Воды у них было совершенно достаточно, в их горе существовал источник. У них были козы, овощи и финики. Однако им приходилось ездить в Таннут за зерном, за патронами и посудой. Они выменивали там все, в чем нуждались, на верблюдов, козьи шнуры и ткани, вышитые их женщинами.
Несколько дней мы прожили у этого гостеприимного народа. Это был прекрасный отдых, совершенно необходимый в нашей дикой пустынной жизни. Мы отплатили им за гостеприимство, предложив сопровождать их караван, который в ближайшее время должен был выйти на восток.
Вероятно, эти добрые люди очень удивлялись нашему поведению, потому что, хотя мы и соблюдали все правила благочестия, мы в часы молитвы никогда не молились вместе с ними и во время ночных бесед у костра шейха никогда не говорили на религиозные темы. Мы не хотели рисковать и потому удовлетворялись лишь краткими и благочестивыми ремарками. На всякий случай мы намекнули нашим хозяевам, что наша вера была несравненно выше и чище их и что, не желая оскорблять их чувства, мы предпочитали о ней не говорить…
Дигби был великолепен. Он рассказывал им о Мекке и Медине, о Багдаде, Константинополе, Каире, Феце и Тимбукту. Его рассказы были настолько увлекательны, что слушателям не оставалось времени для вопросов. Хэнк и Бедди были не менее великолепны. Они молчали, как будто с детства ничем иным не занимались. Тем не менее мы были очень счастливы, когда смогли, наконец, уехать, так как временами наше положение становилось рискованным.
Мы спустились из этого необычайного и, по-видимому, совершенно не известного европейцам доисторического города и поехали в лучших условиях, чем были когда-либо. Мы шли с крупным и дружественным караваном и шли в том направлении, которое было для нас выгодно. Мы двигались на Аир, а там должны были попасть на караванную дорогу, в изобилии снабженную колодцами. На этой дороге было больше опасностей встретить французов или туарегов, зато главная опасность - опасность гибели в пустыне, становилась меньше. Мы надеялись идти параллельно с дорогой и время от времени заходить в оазисы.
Мы с искренним сожалением распрощались с нашими хозяевами на последнем оазисе нашего общего пути и пошли на Нигерию. В течение месяца мы великолепно продвигались вперед, пока внезапно не были захвачены бандитом и негодяем - султаном Агадеса в четырехстах милях от границы Нигерии.
Наше посещение Агадеса было значительно менее приятным, нежели посещение горного города. В Агадесе мы все время были на краю гибели. Султан Тегама совершенно не был похож на старого шейха, и ему мы казались очень подозрительными. Жители этого города были самыми отчаянными разбойниками, и султан был худшим из разбойников города. Впоследствии я с удовольствием узнал, что он был убит французами.
Агадес был очень старинным городом, выстроенным из глины и наполовину засыпанным песком. В нем была мечеть с башней, напоминающей церковную колокольню, и двухэтажный дворец султана, выстроенный из обожженной глины и окруженный высокой глиняной стеной невероятной толщины, с воротами, напоминающими короткий туннель. Сквозь этот туннель и тяжелые ворота из пальмовых бревен нас провели на двор, засыпанный песком. По одну сторону двора стояла мечеть, а по другую - дворец. Двор был полон верблюдов, коз, кур и людей в самых невероятных лохмотьях.
Нас провели во дворец через второй туннель, и мы оказались в огромной комнате без окон, с глиняным полом и таким же потолком. Здесь мы ожидали с нашим эскортом, пока не пришло распоряжение привести нас в тронный зал султана Агадеса. Этот зал оказался таким же глиняным, с высокими сводами и второй дверью, почему-то возвышавшейся на десять футов над уровнем пола и соединенной с ним широкой лестницей. Посередине противоположной стены стоял трон, он тоже был сделан из глины. На нем полулежал султан Тегама. Он был одет в грязный белый халат, и лицо его выражало свирепость, жадность и все другие качества, неизбежные для вождя разбойников. Вокруг него стояли шейхи, солдаты, визиры и еще какие-то люди, которые показались мне палачами.
Султан взглянул на нас, и взгляд его мне не понравился. Я невольно вспомнил все способы казни, применяемые этими джентльменами. Кол, пожалуй, был самым приятным.
