И чем же ты его обосновываешь?
Он махнул рукой в сторону стола:
– Взгляните на нее. Она уже немного разложилась, но воняет не слишком сильно. Плесени вообще нет. Уверен, что ты видела кое-что и похуже. Да и вони, вероятно, было побольше.
Она кивнула:
– Запах – это следствие обработки. С тех пор как мы ее сюда привезли, она все время лежит под душем. Пятнадцатипроцентный раствор полиэтиленгликоля в дистиллированной воде. Я много занималась этой девушкой. Читала книги, говорила со знающими людьми. По электронной почте связалась с некоторыми английскими учеными, знающими, как обращаться с телом в таком состоянии.
– А разве мы не должны в конце концов ее похоронить? – полюбопытствовал Коста. – Ведь именно так поступают со всеми мертвыми?
На ее большом бледном лице отразилось удивление:
– Ты что, шутишь? Да разве университет такое позволит?
– А с каких это пор они ею распоряжаются? – спросил он. – Сколько бы лет ей ни было, она все равно человек. Если уголовного расследования не будет, то в чем тогда проблема? Каким это образом труп превратился в образец? Кто это решает?
– Я, – внезапно очнувшись от своих раздумий, резко сказал Фальконе.
Коста посмотрел на него с недоумением. С Фальконе происходило что-то странное. Сейчас он выглядел не таким холодным и сдержанным, как обычно, а казался необыкновенно мрачным, хотя сотрудники вообще редко видели у него какие-либо проявления человеческих эмоций. «С кем же он ездил отдыхать?» – думал Коста. Неудачный брак Фальконе распался уже много лет назад. С тех пор периодически возникали слухи о каких-то его связях, но все же это были не более чем слухи. В полицейском участке для Лео Фальконе существовала только работа. Когда же он оттуда уходил, то полностью отделял себя от сослуживцев, ни с кем не общался, ни с кем не ужинал. Возможно, инспектор, всегда такой спокойный, такой сдержанный, когда дело касалось жизни других, не слишком успешно устроил свою собственную. Вероятно, он ездил в отпуск один и, словно отшельник, сидел там на пляже и читал книгу, становясь все чернее и чернее, все несчастнее и несчастнее.
– Послушайте! – взмолилась Тереза. – Сейчас вам все станет ясно. Пара десятилетий? Что ж, неплохая догадка. Только должна тебе сказать, что ты немного ошибся. Так, на пару тысячелетий.
– Кто-то вешает нам лапшу на уши, Лео. Прошу прощения, синьор. Что это за чепуху ты городишь?
– Подождите, подождите! – погрозила она ему пальцем. – Точно сказать не могу – пока не могу, – но очень скоро, надеюсь, сумею дать тебе довольно точный ответ. Это тело все время пролежало в торфе. Едва ты опускаешь труп в такого рода болото, он сразу же консервируется. Это что-то среднее между мумификацией и дублением, причем такой процесс совершенно непредсказуем. Плюс отсутствие промышленных стоков в этой местности и бог знает что еще. Некоторые части тела у нее твердые, почти как дерево, другие участки достаточно мягкие. По некоторым причинам – которые скоро станут очевидными – я не стала делать вскрытие, так что не знаю, каково состояние внутренних органов. Но дата у меня уже есть. Торф не позволяет применить обычный радиоуглеродный метод. Не вдаваясь в технические детали, скажу только, что в воде кислота растворяется – как и все остальное, что используют для радиоуглеродного анализа. Кое-что, конечно, можно попробовать, вроде содержания холестерина, на который вымачивание практически не влияет. Однако сейчас я как раз работаю с органическим материалом, который находился у нее под ногтями. Получается что-то между пятидесятым и двухсот тридцатым годом от Рождества Христова.
Они молча смотрели на нее.
– Неужели это и вправду возможно? – спросил наконец Фальконе.
Подойдя к письменному столу, она взяла лежавший рядом с компьютером большой коричневый конверт.
– Конечно. Нового тут ничего нет. Археологи даже придумали для этого специальный термин – «торфяные тела». Они пролежали не одно столетие, но никто об этом не знал до тех пор, пока торф не стали добывать в промышленных масштабах. Район, прилегающий к Фьюмичино, слишком мал для коммерческой разработки. Имейте в виду – нынешней зимой прошло много дождей. Возможно, они смыли верхний слой земли, что и облегчило находку.
