Пальто было небрежно брошено на землю сразу же за валуном. А в нескольких футах от этого пальто лежала на спине девушка и глядела в темнеющее небо. Глаза и рот девушки были широко раскрыты. Девушка была в серой юбке, и юбка эта была насквозь пропитана кровью. Засохшие струйки крови покрывали ее ноги и бедра. На вид ей было не больше шестнадцати-семнадцати лет.Полицейский, которому за время его службы не раз случалось сталкиваться со смертью, сразу же понял, что перед ним труп.Но он никак не мог знать того, что труп этот при жизни звался Эйлин Гленнон. Глава 11 Если ты труп, то у тебя нет никаких прав. Если ты труп, то тебя могут фотографировать в сотнях самых невыгодных ракурсов в то время, как ты невидящими глазами будешь глядеть на вспышки магния, а юбка твоя будет задрана, открывая засохшие сгустки крови на ногах и внутренней поверхности бедер, а последние редкие уже осенние мухи будут пролетать над твоим раскрытым ртом. Можно будет беспрепятственно положить пальцы на твои веки, чтобы глаза твои, наконец, закрылись. Юбку твою могут натянуть на колени, чтобы отметить на земле точное положение твоего тела, распростертого на склоне холма среди деревьев. Они могут грубо перекатить тебя на носилки и быстро понести к стоящей в стороне санитарной машине, и носилки будут резко раскачиваться на ходу. Никто и не подумает при этом о твоих удобствах – ты ведь все равно ничего не чувствуешь. Носилки эти могут грохнуть об пол машины, а потом набросят на тебя простыню, – покроют ею и твою узкую талию, и юные еще груди, и шею, и лицо. Прав у тебя нет буквально никаких.Если ты труп, то у тебя можно снять одежду и сложить ее в пластиковый мешок с бирками, а потом направить этот мешок в криминалистическую лабораторию. Можно будет твое нагое и холодное тело положить на покрытый нержавеющей сталью стол и резать его скальпелем сколько угодно, докапываясь до причины твоей смерти. У тебя нет никаких прав. Ты – труп, покойник, тело, может быть, ты и сосуд с уликами, но личностью ты уже не – являешься ни при каких обстоятельствах. Права у тебя отняты и отняты они смертью.Если же ты – наркоман, то у тебя несколько больше прав, чем у трупа, но не обольщайся – их ненамного больше.Ты все еще можешь ходить, дышать, спать, смеяться и плакать – а это уже само по себе немало. Ибо все это – жизнь, и следует считаться с тем, что тебе все это пока дозволено, поскольку все это ты в состоянии еще делать. Но раз уж ты стал наркоманом, то это означает, что ты уже втянулся в процесс умирания, то есть в процесс перехода в труп, а следовательно, не очень-то отличаешься от нормального, так сказать, полноценного трупа. Просто процесс умирания у тебя длительный и постоянный. Он начинается каждое утро, как только ты просыпаешься, чтобы сделать себе очередной укол, и он продолжается весь этот кромешный день, пока ты мечешься в поисках героина, прерываясь на короткие паузы для очередных смертоносных уколов, не прекращается он и по ночам, которые переходят в очередное утро. И так – по кругу, по кругу – как в проигрывателе, когда иглу заело и она все время перескакивает на старое место в пластинке, да только игла на этот раз воткнута в твою руку. Ты и сам знаешь, что ты – мертв, да и все вокруг знают это.А особенно хорошо знают это полицейские.В то самое время, когда труп Эйлин Гленнон раздевали, обмеряли и подвергали вскрытию, наркомана по имени Майкл Пайн допрашивали в дежурке детективов Восемьдесят седьмого полицейского участка. Допрос проводил полицейский, которого звали Хол Уиллис и который в ситуации, когда он мог либо задержать наркомана, либо оставить его в покое, обычно предпочитал оставить несчастного в покое. Очень много написано и сказано о психологии наркоманов, но Хол Уиллис не был психологом. Он был самым обыкновенным полицейским. При том еще очень дисциплинированным полицейским, который в совершенстве изучил дзюдо, поскольку он отлично знал, что рост его всего пять футов и восемь дюймов, а также потому, что еще в самом раннем возрасте понял, что рослые парни любят толкать маленьких, но что они это делают только пока маленькие не научатся толкаться как следует в ответ. Дзюдо – это точная наука и требует большой внутренней дисциплины. Наркомания