Дигби взял быка за рога. Он любезно приветствовал Тегаму, высказал надежду, что он хорошо себя чувствует, и заявил, что будет иметь с ним серьезный разговор, после того как определит политическую конъюнктуру кое-где на юге, в районе Дамергу и Дамергрим. Дигби держал себя так, как будто он был почетным гостем.
Любезный Тегама продолжал нас разглядывать.
- А кто ты, собственно говоря, болтающий об Эль-Сенуси? - спросил он презрительно.
- Это ты узнаешь в свое время, - ответил Дигби. - То, что я сказал шейху, с которым мы, так сказать, встретились в оазисе Багезан, несущественно. Я рассказал ему то, что следовало, Я пришел от тех, дела которых не нуждаются в том, чтобы о них кричали в каждом дуаре и болтали с первым встречным.
- Отнюдь нет! - воскликнул я.
- Значит, ты тоже можешь говорить, - усмехнулся Тегама, слышавший, что среди нас были немые.
- Аллах разрешает мне говорить, - благочестивым тоном ответил я. - Наш господин, который держит в своих руках север, не любит, чтобы его посланцы зря болтали и еще меньше любит, чтобы их задерживали. (Пусть он подумает, что мы пришли от самого султана Марокко).
- Что же везут его посланцы? - спросил Тегама более учтивым голосом.
- Об этом ты узнаешь в свое время, - ответил Дигби. - Султану Агадеса все будет сообщено тогда, когда султан будет нужен нашему господину…
Такими речами мы в достаточной степени мистифицировали нашего дорогого хозяина и уговорили его подождать и увидеть.
Он подождал, но не увидел, потому что мы убежали. Нас спас непреодолимый интерес Бедди к «женскому персоналу». Его любовь была не только слепа, но и нема, и все же она победила. Мы бежали на прекрасных верблюдах, но, к сожалению, без винтовок и вообще безо всякого оружия. Мне очень хотелось бы рассказать историю этого бегства, потому что она была очень романтической, с эффектными и театральными моментами. Но, к сожалению, мне некогда распространяться о ней и о многом другом, что мы видела в Агадесе. Это был ужасный город.
Говорят, что в тысяча девятьсот четвертом году в нем была французская миссия, но город этот был такой же, каким мог быть тысячу лет тому назад. Я видел человека с русой бородой, который смотрел на нас серыми глазами. Его язык был вырезан, уши и пальцы были отрезаны. Он служил вьючным животным.
Я мог бы рассказать о существе, которое сидело в канаве, качалось и причитало. У него были отрезаны губы, веки, уши и руки. Оно причитало по-немецки.
Я видел гибель одного храброго человека. Он был привязан к доске, выставленной над краем страшно глубокого сухого колодца. На другом конце доски лежал тяжелый камень и рядом с ним стоял огромный горшок с водой. Вода медленно вытекала из этого горшка и человек знал, что, когда она вытечет, доска вместе с ним рухнет в колодец. Он лежал и смотрел вниз, в то время как вокруг сидели туареги и советовали ему поторопиться со своими молитвами, потому что вода уже почта вытекла. Другие советовала ему не обращать внимания на первых и уверяли, что ему придется подождать еще несколько часов.
Было бы что порассказать и о палачах Тегамы - четырех неграх ростом не меньше семи футов, самых страшных животных в человеческом образе, которых я когда-либо видел. Они могли одним ударом сабли отрубить голову козе, ногу человеку или любой палец на его руке или ноге. Они умели наносить огромное количество ран, не причиняя этим смерти. Они были большими специалистами в своей профессии и, видимо, любили свою работу…
Я мог бы рассказать о странных приключениях в Агадесе и странных делах во дворце султана, о фракциях, партиях, ревности и ненависти, но я не могу до бесконечности писать эту книгу.
Когда пришло время и у нас была возможность бежать, мы бежали. Нас ночью привели к месту, где стояло четыре верблюда с водой и пищей на три дня, и мы рискнули бежать без оружия, потому что чувствовали, что оставаться было опасно. Тегама становился все более и более подозрительным и дерзким. Я полагаю, что кто-то подслушал, как немые Хэнк и Бедди разговаривали между собой. Да и мы, вероятно, чем-нибудь себя выдали, когда ели, молились, сидели, стояли или чихали.
Надо было бежать, и мы бежали при помощи какой-то дамы с великолепной фигурой и примесью негритянской крови. Она всем рискнула для того, чтобы нас спасти. К сожалению, она не смогла достать нам оружия.
