнения о мире с помощью органов чувств, и его идее, что существа с разным сенсорным аппаратом будут получать совершенно разные картины мира.
— То, что он говорит о последовательных реинкарнациях, следует рассматривать как метафору, — сказал Таллентайр. — Хотя он серьезно настаивает на своей правоте. Настоящая красота его доводов заключается в том, что он считает, что разум свойственен существам, выбранным естественным отбором среди многих различных формах жизни. По большей части это верно, он говорит о планетах, физические условия на которых сильно отличаются от земных. Но он идет дальше, предполагая, что души — мы можем называть их «здоровый разум» — могут населять физические системы любой величины и любого рода. Я не знаю, из чего созданы Демиурги, но когда я пытаюсь вообразить, кто они такие, я нахожу вдохновение в идеях Фламмариона, а не в терминах церкви и мистики.
— Дело не в названиях, — задумчиво произнёс Адам Глинн. — Имеет смысл только их сила. Пока они спали, люди могли мечтать о Веке разума. Теперь будущее в руках Демиургов.
— Вы не правы, — сказал Таллентайр. — Названия имеют смысл. Они позволяют нам давать правильные определения, и нам следует стараться удостовериться, что мы точно знаем значение используемых слов.
Ни Стерлинг, ни Глиняный Человек не стали отвечать, но повисшая тишина была тревожной. Таллентайр, видимо, почувствовал, что был слишком резок в своем заключении, поэтому он первым нарушил молчание, резко сменив тему разговора:
— Думаю, что пруд слишком заманчив, чтобы не воспользоваться им. Моя одежда, да и моя кожа уже покрылись коркой грязи от пота, сока растений и этих странных насекомых, которые мешались на пути. Я страшно хочу вымыться.
Стерлинг хотел того же, но не сразу последовал за стариком, когда тот начал раздеваться. Его мысли продолжали обращаться, к болезненным вопросам того, где и почему они находились. Мы изгои, подумал он. Троица Робинзонов, отвергнутых ходом истории.
Он не мог больше сопротивляться сказанному Таллентайром и Глинном, но только теперь начал понимать последствия их умозаключений. Он подумал, что остров и лес могли быть полем эксперимента, а огромное солнце — своего рода сфокусированным на них микроскопом, отслеживающим их движения и действия. Если какой-то любознательный ангел действительно влиял на всю его жизнь и открытия, то теперь, возможно, пришло ему время получить плоды этой старательно развиваемой мудрости.
Но как?
Выпитая вода обжигала желудок, и он подумал, не было ли в ней серы. Жажда немного улеглась, но он чувствовал себя нехорошо и был ужасно голоден. Клыки голода впивались в него, безжалостно раня.
«Неужели мы тут только ради страдания? — подумал он. Разве ангелам недостаточно способности читать наши мысли и смотреть нашими глазами? Может, они хотят очистить наше знание и экстраполировать его единственным, по их мнению, надежным способом? Сведут ли они нас с ума жаждой и отравленной водой, надеясь, что достигнув пределов безумия, мы сможем открыть им что-то, что недоступно нашему бодрствующему сознанию?»
Таллентайр спокойно разделся догола, и Стерлинг бездумно разглядывал очертания старческого тела. Несмотря на морщины на шее и изношенность лица, Таллентайр неплохо сохранился. Он прожил активную жизнь, подчиненную строгой дисциплине, и не утратил своей крепости.
Когда Таллентайр погрузился в воду, Стерлинг начал расстегивать пуговицы своей рубашки. Как атеист, он почитал чистоплотность одной из добродетелей, и несмотря на то, как странно было мыться здесь, в этом убежище, вдали от реального мира, все-таки чувствовал себя грязным. Но он снимал рубашку медленно, какое-то инстинктивное чутье сдерживало его. Оно не имело отношения к стыду или смущению, он чувствовал странное беспокойство, которое не мог осознанно передать.
Затем, совершенно неожиданно, его поразило внезапное предчувствие страшной беды.
— Таллентайр! — закричал он так громко, что баронет резко обернулся, испугавшись. Он машинально посмотрел на Стерлинга, на лес, в поисках опасности, о которой его предупреждали. Стерлинг подхватил свой пиджак с земли, куда он его бросил, вынимая пистолет из кармана. Даже делая это, он знал, насколько бесполезно будет оружие, но закричал:
— Вылезайте! Бегите!
Таллентайр не мог бежать, он был по пояс в воде. Он даже не успел обернуться прежде, чем тварь вцепилась в него.
Если бы он зашел чуть глубже, по шею, его бы утянуло на дно, но в данном случае преимущество оставалось на его стороне, так как существо, напавшее на него, было лишено скелета, способного держать его высоко над водой. Но и при всем этом оно пыталось ударить его своей отвратительной головой, в то время как плоское тело быстро обвивалось вокруг ног жертвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43