же, с точки зрения Уиллиса, это в первую очередь полное отсутствие дисциплины. Он не любил наркоманов, но главным образом именно потому, что с его точки зрения им совсем не обязательно было быть наркоманами. Он, например, ни на секунду не сомневался в том, что если бы его каким-то образом приучили к героину, то от этого порока он избавился бы в течение недели. Он просто заперся бы в комнате и пусть даже выблевал бы там все свои потроха, но от порока несомненно бы избавился. Дисциплина – вот в чем дело. Нельзя сказать, чтобы он относился к наркоманам с какой-то особой ненавистью, просто он считал их людьми полностью утратившими над собой контроль, а утрата над собой контроля, в глазах Уиллиса, просто непростительна.– Ты знал Ла-Скалу, да? – спрашивал он сейчас Пайна.– Ага, – ответил Пайн. Он проговорил это поспешно и очень вежливо. Никакого вызова, но, правда, и без особого энтузиазма. Это “ага” прозвучало коротко, как удар по столу костяшками пальцев.– И давно его знал?– Да.– Как давно?– Два года.– И все эти два года он был наркоманом?– Ага.– Ты знаешь, что он умер?– Ага.– И что ты об этом думаешь?Пайн пожал плечами. Ему было двадцать три года, это был белокурый и голубоглазый юноша, глаза которого, казалось, были распахнуты в окружающий мир, что в значительной степени объяснялось тем, что незадолго до того как его взяли, он сделал себе очередной укол. Расширенные в результате этого зрачки придавали его взгляду особое выражение, которое только подчеркивали темные болезненные круги под глазами, оттенявшие белизну и яркость его белков.– Кто-нибудь имел на него зуб? – спросил Уиллис.– Нет.– Ты уверен в этом?– Ага.– Кто поставлял ему снежок?Пайн не ответил.– Я задал тебе вопрос. Ты знаешь, кто был его толкачом?– Нет.– Врешь, – сказал Уиллис. – Он скорее всего брал зелье у того же, у кого берешь его ты. Пайн снова промолчал.– Ну, ладно, – сказал Уиллис, – можешь покрывать своего толкача. Нет, я просто этого понять не могу – вы же несете ему последние гроши. Ну и валяйте себе на здоровье. Пусть наживаются. Но вы еще стоите за него горой, чтобы он мог себе спокойно и впредь вытягивать из вас все соки. Я спрашиваю тебя, идиот, кто у него толкач?Пайн продолжал хранить молчание.– Ну, ладно. Должен был ему Ла-Скала какие-нибудь деньги?– Нет.– Ты уверен в этом?– Вы же – полицейский, – сказал Пайн. – Вам и так все хорошо известно – и как наживаются толкачи, и все такое прочее, правда? В таком случае вам наверняка должно быть известно и то, что работают они только под наличные. Нет. Тони ничего не должен был своему контакту.– А как ты сам думаешь, кто мог его убить?– Не имею ни малейшего представления.– Ты сейчас сильно под кайфом?– Нет, чуть-чуть, ничего особенного, – ответил Пайн.– Когда кольнулся в последний раз?– Примерно – час назад.– Так кто же тебе поставляет снежок, а, Пайн?– Да бросьте вы! Вы же сами должны понимать, – сказал Пайн. – Кому могло понадобиться вдруг убивать такого парня, как Тони, ну, кому? Его толкачу, да? Но это же и вовсе глупо, так ведь? Никто же не убивает своего клиента, зачем?– А сильно успел втянуться Тони?– Он давно уже был втянут с головой, если не больше.– И сколько он тратил каждый день?– Долларов двадцать пять-тридцать, а может – и больше. Не знаю. Но сколько бы он там ни тратил, его толкачу не было никакого смысла убивать его. Ну посудите сами, зачем ему это? – Пайн горько улыбнулся. – Толкачи просто надышаться не могут на нас, на хроников, неужто вам это до сих пор не понятно?– Ну, ладно, пусть они вас любят всей душой, – сухо согласился Уиллис. – Ну и целуйтесь с ними. Хорошо, а теперь расскажи мне все, что ты знаешь о Ла-Скала. Сколько ему лет?– Он примерно моего возраста – года двадцать три, двадцать четыре.– Женат? Холост?– Холост.– Родители живы?– Думаю, что живы. Но живут они не здесь.– А где?– На западном побережье, кажется. Мне помнится, что – отец его связан с кино.– Как это понять – связан с кино? Что, отец Ла-Скалы – кинозвезда?– Вот-вот, звезда, точно такая же как и мой отец, – сказал Пайн. – Ведь мой папаша – сам Кэри Грант, вы что – до сих пор этого не знали?– Ладно, не умничай тут, – сказал Уиллис. – Так кто же его отец, чем он занимается?