После некоторого нажима она признается, что они... Ну... ну, они были наедине. Еще уговоры — и она через силу (через силу — это важно, так еще правдивее) скажет, что... ну, как сказать... ну... они были вместе в интимной обстановке. Устроив такое железное алиби, она затем будет терпеливо ждать освобождения своего героя.
— И где же он был? — спросил Мейер и стал терпеливо ждать.
— С семи до восьми, — сказала Элинор, — он был с человеком, которого зовут Брет Лумис, в ресторане, называющемся «У ворот», на углу Калвер и Южной Седьмой.
— Как?.. — Мейер был удивлен.
— Да. Оттуда он поехал к своей сестре в Риверхед. Могу сказать ее адрес, если нужно. Он приехал туда около восьми тридцати и пробыл у нее около получаса. Потом от нее поехал домой.
— В какое время он был дома?
— В десять часов.
— Он сказал нам, что в девять — девять тридцать.
— Он ошибся. Я знаю, что он вернулся домой в десять, потому что он тут же позвонил мне. Это было в десять часов.
— Так... И он сказал, что только что вернулся?
— Да. — Элинор Фей кивнула и сняла ногу с ноги. Уиллису у охлаждающей колонки с питьевой водой посчастливилось увидеть обтянутое нейлоном бедро в разрезе юбки.
— И он вам рассказал, что это время он провел с Лумисом, а потом со своей сестрой?
— Да, рассказал.
— Тогда почему же он не сказал об этом нам? — спросил Мейер.
— Не знаю. Но Артур — человек, который уважает семью и друзей. Я думаю, что он не хотел впутывать их в полицейское разбирательство.
— Замечательная щепетильность с его стороны, — сухо сказал Мейер. — Особенно если учесть, что он арестован по подозрению в убийстве. Как зовут его сестру?
— Ирен Грэнаван. Миссис Карл Грэнаван.
— Ее адрес?
— Риверхед. Моррис-роуд, 1911.
— А не скажете, где я могу найти Брета Лумиса?
— Он живет в меблированных комнатах на Калвер-авеню. Дом номер 3918. Это около Четвертой.
— Ваш визит сюда очень продуман, мисс Фей, — сказал Мейер.
— А зачем приходить, если не готов отвечать на все вопросы? — вместо ответа спросила Элинор.
Глава 7
Брету Лумису было тридцать один, он был ростом пять футов шесть дюймов и с бородой. На нем был громадный черный свитер и узенькие джинсы. Рядом с Коттоном Хейзом он выглядел маленьким мальчиком, надевшим фальшивую бороду, чтобы рассмешить своего папу.
— Извините, что беспокоим вас, мистер Лумис, — сказал Мейер. — Мы понимаем, что на Пасху...
— О, в самом деле? — спросил Лумис. Он казался удивленным. — Неужели Пасха? Черт меня возьми. Может, мне стоит пойти да и купить себе горшочек с гиацинтами...
— Вы не знали, что сегодня Пасха?
— Вот именно, ребята... да и кто читает газеты? Мрак, мрак! Сыт по горло всем этим. Давайте выпьем пива, отпразднуем Пасху. Идет?
— Ну спасибо, — сказал Мейер, — но...
— Ну и что, что не разрешено? Кто узнает, кроме меня, тебя да его? Всего-то три бутылочки...
Мейер посмотрел на Хейза и пожал плечами. Хейз ответил тем же. Вдвоем они наблюдали, как Лумис пошел к холодильнику в углу комнаты и вынул три бутылки пива.
— Садитесь, — сказал он. — Пить нам придется из бутылок, потому что у меня со стаканами плоховато. Садитесь, садитесь.
Детективы, опешив, оглядывали комнату.
— О, это? — сказал Лумис. — Да прямо на пол. У меня со стульями плоховато.
Вся троица присела на корточках вокруг низкого стола, который был изготовлен явно из обрубка ствола. Лумис поставил бутылки на стол, поднял свою собственную и, возгласив: «За вас!», присосался к горлышку.
— Чем вы зарабатываете на жизнь, мистер Лумис? — спросил Мейер.
— Жизнью.
— Что?
— Просто живу, чтобы жить. Вот мое занятие.
— Я имею в виду, на какие средства вы живете?
— Получаю алименты от моей экс-жены.
— Вы получаете алименты? — переспросил Хейз.
— Да. Она была так счастлива отделаться от меня, что оформила договоренность. Сотня в неделю. Это неплохо, правда?
— Это очень хорошо, — сказал Мейер.
— Вы так считаете? — Лумис погрузился в задумчивость. — Я полагаю, что мог бы дожать до двух сотен, если бы подольше продержался. Дрянь крутила роман с другим парнем — понятно? — и из кожи вон лезла, чтобы скорее выйти за него. У него денег полно. Да, я мог бы дожать и до двух сотен.
