Он убьет тебя!
Красивое даже в небритом состоянии лицо Херефорда приняло жесткое, упрямое выражение.
— Меня убить не так просто.
— Да ты подумай! — хрипло крикнул Сторм. — Сейчас не время задаваться. Безопасность твоей жены, вся наша затея зависит целиком от тебя.
Граф покачал головой.
— Нет, не целиком. Если меня убьют, Элизабет все равно ничего не грозит, потому что она бесценна. Честер или даже Вальтер заплатят за нее выкуп, и Певерел отпустит ее. Без меня Стефану она не нужна. А о других наших делах… не знаю. Мы говорили, как я смотрю на это… Возможно, вообще не надо было это затевать, вернее, мне не следовало влезать в это. Здесь все в руках Божьих.
— Брось! — сердился Сторм, снова возвращаясь к высказанной ранее мысли. — Господу тоже надо помогать здесь, на земле. У человека есть свой разум, а твой ведет тебя прямо к гибели!
— Не мучай меня, Кэйн! — взмолился Херефорд. — Ты желаешь мне добра, я знаю, но не могу я принять твоей жертвы, при всем желании. На меня смотрят мои рыцари. Что они подумают, если ты заступишься за меня, словно я ребенок? А моя жена с ее гордостью? Как я посмотрю ей в глаза, если на бой вместо меня выйдешь ты? — Он усмехнулся. — Да что там говорить, каково мне будет самому!
Замолчали. Сторм что-то бурчал про себя. Он понимал, что резоны Херефорда сильнее его доводов о своей силе и опыте.
— Кроме того, — оживился Херефорд, — я не такого плохого мнения о своем умении драться, как ты, Сторм. Это даже хорошо, что де Кальдо не принимает меня всерьез. Надо проучить этого хвастуна.
Но в темноте, когда сон долго не шел к Херефорду, он не раз пожалел, что не принял предложение друга. Уже за полночь он пошел поговорить с братом. Вальтер сразу отозвался на его оклик, он тоже лежал с открытыми глазами.
— Вальтер, мне надо тебе кое-что сказать, но это должно остаться между нами. Завтра… Ты будешь с войском или останешься со Стормом?
— Я и за корону не пропустил бы завтрашнего боя, какое там, даже за спасение души!
Брат говорил уверенно и холодно. Херефорд помолчал. Он нуждался в словах утешения, но тут этого ждать не приходилось. Обида и гнев заставляли его повернуться и уйти, но он остановил себя, подумав, как часто он не понимал Вальтера, а ведь злой язык брата не всегда выражает, что у него на душе. Херефорд старался говорить тоже твердо.
— Прошу тебя позаботиться о матери и сестре Кэтрин, вот об этом хотел сказать.
— Ну, ясно, мне надо напомнить об этом! Ты, конечно, думаешь, что я отниму у них родовые имения и продам в рабство! Ведь только ты их любишь.
Херефорд вздохнул, губы у него пересохли. Он знал, что Вальтер не бросит семью, ему просто хотелось, чтобы тот был с родными помягче.
— По хозяйству, знаешь, не считаю себя вправе оставлять распоряжения, но у меня есть письменные указания, если понадобится — ты их найдешь. Что касается дел политических, меня будут судить на небесах. Вот по отношению к тебе я виноват, хотя не знаю, в чем конкретно. Я только очень тебя прошу, Вальтер, не повторяй моих ошибок с Майлзом, воспитывай его более внимательно.
Херефорд замолчал, но ответа не последовало, он слышал лишь ровное дыхание брата. Посидел еще немного. Ему просто не хотелось быть одному, но гордость брала свое. Он уже договорился со Стормом о выкупе Элизабет, и ему оставалось сделать одно. Он потихоньку и быстро погладил Вальтера по лицу, поднялся и тихо пошел по спящему лагерю к священнику — исповедаться и причаститься.