Она подала им пачку цветных фотографий. Это были трупы, коричневые трупы, скрюченные, наполовину высохшие, частично мумифицированные и очень похожие на то тело, что лежало сейчас на секционном столе.
– Вот смотрите, – указала она на первый снимок, где была изображена голова мужчины, по цвету напоминающая кожу. Черты лица сохранились почти идеально – спокойное, умиротворенное выражение, закрытые глаза, словно мужчина спал. На голове у него находилось некое подобие кожаной кепки, грубые швы все еще хранили следы стежков. – Толлунд, Дания. Найден в тысяча девятьсот пятидесятом году. Выражение лица пусть вас не обманывает. Вокруг шеи у него была обмотана веревка. За что-то его казнили. Там был хороший радиоуглеродный материал, позволивший определить дату смерти – около двух тысяч лет назад. А вот еще...
На следующем снимке тело было изображено во всю длину – мужчина, привалившийся к камню. Усох он гораздо сильнее, шея была повернута под странным углом, на голове виднелись блекло-рыжие волосы.
– Граубаль – это тоже в Дании, довольно близко от первого места. Он даже старше – третий век до нашей эры. У него перерезано горло от уха до уха. В кишечнике найдены следы ergot fungus – магического гриба. Представить, что произошло, не так уж и легко, однако прослеживается общая закономерность. Эти люди умерли насильственной смертью, возможно, это было частью какого-то ритуала. Каждый раз применялись наркотики. А вот еще...
Она подавала им снимки – один мумифицированный труп за другим, многие скрючены в той напряженной позе, которая слишком хорошо знакома любому полицейскому, видевшему последствия убийства.
– Девушка из Иде, Голландия, зарезана и задушена. Ей было лет шестнадцать. Человек из Линдоу, Англия. Избит, задушен и затем утоплен в болоте. Человек из Детгена, Германия. Избит, зарезан и обезглавлен. Женщина из Борремоза, Дания, лицо пробито, возможно, молотом или киркой. Все это люди из примитивных, языческих аграрных сообществ. Возможно, они сделали что-то неправильно. Возможно, это было жертвоприношение. Для этих племен торфяные болота нередко имели некое сверхъестественное значение. Может, их принесли в жертву богу болот или что-нибудь в этом роде – я не знаю.
Фальконе отложил снимки, которые как будто его нисколько не заинтересовали.
– Меня не волнует, что произошло в Дании пару тысяч лет тому назад. А вот что случилось здесь? Как, собственно, она умерла?
Терезе Лупо это не понравилось. «Она явно ожидала более щедрых похвал, – подумал Коста. – Тем более что их заслужила».
– Послушайте! – вспылила она. – У нас ограниченные возможности. Как сказал Ник – тело или образец? Слава Богу, я сама способна это решить. Это очень старый труп. Я не историк, а патологоанатом. Есть люди, которые могут выполнить полное вскрытие и все остальное. Так что это не наша забота.
– Как она умерла? – повторил Фальконе.
Она посмотрела на застывшее лицо. Тереза Лупо всегда испытывала к своим «клиентам» некоторую жалость. Даже если они умерли две тысячи лет назад.
– Как и все остальные. В мучениях. Ты это хотел узнать?
– Обычно это первое, что нам нужно знать, – сказал Фальконе.
– Обычно да, – согласилась она и жестом указала на труп: – А что, разве это вполне обычно?
* * *
Когда-то Эмилио Нери считал глупостью свою приверженность к этому дому на виа Джулия. Эту собственность он приобрел тридцать лет назад в счет неоплаченного долга у одного тупого банкира, который слишком любил играть. Нери, тогда еще подающий надежды капо Главарь (ит.).
одной из римских банд, с неохотой вступил во владение. Он предпочел бы отвезти этого придурка куда-нибудь за город и вырвать у него глаза, а потом закопать. Однако в те времена им командовали другие.
Прошло еще десять лет, прежде чем Нери стал полноправным доном, который непосредственно отдает приказы о казнях и отслеживает каждую сделку, проходящую через семейные бухгалтерские книги. К тому времени банкир снова вернулся к делам и никогда уже не влезал в долги – к большому разочарованию Нери.