Мы бежала от Тегамы, но не от последствий нашей встречи с ним. Ему не удалось нас уничтожить, но мы были поставлены в невероятно тяжелое положение. Мы гнали верблюдов полным ходом, придерживаясь той же тактики, что и при бегстве из форта Зиндернеф. Мы избегали караванной дороги, ведущей из Агадеса, и пошли прямо в пустыню, надеясь рано или поздно найти воду.
После трех невыносимо тяжелых дней мы внезапно выехали к лагерю бери-бери. Это были черные люди, почти голые, вооруженные только луками и стрелам. Они жили охотой и ловили страусов силками. Их лагерь стоял между гигантских скал вокруг лужи стоячей и вонючей воды. Здесь мы отдохнули два дня, накормили верблюдов и отсюда поехали с полными мехами воды и почти пустыми мешками провизии.
Дня два спустя мы ехали, развернувшись цепью, и искали воду. Хэнк был на правом фланге, в расстоянии полумили от него был я, затем - Бедди и дальше - Дигби.
Взглянув направо, я увидел, как Хэнк вдруг взмахнул руками и полным ходом погнал верблюда ко мне. В этот самый момент над горизонтом появилась линия всадников. Они остановили своих верблюдов и открыли огонь. Бедди скакал ко мне и Хэнку, а Дигби исчез за скалами.
- Спешивайся и строй каре, - закричал Хэнк.
Я понял, чего он хотел. Мы поставили наших верблюдов на колени, сделали вид, что достаем винтовки и легли, выставив над седлами палки.
- Веселое положение, - заметил Бедди.
- Прохвосты могут не поверить нашим палкам, - проворчал Хэнк.
Мы лежали и ожидали смерти. Банда разбойников бросилась на нас, размахивая копьями и саблями. Они, вероятно, чувствовали, что мы беззащитны.
Мне хотелось плакать оттого, что с нами не было винтовок. Мы могли бы перебить такую кучу этих бандитов, что они оставили бы нас в покое… Больше того, мы получили бы от них провизию и воду… Чувство беззащитности было ужасно. Это как ощущение, которое бывает во сне, когда ты не можешь бежать от опасности… Может быть, Дигби удастся бежать, а может быть, покончив с нами, они примутся за него… Обратят они внимание на наши «винтовки»? Нет, видно они нам не поверили…
Вдруг слева раздался звонкий и грозный сигнал атаки. Тот самый сигнал, который эти разбойники часто слыхали перед смертью. Сигнал, предшествующий бешеному граду пуль. Эффект был мгновенный. Весь отряд повернул вправо и полным ходом бросился бежать.
Когда сигнал замолк, Хэнк во всю силу своих гигантских легких стал по-французски командовать, а слева внезапно появился человек с отчаянной энергией сигнализировавший какому-то отряду, от которого он, по-видимому, был выслан разведчиком. Всадники в панике решили, что противник находился позади того места, где они сперва увидели Хэнка, и поскакали мимо скал, на которых сидел Дигби.
Один из них вдруг повернулся налево, отделился от бегущих и, то ли из чувства мести, то ли из желания единоборства, бросился на Дигби.
- Живо! - закричал я. - Он убьет его! - И во весь голос стал звать Дигби.
Мы взобрались на верблюдов, Хэнк продолжал командовать по-французски, а Бедди испускал пронзительный боевой клич индейцев.
Дигби наклонился и ожидал нападения. Когда всадник поднял свой огромный меч, правая рука Дигби вдруг вылетела вперед, противник внезапно получил удар в лицо большим камнем. Он закачался и остановил верблюда. Дигби бросился на него, схватил его за ногу, и они вместе рухнули. Когда они вскочили на ноги, туарег замахнулся саблей, но Дигби ударил его кулаком в подбородок, и он упал. Сабля, описав круг, полетела в сторону, Дигби схватил ее и стоял над оглушенным разбойником, лежавшим на спине и хватавшим песок руками.
В этот момент раздался выстрел, и Дигби упал. Один из беглецов на ходу выстрелил с верблюда и исчез.
Дигби умер до того, как я к нему подошел. Разрывная пуля попала ему в затылок…
Мы связали арабу ноги, и я, схватив горн Дигби, затрубил как мог.
Я не буду говорить, что я почувствовал, увидев Дигби мертвым. Майкл погиб, Дигби погиб, и я ощущал, что все живое во мне тоже погибло.
Мы похоронили Дигби в песке. Лучших похорон мы ему устроить не могли.
