Я его отсюда по утрам выгребаю - о-го-го!
- Кал, - оживленно объяснил я, - проходит через влагалище. Так всегда бывает в подобных случаях.
- И все эти годы проходил?
- Ну да. Принесите фонарик, и я вам покажу. Братья посмотрели друг на друга.
- Чего там! Мы вам верим.
Было совершенно ясно, что они. ни на секунду мне не поверили.
Я пустился в дальнейшие объяснения, но поймал себя на том, что начинаю бессвязно бормотать, и умолк. Да и вообще, ощупав брюхо свиньи, я обнаружил, что ее вымя просто обжигает руку и кажется бугристым.
- В любом случае температуру ей мерить не нужно, у нее мастит. Вымя очень горячее и опухшее. Я сделаю инъекцию антибиотика, и, думаю, все будет хорошо. - Я пытался говорить деловито и уверенно, однако это не помогало.
- Так, значит, температуру ей мерить вы не будете? - снова подал голос Джош.
- Совершенно верно. Все ясно и так.
- Ага, все ясно и так, - повторил он, и оба кивнули. - Вы не беспокойтесь, мистер Хэрриот. Не нужно, так не нужно.
У меня мороз прошел по коже. Они стараются не перечить мне! Бр-р!
Я привычно сделал свинье инъекцию, торопливо вымыл руки и отказался от чая.
Когда я выезжал со двора, Себ и Джош, стоя рядом на булыжнике, подняли руки в торжественном прощании, а в окне кухни я увидел их жен. Прочесть их мысли не составляло труда.
Бедняга Хэрриот! И ведь неплохой человек. Больно смотреть, как он потихонечку свихивается.
28

Водя стетоскопом по ребрам старого пса, я взвешивал, долго ли еще он протянет.
- С сердцем у Дона не лучше, - сказал я старенькому мистеру Чандлеру, который сидел сгорбившись в кресле у очага.
Я старался говорить бодрее. Сердце работало заметно хуже. Собственно говоря, казалось, что я никогда еще не выслушивал такого скверного сердца. Какие там шумы! Мешанина всплесков и хлюпанья: я только диву давался, каким образом животворная кровь еще циркулирует по телу дряхлой собаки.
Дону, косматому нечистопородному колли, было четырнадцать лет, и к сердечной слабости добавлялся неизбежный хронический бронхит, внося свою лепту бульканья и хрипов в симфонию, оглашавшую его грудь.
- Может, и так. - Мистер Чандлер наклонился вперед. - А в остальном-то он еще ничего. Ест даже очень хорошо.
Я кивнул.
- Да, удовольствие он от жизни получает, это несомненно. - Я потрепал старого пса по голове, и его хвост энергично застучал по коврику у очага, служившему ему подстилкой. - Боли он не испытывает и радуется, чему может.
- Если бы не чертов кашель,- проворчал его хозяин. - Покоя ему не дает. А сегодня совсем разыгрался, вот я вас и вызвал.
- Ну совсем кашель не пройдет, но помочь, когда очень скверно становится, все-таки можно. Сейчас сделаю укол и оставлю таблетки.
После инъекции я отсчитал запас моих верных окцитетрациклиновых таблеток.
- Спасибо, мистер Хэрриот. - Старик взял пакетик и положил его на полку. - А вообще-то он как?
- Трудно сказать, мистер Чандлер. - Я замялся. - Я видел много собак с больным сердцем, которые жили годы и годы, а с другой стороны... Ждать можно всего. В любую минуту.
- Ну да... понимаю, понимаю. Будем надеяться на лучшее. Только старому-то вдовцу вроде меня немножко тоскливо становится. - Он поскреб в затылке и виновато улыбнулся. - Ночь сегодня скверная выдалась. С телевизором повеселей было, да он не работает. - Старик кивнул на темный экран в углу. - За чаем совсем разладился. Я чертовы ручки крутил и так и эдак, и все без толку. Вы в этих штуках понимаете?
- Боюсь, что нет, мистер Чандлер. Я телевизор купил совсем недавно. В начале пятидесятых телевизор был еще новым чудом, а для тупиц в технике вроде меня - непостижимым чудом. Тем не менее я подошел к нему и включил, а затем принялся вертеть ручки, нажимать на кнопки, подтягивать проволочки, щелкать выключателями. Внезапно старик у меня за спиной вскрикнул:
- Э-эй! Есть оно! Есть изображение.
Я растерянно уставился на экран, где по техасской равнине несся галопом отряд шерифа. Чем-то я пронял таинственный ящик.
- Колдун вы, мистер Хэрриот! - Лицо старичка просияло. - Сразу мне веселее стало.