В семидесятых виа Джулия все еще была обычной римской улицей, а не тем прибежищем богатых иностранцев и торговцев антиквариатом, в которое ей предстояло превратиться. Построенная в шестнадцатом веке архитектором Браманте для папы Юлия II, она шла параллельно реке и первоначально должна была стать парадным входом в Ватикан со стороны Кастель Сант-Анджело. В двух минутах ходьбы находился рынок Кампо деи Фьори. До Трастевере Квартал на правом берегу Тибра.
было разве что на минуту больше – достаточно перейти средневековый пешеходный Понте-Систо. Хорошими летними вечерами Нери регулярно совершал подобные прогулки, останавливаясь на середине моста, чтобы посмотреть на огромный, залитый солнцем купол собора Святого Петра. Виды его никогда особенно не интересовали, но этот почему-то очень нравился. Возможно, именно потому он и сохранил за собой этот дом, хотя теперь мог позволить себе едва ли не любую римскую недвижимость и уже приобрел дома в Нью-Йорке, Тоскане, Колумбии и два сельских поместья на своей родной Сицилии.
Прогулка до Трастевере помогала ему немного отвлечься от забот. Да и рестораны здесь были хороши, а такому искушению Нери никогда не мог противостоять. До пятидесяти лет он был относительно стройным, крупным, сильным мужчиной, который легко навязывал свою волю, а при необходимости прибегал к грубому физическому насилию. Затем пища и вино сделали свое дело. Теперь, в шестьдесят пять, он явно страдал избыточным весом. Глядя на себя в зеркало, он иногда думал, что с этим надо что-то делать. Но потом вспоминал, кто он такой, и понимал, что это не имеет значения. У него были деньги, о которых только можно мечтать. Красивая жена, которая во всем ему угождала и была достаточно умна, чтобы не замечать, когда ему требовалось немного расслабиться. Пусть он толстый. Пусть тяжело дышит и у него дурно пахнет изо рта, так что поминутно приходится жевать освежающие пастилки. Кого это заботит? Ведь он Эмилио Нери, дон, которого боятся в Риме и его окрестностях. Он влиятельный человек. На его оффшорные счета поступают средства от проституции, торговли наркотиками, отмывания денег и разного рода полулегальных занятий. Ему все равно, как он выглядит, чем от него пахнет. Это их проблемы.
Такую вот безмятежную жизнь омрачало лишь одно существо, которое иногда приводило его в раздражение. Оно жило этажом выше шестерых совершенно бесполезных слуг, нанятых просто для того, чтобы заполнять пространство и стирать пыль, пока она не успела даже осесть. Они с Аделе занимали два верхних этажа с обширной террасой, пальмами и фонтанами, а как раз под ними жил его единственный сын Мики, приехавший домой погостить. Он три года провел в Штатах, чертовски огорчая тамошних друзей Нери. Это была временная мера: Нери хотел присмотреть за мальчиком, убедиться, что тот опять не начал баловаться с наркотиками. Как только тот хоть немного успокоится, он отпустит его на волю. Найдет ему квартиру где-нибудь в городе или отправит на Сицилию, где за ним присмотрели бы родственники. Отчасти Нери делал это из чувства самосохранения – ведь Мики вырос внутри организации и мог доставить неприятности, начав трепать языком. Но и отцовскому терпению настал предел, поскольку Мики оказался настоящим придурком. Возможно, он унаследовал это от своей матери, посредственной американской актрисы, с которой Эмилио познакомился через одного жуликоватого продюсера, когда отмывал деньги через картину Феллини... Брак продлился пять лет, после чего Нери понял, что должен или развестись с этой сукой, или убить ее. Сейчас она почивала на лаврах под флоридским солнцем, всем своим обликом напоминая игуану – единственное животное, которое может сравниться с ней по части лени.
Мики никогда не хотелось жить с мамочкой, он всегда предпочитал общество отца. Уже сейчас, воображая себя доном, он не упускал случая показать свою значимость. Были у него и проблемы с женщинами – он просто не мог оставить их в покое, независимо от того, замужем они или нет. Единственное его достоинство заключалось в том, что он боготворил своего отца. Все остальные, включая Аделе, подчинялись ему из страха, Мики же охотно повиновался совсем по другим причинам. Большинство детей до семи-восьми лет идеализируют своих отцов, а потом начинается переоценка ценностей. Для Мики же время словно остановилось. Низкопоклонство было у него в крови, и Эмилио Нери почему-то находил это трогательным и совершал абсолютно безумные поступки. Например, позволял парню шляться по дому, когда ему заблагорассудится, хотя они с Аделе, которая в свои тридцать три была всего на год его старше, терпеть друг друга не могли. И долго игнорировал проблемы, возникшие, когда Мики чересчур близко познакомился с выпивкой и наркотиками, – проблемы, с которыми оказалось довольно трудно справиться.