- Он умер за нас, - медленно сказал Хэнк, жуя губы. Бедди ничего не сказал, в глазах у него стояли слезы. Он долго стоял и молчал, потом вдруг подошел к пленному туарегу и развязал его. Это был огромный и молодой варвар, вдвое больше Бедди. Он совершенно оправился от своего падения. Бедди велел ему встать и полез с ним в драку. Он избил его до потери сознания.
Мы не знали, что с ним делать, с этим бандитом. Я предложил связать ему руки, посадить его на верблюда и заставить быть нашим проводником. Я заговорил с ним по-арабски, когда он пришел в себя после боя с Бедди. Я спросил его, согласен ли он вести нас к югу, от оазиса к оазису, на территорию Кано. Он ответил, что охотно отведет нас в ад и согласен оставаться там, пока мы там будем. Он несомненно был храбрым человеком.
Тогда я сказал, что мы отберем его верблюда и оружие (к сожалению, винтовки у него не было), и оставим его здесь умирать от жажды.
- Случится то, что написано, - спокойно ответил он, пожав плечами, и больше ничего мы не могли от него добиться. В конце концов мы взяли его с собой, связав и посадив его на его же верблюда. Мы оставили его у первого же колодца, к которому пришли. Этот колодец мы отыскали, идя в обратном направлении по следу его приятелей. От колодца мы уехали с полными мехами воды и половиной провизии нашего пленника.
Смерть Дигби была первой из катастроф. Вскоре после нее мы встретились со страшной песчаной бурей, во время которой чуть не погибли. Потом мы потеряли караванную дорогу. Возможно, что мы, не заметив, пересекли ее на каком-либо каменистом участке, где следов не было. А может быть, следы были занесены песчаной бурей.
Умирая от жажды, мы дошли до колодца, который оказался высохшим. У этого колодца наши верблюды, умиравшие от голода, поели какой-то ядовитой травы. К концу следующего дневного перехода они издохли. Мы оказались одни в пустыне, без оружия и верблюдов, с одним мехом воды, в котором сохранилось не больше бутылки. Мы решили не пить эту воду до тех пор, пока сможем выдержать. Целый день мы шли вперед и к концу дня не знали, ближе или дальше мы от караванной дороги…
К вечеру мы были неспособны говорить. У нас растрескались губы и распухли языки. Рот был совершенно сухой. Это страшное ощущение. Кожа во рту кажется толстой и жесткой, гортань сжимается, точно ее давит резиновым кольцом.
Я показал на драгоценный мех с водой и вопросительно поднял брови. Хэнк покачал головой и показал на заходящее солнце и затем на зенит. Это значило, что пить нам следовало не раньше чем завтра, потому что завтра будет хуже, чем сегодня.
Всю ночь мы шли качаясь, потому что наше спасение зависело от того, удастся нам дойти до дороги или нет. К утру я почувствовал, что больше не могу идти, и сел на песок. Мои товарищи увидели, что я обессилел, легли рядом, и мы уснули.
Я проснулся от солнечного света и увидел, что Бедди держит в руках клочок бумаги. Его лицо было совершенно искажено, и он беззвучно шевелил губами. Он передал листок мне. На листке было нацарапано:
«Ребята, пейте медленно и идите быстро. Мы были хорошими товарищами, Бедди.
Хэнк».
Хэнк ушел… Бедди развязал мех и набрал в рот воды. Он долго держал ее во рту и наконец медленно проглотил.
- Глотни воды… Делай, как я, - прохрипел он. - Надо слушаться Хэнка, - добавил он, но я покачал головой. Я не хотел пить эту воду.
- Пей, - хрипел Бедди. - Он ушел. Если мы не будем пить, значит, он ушел зря. Теперь надо пить. Иначе он зря умер. Нельзя не пить, приятель…
Я наполнил рот водой и с трудом ее проглотил, но не мог проглотить странного комка, который был у меня в горле…
Мы шли весь этот день и следующий, время от времени набирая в рот воды. Перед самым закатом на второй день мы увидели мираж. Пальмы, деревня и маленькая белая мечеть… Мы пошли вперед, и мираж оказался действительностью. В этой деревне мы остались на несколько месяцев. Время от времени мы уходили в пустыню на поиски Хэнка. Мы работали в садах, носили воду, сторожили верблюдов и делали все, что нам предлагали. Когда приходили французские патрули, мы прятались в пустыне и все население деревни нам сочувствовало.
