В последние два дня, с тех пор как она скрестила оружие с мужчиной, чересчур уверенным в своем праве контролировать ее поступки, эта древняя вещица стала для нее чем-то вроде талисмана.
«Тебе следовало предупредить меня, мама», – подумала она. Хотя, возможно, Артемис не сталкивалась ни с чем подобным. Возможно, она была настолько далека от мужчин типа Эллиота Ротуэлла, что ей никогда не приходилось бороться с ними.
Федра представила себе свою мать, такую красивую, что при одном взгляде на нее захватывало дух. Никто и представить себе не мог, что за ее очаровательным лицом скрывается блестящий ум, пока она не высказывала свое мнение. Воистину она была королевой, вокруг которой, подобно пчелам, роились мужчины. Среди ее друзей было много ученых, художников и других мужчин, восхищавшихся ее интеллектом и образованностью. Многие любили ее и надеялись на большее. Их дом всегда был полон известных и талантливых людей.
Наверняка кто-нибудь из них пытался покорить ее. Не может быть, чтобы Артемис Блэр никогда не испытывала примитивный восторг от встречи с мужчиной, не уступавшим ей в уме и силе духа. Ей следовало предупредить дочь, что такой мужчина может появиться.
Выглянув в окно, Федра увидела лорда Эллиота, дававшего указания слугам синьоры Сирилло, занятым погрузкой багажа в карету, которая должна была доставить их обоих на пристань.
Ее глаза сузились, задержавшись на лице ее тюремщика.
Хорошо еще, что он не стал привязывать ее к кровати прошлой ночью. Федра всячески уверяла его, что не сбежит, но он уступил, лишь когда она поклялась могилой своей матери. Он заставил ее умолять, словно она рабыня, а он ее хозяин.
Ее мать, наверное, перевернулась бы в гробу. Артемис Блэр никогда бы не покорилась мужчине, хотя бы чисто символически. Она так и не вышла замуж за своего постоянного любовника, даже когда обнаружила, что ждет от него ребенка. Она не отказалась от своей свободы, от своей независимости, от права любить того, кого пожелает, даже когда обнаружила, что ей никто не нужен, кроме одного-единственного мужчины.
Федра взглянула на камею, согревшуюся в ее ладони. Правда, он оказался не единственным. В ее жизни был еще один мужчина.
Она была потрясена, прочитав об этом в мемуарах отца. Даже вспоминать об этом было тошно. Она всегда думала, что ее родителей связывает чистая любовь, свободная от оков, накладываемых долгом и законами, что их брак – слияние двух родственных душ, которое переживет вечность. Их союз был зримым доказательством того, что в мире существует иной, лучший путь.
Так и было на протяжении многих лет, пока не появился тот, другой мужчина.
«Человек этот, обаятельный с виду, был ловким аферистом, изобретательным и бесчестным», – писал ее отец. Федра помнила этот отрывок дословно. Выучила его наизусть, прежде чем отплыть из Англии.
«Он втянул Артемис в свои делишки, использовав ее самым бесчестным образом, что могло погубить ее репутацию и в конечном итоге послужило причиной ее смерти. Он обманывал ее так же нагло, как торговал поддельными древностями. Конечно, его разоблачение было лишь вопросом времени. Все предметы искусства, включая тот, что он продал ей, открыто выставлялись, и рано или поздно кто-нибудь мог догадаться об их сомнительном происхождении и положить конец его гнусной деятельности».
Пальцы Федры сжались, обхватив камею. Древности сомнительного происхождения. В приписке к завещанию говорилось, что камея найдена на раскопках Помпеи. Федра не сомневалась, что держит в руке один из предметов, которые имел в виду ее отец, – единственную ниточку, связывавшую ее с человеком, о котором шла речь.
«И в конечном итоге послужило причиной ее смерти». Она не могла выбросить эти слова из головы. По ночам ей снилась мать, какой она была в те последние недели, – задумчивая и рассеянная. Тогда это не слишком взволновало Федру, потому что для дочери у Артемис всегда находилась улыбка. Болезнь матери развивалась так быстро, что ее смерть явилась для всех шоком.
Взглянув вниз, Федра обнаружила, что лорд Эллиот смотрит на нее. Интересно, и долго он так стоит, наблюдая за ней?
Возможно, мужчина, сыгравший роковую роль в жизни ее матери, был похож на этого наглого типа. Достаточно Эллиоту взглянуть на женщину, чтобы привести ее в волнение и поколебать принципы, составляющие смыл ее жизни.