Иногда Эмилио думал о том, кто кому потакает. С тех пор как Мики вернулся домой, он стал задумываться об этом довольно часто.
Было уже позднее утро, и с самого завтрака эти двое постоянно цапались. Аделе, все еще в розовато-лиловой шелковой пижаме, развалившись на софе, просматривала каталог какого-то дома мод. По мнению Эмилио, она выглядела просто великолепно, но он понимал, что это дело вкуса. Она то и дело отхлебывала свежевыжатый ярко-оранжевый апельсиновый сок, по цвету почти не отличавшийся от ее чрезмерно коротких волос. Слуги килограммами закупали эти фрукты на рынке, и Аделе наблюдала, как Надя, мрачная повариха, которую она лично взяла на работу, выжимает из них сок. Аделе питалась практически одним апельсиновым соком, что прямо-таки сводило Мики с ума. «Наверное, из-за этого она такая тощая», – говорил он. Подобными разговорами он постоянно изводил своего старика. «Зачем было жениться на рыжей бабе, похожей на карандаш, если ты мог заполучить едва ли не любую римскую женщину?»
– Я и сейчас могу заполучить любую римскую женщину, – сказал ему Эмилио.
– Ну да. И что же тебе мешает?
– Просто не хочу иметь то, что есть у каждого. Понял?
– Нет, я не могу этого понять.
Тогда Эмилио обнял его своей большой рукой. Мики унаследовал внешность матери – тоже был худощавым, мускулистым и симпатичным. Но Эмилио презирал сына за то, что тот одевается не по возрасту и красит свои длинные, до плеч, волосы, придавая им неестественно светлый оттенок.
– Хватит! Что вы все время грызетесь? Прекратите – по крайней мере пока я рядом.
– Извини, – почтительно ответил Мики.
Старик и сам до конца не понимал, чем привлекла его Аделе. Она была не похожа на других женщин, с которыми ему приходилось спать, – холодная, предприимчивая, целеустремленная. Несмотря на молодость, она научила его нескольким новым трюкам. Возможно, дело именно в этом, а уж никак не в личности, о которой он, в сущности, не имел представления, не считая ее безмерных потребностей в деньгах и внимании. По правде говоря, она была просто дорогой игрушкой, живым украшением его жизни.
– Итак, – по очереди оглядев обоих, сказал Нери, – что собирается сегодня делать мое семейство?
– Может, куда-нибудь поедем? – спросила она. – Где-нибудь пообедаем.
– К чему все эти хлопоты? – усмехнулся Мики. – Можно послать кого-нибудь в Кампо, чтобы купил тебе пару листьев салата. Этого хватит на неделю.
– Эй! – взревел старик. – Придержи язык! И перестань гонять слуг за разной ерундой. Я плачу им не за то, чтобы они носили тебе сигареты.
Ничего не ответив, Мики вернулся к журналу, посвященному спортивным автомобилям. Нери знал, о чем он думает: «А за что же ты тогда им платишь?» Нери не хотел, чтобы слуги жили прямо в доме, но Аделе сказала, что их положение этого требует. Он же босс, значит, у него должны быть слуги. Тем не менее это его раздражало.
Эмилио Нери вырос в традиционной римской рабочей семье, положив массу усилий на то, чтобы выбраться из трущоб Тестаччо, и присутствие всех этих миньонов его до сих пор смущало. Ну пусть там дежурит пара охранников – это не проблема. Дом существует для семьи, а не для чужаков.
– У меня дела, – сказал Эмилио. – Нужно кое с кем увидеться. Вернусь к концу дня.
– Тогда я пойду за покупками, – разочарованно протянула она.
Мики неодобрительно покачал белокурой головой – Аделе делала слишком много покупок.
– Ты!
– Я, – закрыл журнал Мики.