Я испытал непривычное горделивое торжество.
- Ну очень рад, что сумел помочь! - Однако, взглянув на собаку, прильнувшую к коврику, я перестал радоваться.
- Если ему станет хуже, позвоните, - сказал я и вышел из домика со скверным предчувствием, что скоро услышу от мистера Чандлера печальное известие. И что-то для меня кончится. Я ведь успел привязаться к старому Дону, одному из самых покладистых пациентов, усердному хвостовилялыцику, которого лечил много лет.
Ждать пришлось недолго. В семь часов вечера три дня спустя зазвонил телефон.
- Чандлер говорит, мистер Хэрриот.
Голос был расстроенный, и я приготовился к худшему.
- Не хочется мне вас беспокоить, мистер Хэрриот, но, может, вы ко мне заглянули бы?
- Ну конечно, мистер Чандлер. Сию же минуту. Я понимаю, как вам тяжело.
- Да уж, худо, дальше некуда. Но я знаю, вы его подправите.
Мне вспомнилась какофония, звучавшая в стетоскопе, и я почувствовал, что обязан сказать правду.
- Мистер Чандлер, четырнадцать лет - срок долгий. Все изнашивается.
- Четырнадцать? Так ему, чертову сыну, и двух нет!
- ДВУХ?! - Неужели у старика в голове помутилось? - Дону еще и двух нет?
- Дону? Да причем тут Дон? Ему от таблеток очень даже полегчало. А вот телевизор этот треклятый опять не работает, хоть ты что! Может, заглянете починить его, а?
29

Фермер Уайтхед с сомнением потер подбородок.
- Что-то я в нем не разберусь, - сказал он. - Вроде бы на работника с фермы не очень похож, да и сам говорит, что был школьным учителем, но видно, что в уходе за скотиной разбирается. Ну я его пока на пробу беру. Привередничать-то мне особо не приходится: найти, кто согласится жить в таком глухом месте, не очень-то легко. Так вы мне скажите, как он вам покажется.
- Обязательно. - Я кивнул. - А он женат?
- Что есть, то есть! - Фермер ухмыльнулся. - И жена, и детей семеро!
- Семеро? Да, семья не маленькая.
- Верно. Я и взял-то его отчасти из-за этого. Ему негде жить, а у нас тут есть хороший дом. Просторный. Он совсем вроде в отчаяние пришел, ну и мне его жалко стало. - Мистер Уайтхед помолчал и задумчиво посмотрел через двор. - Какой-то он из ряда вон выходящий...
Я направился к двери, а фермер сказал мне вслед:
- И зовут его Бэзил Куртенс. Имечко тоже не из обычных, верно? В коровнике я с интересом оглядел Бэзила. Лет тридцать пять, решил я. Очень худощавый, смуглый - ну просто испанец. Меня ой приветствовал широкой улыбкой.
- Здрасьте! Ох, ну и холодрыга же нынче! На лугу того и гляди легкие отморозишь.
- Вы правы, - ответил я. - Подморозило сильно. - И снова всмотрелся в него. Говорил он совсем не как школьный учитель. Но в нем чувствовалась бодрая лихость, темные глаза дружески поблескивали - он мне понравился.
Корова, к которой меня вызвали, прихрамывала на левую заднюю ногу, и, когда я нагнулся и сунул палец в межкопытную щель, она предостерегающе меня лягнула.
- Пожалуйста, подержите ее за голову, - сказал я.
Бэзил изящно наклонил собственную голову в легком поклоне и вошел в стойло. Но он не ухватил корову за рог и не сунул пальцы ей в ноздри, как делается обычно, а обнял ее за шею и прижал голову к груди. Ничего подобного я еще ни разу не видел, но цель, казалось, была достигнута: корова спокойно позволила мне поднять ее ногу. Постукивая по подошве ручкой копытного ножа, я скоро нашел болезненный участок.
- Небольшой абсцесс, - сказал я. - Придется его вскрыть. Удобнее всего будет задрать ей ногу, перекинув веревку вон через ту балку. Вы не принесете веревку?
Вновь легкий наклон головы, изящный поклон, и он пошел по проходу широкими грациозными шагами. Вернувшись, он красиво протянул мне веревку, наклоняясь от бедра, точно портной, демонстрирующий свое изделие.
Я затянул веревку вокруг копыта, перебросил другой конец через балку, Бэзил бодро потянул за нее, и я начал строгать рог.
- Я слышал, вы преподавали в школе? - спросил я, скобля копыто.
- Ага, было такое. И не один год, можете поверить.
- Вот как. А какие предметы вы преподавали?
- То и это, это и то. Я за что ни возьмусь, сделаю, знаете ли.