– Работает там кем-то в съемочной группе. Таскает аппаратуру, стоит на подхвате. Куда пошлют.– Он уже знает о смерти своего сына?– Сомневаюсь. В Лос-Анджелесе никто не читает газет.– А это еще, черт побери, ты откуда знаешь?– Я уже успел побывать на Западе.– Заехал туда по пути в Мексику, куда ездил за партией товара?– Какая разница – по пути или не по пути? Главное, что я побывал на Западе и что в Лос-Анджелесе никто не читает газет. Единственное, чем в Лос-Анджелесе занимаются всерьез – это жалобы на смог и заботы о том, чтобы не упустить того момента, когда Лана Тернер остановится в своем лимузине перед светофором. Вот, и все их занятия.– Знаешь, ты первый из наркоманов, который при этом еще и комментатор по социальным проблемам, – сказал Уиллис.– Ну что ж, наркоманы нужны всякие, – философски заметил Пайн.– Так Ла-Скала жил один, да?– Ага.– Девушки у него не было?– Нет.– А родственников помимо родителей – тоже не было?– Есть у него еще сестра. Но она тоже живет на Побережье, в Сан-Франциско.– А в Сан-Франциско газеты читают, как ты думаешь, Пайн?– Может, и читают. Единственное, что я точно знаю о Сан-Франциско, так это то, что там все дамы ходят в шляпах.– А как ты думаешь, сестре его сейчас уже известно о том, что он умер?– Не знаю. А вы позвоните ей и спросите. Налогоплательщики выкладывают вам кучу денег. Вот вы и потратьтесь на звонок.– Что-то ты начинаешь хвост задирать, Пайн. Чего это ты вдруг расхорохорился, откуда такая воинственность?– Ну, знаете, это же почти невозможно, – постоянно удерживать себя на одном уровне, вы, наверное, и сами знаете.– Нет, я этого не знаю. Значит, иными словами, можно подвести итог: Ла-Скала жил совершенно один в этом городе, так? А знаете ли вы кого-нибудь, кто желал бы ему смерти?– Нет. С чего бы это? Он ведь никому не мешал.– А все его родственники живут сейчас в Калифорнии, так?– Совершенно верно.– Значит, оплакивать его здесь некому, – сказал Уиллис.– Могу вам как представителю полиции сообщить еще одну неприятную новость, – ответил Пайн. – Даже если бы родственники его и жили здесь, его все равно некому было бы оплакивать.Поул Блейни, младший эксперт судебно-медицинской экспертизы, был маленьким плотным человеком с черными усами торчком и фиолетовыми глазами. Блейни был твердо убежден в том, что ему как младшему эксперту всегда подсовывали для вскрытия наиболее изуродованные трупы, поэтому он был приятно удивлен и даже обрадован, когда ему поручили вскрытие тела Эйлин Гленнон. Труп этот не был расчленен, на нем не было никаких поверхностных признаков насилия – не было ни колотых ни огнестрельных ран, ни дыры в черепе. Блейни был просто уверен, что такое тело ему – досталось явно по недосмотру его старших коллег, но, как говорится, дареному коню в зубы не смотрят. Более того, он энергично, принялся за дело, опасаясь только одного, как бы наверху не спохватились и не исправили допущенную ошибку.В дежурку детективов Восемьдесят седьмого участка он позвонил в половине второго дня во вторник, намереваясь представить полный отчет тому, кто занимается этим делом. К телефону подошел Стив Карелла. Блейни уже неоднократно имел с ним дело, и поэтому его обрадовало, что у телефона Карелла, а не кто-то другой. Карелла отлично знал, в каком – сложном положении приходится работать сотрудникам лаборатории, и вообще Карелла был человеком, с которым приятно поговорить.После обычного обмена приветствиями и стандартными любезностями, Блейни перешел к делу.– Я звоню по поводу молодой девушки, которую вы направили к нам, – сказал он. – Насколько я понимаю, тело было обнаружено в Маджесте, но это вроде бы как-то связано с тем делом, которое находится у вас на расследовании, поэтому я и попросил, чтобы заключение мое было направлено именно вам. Отпечатанный экземпляр заключения я подготовлю немного позже, а сейчас, Карелла, я звоню вам потому, что, думаю, кое-какие факты могут вам понадобиться довольно срочно.– Я очень рад, что вы позвонили, – сказал Карелла.– Тело принадлежит Эйлин Гленнон, – сказал Блейни. – Это так?– Да, так.– Я всего лишь хотел удостовериться, что мы говорим об одном и том же человеке, прежде чем я перейду к подробностям.– Да, да, естественно, – сказал Карелла. – Я понимаю.