– Пойдешь к этому вшивому Коцци. Заберешь деньги и проверишь несколько счетов. Этот мерзавец как-то ухитряется нас обманывать. Я это точно знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Он махнул рукой в сторону стола:
– Взгляните на нее. Она уже немного разложилась, но воняет не слишком сильно. Плесени вообще нет. Уверен, что ты видела кое-что и похуже. Да и вони, вероятно, было побольше.
Она кивнула:
– Запах – это следствие обработки. С тех пор как мы ее сюда привезли, она все время лежит под душем. Пятнадцатипроцентный раствор полиэтиленгликоля в дистиллированной воде. Я много занималась этой девушкой. Читала книги, говорила со знающими людьми. По электронной почте связалась с некоторыми английскими учеными, знающими, как обращаться с телом в таком состоянии.
– А разве мы не должны в конце концов ее похоронить? – полюбопытствовал Коста. – Ведь именно так поступают со всеми мертвыми?
На ее большом бледном лице отразилось удивление:
– Ты что, шутишь? Да разве университет такое позволит?
– А с каких это пор они ею распоряжаются? – спросил он. – Сколько бы лет ей ни было, она все равно человек. Если уголовного расследования не будет, то в чем тогда проблема? Каким это образом труп превратился в образец? Кто это решает?
– Я, – внезапно очнувшись от своих раздумий, резко сказал Фальконе.
Коста посмотрел на него с недоумением. С Фальконе происходило что-то странное. Сейчас он выглядел не таким холодным и сдержанным, как обычно, а казался необыкновенно мрачным, хотя сотрудники вообще редко видели у него какие-либо проявления человеческих эмоций. «С кем же он ездил отдыхать?» – думал Коста. Неудачный брак Фальконе распался уже много лет назад. С тех пор периодически возникали слухи о каких-то его связях, но все же это были не более чем слухи. В полицейском участке для Лео Фальконе существовала только работа. Когда же он оттуда уходил, то полностью отделял себя от сослуживцев, ни с кем не общался, ни с кем не ужинал. Возможно, инспектор, всегда такой спокойный, такой сдержанный, когда дело касалось жизни других, не слишком успешно устроил свою собственную. Вероятно, он ездил в отпуск один и, словно отшельник, сидел там на пляже и читал книгу, становясь все чернее и чернее, все несчастнее и несчастнее.
– Послушайте! – взмолилась Тереза. – Сейчас вам все станет ясно. Пара десятилетий? Что ж, неплохая догадка. Только должна тебе сказать, что ты немного ошибся. Так, на пару тысячелетий.
– Кто-то вешает нам лапшу на уши, Лео. Прошу прощения, синьор. Что это за чепуху ты городишь?
– Подождите, подождите! – погрозила она ему пальцем. – Точно сказать не могу – пока не могу, – но очень скоро, надеюсь, сумею дать тебе довольно точный ответ. Это тело все время пролежало в торфе. Едва ты опускаешь труп в такого рода болото, он сразу же консервируется. Это что-то среднее между мумификацией и дублением, причем такой процесс совершенно непредсказуем. Плюс отсутствие промышленных стоков в этой местности и бог знает что еще. Некоторые части тела у нее твердые, почти как дерево, другие участки достаточно мягкие. По некоторым причинам – которые скоро станут очевидными – я не стала делать вскрытие, так что не знаю, каково состояние внутренних органов. Но дата у меня уже есть. Торф не позволяет применить обычный радиоуглеродный метод. Не вдаваясь в технические детали, скажу только, что в воде кислота растворяется – как и все остальное, что используют для радиоуглеродного анализа. Кое-что, конечно, можно попробовать, вроде содержания холестерина, на который вымачивание практически не влияет. Однако сейчас я как раз работаю с органическим материалом, который находился у нее под ногтями. Получается что-то между пятидесятым и двухсот тридцатым годом от Рождества Христова.
Они молча смотрели на нее.
– Неужели это и вправду возможно? – спросил наконец Фальконе.
Подойдя к письменному столу, она взяла лежавший рядом с компьютером большой коричневый конверт.
– Конечно. Нового тут ничего нет. Археологи даже придумали для этого специальный термин – «торфяные тела». Они пролежали не одно столетие, но никто об этом не знал до тех пор, пока торф не стали добывать в промышленных масштабах. Район, прилегающий к Фьюмичино, слишком мал для коммерческой разработки. Имейте в виду – нынешней зимой прошло много дождей. Возможно, они смыли верхний слой земли, что и облегчило находку.