- Так-так. А где вы преподавали, в какой школе?
- Там и тут, тут и там. На одном месте не засиживаюсь. - Бэзил покачал головой и улыбнулся, словно слова эти вызвали приятные воспоминания.
Он продолжал болтать, пока я работал, и, ничего конкретного не сказав, дал понять, что преподавал и в университетах.
- Читали лекции?
- Во-во! Читал.
Меня обволакивало странное ощущение нереальности, но я все-таки спросил:
- А в каких университетах?
- Ну-у... там и тут, тут и там.
Разговор оборвался, когда из-под ножа брызнул гной - счастливое завершение моих трудов.
- Ну вот, - сказал я. - Теперь все в порядке. Я сделаю ей укол, и дня через два она будет совсем здорова. Но мне нужна вода, чтобы вымыть руки.
Бэзил сделал широкий жест.
- Так идемте в дом. Вымоетесь как следует.
Я пошел за ним к коттеджу, примыкавшему к службам, он распахнул дверь и церемонно проводил меня внутрь.
У стены большой кухни стоял длинный стол, за которым все семейство вкушало субботний обед. Миссис Куртенс, толстая улыбчивая блондинка, приглядывала за оравой пышущих здоровьем детей, которые усердно трудились над полными тарелками. В центре пола восседал на горшке крепкий малыш и тужился под взрывчатые звуки, сопровождавшие его усилия.
Бэзил обвел рукой эту домашнюю сцену.
- Моя жена и детки, мистер Хэрриот, и все мы очень рады с вами познакомиться.
Он не преувеличивал. Дети расплылись в улыбках и принялись весело кивать под горделивым взглядом отца. Поистине счастливый семейный очаг!
Бэзил подвел меня к раковине, загроможденной до края немытой посудой, которая явно накопилась со вчерашнего дня. Подсунуть руки под кран удалось только после того, как Бэзил освободил для меня небольшое пространство, сдвинув в сторону грязные сковородки и изящными движениями выбрав из мыльницы кусочки застывшего сала и колбасные шкурки.
Пока я мыл руки, малыш решил покинуть свой трон. Бэзил подошел, поднял горшок и с удовлетворением изучил его содержимое. Затем направился к угольной печке у стены, приподнял крышку и опрокинул горшок внутрь. Каждое движение было верхом грациозности.
Миссис Куртенс приподнялась на стуле.
- Выпьете чашечку чая, мистер Хэрриот?
- Нет... э... благодарю вас, но меня ждут еще в двух местах, и я тороплюсь. Благодарю вас еще раз и был очень рад с вами познакомиться.
В следующие месяцы мне пришлось побывать на этой ферме несколько раз; Бэзил, казалось, неплохо справлялся со своей работой. Но я не мог не обратить внимание на то, что он все делал не так, как остальные знакомые мне скотники. С животными он обращался крайне своеобразно, да и все его поведение было более чем странным. Например, однажды он, чтобы надеть намордник на телку, повис на балке, зацепившись за нее ногами. Казалось, он кое-что знает об уходе за животными, но опыта не имеет никакого.
Пока я работал, Бэзил болтал без умолку, все время туманно упоминая эпизоды своего удивительно разнообразного прошлого. Обрывочные намеки на его причастность к театру, архитектуре и другим творческим профессиям следовали один за другим. Так, он как будто одно время преподавал бальные танцы. Но все попытки установить что-нибудь поточнее наталкивались на неизменные "там и тут, тут и там".
Несколько раз я видел Бэзила в Дарроуби. Любителем спиртного он не был, но ему нравилось провести субботний вечер в трактирчике. И когда я впервые столкнулся с ним в этой обстановке, меня вновь поразило его своеобразие. Он сидел за большим столом в окружении ухмыляющихся работников, утоляющих жажду из пинтовых кружек, но пива не пил. Откинувшись на спинку стула, вытянув ноги, он сжимал в руке рюмку с красным вином. Ножка ее виднелась ниже его пальцев. Мне доводилось видеть в кино, как иностранные аристократы и тому подобные персоны держали рюмки таким манером - но не в йоркширских питейных заведениях.
Как всегда, Бэзил являл собой картину элегантности и изящества. Непринужденно развалившись на стуле, он держал речь перед завороженными слушателями, иногда небрежно помахивал рукой для пущей убедительности, иногда отхлебывал глоточек вина. И работники с окрестных ферм слушали его с явным восторгом. Взрывы смеха, радостные кивки, изумленные возгласы неопровержимо свидетельствовали, как их увлекает красноречие Бэзила.