— И сколько времени вам будут платить? — спросил завороженный Хейз.
— Пока не женюсь опять — чего я никогда не сделаю, пока жив. Пейте пиво. Пиво хорошее. — Он опять поднял бутылку к губам и сказал: — А по какому случаю вы ко мне пришли?
— Вы знаете человека по имени Артур Финч?
— А как же. У него беда?
— Да.
— А что он сделал?
— Ну, пока оставим это в стороне, мистер Лумис, — сказал Хейз. — Нам бы хотелось узнать о вас...
— Это откуда у вас такая белая прядь в волосах? — внезапно спросил Лумис.
— А? — Хейз невольно тронул свой левый висок. — О, как-то ножом пырнули. А потом выросли белые волосы.
— Теперь вам обязательно надо синюю прядь на другом виске. Тогда будете выглядеть как американский флаг, — сказал Лумис и засмеялся.
— Да, — сказал Хейз. — Мистер Лумис, вы можете сказать нам, где вы были вчера вечером между семью и восемью часами?
— О, ребята, — сказал Лумис, — это как в телеигре «Попался», верно? «Где вы были в ночь на двадцать первое декабря? Нам нужны только факты».
— Да, как в «Попался», — сухо сказал Мейер. — Где вы были, мистер Лумис?
— Вчера вечером? В семь часов? — Он задумался на минуту. — А, конечно!
— Где?
— В берлоге у Ольги.
— У кого?
— У Ольги Тренович. Она скульпторша. Делает эти сногсшибательные статуэточки из воска. Капает воском на какую-нибудь штуку, получается блеск. Понимаете?
— И вы были у нее вчера вечером?
— Да. У нее был кайф. Пара негров — сакс и ударные, и еще двое — труба и фортепьяно.
— Вы пришли туда в семь часов, мистер Лумис?
— Нет. Я туда пришел в шесть тридцать.
— А когда вы ушли?
— Х-х-хосподи, да кто помнит? — сказал Лумис. — Иль ночи мрак, иль предрассветный час?..
— Вы хотите сказать, что после полуночи?
— О, конечно. В два-три часа ночи, — сказал Лумис.
— Вы пришли туда в шесть тридцать и ушли в два или три часа ночи? Правильно?
— Да.
— Артур Финч был с вами вместе?
— Черта с два. Откуда?
— Вы вообще-то видели его вчера вечером?
— Нет. Не видел его... постойте... где-то с конца прошлого месяца.
— Так вы не были с Артуром Финчем в ресторане «У ворот»?
— Когда? Вчера вечером?
— Да.
— Нет. Я вам сказал. Я не видел Арти чуть ли не две недели. — Какой-то проблеск понимания мелькнул в глазах Лумиса, и он виновато посмотрел на Хоуза и Мейера. — Ох, что я наделал! — сказал он. — Подвел я Арти?
— Основательно подвели, мистер Лумис, — согласился Хейз.
Ирен Грэнаван, сестра Финча, была молоденькая женщина двадцати одного года, у которой уже было трое детей и через четыре месяца готовился к появлению четвертый. Она впустила детективов в свою квартиру в Риверхеде и тут же села.
— Вы уж извините меня, — сказала она. — У меня поясница болит. Доктор говорит, что, может быть, это двойня. Мне только двойни не хватает. — Она уперла ладони сзади в поясницу, глубоко вздохнула и сказала: — Я все время в положении. Я вышла замуж семнадцати лет, и с тех пор я все время в положении. Мои дети думают, что мама у них толстая. Они меня никогда не видели небеременной. — Она опять вздохнула. — У вас есть дети? — спросила она Мейера.
— Трое, — ответил он.
— Мне иной раз хочется... — Она остановилась и сделала комическую гримасу разочарования.
— Что вам хочется, миссис Грэнаван? — спросил Хейз.
— Поехать на Бермуды. Одной. — Она замолчала. — Вы там были?
— Нет.
— Говорят, там так хорошо, — мечтательно сказала Ирен Грэнаван, и в комнате наступила тишина.
— Миссис Грэнаван, — сказал Мейер, — мы хотели бы задать вам несколько вопросов о вашем брате.
— Что он еще наделал?
— Он что-нибудь делал раньше? — спросил Хейз.
— Да вы знаете... — Она пожала плечами.
— Что именно? — спросил Мейер.
— Да скандал у ратуши. И пикетирование перед кинотеатром. Вы же знаете...
— Нет. Мы не знали, миссис Грэнаван.
— Конечно, нехорошо говорить так про собственного брата, но я думаю, что у него мозги набекрень насчет этого... Вы знаете.
— Насчет чего?
— Да, например, насчет этого кинофильма. Про Израиль. Он и его дружки стали его пикетировать и раздавать книжки против евреев... Да вы помните, наверное?