Уход брата освободил Вальтера от напущенной на себя суровости, он стиснул зубы и выругался про себя. «Роджер, ты — дьявол, настоящий дьявол! Никому не придумать такой изощренной пытки, никто не может так вывернуть душу». Он мстительно пытался вообразить, как будет повержен и унижен Роджер, но, несмотря на старания, представить этого не мог. В реальности Вальтер восхищался старшим братом, почти обожествлял его. Для него было невероятным, чтобы кто-то победил Роджера, и его мечтания об унижении брата были чисто мальчишеским протестом против его авторитета, своего рода реваншем за то, что Роджер так часто одергивал его и пресекал дурные намерения. Вспомнив, что брат говорил, предполагая свою гибель завтра утром, Вальтер упал ничком на землю и сжал зубами одетую кольчугой руку. Ему достанется все, что сейчас принадлежит Роджеру, — богатство, положение, власть. Роджер уйдет навсегда… его больше не будет, никогда больше он не скажет ему «нет», не будет его одергивать и стыдить. Вальтер отчаянно цеплялся за эти мысли, но слезы все равно потекли из глаз. Роджера не станет, он больше не рассмеется, не пойдет с ним на охоту, не будет с ним бороться и не сыграет в шахматы, не похвалит за удачный выпад при фехтовании, не подмигнет своими ясными, веселыми глазами, советуя, как уломать строптивую девицу. Сердце Вальтера разрывалось на части. Он всей душой страждал занять место Роджера, но в этот отчаянный момент, впервые с самых детских лет понял, как он любит брата. Он боялся его смерти.
К утру Вальтер так и не решил, чего же ему хочется больше, и когда они, прежде чем сесть на коней, ели свой скромный завтрак, он выглядел более осунувшимся, чем Роджер. Остаток ночи Херефорд проспал крепким сном. На исповеди он успокоился, а причастие принесло ему утешение. Все свои дела он привел в полный порядок, а самым прекрасным было яркое солнце, впервые появившееся за последние дни и светившее ему как доброе благословение. Он добродушно посмеивался над суетой Сторма, хлопотавшего со сбруей его боевого коня, проверявшего заточку и прочность трех турнирных копий. Единственное, что его огорчало, — это сожаление об остающемся не выполненном обещании оказать Генриху поддержку в борьбе за английский трон. Сторм отошел отдать своим рыцарям последние распоряжения. Херефорд посмотрел на солнце, чтобы определить, который час. Вальтер, все такой же молчаливый, неотрывно глядел на Ноттингемский замок за выжженным черным пустырем.
Внутри крепости настроение тоже было бодрым. Де Кальдо, уверенный в своей победе, с мрачным упоением прилаживал свое вооружение и сбрую. Через несколько часов его услужение кончится. Сознание, что он может быть ранен, его ничуть не страшило. Немного крови — ничтожная плата за богатство и положение, которые он собирался получить. Хорошо был настроен и Певерел. Он почти не сомневался в победе своего наемника и давал понять людям, назначенным охранять Элизабет и пленных воинов, что не собирается в точности выполнять свои обязательства. Победит де Кальдо или нет, в любом случае он намеревался только выиграть.
С видом безусловного победителя он отправился лично препроводить Элизабет. По пути к ней Певерел говорил себе, как хорошо он сделал, что не поддался искушению взять ее к себе в постель. Он убеждал себя, что, посягая на нее, просто хотел припугнуть, но если быть честным, то, конечно, желал ее. Увидев Элизабет, он поразился, и от его самодовольства не осталось и следа. Элизабет улыбалась, ее глаза сияли, как раскаленные угли, а на его приказ одеться и следовать за ним она ответила взглядом, полным спокойного презрения. Ничто не напоминало в ней ту потрясенную и дрожащую женщину, которую он оставил здесь две ночи назад. Певерелу видеть это было невыносимо: он стал описывать, что сейчас ей предстоит увидеть, и даже упомянул о намерении нарушить договоренность с Херефордом, если де Кальдо «подведет». Элизабет, даже не взглянув на него, с готовностью пошла, куда ее повели, легко шагая, даже беззаботно, но держалась она одним мужеством. Она не страшилась поражения Роджера, не боялась, что Певерел обманет и не освободит ее; к счастью, она почти ничего не знала про де Кальдо. Больше всего ее пугала встреча с мужем. За две ночи и день, прошедшие после ее благодарственного моления, она полностью осознала, чем ради ее спасения жертвовал Роджер и что ему еще придется за это отдать. Он был вынужден уйти со своих надежных позиций, где мог уверенно сразиться с армией Стефана и нанести ей серьезный урон, может быть, даже полностью разгромить ее. Теперь же он оказался во враждебном краю, плохо ему известном, где враг был силен и опасен. Если Стефан подойдет, Херефорд окажется окруженным: с севера — Певерел, с юга — Стефан, а сторонники короля на западе отрезают Херефорда от своих друзей. Его могут ранить на этом безумном суде с помощью меча, Певерел не давал заверений, что его наемник — истинный поборник чести. Если ранение окажется серьезным, он может не поправиться до приезда Генриха, и результатом ее своенравия будет полная катастрофа.