Она подала им пачку цветных фотографий. Это были трупы, коричневые трупы, скрюченные, наполовину высохшие, частично мумифицированные и очень похожие на то тело, что лежало сейчас на секционном столе.
– Вот смотрите, – указала она на первый снимок, где была изображена голова мужчины, по цвету напоминающая кожу. Черты лица сохранились почти идеально – спокойное, умиротворенное выражение, закрытые глаза, словно мужчина спал. На голове у него находилось некое подобие кожаной кепки, грубые швы все еще хранили следы стежков. – Толлунд, Дания. Найден в тысяча девятьсот пятидесятом году. Выражение лица пусть вас не обманывает. Вокруг шеи у него была обмотана веревка. За что-то его казнили. Там был хороший радиоуглеродный материал, позволивший определить дату смерти – около двух тысяч лет назад. А вот еще...
На следующем снимке тело было изображено во всю длину – мужчина, привалившийся к камню. Усох он гораздо сильнее, шея была повернута под странным углом, на голове виднелись блекло-рыжие волосы.
– Граубаль – это тоже в Дании, довольно близко от первого места. Он даже старше – третий век до нашей эры. У него перерезано горло от уха до уха. В кишечнике найдены следы ergot fungus – магического гриба. Представить, что произошло, не так уж и легко, однако прослеживается общая закономерность. Эти люди умерли насильственной смертью, возможно, это было частью какого-то ритуала. Каждый раз применялись наркотики. А вот еще...
Она подавала им снимки – один мумифицированный труп за другим, многие скрючены в той напряженной позе, которая слишком хорошо знакома любому полицейскому, видевшему последствия убийства.
– Девушка из Иде, Голландия, зарезана и задушена. Ей было лет шестнадцать. Человек из Линдоу, Англия. Избит, задушен и затем утоплен в болоте. Человек из Детгена, Германия. Избит, зарезан и обезглавлен. Женщина из Борремоза, Дания, лицо пробито, возможно, молотом или киркой. Все это люди из примитивных, языческих аграрных сообществ. Возможно, они сделали что-то неправильно. Возможно, это было жертвоприношение. Для этих племен торфяные болота нередко имели некое сверхъестественное значение. Может, их принесли в жертву богу болот или что-нибудь в этом роде – я не знаю.
Фальконе отложил снимки, которые как будто его нисколько не заинтересовали.
– Меня не волнует, что произошло в Дании пару тысяч лет тому назад. А вот что случилось здесь? Как, собственно, она умерла?
Терезе Лупо это не понравилось. «Она явно ожидала более щедрых похвал, – подумал Коста. – Тем более что их заслужила».
– Послушайте! – вспылила она. – У нас ограниченные возможности. Как сказал Ник – тело или образец? Слава Богу, я сама способна это решить. Это очень старый труп. Я не историк, а патологоанатом. Есть люди, которые могут выполнить полное вскрытие и все остальное. Так что это не наша забота.
– Как она умерла? – повторил Фальконе.
Она посмотрела на застывшее лицо. Тереза Лупо всегда испытывала к своим «клиентам» некоторую жалость. Даже если они умерли две тысячи лет назад.
– Как и все остальные. В мучениях. Ты это хотел узнать?
– Обычно это первое, что нам нужно знать, – сказал Фальконе.
– Обычно да, – согласилась она и жестом указала на труп: – А что, разве это вполне обычно?
* * *
Когда-то Эмилио Нери считал глупостью свою приверженность к этому дому на виа Джулия. Эту собственность он приобрел тридцать лет назад в счет неоплаченного долга у одного тупого банкира, который слишком любил играть. Нери, тогда еще подающий надежды капо Главарь (ит.).
одной из римских банд, с неохотой вступил во владение. Он предпочел бы отвезти этого придурка куда-нибудь за город и вырвать у него глаза, а потом закопать. Однако в те времена им командовали другие.
Прошло еще десять лет, прежде чем Нери стал полноправным доном, который непосредственно отдает приказы о казнях и отслеживает каждую сделку, проходящую через семейные бухгалтерские книги. К тому времени банкир снова вернулся к делам и никогда уже не влезал в долги – к большому разочарованию Нери.