– Случай на этот раз довольно интересный, – сказал Блейни. – Никаких внешних телесных повреждений. Потеряна масса крови, но никаких ран не обнаружено. Я пришел к выводу, что смерть наступила два-три дня назад, по-видимому в ночь – на воскресенье. Кстати, где именно она была обнаружена?– В маленьком парке.– Труп был спрятан?– Нет, этого нельзя сказать. Но в этом парке обычно бывает очень мало народу.– Да, наверно, этим все и объясняется. Ну, как бы то ни было, по моим подсчетам она должна была пролежать в том месте, где ее обнаружили, примерно с ночи на воскресенье. Надеюсь, это как-то поможет вам.– Эта информация может оказаться весьма полезной, – сказал Карелла. – А какова причина смерти?– Вот тут-то и заключается самое интересное. Скажите, она жила в Маджесте?– Нет. Она жила со своей матерью. Это в Айсоле.– И тут кое-что сходится, отлично. Хотя я никак не могу понять, почему это она даже не попыталась добраться до дома. С другой стороны, учитывая все то, что было обнаружено мною, у нее наверняка появились разные симптомы, которые могли привести ее к ложным выводам. Особенно после того, что ей пришлось претерпеть.– А что же это за симптомы, Блейни?– Озноб, повышение температуры, возможно, тошнота, легкие обмороки, общая слабость, не исключены провалы сознания и бредовое состояние.– Понятно, – растерянно проговорил Карелла.– Короче говоря – сепсис, – пояснил Блейни. И сначала я даже подумал, что это и может быть причиной смерти. Но это совсем не так. Хотя, естественно, это несомненно связано с тем, что послужило причиной ее смерти.– И что же это? – теряя терпение, поинтересовался Карелла.– Кровотечение.– Но вы же сказали, что у нее не было никаких ранений.– Я говорил, что у нее не было внешних повреждений. Однако следы от повреждений с помощью тенакула подсказали мне правильный ответ.– А что такое – тенакула? – спросил Карелла.– Тенакула – это множественное число от латинского слова “тенакулюм”, – пояснил Блейни. – А теканулюм – это хирургический инструмент, представляющий собой заостренный крючок с рукояткой. Мы обычно пользуемся им для извлечения каких-то мелких частей при операциях или при вскрытиях.Карелла прекрасно помнил, что разговоры с Блейни очень редко бывали приятными. Он попытался побыстрее привести разговор к логическому завершению и получить нужные факты без разных неприятных подробностей.– Ну и прекрасно, а где у нее остались следы от этих, ну, одним словом, от этих крючков? – решил он взять быка за рога.– На шейке матки, – любезно пояснил Блейни. – У девушки этой было просто жуткое маточное кровотечение. А кроме того, я обнаружил в крови частицы...– Отчего она умерла?!– Она умерла от внутреннего кровотечения. А сепсис следует рассматривать как форму его сложения.– Ничего не понимаю. Так что же все-таки вызвало это кровотечение?– Послушайте, Карелла, я же все время пытаюсь вам объяснить это. Дело в том, что я обнаружил частицы плаценты и...– Плаценты?..– По моим подсчетам, операция была проделана в субботу, в крайнем случае – в воскресенье. Девчонка, наверное, просто бесцельно бродила, пока...– Какая операция? Скажи же наконец по-человечески, о чем это ты толкуешь, Блейни?– Аборт, естественно, – обиженно сказал Блейни. – Этой молоденькой девчонке был сделан аборт, где-то в конце прошлой недели. Вы хотите знать, что послужило причиной ее смерти? Так вот, причиной ее смерти послужил именно аборт! * * * Кто-то обязательно должен был рассказать Клингу о том, к какому выводу пришли в этот вторник все сотрудники отдела.Кто-то должен был ему сказать, но Клинг в этот день был на похоронах. Поэтому вместо того, чтобы обрушивать на парня всю эту новую информацию, плюс логические выводы, которые следовали из нее, да еще в тот момент, когда на него свалилось такое горе, было решено просто собрать пока как можно больше фактов. Общеизвестно, что в ходе расследования дел об убийстве зачастую вскрываются самые неожиданные вещи, которые в обычной обстановке никогда не были бы выставлены на всеобщее обозрение. Были также опасения, что Клинг просто откажется верить всему этому, если не собрать убедительных доказательств, которые устранили бы возможность каких-либо сомнений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19