Люди стали бросать в них камнями, и вообще... Среди них было много бывших узников концлагерей, ну и сами понимаете... — Она замолчала. — Мне просто кажется, что он немного рехнулся на этом, так ведь может быть?
— Вы что-то сказали о ратуше, миссис Грэнаван. А там ваш брат что?..
— Ну, это было, когда мэр пригласил из Генеральной ассамблеи еврея — забыла фамилию — выступить с речью перед ратушей. Брат туда пошел — ну и опять то же самое... Вы знаете.
— Вы сказали о дружках вашего брата. Кто они?
— Такие же полоумные, вместе шляются.
— А их фамилии вы знаете? — спросил Мейер.
— Я только одного из них знаю. Он один раз был у меня, брат приводил. Весь прыщавый такой. Я его помню, потому что как раз была беременна Шоном. А он спросил, можно он положит руку мне на живот, чтобы услышать, как ребенок толкается. Уж я ему тогда сказала!.. Мигом заткнулся.
— Как его звали, миссис Грэнаван?
— Фред. Это сокращенно от Фредерик. Он Фредерик Шельц.
— Он немец? — спросил Мейер.
— Да.
Мейер коротко кивнул.
— Миссис Грэнаван, — обратился Хейз, — ваш брат был вчера вечером у вас?
— А что? Он сказал, что был?
— Так был?
— Нет.
— Вообще не был?
— Нет. Не было его вчера вечером. Я весь вечер была одна. Мой муж по субботам играет в кегельбане. — Она замолчала. — Я сижу дома со своим животом, а он играет. Знаете, чего мне иногда хочется?
— Чего?
И снова, как будто забыла, что она это уже говорила, Ирен Грэнаван сказала:
— Я бы хотела когда-нибудь поехать на Бермуды. Одна.
Глава 8
— Значит, так, — сказал маляр Карелле. — Мне нужна моя лестница.
— Понимаю вас, — ответил Карелла.
— Кисти они могут держать, хотя там есть очень дорогие. Но без лестницы мне нельзя. Я и сейчас уже теряю день работы из-за ваших парней, которые в лаборатории.
— Видите ли...
— Сегодня утром прихожу к синагоге — ни лестницы, ни кистей и даже красок нет — ничего! А в аллейке-то что творится!.. Тут выходит этот старикан, ихний причетник, что ли, и говорит, что в субботу священника убили, и полицейские все забрали с собой. Я спрашиваю у него, какие полицейские, он говорит, что не знает. Пришлось мне идти в ваше управление главное, там меня футболили от одного к другому, потом наконец попал в лабораторию к какому-то Гроссману.
— Да, лейтенант Гроссман, — подтвердил Карелла.
— Вот-вот. А он мне и говорит, что не могут отдать мне эту лестницу окаянную, пока не кончат ее изучать. Ну какого рожна они хотят углядеть на моей лестнице, можете хоть вы мне объяснить?
— Не знаю, мистер Кэбот. Наверное, отпечатки пальцев?
— Ага, моих пальцев! Мало того, что я теряю целый день работы, мне еще и убийство пристегнут?
— Не думаю, мистер Кэбот, — улыбнулся Карелла.
— И чего я взялся за эту работу? Зачем я со всем этим связался?
— Кто вас нанимал, мистер Кэбот?
— Сам.
— Раввин, вы хотите сказать? — спросил Карелла.
— Ну священник ли, раввин ли — какая мне разница?
— Что вы должны были делать, мистер Кэбот?
— Я должен был красить. Чего ж еще я должен, как вы думаете?
— А что красить?
— Обводы окон и карниз крыши.
— Синее и белое?
— Вокруг окон — белым, а карниз — синим.
— Цвета Израиля, — сказал Карелла.
— Ага... — согласился маляр. Потом встрепенулся: — Чего?
— Ничего. А почему вы говорите, что нечего было и браться за эту работу, мистер Кэбот?
— Да из-за всех этих споров, прежде всего. Он хотел, чтобы я сделал все к Писанию, а Писание-то падало на первое число. А я не мог...
— Писание? Вы имеете в виду Песах?
— Ага, Писание, Песах — как оно там зовется. — Он снова пожал плечами.
— Так что вы хотели сказать?
— Я хотел сказать, что маленько поспорил из-за этого. Я еще на другой работе работал и поэтому не мог к нему прийти раньше пятницы, тридцать первого. Я так прикинул, что проработаю до самой ночи, понимаете? А священник мне и говорит, что мне нельзя работать после заката. Я и говорю ему, почему же это я не могу работать после заката, а он говорит, дескать, суббота начинается после заката солнца, да еще тут первый день Писа... Песаха и что, мол, не разрешается работать в первые два дня Песаха, и тем более раз суббота. Потому что Господь отдыхал в субботу. Ну это вы знаете. В седьмой день.
— Да, знаю.