Мы не раз могли бы присоединиться к одному из идущих на юг караванов, но Бедди не хотел уходить из деревни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Несколько дней мы прожили у этого гостеприимного народа. Это был прекрасный отдых, совершенно необходимый в нашей дикой пустынной жизни. Мы отплатили им за гостеприимство, предложив сопровождать их караван, который в ближайшее время должен был выйти на восток.
Вероятно, эти добрые люди очень удивлялись нашему поведению, потому что, хотя мы и соблюдали все правила благочестия, мы в часы молитвы никогда не молились вместе с ними и во время ночных бесед у костра шейха никогда не говорили на религиозные темы. Мы не хотели рисковать и потому удовлетворялись лишь краткими и благочестивыми ремарками. На всякий случай мы намекнули нашим хозяевам, что наша вера была несравненно выше и чище их и что, не желая оскорблять их чувства, мы предпочитали о ней не говорить…
Дигби был великолепен. Он рассказывал им о Мекке и Медине, о Багдаде, Константинополе, Каире, Феце и Тимбукту. Его рассказы были настолько увлекательны, что слушателям не оставалось времени для вопросов. Хэнк и Бедди были не менее великолепны. Они молчали, как будто с детства ничем иным не занимались. Тем не менее мы были очень счастливы, когда смогли, наконец, уехать, так как временами наше положение становилось рискованным.
Мы спустились из этого необычайного и, по-видимому, совершенно не известного европейцам доисторического города и поехали в лучших условиях, чем были когда-либо. Мы шли с крупным и дружественным караваном и шли в том направлении, которое было для нас выгодно. Мы двигались на Аир, а там должны были попасть на караванную дорогу, в изобилии снабженную колодцами. На этой дороге было больше опасностей встретить французов или туарегов, зато главная опасность - опасность гибели в пустыне, становилась меньше. Мы надеялись идти параллельно с дорогой и время от времени заходить в оазисы.
Мы с искренним сожалением распрощались с нашими хозяевами на последнем оазисе нашего общего пути и пошли на Нигерию. В течение месяца мы великолепно продвигались вперед, пока внезапно не были захвачены бандитом и негодяем - султаном Агадеса в четырехстах милях от границы Нигерии.
Наше посещение Агадеса было значительно менее приятным, нежели посещение горного города. В Агадесе мы все время были на краю гибели. Султан Тегама совершенно не был похож на старого шейха, и ему мы казались очень подозрительными. Жители этого города были самыми отчаянными разбойниками, и султан был худшим из разбойников города. Впоследствии я с удовольствием узнал, что он был убит французами.
Агадес был очень старинным городом, выстроенным из глины и наполовину засыпанным песком. В нем была мечеть с башней, напоминающей церковную колокольню, и двухэтажный дворец султана, выстроенный из обожженной глины и окруженный высокой глиняной стеной невероятной толщины, с воротами, напоминающими короткий туннель. Сквозь этот туннель и тяжелые ворота из пальмовых бревен нас провели на двор, засыпанный песком. По одну сторону двора стояла мечеть, а по другую - дворец. Двор был полон верблюдов, коз, кур и людей в самых невероятных лохмотьях.
Нас провели во дворец через второй туннель, и мы оказались в огромной комнате без окон, с глиняным полом и таким же потолком. Здесь мы ожидали с нашим эскортом, пока не пришло распоряжение привести нас в тронный зал султана Агадеса. Этот зал оказался таким же глиняным, с высокими сводами и второй дверью, почему-то возвышавшейся на десять футов над уровнем пола и соединенной с ним широкой лестницей. Посередине противоположной стены стоял трон, он тоже был сделан из глины. На нем полулежал султан Тегама. Он был одет в грязный белый халат, и лицо его выражало свирепость, жадность и все другие качества, неизбежные для вождя разбойников. Вокруг него стояли шейхи, солдаты, визиры и еще какие-то люди, которые показались мне палачами.
Султан взглянул на нас, и взгляд его мне не понравился. Я невольно вспомнил все способы казни, применяемые этими джентльменами. Кол, пожалуй, был самым приятным.
Дигби взял быка за рога. Он любезно приветствовал Тегаму, высказал надежду, что он хорошо себя чувствует, и заявил, что будет иметь с ним серьезный разговор, после того как определит политическую конъюнктуру кое-где на юге, в районе Дамергу и Дамергрим. Дигби держал себя так, как будто он был почетным гостем.