«Боже, Боже, — думала Элизабет, гордо вскинув голову и выпрямив спину, — нет на земле большей грешницы, чем я! Меня мучит не беда, которую я навлекла, и не тяготы и муки, причиненные собственному мужу, а то, что он мне больше не будет верить. Стараясь всю свою жизнь подняться выше уровня обычных женщин, я поступила так абсурдно и мелочно, так по-бабьи, что являю собой образец человеческой глупости, тупости и непорядочности».
* * *
Для тех, кто, словно крысы в ловушке, пытались прогрызть двери своего подземелья, дни и ночи шли неотличимо. Они не вели счет времени, им казалось, что они уже годы отщипывают от двери щепку за щепкой. С того момента, когда в крепости начали переносить оружие, никто не подошел к их башне. У них не было еды, а что хуже всего, не было воды, и они исступленно ковыряли дверь и запор, понимая, что пропадают от голода и жажды, и это только подстегивало их усилия.
— Ш-ш-ш, тихо, — прошептал Герберт. — Скажи сэру Алану, что кто-то идет к нам. Спроси, что делать, если нам несут еду и воду.
Вопрос пошел от одного к другому, все ждали, притаившись в темноте. Они слышали, как на внешней двери отодвигали засов, как она заскрипела на несмазанных петлях. Герберт нервно кусал губы. Если сэр Алан быстро не ответит, шанс будет упущен; ему и в голову не пришло действовать без команды. Тем временем Алан Ившем приходил в себя из беспамятства. У него даже не было сил рассердиться, что его пробуждают для новых страданий и страхов. Он пытался понять, о чем так настойчиво спрашивают его, но смысл отдельных слов до него не доходил, другие в голове мешались с воспоминаниями прошлого, голова кружилась, пока не зацепилась за одно слово.
— План! — сумел он выговорить распухшими губами. — По плану…
Все вздохнули с облегчением и прижались к стене. Они еще больше ослабели, но шестеро из них были в состоянии справиться с двумя, несущими в руках бадью с бурдой и флягу с водой. Они знали, что будет дальше. Дверь откроется, потом закроется, и вошедшие или вошедший бросят свой груз на пол, расплескав больше половины по грязи, и уйдут. Притаившиеся сглатывали голодную слюну, лизали растрескавшиеся губы, пытаясь отвлечься от навязчивой мысли о питье. Времени на это не будет. Им придется их убить и сразу выходить, сразу всем. Там будет вода, вдосталь воды, говорили они себе, не надо будет ползать за ней по грязи.
За дверью раздались шаги, тела приготовились к броску.
— Отставить! — прошептал громко Герберт. — Ложись, это целый отряд!
* * *
— Поехали! — хрипло сказал Вальтер Херефорд своему брату. — Они опускают мост. Пора.
— Да. — Роджер кивнул с недоброй усмешкой, он уже горел желанием сразиться с противником, и это прогнало все страхи. — Да, едем!
Противники почти одновременно показались на поле. Отряд Сторма выстроился далеко у западного угла, в то время как из крепости потянулась колонна к восточному краю. Херефорд один приблизился к этой процессии и убедился, что среди ехавших там женщин была Элизабет. Он должен был сердиться на жену, его жизнь из-за нее висела на волоске, но в этот момент он не испытывал ничего, кроме ошеломляющей радости видеть ее живой и здоровой. Тут же были и его рыцари, одни шли, других, словно мешки с зерном, везли на спинах лошадей. Херефорд сжал кулаки. Так обращаться с благородным противником нельзя. Он крутанул коня, ударил его шпорами и галопом поскакал на свой край поля. Церемония открытия была краткой, бой не был состязанием в ловкости, где победа присуждается по очкам. Тут не было правил, разноцветных флагов и красочных знамен. Доспехи Херефорда тронуты ржавчиной, а плащ забрызган грязью; щиты обоих противников так избиты, что гербы на них совсем стерлись. Судьями в турнире были сила и искусство бойцов; их бой прекратится, только когда один из них сдастся, будет не в состоянии продолжать бой или окажется убит. Стояла мертвая тишина, слышались только глухой стук конских копыт по выжженной земле, когда Херефорд и де Кальдо разъезжались по местам, да бренчание сбруи у лошади кого-то из зрителей. Противники обернулись лицом друг к другу и стали опускать копья, наблюдая за противником. Херефорд крепко прижал древко копья локтем. Оно ровно и твердо лежало в его руке под правильным углом, хорошо отточенное острие блестело, но сердце у него колотилось с такой силой, что слышно было его стук, во рту у него пересохло. Если он выдержит эти три съезда, у него будет преимущество, он сможет тогда побить де Кальдо. Если… Он был много легче противника, и ему требовался больший разбег для хорошего удара.