Едва ли она вправе упрекать Артемис в том, что та не смогла преподать ей столь важный урок. Она готова простить своей матери все, даже ее ранний уход из этого мира. Но если какой-то мужчина действительно использовал ее в своих низких целях и стал причиной ее смерти, это совсем другое дело. Дочь Артемис Блэр никогда не простит его. Если то, что писал ее отец, правда, она сделает все, чтобы уничтожить негодяя.
Федра взяла шаль и набросила на голову. Жаль, что лорд Эллиот навязался на ее шею, но она не допустит, чтобы его присутствие помешало истинным целям, ради которых она прибыла в Италию.
Возвращаясь в свой номер, чтобы забрать портфель с бумагами, Эллиот встретился на лестнице с мисс Блэр.
– Я буду ждать вас в карете, – бросила она холодным тоном, которым обычно обращалась к нему.
Она никогда не простит ему, что он привязал ее к кровати, и не только из-за пережитого унижения. Они оба знали, что это взволновало ее, а также знали, что она почувствовала. Не привяжи он ее, она ускользнула бы ночью, чтобы избежать того, что могло случиться.
Когда он попытался сделать это на следующую ночь, мисс Блэр встала на дыбы. Ее уверения, что она не сбежит, были столь эмоциональными и искренними, что Эллиот уступил.
Это означало, что он сможет наконец выспаться. В первую ночь он беспокойно ворочался в постели, терзаясь от неудовлетворенного желания и представляя себе свою пленницу в тонкой сорочке, привязанную к спинке кровати, с волосами, сверкающими, словно медь, и едва прикрытым телом… «И что дальше, лорд Эллиот?»
Проклятие!
Захватив свой саквояж и длинный пакет, он спустился вниз и присоединился к мисс Блэр в карете. Ее прямая спина и неприступный взгляд говорили о том, что если она и смирилась с его присутствием, то лишь потому, что он не оставил ей выбора. Похоже, им не удастся скоротать время за приятной беседой.
Нанятое Эллиотом судно ожидало их у Кастель-Нуово. Спустя час они уже были на борту и плыли вдоль берега залива.
Мисс Блэр стояла у поручней на средней палубе, созерцая побережье и вершину Везувия, видневшуюся вдалеке. Ветер сорвал с ее головы шаль, и ее красота, необычная для этих мест, привлекла внимание команды. Эллиот подошел ближе, чтобы все поняли, что она находится под его защитой.
Он протянул ей продолговатый предмет, завернутый в бумагу.
– Что это? – спросила она.
– Подарок. Федра улыбнулась.
– Я не принимаю подарков от джентльменов, лорд Эллиот, – любезно, но твердо заявила она.
– То, что вы не обмениваете свои милости на подарки, достойно всяческого восхищения. Но поскольку я не претендую на них, вы можете спокойно принять подарок. Если я вас соблазню, вернете его мне.
Он чуть не сказал «когда» вместо «если», но вовремя спохватился.
Заинтригованная, Федра взяла пакет и заглянула внутрь.
– Зонтик? – Она развернула бумагу и рассмеялась. – Черный? Как… мило.
– Рад, что он вам понравился.
– Полагаете, это убережет меня от веснушек?
– Это убережет вас от болезни. Солнце здесь очень жаркое, особенно в середине лета. Когда мы отправимся в глубь полуострова, вы будете рады тени.
Федра раскрыла зонтик и подняла его над головой.
– Вы хорошо знаете эти места. Вы уже бывали здесь?
– Дважды. Первый раз во время большого турне по Европе и еще раз несколько лет назад. – Он указал на побережье: – Это Геркуланум. Его уничтожило то же извержение, что погребло Помпеи под слоем пепла.
Федра прищурилась, вглядываясь в скалистый берег, усеянный крохотными фигурками людей.
– Я хотела посетить Геркуланум, но синьор Сансони спутал все мои планы.
– Почему бы не съездить туда после возвращения из нашего маленького путешествия?
– Не получится. Я должна вернуться домой и заняться делами издательства.
И одной, вполне определенной книгой, которую она жаждет опубликовать. Если он не получит нужных свидетельств, поговорив с Мерриуэдером, мисс Блэр еще не скоро вернется домой.
– Да и вряд ли я получу удовольствие от пребывания в Неаполе после нашего возвращения, – добавила Федра. – Наверняка вы сочтете, что по-прежнему связаны словом с Сансони, и будете болтаться у меня под ногами.