Вскоре он стал местной знаменитостью, и, насколько я понял, особенно простодушную аудиторию интриговали смутные намеки на его университетскую деятельность, хотя тайна окутывала и все остальное с ним связанное. Он получил прозвище "профессор Бэз", и во всех окрестностях Дарроуби его знали только как "профессора". Неизменные "тут и там" исчерпывали все сведения, которых удалось от него добиться, и каких только теорий о нем не сочиняли! Однако одно было несомненно: он пользовался всеобщей симпатией.
В марте мне пришлось часто видеться с Бэзилом. В эту пору животные особенно склонны к разным заболеваниям. Долгое зимнее заключение в четырех стенах снижает сопротивляемость организма. Особенно уязвимы в это время телята, и питомцы Бэзила стали жертвой диареи - извечной страшной угрозы животноводческих хозяйств, дающей очень высокий процент смертности. А причиной может послужить любой просчет с кормами или неблагоприятные изменения в окружающей обстановке.
К счастью, современные достижения науки снабдили ветеринаров очень действенными средствами против диареи, а в то время я получал отличные результаты, применяя гранулированную смесь антибиотиков и сульфамидных препаратов. Однако с этими телятами дело шло плохо.
В длинном ряду стойл маялись шестнадцать моих пациентов, и я глядел на них со все возрастающим отчаянием. Они стояли несчастные, поникшие, по хвостам у многих стекала беловатая жижа экскрементов, а двое-трое неподвижно лежали на соломе.
- Бэзил, - сказал я, - а вы уверены, что не напутали с дозировкой?
- Да нет, мистер Хэрриот, даю точно, как вы велели.
- Напоследок вечером и сразу утром? Это очень важно.
- Так и даю. Об этом можете не беспокоиться. Я засунул руки поглубже в карманы.
- Ничего не понимаю. Они не поддаются. А дальше - пневмония. Очень они мне не нравятся.
Я сделал витаминные инъекции, чтобы лекарства лучше подействовали, и уехал полный дурных предчувствий, что вот-вот случится что-то очень скверное.
День выдался на редкость холодный, и задувал пронзительный ветер, обычно предвещающий снег. А потому я не удивился, когда часов в восемь вечера в воздухе закружили белые хлопья и вскоре землю одел снежный покров. Но длился снегопад недолго, и я обрадовался - добираться через сугробы до ферм высоко в холмах бывало трудной, а иногда и неразрешимой задачей. Самым нужным инструментом тогда становилась лопата.
В семь утра мне позвонили - тяжелый отел на маленькой ферме у самой вершины холма. И я с облегчением убедился, что за ночь снега не прибавилось. В девять я уже возвращался, полный радости, которую испытываю всегда, когда удается спасти теленка, и безмятежно любовался окружающей красотой. Вершины всегда красивы, но снег приносит особое волшебство - белый покой и тишину.
Разглядывая небольшие сугробы, которые ветер прихотливо намел по обочинам, я увидел ворота фермы мистера Уайтхеда и, подумав, что надо бы проведать телят, свернул туда.
Во дворе не было видно ни души, и я сразу заметил, что белое пространство между крыльцом Бэзила и телятником не пятнает ни единый след.
Я постучал. Мне открыл Бэзил, как всегда бодрый и энергичный.
- Входите, входите, мистер Хэрриот! Какое утречко, а? Хозяйка наверху постели стелит. Я ее сейчас кликну, она вас чайком угостит.
- Нет, спасибо, - ответил я. - Мне только на телят взглянуть. Как они сегодня?
- Да так же.
- Гранулы вы им дали?
- А как же! Перед завтраком и дал. Я поманил его к окну кухни.
- Подите-ка сюда, Бэзил.
Мы вместе посмотрели в окно, и он внезапно замер, созерцая девственно белый снежный ковер.
- Вы ведь туда даже не заходили, верно? - сказал я. - И вчера вечером тоже. Снег кончил идти в начале десятого, а лекарство вы должны были им дать на ночь.
Он ничего не ответил и только медленно повернулся ко мне. С его лица словно сорвали маску - бодрая улыбка исчезла, оно казалось до ужаса беззащитным. Он бросил на меня затравленный взгляд.
Преображение это было столь трагичным, что мой гнев испарился. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, а потом я медленно сказал:
- Послушайте, Бэзил, вашему хозяину я про это не скажу, но вы очень меня подвели. Вы обещаете, что теперь будете делать все как надо?
Он безмолвно кивнул.
- Хорошо, - сказал я. - А теперь пойдемте к телятам.
Он сел и начал натягивать резиновые сапоги, но тут же посмотрел на меня измученными глазами.
- Мистер Хэрриот, я ведь ничего плохого не хотел. И телятам тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37