Херефорд отвел в сторону ноги и с силой вонзил шпоры в бока своего серого скакуна. Конь рванулся с места галопом. Мгновением позже тронулся де Кальдо. Сквозь конский топот раздался треск ломающегося дерева и сдавленный выкрик двух мужских глоток, когда страшный удар вытолкнул воздух из легких. Копье Херефорда угодило точно по центру щита де Кальдо, но тот не шелохнулся, а копье сломалось. Де Кальдо, то ли слишком самоуверенный, то ли забавляясь, был невнимателен. Его копье ударило выше центра щита и скользнуло поверх плеча Херефорда, даже не задев его.
Вздох облегчения раздался с обеих сторон наблюдавших. Вальтер Херефорд нервно облизывал сухие губы. Лорд Сторм, затаив дыхание, бормотал бесполезные указания и советы своему другу. Элизабет, которая разбиралась в тонкостях турнирного боя не хуже любого мужчины, впервые увидев, с кем сражается муж, испугалась и стала молиться. Алан Ившем, почувствовав на лице весеннюю свежесть, увидел себя много лет назад в поле, слышал хорошо знакомый ему треск ломающихся копий, звон мечей, стук копыт. Ему виделось, как он едет за своим смеющимся красивым господином, ему казалось, что он уже на свободе, его бойцы невредимы, к чести его и ее светлости… Он чувствовал, как ветер овевает его горячее тело, стал тихо, тихо погружаться в забытье и спокойно, почти с радостью отошел…
Бойцы взяли у своих сквайров новые копья и вернулись на исходные позиции. Херефорд разжал и снова сжал пальцы, держащие щит, чтобы восстановить в руке кровообращение. Удар де Кальдо, хоть и не меткий, был такой силы, что рука занемела. Один съезд пройден, но это не утешало, ему было ясно, что де Кальдо просто играл с ним. В подтверждение этого тот не стал ждать, когда двинется Херефорд, и погнал коня первым. Мастер турнирных боев удивился силе своего легкого противника: челюсть, куда ударило краем щита, сразу распухла. Но никакого беспокойства он не испытывал; его рассердила собственная неосторожность. Кони снова неслись навстречу друг другу. Де Кальдо, приноравливаясь к ходу своего коня, нацелился в правое плечо Херефорда, выставленное вместе с рукой, держащей копье. Он и сейчас не думал сразу убить противника, как того желал Певерел, он хотел ударить и обезвредить его Правую руку, сделав его беззащитным. Это упрощало дело перед пешим боем на мечах. За миг до столкновения Херефорд предпринял отчаянный маневр. Верно оценив характер своего противника, но рискуя жизнью, он перенес щит на правую сторону, открыв свой левый бок. Он угадал правильно: де Кальдо был упрям и прямолинеен, не способен быстро переменить план действия. Его копье не дернулось в сторону не прикрытого теперь сердца Херефорда, а скользнуло по краю щита и снова прошло мимо цели.
Херефорд издал победный клич: удар снова потряс его, но и после второго съезда он остался невредим. Даже больше: теперь уже не ошибка противника, а он сам спас себя. Правда, его копье даже не коснулось де Кальдо, но он уже надеялся на свой меч, теперь он близок к победе! Еще один съезд, игра перейдет в его руки, ибо мощь де Кальдо не шла в сравнение с быстротой его клинка. Разъяренный де Кальдо развернул коня на конце поля и сразу бросился вперед, не сменив копья, даже не осмотрев его. Теперь Херефорду было нечего противопоставить зверскому удару де Кальдо, вложившему в него всю силу на последнем заходе. Его копье зацепило левый край щита. Под тяжелой массой де Кальдо, удвоенной скоростью двух коней, копье прогнуло щит и скользнуло вдоль бока Херефорда. Де Кальдо надавил всей своей тяжестью, и Херефорд почувствовал, как треснула кольчуга и тело пронзила боль. С ясностью, какую иногда дарит один миг, он увидел, как дугой изогнулось древко копья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Красивое даже в небритом состоянии лицо Херефорда приняло жесткое, упрямое выражение.