Они подошли достаточно близко к Геркулануму, чтобы видеть рабочих, трудившихся на раскопках.
– А вы предпочли бы, чтобы я находился у вас под каблуком? – поинтересовался Эллиот, любуясь впечатляющим видом Везувия.
Федра глубоко вздохнула. Боже, дай ей терпения! Что за невежественный, полный предубеждений человек!
– Подозреваю, что вам бесполезно что-либо объяснять, но все же попытаюсь. Хотя бы ради сохранения мира. Я не считаю, что один из партнеров – в дружбе, браке или любви – должен находиться под каблуком у другого. Если моя точка зрения и кажется экстравагантной, то лишь потому, что я не разделяю всеобщей уверенности, что мужчина должен доминировать в подобных отношениях. Я убеждена, что мужчина и женщина могут быть вместе, не владея друг другом. Моя мать доказала это своей жизнью, да и мне это пока удается. Не мы это придумали. Многие весьма достойные и известные люди придерживаются таких же убеждений.
– Ваши убеждения мне известны, мисс Блэр. В чем-то я их даже разделяю. Беда в том, что вы забыли о некоторых вещах.
– Вот как? И что это за вещи?
– Человеческая натура. Человеческая история. Склонность сильных подавлять слабых и потребность слабых в защите. Попробуйте сунуться в припортовые улочки Марселя или Стамбула или в темные переулки Лондона, и вы узнаете, что может случиться с женщиной, если она одинока и беззащитна.
– В Средние века феодалы предоставляли крепостным защиту. Но это не означало, что они имели право взимать за это оброк.
Он рассмеялся:
– Феодалы. Крепостные. У вас слишком мрачный взгляд на женскую долю. Она совсем не такая.
– Но может быть такой, – возразила Федра. – Причем в полном соответствии с законом. И вы это знаете.
Федра смотрела на берег, но, судя по румянцу на ее щеках, она поняла, что переступила черту. Она задела старую рану, и Эллиот ощутил боль и вспышку гнева.
– Прошу прощения, лорд Эллиот. Мне не следовало…
– Все в порядке, мисс Блэр. Вы имели в виду слухи, ходившие о моей матери, не так ли?
– Ходили слухи, что это ваш отец отправил ее в деревню.
Эллиот был в курсе мрачной истории, о которой перешептывались в гостиных во всех слоях общества. Будто бы его мать связалась с армейским офицером и отец в качестве наказания отправил любовника на верную смерть в колонии, а жену сослал в свое сельское имение.
Было ли это правдой? Они с братьями пришли к выводу, что любовник действительно существовал. Что же касается ссылки в деревню, отец поклялся Эллиоту, что не имеет к этому никакого отношения. Тем не менее, затворничество его матери породило слухи, и в конечном итоге она сама поверила в них.
Он живо представил себе, как она сидит в библиотеке, склонив темноволосую голову над книгами и бумагами, погруженная в собственный мир, где почти не оставалось места для ее сыновей. Как младший ребенок, Эллиот проводил большую часть времени с ней в имении. Порой она выходила из своей отрешенности, чтобы порекомендовать ему книги, которые следовало прочесть, или высказать мнение о его собственных рукописях.
Впрочем, изредка между ними устанавливалась настоящая близость, как в тот день, когда она получила письмо, заставившее ее плакать. Это было известие о смерти того офицера.
«Это все он, – сказала она. – Он сделал это, чтобы наказать меня за то, что я посмела полюбить другого».
И хотя она нарушила супружеские обеты, ее горе тронуло Эллиота. Но даже тогда он понимал, что ее обвинения не более чем болезненные фантазии исстрадавшейся души.
Мисс Блэр шевельнулась рядом с ним. Даже гнев не мог притупить его реакции на исходивший от нее чувственный призыв. Из мемуаров ее отца следовало, что его мать-отшельница была единственной, кто знал, насколько жестоким может быть мужчина из рода Ротуэллов. И уверенность Эллиота в обратном ничего не меняла.
– Они знали друг друга, – сказала она. – Наши матери.
– Моя мать была знакома с творчеством Артемис Блэр, но никогда не говорила, что они дружили. – Впрочем, она вообще редко разговаривала с ним.
– Не думаю, что они встречались. Они переписывались. Ведь они обе были писательницами. Ваша мать прислала моей свои стихи. Они обнаружились в ее бумагах после ее смерти. Прекрасные стихи, свидетельствующие о ее уме и эмоциональности.