Любезный Тегама продолжал нас разглядывать.
- А кто ты, собственно говоря, болтающий об Эль-Сенуси? - спросил он презрительно.
- Это ты узнаешь в свое время, - ответил Дигби. - То, что я сказал шейху, с которым мы, так сказать, встретились в оазисе Багезан, несущественно. Я рассказал ему то, что следовало, Я пришел от тех, дела которых не нуждаются в том, чтобы о них кричали в каждом дуаре и болтали с первым встречным.
- Отнюдь нет! - воскликнул я.
- Значит, ты тоже можешь говорить, - усмехнулся Тегама, слышавший, что среди нас были немые.
- Аллах разрешает мне говорить, - благочестивым тоном ответил я. - Наш господин, который держит в своих руках север, не любит, чтобы его посланцы зря болтали и еще меньше любит, чтобы их задерживали. (Пусть он подумает, что мы пришли от самого султана Марокко).
- Что же везут его посланцы? - спросил Тегама более учтивым голосом.
- Об этом ты узнаешь в свое время, - ответил Дигби. - Султану Агадеса все будет сообщено тогда, когда султан будет нужен нашему господину…
Такими речами мы в достаточной степени мистифицировали нашего дорогого хозяина и уговорили его подождать и увидеть.
Он подождал, но не увидел, потому что мы убежали. Нас спас непреодолимый интерес Бедди к «женскому персоналу». Его любовь была не только слепа, но и нема, и все же она победила. Мы бежали на прекрасных верблюдах, но, к сожалению, без винтовок и вообще безо всякого оружия. Мне очень хотелось бы рассказать историю этого бегства, потому что она была очень романтической, с эффектными и театральными моментами. Но, к сожалению, мне некогда распространяться о ней и о многом другом, что мы видела в Агадесе. Это был ужасный город.
Говорят, что в тысяча девятьсот четвертом году в нем была французская миссия, но город этот был такой же, каким мог быть тысячу лет тому назад. Я видел человека с русой бородой, который смотрел на нас серыми глазами. Его язык был вырезан, уши и пальцы были отрезаны. Он служил вьючным животным.
Я мог бы рассказать о существе, которое сидело в канаве, качалось и причитало. У него были отрезаны губы, веки, уши и руки. Оно причитало по-немецки.
Я видел гибель одного храброго человека. Он был привязан к доске, выставленной над краем страшно глубокого сухого колодца. На другом конце доски лежал тяжелый камень и рядом с ним стоял огромный горшок с водой. Вода медленно вытекала из этого горшка и человек знал, что, когда она вытечет, доска вместе с ним рухнет в колодец. Он лежал и смотрел вниз, в то время как вокруг сидели туареги и советовали ему поторопиться со своими молитвами, потому что вода уже почта вытекла. Другие советовала ему не обращать внимания на первых и уверяли, что ему придется подождать еще несколько часов.
Было бы что порассказать и о палачах Тегамы - четырех неграх ростом не меньше семи футов, самых страшных животных в человеческом образе, которых я когда-либо видел. Они могли одним ударом сабли отрубить голову козе, ногу человеку или любой палец на его руке или ноге. Они умели наносить огромное количество ран, не причиняя этим смерти. Они были большими специалистами в своей профессии и, видимо, любили свою работу…
Я мог бы рассказать о странных приключениях в Агадесе и странных делах во дворце султана, о фракциях, партиях, ревности и ненависти, но я не могу до бесконечности писать эту книгу.
Когда пришло время и у нас была возможность бежать, мы бежали. Нас ночью привели к месту, где стояло четыре верблюда с водой и пищей на три дня, и мы рискнули бежать без оружия, потому что чувствовали, что оставаться было опасно. Тегама становился все более и более подозрительным и дерзким. Я полагаю, что кто-то подслушал, как немые Хэнк и Бедди разговаривали между собой. Да и мы, вероятно, чем-нибудь себя выдали, когда ели, молились, сидели, стояли или чихали.
Надо было бежать, и мы бежали при помощи какой-то дамы с великолепной фигурой и примесью негритянской крови. Она всем рискнула для того, чтобы нас спасти. К сожалению, она не смогла достать нам оружия.