— Меня убить не так просто.
— Да ты подумай! — хрипло крикнул Сторм. — Сейчас не время задаваться. Безопасность твоей жены, вся наша затея зависит целиком от тебя.
Граф покачал головой.
— Нет, не целиком. Если меня убьют, Элизабет все равно ничего не грозит, потому что она бесценна. Честер или даже Вальтер заплатят за нее выкуп, и Певерел отпустит ее. Без меня Стефану она не нужна. А о других наших делах… не знаю. Мы говорили, как я смотрю на это… Возможно, вообще не надо было это затевать, вернее, мне не следовало влезать в это. Здесь все в руках Божьих.
— Брось! — сердился Сторм, снова возвращаясь к высказанной ранее мысли. — Господу тоже надо помогать здесь, на земле. У человека есть свой разум, а твой ведет тебя прямо к гибели!
— Не мучай меня, Кэйн! — взмолился Херефорд. — Ты желаешь мне добра, я знаю, но не могу я принять твоей жертвы, при всем желании. На меня смотрят мои рыцари. Что они подумают, если ты заступишься за меня, словно я ребенок? А моя жена с ее гордостью? Как я посмотрю ей в глаза, если на бой вместо меня выйдешь ты? — Он усмехнулся. — Да что там говорить, каково мне будет самому!
Замолчали. Сторм что-то бурчал про себя. Он понимал, что резоны Херефорда сильнее его доводов о своей силе и опыте.
— Кроме того, — оживился Херефорд, — я не такого плохого мнения о своем умении драться, как ты, Сторм. Это даже хорошо, что де Кальдо не принимает меня всерьез. Надо проучить этого хвастуна.
Но в темноте, когда сон долго не шел к Херефорду, он не раз пожалел, что не принял предложение друга. Уже за полночь он пошел поговорить с братом. Вальтер сразу отозвался на его оклик, он тоже лежал с открытыми глазами.
— Вальтер, мне надо тебе кое-что сказать, но это должно остаться между нами. Завтра… Ты будешь с войском или останешься со Стормом?
— Я и за корону не пропустил бы завтрашнего боя, какое там, даже за спасение души!
Брат говорил уверенно и холодно. Херефорд помолчал. Он нуждался в словах утешения, но тут этого ждать не приходилось. Обида и гнев заставляли его повернуться и уйти, но он остановил себя, подумав, как часто он не понимал Вальтера, а ведь злой язык брата не всегда выражает, что у него на душе. Херефорд старался говорить тоже твердо.
— Прошу тебя позаботиться о матери и сестре Кэтрин, вот об этом хотел сказать.
— Ну, ясно, мне надо напомнить об этом! Ты, конечно, думаешь, что я отниму у них родовые имения и продам в рабство! Ведь только ты их любишь.
Херефорд вздохнул, губы у него пересохли. Он знал, что Вальтер не бросит семью, ему просто хотелось, чтобы тот был с родными помягче.
— По хозяйству, знаешь, не считаю себя вправе оставлять распоряжения, но у меня есть письменные указания, если понадобится — ты их найдешь. Что касается дел политических, меня будут судить на небесах. Вот по отношению к тебе я виноват, хотя не знаю, в чем конкретно. Я только очень тебя прошу, Вальтер, не повторяй моих ошибок с Майлзом, воспитывай его более внимательно.
Херефорд замолчал, но ответа не последовало, он слышал лишь ровное дыхание брата. Посидел еще немного. Ему просто не хотелось быть одному, но гордость брала свое. Он уже договорился со Стормом о выкупе Элизабет, и ему оставалось сделать одно. Он потихоньку и быстро погладил Вальтера по лицу, поднялся и тихо пошел по спящему лагерю к священнику — исповедаться и причаститься.