Эллиот устремил взгляд на приближавшийся город Сорренто, взбешенный тем, что его мать делилась самым сокровенным с Артемис Блэр, а не с собственными детьми.
– Ваша мать, случайно, не поощряла ее к адюльтеру? – Он сам удивился, насколько хрипло и резко прозвучал его голос. – Не проповедовала в своих письмах свободную любовь? – Знаменитая Артемис Блэр с ее радикальными воззрениями могла запросто запудрить мозги его матери, что и привело к столь печальным последствиям.
– По-моему, их переписка касалась литературы. Моя мать лишь однажды упомянула о ней, и то в связи с ее кончиной.
– Что она сказала? – скорее прорычал, чем спросил он.
– Она сказала: «Ему следовало отпустить ее, но, будучи мужчиной, он, разумеется, не мог этого сделать».
Это замечание еще больше взбесило Эллиота. Он с трудом сдержался, чтобы не сказать ей, что думает по этому поводу. Мужчина не может допустить, чтобы мать его детей бросила семью в угоду романтическим причудам. Поэтому его отец отказался предоставить ей свободу.
Но она все равно нашла способ покинуть их.
Краешком глаза Эллиот заметил матроса, подозрительно долго возившегося со снастями. Парень сознательно медлил, пожирая глазами Федру Блэр.
Гроза, собиравшаяся в голове Эллиота, разразилась. Гром грянул, сверкнула молния. Прищурившись, он бросил короткую фразу. Матрос поспешно ретировался.
– Что вы ему сказали? – спросила Федра.
– Ничего особенного. Просто дал понять, что он здесь лишний. – Он не стал объяснять, что в переводе с неаполитанского это означало: «Убирайся, если тебе еще не надоела жизнь».
Дул попутный ветер, и они быстро продвигались к цели. По мере приближения к Сорренто пейзаж становился все более живописным. Горы подступали к самому берегу, спускаясь к морю резкими уступами, поросшими густой растительностью. На узких песчаных пляжах виднелись рыбачьи лодки. Дома, похожие на белые кубики, жались к крутым склонам, нависая над водой.
Обойдя небольшой полуостров, они миновали остров Капри и вошли в Салернский залив. Вокруг вздымались неприступные скалы, упираясь вершинами в безоблачное небо. Федра благоговейно молчала, любуясь окружающей красотой. Лорд Эллиот оказался прав. Было бы жаль уехать из Италии, не побывав здесь.
– Что там происходит? – Она указала на скалистый склон, где сновали люди, занятые какой-то деятельностью.
– Король строит дорогу в Амалфи. Ее пробивают прямо в скале.
Федра отметила, что дорога будет проходить выше рыбацких деревушек.
– Людям придется карабкаться вверх или вниз, чтобы добраться до дороги и вернуться назад.
– Зато им не придется полагаться только на лодки и вьючных ослов в качестве средств передвижения. Да и вид оттуда открывается замечательный. – Он указал на побережье. – Позитано за тем мысом. Отсюда уже видна старая норманнская башня. Их много на побережье, воздвигнутых для защиты королевства, существовавшего здесь в Средние века, от сарацинской угрозы.
Федра переместилась на нос корабля, чтобы лучше видеть башню, показавшуюся впереди. Прямоугольное сооружение имело несколько уровней, вздымаясь на узкой полоске берега. Сложенное из грубого камня, со средневековыми бойницами в стенах, оно казалось чужеродным телом на этой залитой солнцем земле. С востока от башни простиралось море, на западе высилась скала.
– Сколько мы здесь пробудем? – поинтересовалась Федра.
– Полагаю, несколько дней.
Находясь в гостях у Сансони, она потеряла представление о времени. Теперь оно вернулось.
– Скоро летнее солнцестояние. Интересно, используется ли эта башня в каких-нибудь ритуалах?
– Местное население исповедует католицизм. Всяческие суеверия были изжиты тысячи лет назад.
Хотя Эллиот поддерживал разговор, Федра видела, что его мысли далеко. Он казался погруженным в себя, словно его жизненная энергия ушла внутрь, в тайные уголки души.
Она сожалела, что позволила себе упомянуть о его матери. Это соскользнуло с ее языка в ответ на его высокомерную уверенность в собственной правоте и насмешливую снисходительность по отношению к ее взглядам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33