Мы бежала от Тегамы, но не от последствий нашей встречи с ним. Ему не удалось нас уничтожить, но мы были поставлены в невероятно тяжелое положение. Мы гнали верблюдов полным ходом, придерживаясь той же тактики, что и при бегстве из форта Зиндернеф. Мы избегали караванной дороги, ведущей из Агадеса, и пошли прямо в пустыню, надеясь рано или поздно найти воду.
После трех невыносимо тяжелых дней мы внезапно выехали к лагерю бери-бери. Это были черные люди, почти голые, вооруженные только луками и стрелам. Они жили охотой и ловили страусов силками. Их лагерь стоял между гигантских скал вокруг лужи стоячей и вонючей воды. Здесь мы отдохнули два дня, накормили верблюдов и отсюда поехали с полными мехами воды и почти пустыми мешками провизии.
Дня два спустя мы ехали, развернувшись цепью, и искали воду. Хэнк был на правом фланге, в расстоянии полумили от него был я, затем - Бедди и дальше - Дигби.
Взглянув направо, я увидел, как Хэнк вдруг взмахнул руками и полным ходом погнал верблюда ко мне. В этот самый момент над горизонтом появилась линия всадников. Они остановили своих верблюдов и открыли огонь. Бедди скакал ко мне и Хэнку, а Дигби исчез за скалами.
- Спешивайся и строй каре, - закричал Хэнк.
Я понял, чего он хотел. Мы поставили наших верблюдов на колени, сделали вид, что достаем винтовки и легли, выставив над седлами палки.
- Веселое положение, - заметил Бедди.
- Прохвосты могут не поверить нашим палкам, - проворчал Хэнк.
Мы лежали и ожидали смерти. Банда разбойников бросилась на нас, размахивая копьями и саблями. Они, вероятно, чувствовали, что мы беззащитны.
Мне хотелось плакать оттого, что с нами не было винтовок. Мы могли бы перебить такую кучу этих бандитов, что они оставили бы нас в покое… Больше того, мы получили бы от них провизию и воду… Чувство беззащитности было ужасно. Это как ощущение, которое бывает во сне, когда ты не можешь бежать от опасности… Может быть, Дигби удастся бежать, а может быть, покончив с нами, они примутся за него… Обратят они внимание на наши «винтовки»? Нет, видно они нам не поверили…
Вдруг слева раздался звонкий и грозный сигнал атаки. Тот самый сигнал, который эти разбойники часто слыхали перед смертью. Сигнал, предшествующий бешеному граду пуль. Эффект был мгновенный. Весь отряд повернул вправо и полным ходом бросился бежать.
Когда сигнал замолк, Хэнк во всю силу своих гигантских легких стал по-французски командовать, а слева внезапно появился человек с отчаянной энергией сигнализировавший какому-то отряду, от которого он, по-видимому, был выслан разведчиком. Всадники в панике решили, что противник находился позади того места, где они сперва увидели Хэнка, и поскакали мимо скал, на которых сидел Дигби.
Один из них вдруг повернулся налево, отделился от бегущих и, то ли из чувства мести, то ли из желания единоборства, бросился на Дигби.
- Живо! - закричал я. - Он убьет его! - И во весь голос стал звать Дигби.
Мы взобрались на верблюдов, Хэнк продолжал командовать по-французски, а Бедди испускал пронзительный боевой клич индейцев.
Дигби наклонился и ожидал нападения. Когда всадник поднял свой огромный меч, правая рука Дигби вдруг вылетела вперед, противник внезапно получил удар в лицо большим камнем. Он закачался и остановил верблюда. Дигби бросился на него, схватил его за ногу, и они вместе рухнули. Когда они вскочили на ноги, туарег замахнулся саблей, но Дигби ударил его кулаком в подбородок, и он упал. Сабля, описав круг, полетела в сторону, Дигби схватил ее и стоял над оглушенным разбойником, лежавшим на спине и хватавшим песок руками.
В этот момент раздался выстрел, и Дигби упал. Один из беглецов на ходу выстрелил с верблюда и исчез.
Дигби умер до того, как я к нему подошел. Разрывная пуля попала ему в затылок…
Мы связали арабу ноги, и я, схватив горн Дигби, затрубил как мог.
Я не буду говорить, что я почувствовал, увидев Дигби мертвым. Майкл погиб, Дигби погиб, и я ощущал, что все живое во мне тоже погибло.
Мы похоронили Дигби в песке. Лучших похорон мы ему устроить не могли.