Уход брата освободил Вальтера от напущенной на себя суровости, он стиснул зубы и выругался про себя. «Роджер, ты — дьявол, настоящий дьявол! Никому не придумать такой изощренной пытки, никто не может так вывернуть душу». Он мстительно пытался вообразить, как будет повержен и унижен Роджер, но, несмотря на старания, представить этого не мог. В реальности Вальтер восхищался старшим братом, почти обожествлял его. Для него было невероятным, чтобы кто-то победил Роджера, и его мечтания об унижении брата были чисто мальчишеским протестом против его авторитета, своего рода реваншем за то, что Роджер так часто одергивал его и пресекал дурные намерения. Вспомнив, что брат говорил, предполагая свою гибель завтра утром, Вальтер упал ничком на землю и сжал зубами одетую кольчугой руку. Ему достанется все, что сейчас принадлежит Роджеру, — богатство, положение, власть. Роджер уйдет навсегда… его больше не будет, никогда больше он не скажет ему «нет», не будет его одергивать и стыдить. Вальтер отчаянно цеплялся за эти мысли, но слезы все равно потекли из глаз. Роджера не станет, он больше не рассмеется, не пойдет с ним на охоту, не будет с ним бороться и не сыграет в шахматы, не похвалит за удачный выпад при фехтовании, не подмигнет своими ясными, веселыми глазами, советуя, как уломать строптивую девицу. Сердце Вальтера разрывалось на части. Он всей душой страждал занять место Роджера, но в этот отчаянный момент, впервые с самых детских лет понял, как он любит брата. Он боялся его смерти.
К утру Вальтер так и не решил, чего же ему хочется больше, и когда они, прежде чем сесть на коней, ели свой скромный завтрак, он выглядел более осунувшимся, чем Роджер. Остаток ночи Херефорд проспал крепким сном. На исповеди он успокоился, а причастие принесло ему утешение. Все свои дела он привел в полный порядок, а самым прекрасным было яркое солнце, впервые появившееся за последние дни и светившее ему как доброе благословение. Он добродушно посмеивался над суетой Сторма, хлопотавшего со сбруей его боевого коня, проверявшего заточку и прочность трех турнирных копий. Единственное, что его огорчало, — это сожаление об остающемся не выполненном обещании оказать Генриху поддержку в борьбе за английский трон. Сторм отошел отдать своим рыцарям последние распоряжения. Херефорд посмотрел на солнце, чтобы определить, который час. Вальтер, все такой же молчаливый, неотрывно глядел на Ноттингемский замок за выжженным черным пустырем.
Внутри крепости настроение тоже было бодрым. Де Кальдо, уверенный в своей победе, с мрачным упоением прилаживал свое вооружение и сбрую. Через несколько часов его услужение кончится. Сознание, что он может быть ранен, его ничуть не страшило. Немного крови — ничтожная плата за богатство и положение, которые он собирался получить. Хорошо был настроен и Певерел. Он почти не сомневался в победе своего наемника и давал понять людям, назначенным охранять Элизабет и пленных воинов, что не собирается в точности выполнять свои обязательства. Победит де Кальдо или нет, в любом случае он намеревался только выиграть.
С видом безусловного победителя он отправился лично препроводить Элизабет. По пути к ней Певерел говорил себе, как хорошо он сделал, что не поддался искушению взять ее к себе в постель. Он убеждал себя, что, посягая на нее, просто хотел припугнуть, но если быть честным, то, конечно, желал ее. Увидев Элизабет, он поразился, и от его самодовольства не осталось и следа. Элизабет улыбалась, ее глаза сияли, как раскаленные угли, а на его приказ одеться и следовать за ним она ответила взглядом, полным спокойного презрения. Ничто не напоминало в ней ту потрясенную и дрожащую женщину, которую он оставил здесь две ночи назад. Певерелу видеть это было невыносимо: он стал описывать, что сейчас ей предстоит увидеть, и даже упомянул о намерении нарушить договоренность с Херефордом, если де Кальдо «подведет». Элизабет, даже не взглянув на него, с готовностью пошла, куда ее повели, легко шагая, даже беззаботно, но держалась она одним мужеством. Она не страшилась поражения Роджера, не боялась, что Певерел обманет и не освободит ее; к счастью, она почти ничего не знала про де Кальдо. Больше всего ее пугала встреча с мужем. За две ночи и день, прошедшие после ее благодарственного моления, она полностью осознала, чем ради ее спасения жертвовал Роджер и что ему еще придется за это отдать. Он был вынужден уйти со своих надежных позиций, где мог уверенно сразиться с армией Стефана и нанести ей серьезный урон, может быть, даже полностью разгромить ее. Теперь же он оказался во враждебном краю, плохо ему известном, где враг был силен и опасен. Если Стефан подойдет, Херефорд окажется окруженным: с севера — Певерел, с юга — Стефан, а сторонники короля на западе отрезают Херефорда от своих друзей. Его могут ранить на этом безумном суде с помощью меча, Певерел не давал заверений, что его наемник — истинный поборник чести. Если ранение окажется серьезным, он может не поправиться до приезда Генриха, и результатом ее своенравия будет полная катастрофа.