В семидесятых виа Джулия все еще была обычной римской улицей, а не тем прибежищем богатых иностранцев и торговцев антиквариатом, в которое ей предстояло превратиться. Построенная в шестнадцатом веке архитектором Браманте для папы Юлия II, она шла параллельно реке и первоначально должна была стать парадным входом в Ватикан со стороны Кастель Сант-Анджело. В двух минутах ходьбы находился рынок Кампо деи Фьори. До Трастевере Квартал на правом берегу Тибра.
было разве что на минуту больше – достаточно перейти средневековый пешеходный Понте-Систо. Хорошими летними вечерами Нери регулярно совершал подобные прогулки, останавливаясь на середине моста, чтобы посмотреть на огромный, залитый солнцем купол собора Святого Петра. Виды его никогда особенно не интересовали, но этот почему-то очень нравился. Возможно, именно потому он и сохранил за собой этот дом, хотя теперь мог позволить себе едва ли не любую римскую недвижимость и уже приобрел дома в Нью-Йорке, Тоскане, Колумбии и два сельских поместья на своей родной Сицилии.
Прогулка до Трастевере помогала ему немного отвлечься от забот. Да и рестораны здесь были хороши, а такому искушению Нери никогда не мог противостоять. До пятидесяти лет он был относительно стройным, крупным, сильным мужчиной, который легко навязывал свою волю, а при необходимости прибегал к грубому физическому насилию. Затем пища и вино сделали свое дело. Теперь, в шестьдесят пять, он явно страдал избыточным весом. Глядя на себя в зеркало, он иногда думал, что с этим надо что-то делать. Но потом вспоминал, кто он такой, и понимал, что это не имеет значения. У него были деньги, о которых только можно мечтать. Красивая жена, которая во всем ему угождала и была достаточно умна, чтобы не замечать, когда ему требовалось немного расслабиться. Пусть он толстый. Пусть тяжело дышит и у него дурно пахнет изо рта, так что поминутно приходится жевать освежающие пастилки. Кого это заботит? Ведь он Эмилио Нери, дон, которого боятся в Риме и его окрестностях. Он влиятельный человек. На его оффшорные счета поступают средства от проституции, торговли наркотиками, отмывания денег и разного рода полулегальных занятий. Ему все равно, как он выглядит, чем от него пахнет. Это их проблемы.
Такую вот безмятежную жизнь омрачало лишь одно существо, которое иногда приводило его в раздражение. Оно жило этажом выше шестерых совершенно бесполезных слуг, нанятых просто для того, чтобы заполнять пространство и стирать пыль, пока она не успела даже осесть. Они с Аделе занимали два верхних этажа с обширной террасой, пальмами и фонтанами, а как раз под ними жил его единственный сын Мики, приехавший домой погостить. Он три года провел в Штатах, чертовски огорчая тамошних друзей Нери. Это была временная мера: Нери хотел присмотреть за мальчиком, убедиться, что тот опять не начал баловаться с наркотиками. Как только тот хоть немного успокоится, он отпустит его на волю. Найдет ему квартиру где-нибудь в городе или отправит на Сицилию, где за ним присмотрели бы родственники. Отчасти Нери делал это из чувства самосохранения – ведь Мики вырос внутри организации и мог доставить неприятности, начав трепать языком. Но и отцовскому терпению настал предел, поскольку Мики оказался настоящим придурком. Возможно, он унаследовал это от своей матери, посредственной американской актрисы, с которой Эмилио познакомился через одного жуликоватого продюсера, когда отмывал деньги через картину Феллини... Брак продлился пять лет, после чего Нери понял, что должен или развестись с этой сукой, или убить ее. Сейчас она почивала на лаврах под флоридским солнцем, всем своим обликом напоминая игуану – единственное животное, которое может сравниться с ней по части лени.
Мики никогда не хотелось жить с мамочкой, он всегда предпочитал общество отца. Уже сейчас, воображая себя доном, он не упускал случая показать свою значимость. Были у него и проблемы с женщинами – он просто не мог оставить их в покое, независимо от того, замужем они или нет. Единственное его достоинство заключалось в том, что он боготворил своего отца. Все остальные, включая Аделе, подчинялись ему из страха, Мики же охотно повиновался совсем по другим причинам. Большинство детей до семи-восьми лет идеализируют своих отцов, а потом начинается переоценка ценностей. Для Мики же время словно остановилось. Низкопоклонство было у него в крови, и Эмилио Нери почему-то находил это трогательным и совершал абсолютно безумные поступки. Например, позволял парню шляться по дому, когда ему заблагорассудится, хотя они с Аделе, которая в свои тридцать три была всего на год его старше, терпеть друг друга не могли. И долго игнорировал проблемы, возникшие, когда Мики чересчур близко познакомился с выпивкой и наркотиками, – проблемы, с которыми оказалось довольно трудно справиться.