— Ну вот. Я и говорю: «Отец, я ведь не вашей веры». Это я ему так сказал. «И мне можно работать хоть каждый день, если хочу». Да еще у меня большой заказ, надо начинать с понедельника. Вот я и прикинул, что я им сделаю церковь в пятницу — весь день и вечер буду работать. А уж в крайнем случае и в субботу — там я в полтора раза больше ставлю расценку. Вот мы и договорились.
— Как договорились?
— Тут, знаете, так: этот священник — он из ихних консерваторов. Не из реформистов — те уж совсем вольные. Но все-таки эти консерваторы, как я понимаю, делают немного послабления против своих старых законов. Я и сказал ему, что могу работать днем в пятницу, а потом приду и буду работать и в субботу. Только не во время захода солнца. Конечно, ерунда какая-то все это. Но я думаю, что для него тяжко было, если он служит в церкви во время захода солнца, а тут такой смертный грех, что я снаружи работаю, а все внутри молятся... Да еще и такой святой день, особенный...
— Понимаю. Ну и вы красили в пятницу до захода солнца?
— Ну да.
— А потом опять пришли утром в субботу?
— Пришел. А оказалось-то, что окна просят замазки и подоконники надо прежде отскоблить и шкуркой пройтись. Ну и к закату в субботу я не успел кончить. Поговорил со священником. Он мне сказал, что сейчас пойдет молиться, и, может быть, лучше мне прийти после службы и закончить все. А я ему говорю, что придумал лучше. Я приду утром в понедельник и быстренько закончу — там немного осталось. И вполне поспею на свой большой заказ в Маджесте. А там всю фабрику красить, громадный заказ. Ну, я там у них все и оставил, в аллейке этой, за церковью. Оттуда, думаю, никто не украдет, за церковью-то. Верно?
— Верно, — сказал Карелла.
— Ага. Ну а кто украл все-таки, хоть и за церковью стояло, знаете?
— Кто?
— Полицейские! — закричал Кэбот. — Вот кто! Вот теперь как мне свою лестницу назад выцарапать, а? Скажите-ка! Мне сегодня с фабрики звонят, говорят, что, если завтра, самое позднее, не начну, мне эта работа улыбнется. А куда я без лестницы?
— Может быть, у нас там внизу найдется лестница, и вы ее возьмете на время, — предложил Карелла.
— Мистер, мне нужна малярная лестница, очень длинная. Там стены высокие. Может, позвоните этому капитану Гроссману и попросите его отдать мне мою лестницу? У меня ведь семья, их кормить надо.
— Я поговорю с ним, мистер Кэбот, — сказал Карелла. — Оставьте мне ваш телефон, хорошо?
— Я у шурина хотел попросить лестницу — он обоями оклеивает. Так он сейчас отделывает квартиру этой... Ну в кино которая... в центре, на Джефферсон-авеню. Попробуй-ка у него сейчас лестницу выпросить, не даст.
— Ладно, позвоню Гроссману, — сказал Карелла.
— А на днях, он говорит, эта артистка-то что учудила? Входит в гостиную, а на самой только одно полотенце. Хотела, вишь, узнать...
— Позвоню Гроссману, — сказал Карелла.
Однако оказалось, что Гроссману звонить не надо, так как в это время доставили заключение криминалистической лаборатории вместе с лестницей Кэбота и всеми его малярными принадлежностями, включая кисти, шпатель для замазки, несколько банок с олифой и скипидаром, пару измазанных рабочих перчаток и две тряпки. Примерно в то же самое время, когда прибыло заключение, Гроссман позвонил ему из управления, сэкономив тем самым для него монетку.
— Получил мое заключение? — спросил Гроссман.
— Как раз читаю.
— И что думаешь насчет этого?
— Не знаю, — ответил Карелла.
— Сказать, о чем я догадался?
— О, мне всегда интересно выслушать неспециалиста, — ответил Карелла.
— Неспециалиста! Убить тебя за это мало, — засмеялся Гроссман. — Ты заметил, что отпечатки пальцев раввина есть на крышках банок и на лестнице тоже?
— Да, заметил.
— На крышках — отпечатки большого пальца, так что я думаю, что он надевал эти крышки на банки или же, если они были уже на банках, он нажимал на них пальцем, чтобы плотно закрыть.
— Зачем ему было нужно это делать?
— Может быть, он их переносил. За синагогой есть сарайчик для всяких принадлежностей. Ты это заметил?
— Нет.
— Эх ты, великий сыщик. Да-с, есть там сарайчик, ярдах так в пятидесяти от самого здания, и за ним. Вот я и думаю, что маляр ушел, бросив все свои манатки на заднем дворе, а раввин как раз переносил их в сарай, когда на него напал убийца.
— Да, маляр действительно все оставил как было, это верно. Он собирался вернуться и доделать работу утром в понедельник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18