«Боже, Боже, — думала Элизабет, гордо вскинув голову и выпрямив спину, — нет на земле большей грешницы, чем я! Меня мучит не беда, которую я навлекла, и не тяготы и муки, причиненные собственному мужу, а то, что он мне больше не будет верить. Стараясь всю свою жизнь подняться выше уровня обычных женщин, я поступила так абсурдно и мелочно, так по-бабьи, что являю собой образец человеческой глупости, тупости и непорядочности».
* * *
Для тех, кто, словно крысы в ловушке, пытались прогрызть двери своего подземелья, дни и ночи шли неотличимо. Они не вели счет времени, им казалось, что они уже годы отщипывают от двери щепку за щепкой. С того момента, когда в крепости начали переносить оружие, никто не подошел к их башне. У них не было еды, а что хуже всего, не было воды, и они исступленно ковыряли дверь и запор, понимая, что пропадают от голода и жажды, и это только подстегивало их усилия.
— Ш-ш-ш, тихо, — прошептал Герберт. — Скажи сэру Алану, что кто-то идет к нам. Спроси, что делать, если нам несут еду и воду.
Вопрос пошел от одного к другому, все ждали, притаившись в темноте. Они слышали, как на внешней двери отодвигали засов, как она заскрипела на несмазанных петлях. Герберт нервно кусал губы. Если сэр Алан быстро не ответит, шанс будет упущен; ему и в голову не пришло действовать без команды. Тем временем Алан Ившем приходил в себя из беспамятства. У него даже не было сил рассердиться, что его пробуждают для новых страданий и страхов. Он пытался понять, о чем так настойчиво спрашивают его, но смысл отдельных слов до него не доходил, другие в голове мешались с воспоминаниями прошлого, голова кружилась, пока не зацепилась за одно слово.
— План! — сумел он выговорить распухшими губами. — По плану…
Все вздохнули с облегчением и прижались к стене. Они еще больше ослабели, но шестеро из них были в состоянии справиться с двумя, несущими в руках бадью с бурдой и флягу с водой. Они знали, что будет дальше. Дверь откроется, потом закроется, и вошедшие или вошедший бросят свой груз на пол, расплескав больше половины по грязи, и уйдут. Притаившиеся сглатывали голодную слюну, лизали растрескавшиеся губы, пытаясь отвлечься от навязчивой мысли о питье. Времени на это не будет. Им придется их убить и сразу выходить, сразу всем. Там будет вода, вдосталь воды, говорили они себе, не надо будет ползать за ней по грязи.
За дверью раздались шаги, тела приготовились к броску.
— Отставить! — прошептал громко Герберт. — Ложись, это целый отряд!
* * *
— Поехали! — хрипло сказал Вальтер Херефорд своему брату. — Они опускают мост. Пора.
— Да. — Роджер кивнул с недоброй усмешкой, он уже горел желанием сразиться с противником, и это прогнало все страхи. — Да, едем!
Противники почти одновременно показались на поле. Отряд Сторма выстроился далеко у западного угла, в то время как из крепости потянулась колонна к восточному краю. Херефорд один приблизился к этой процессии и убедился, что среди ехавших там женщин была Элизабет. Он должен был сердиться на жену, его жизнь из-за нее висела на волоске, но в этот момент он не испытывал ничего, кроме ошеломляющей радости видеть ее живой и здоровой. Тут же были и его рыцари, одни шли, других, словно мешки с зерном, везли на спинах лошадей. Херефорд сжал кулаки. Так обращаться с благородным противником нельзя. Он крутанул коня, ударил его шпорами и галопом поскакал на свой край поля. Церемония открытия была краткой, бой не был состязанием в ловкости, где победа присуждается по очкам. Тут не было правил, разноцветных флагов и красочных знамен. Доспехи Херефорда тронуты ржавчиной, а плащ забрызган грязью; щиты обоих противников так избиты, что гербы на них совсем стерлись. Судьями в турнире были сила и искусство бойцов; их бой прекратится, только когда один из них сдастся, будет не в состоянии продолжать бой или окажется убит. Стояла мертвая тишина, слышались только глухой стук конских копыт по выжженной земле, когда Херефорд и де Кальдо разъезжались по местам, да бренчание сбруи у лошади кого-то из зрителей. Противники обернулись лицом друг к другу и стали опускать копья, наблюдая за противником. Херефорд крепко прижал древко копья локтем. Оно ровно и твердо лежало в его руке под правильным углом, хорошо отточенное острие блестело, но сердце у него колотилось с такой силой, что слышно было его стук, во рту у него пересохло. Если он выдержит эти три съезда, у него будет преимущество, он сможет тогда побить де Кальдо. Если… Он был много легче противника, и ему требовался больший разбег для хорошего удара.