Иногда Эмилио думал о том, кто кому потакает. С тех пор как Мики вернулся домой, он стал задумываться об этом довольно часто.
Было уже позднее утро, и с самого завтрака эти двое постоянно цапались. Аделе, все еще в розовато-лиловой шелковой пижаме, развалившись на софе, просматривала каталог какого-то дома мод. По мнению Эмилио, она выглядела просто великолепно, но он понимал, что это дело вкуса. Она то и дело отхлебывала свежевыжатый ярко-оранжевый апельсиновый сок, по цвету почти не отличавшийся от ее чрезмерно коротких волос. Слуги килограммами закупали эти фрукты на рынке, и Аделе наблюдала, как Надя, мрачная повариха, которую она лично взяла на работу, выжимает из них сок. Аделе питалась практически одним апельсиновым соком, что прямо-таки сводило Мики с ума. «Наверное, из-за этого она такая тощая», – говорил он. Подобными разговорами он постоянно изводил своего старика. «Зачем было жениться на рыжей бабе, похожей на карандаш, если ты мог заполучить едва ли не любую римскую женщину?»
– Я и сейчас могу заполучить любую римскую женщину, – сказал ему Эмилио.
– Ну да. И что же тебе мешает?
– Просто не хочу иметь то, что есть у каждого. Понял?
– Нет, я не могу этого понять.
Тогда Эмилио обнял его своей большой рукой. Мики унаследовал внешность матери – тоже был худощавым, мускулистым и симпатичным. Но Эмилио презирал сына за то, что тот одевается не по возрасту и красит свои длинные, до плеч, волосы, придавая им неестественно светлый оттенок.
– Хватит! Что вы все время грызетесь? Прекратите – по крайней мере пока я рядом.
– Извини, – почтительно ответил Мики.
Старик и сам до конца не понимал, чем привлекла его Аделе. Она была не похожа на других женщин, с которыми ему приходилось спать, – холодная, предприимчивая, целеустремленная. Несмотря на молодость, она научила его нескольким новым трюкам. Возможно, дело именно в этом, а уж никак не в личности, о которой он, в сущности, не имел представления, не считая ее безмерных потребностей в деньгах и внимании. По правде говоря, она была просто дорогой игрушкой, живым украшением его жизни.
– Итак, – по очереди оглядев обоих, сказал Нери, – что собирается сегодня делать мое семейство?
– Может, куда-нибудь поедем? – спросила она. – Где-нибудь пообедаем.
– К чему все эти хлопоты? – усмехнулся Мики. – Можно послать кого-нибудь в Кампо, чтобы купил тебе пару листьев салата. Этого хватит на неделю.
– Эй! – взревел старик. – Придержи язык! И перестань гонять слуг за разной ерундой. Я плачу им не за то, чтобы они носили тебе сигареты.
Ничего не ответив, Мики вернулся к журналу, посвященному спортивным автомобилям. Нери знал, о чем он думает: «А за что же ты тогда им платишь?» Нери не хотел, чтобы слуги жили прямо в доме, но Аделе сказала, что их положение этого требует. Он же босс, значит, у него должны быть слуги. Тем не менее это его раздражало.
Эмилио Нери вырос в традиционной римской рабочей семье, положив массу усилий на то, чтобы выбраться из трущоб Тестаччо, и присутствие всех этих миньонов его до сих пор смущало. Ну пусть там дежурит пара охранников – это не проблема. Дом существует для семьи, а не для чужаков.
– У меня дела, – сказал Эмилио. – Нужно кое с кем увидеться. Вернусь к концу дня.
– Тогда я пойду за покупками, – разочарованно протянула она.
Мики неодобрительно покачал белокурой головой – Аделе делала слишком много покупок.
– Ты!
– Я, – закрыл журнал Мики.
– Пойдешь к этому вшивому Коцци. Заберешь деньги и проверишь несколько счетов. Этот мерзавец как-то ухитряется нас обманывать. Я это точно знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41