- Он умер за нас, - медленно сказал Хэнк, жуя губы. Бедди ничего не сказал, в глазах у него стояли слезы. Он долго стоял и молчал, потом вдруг подошел к пленному туарегу и развязал его. Это был огромный и молодой варвар, вдвое больше Бедди. Он совершенно оправился от своего падения. Бедди велел ему встать и полез с ним в драку. Он избил его до потери сознания.
Мы не знали, что с ним делать, с этим бандитом. Я предложил связать ему руки, посадить его на верблюда и заставить быть нашим проводником. Я заговорил с ним по-арабски, когда он пришел в себя после боя с Бедди. Я спросил его, согласен ли он вести нас к югу, от оазиса к оазису, на территорию Кано. Он ответил, что охотно отведет нас в ад и согласен оставаться там, пока мы там будем. Он несомненно был храбрым человеком.
Тогда я сказал, что мы отберем его верблюда и оружие (к сожалению, винтовки у него не было), и оставим его здесь умирать от жажды.
- Случится то, что написано, - спокойно ответил он, пожав плечами, и больше ничего мы не могли от него добиться. В конце концов мы взяли его с собой, связав и посадив его на его же верблюда. Мы оставили его у первого же колодца, к которому пришли. Этот колодец мы отыскали, идя в обратном направлении по следу его приятелей. От колодца мы уехали с полными мехами воды и половиной провизии нашего пленника.
Смерть Дигби была первой из катастроф. Вскоре после нее мы встретились со страшной песчаной бурей, во время которой чуть не погибли. Потом мы потеряли караванную дорогу. Возможно, что мы, не заметив, пересекли ее на каком-либо каменистом участке, где следов не было. А может быть, следы были занесены песчаной бурей.
Умирая от жажды, мы дошли до колодца, который оказался высохшим. У этого колодца наши верблюды, умиравшие от голода, поели какой-то ядовитой травы. К концу следующего дневного перехода они издохли. Мы оказались одни в пустыне, без оружия и верблюдов, с одним мехом воды, в котором сохранилось не больше бутылки. Мы решили не пить эту воду до тех пор, пока сможем выдержать. Целый день мы шли вперед и к концу дня не знали, ближе или дальше мы от караванной дороги…
К вечеру мы были неспособны говорить. У нас растрескались губы и распухли языки. Рот был совершенно сухой. Это страшное ощущение. Кожа во рту кажется толстой и жесткой, гортань сжимается, точно ее давит резиновым кольцом.
Я показал на драгоценный мех с водой и вопросительно поднял брови. Хэнк покачал головой и показал на заходящее солнце и затем на зенит. Это значило, что пить нам следовало не раньше чем завтра, потому что завтра будет хуже, чем сегодня.
Всю ночь мы шли качаясь, потому что наше спасение зависело от того, удастся нам дойти до дороги или нет. К утру я почувствовал, что больше не могу идти, и сел на песок. Мои товарищи увидели, что я обессилел, легли рядом, и мы уснули.
Я проснулся от солнечного света и увидел, что Бедди держит в руках клочок бумаги. Его лицо было совершенно искажено, и он беззвучно шевелил губами. Он передал листок мне. На листке было нацарапано:
«Ребята, пейте медленно и идите быстро. Мы были хорошими товарищами, Бедди.
Хэнк».
Хэнк ушел… Бедди развязал мех и набрал в рот воды. Он долго держал ее во рту и наконец медленно проглотил.
- Глотни воды… Делай, как я, - прохрипел он. - Надо слушаться Хэнка, - добавил он, но я покачал головой. Я не хотел пить эту воду.
- Пей, - хрипел Бедди. - Он ушел. Если мы не будем пить, значит, он ушел зря. Теперь надо пить. Иначе он зря умер. Нельзя не пить, приятель…
Я наполнил рот водой и с трудом ее проглотил, но не мог проглотить странного комка, который был у меня в горле…
Мы шли весь этот день и следующий, время от времени набирая в рот воды. Перед самым закатом на второй день мы увидели мираж. Пальмы, деревня и маленькая белая мечеть… Мы пошли вперед, и мираж оказался действительностью. В этой деревне мы остались на несколько месяцев. Время от времени мы уходили в пустыню на поиски Хэнка. Мы работали в садах, носили воду, сторожили верблюдов и делали все, что нам предлагали. Когда приходили французские патрули, мы прятались в пустыне и все население деревни нам сочувствовало.
Мы не раз могли бы присоединиться к одному из идущих на юг караванов, но Бедди не хотел уходить из деревни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33