Херефорд отвел в сторону ноги и с силой вонзил шпоры в бока своего серого скакуна. Конь рванулся с места галопом. Мгновением позже тронулся де Кальдо. Сквозь конский топот раздался треск ломающегося дерева и сдавленный выкрик двух мужских глоток, когда страшный удар вытолкнул воздух из легких. Копье Херефорда угодило точно по центру щита де Кальдо, но тот не шелохнулся, а копье сломалось. Де Кальдо, то ли слишком самоуверенный, то ли забавляясь, был невнимателен. Его копье ударило выше центра щита и скользнуло поверх плеча Херефорда, даже не задев его.
Вздох облегчения раздался с обеих сторон наблюдавших. Вальтер Херефорд нервно облизывал сухие губы. Лорд Сторм, затаив дыхание, бормотал бесполезные указания и советы своему другу. Элизабет, которая разбиралась в тонкостях турнирного боя не хуже любого мужчины, впервые увидев, с кем сражается муж, испугалась и стала молиться. Алан Ившем, почувствовав на лице весеннюю свежесть, увидел себя много лет назад в поле, слышал хорошо знакомый ему треск ломающихся копий, звон мечей, стук копыт. Ему виделось, как он едет за своим смеющимся красивым господином, ему казалось, что он уже на свободе, его бойцы невредимы, к чести его и ее светлости… Он чувствовал, как ветер овевает его горячее тело, стал тихо, тихо погружаться в забытье и спокойно, почти с радостью отошел…
Бойцы взяли у своих сквайров новые копья и вернулись на исходные позиции. Херефорд разжал и снова сжал пальцы, держащие щит, чтобы восстановить в руке кровообращение. Удар де Кальдо, хоть и не меткий, был такой силы, что рука занемела. Один съезд пройден, но это не утешало, ему было ясно, что де Кальдо просто играл с ним. В подтверждение этого тот не стал ждать, когда двинется Херефорд, и погнал коня первым. Мастер турнирных боев удивился силе своего легкого противника: челюсть, куда ударило краем щита, сразу распухла. Но никакого беспокойства он не испытывал; его рассердила собственная неосторожность. Кони снова неслись навстречу друг другу. Де Кальдо, приноравливаясь к ходу своего коня, нацелился в правое плечо Херефорда, выставленное вместе с рукой, держащей копье. Он и сейчас не думал сразу убить противника, как того желал Певерел, он хотел ударить и обезвредить его Правую руку, сделав его беззащитным. Это упрощало дело перед пешим боем на мечах. За миг до столкновения Херефорд предпринял отчаянный маневр. Верно оценив характер своего противника, но рискуя жизнью, он перенес щит на правую сторону, открыв свой левый бок. Он угадал правильно: де Кальдо был упрям и прямолинеен, не способен быстро переменить план действия. Его копье не дернулось в сторону не прикрытого теперь сердца Херефорда, а скользнуло по краю щита и снова прошло мимо цели.
Херефорд издал победный клич: удар снова потряс его, но и после второго съезда он остался невредим. Даже больше: теперь уже не ошибка противника, а он сам спас себя. Правда, его копье даже не коснулось де Кальдо, но он уже надеялся на свой меч, теперь он близок к победе! Еще один съезд, игра перейдет в его руки, ибо мощь де Кальдо не шла в сравнение с быстротой его клинка. Разъяренный де Кальдо развернул коня на конце поля и сразу бросился вперед, не сменив копья, даже не осмотрев его. Теперь Херефорду было нечего противопоставить зверскому удару де Кальдо, вложившему в него всю силу на последнем заходе. Его копье зацепило левый край щита. Под тяжелой массой де Кальдо, удвоенной скоростью двух коней, копье прогнуло щит и скользнуло вдоль бока Херефорда. Де Кальдо надавил всей своей тяжестью, и Херефорд почувствовал, как треснула кольчуга и тело пронзила боль. С ясностью, какую иногда дарит один миг, он увидел, как дугой изогнулось древко копья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44