Наоборот, она стала есть с таким аппетитом, который вызывал беспокойство о том, во что превратится ее талия после родов.
— Я не могу больше влезть ни в одно из моих платьев, — стонала она почти каждое утро после туалета.
И не забывала добавить трагическим тоном:
— Я точно стану похожей на Висконти, — намекая на внушительную возлюбленную маршала Бертье, знаменитую своими удивительными корсетами, которые она заказывала, чтобы скрыть в них излишки плоти.
Добряк Жоливаль успокаивал ее тем, что она никогда не выглядела так хорошо, что из-за изнеженной жизни кожа ее приобрела цвет лилии, а это было именно так, и что в любом случае мужчины, достойные этого имени, предпочитают мягкие телеса, и даже пухлые, связкам костей, как того часто требует мода.
— И затем, если мы наконец поедем в Америку, вы проведете многие недели в морском режиме и станете стройной и гибкой, как отощавшая кошка, если это вам улыбается.
Марианне тогда действительно осталось только улыбнуться, вздохнуть, отставить творения Леруа и ограничиться местной модой, гораздо менее изысканной, но зато более удобной для будущей матери…
В данный момент виконт-сочинитель, буквально ввинтив маленькую подзорную трубу в глаз, внимательно следил за эволюциями корабля под руководством мужа Агаты, рейса Ахмета, у которого Нахшидиль купила бриг и который согласился провести его из дока до якорной стоянки.
— Турки превосходные моряки, — заметил Жоливаль. — Как жаль, что они не решаются покинуть средневековье и начать строить современные корабли, не имеющие такой вид, словно они сражались при Лепанто!
Да простит меня Бог, если то, что я вижу там внизу, не галера!
— Французы разоружили свою последнюю галеру лет сто назад. Не будьте таким мелочным, Жоливаль. И затем, это вопрос времени. Султан Махмуд, если Аллах продлит его жизнь, собирается решительно произвести глубокие реформы и повести свою империю по пути прогресса. Но пока он не укротит янычар и окончательно не заставит замолчать их окаянные кухонные котлы, ничто не будет возможным. Его величество, а также и его мать поджидают удобный случай, а пока проявляют терпение, но это их главная забота…
С тех пор как она была гостьей княгини Морузи, Марианна много раз посещала свою царственную кузину, и между двумя женщинами возникла дружба, к которой присоединилась бурная привязанность Бюлю-ханум, которая так ничего и не поняла из того, что произошло у Ревекки, однако, как преданная верноподданная, не задавала ни единого вопроса, раз ее хозяйка была довольна. Это дало Марианне полезную информацию, которую она щедро предоставляла бедному Латур-Мобуру, все больше отстававшему от событий и не имевшему возможность дать вразумительный ответ императору о продолжении русско-турецкой войны.
«Волшебница» теперь стояла у набережной, возвышаясь среди своих приземистых соседей, похожая на морского ястреба в стае уток. Она выглядела такой нарядной и чистой, что слезы выступили на глазах Марианны и она даже забыла о своем ненасытном голоде.
В это утро само небо располагало к оптимизму. Когда Язон приедет, он будет так счастлив вновь обрести дорогой ему восстановленный корабль, что сгустившиеся между ним и Марианной тучи сами собой рассеются.
Немного спокойных объяснений, и все войдет в норму, дурной сон улетит навсегда. Князь получит столь желанного наследника, а его супруга, быстро став с помощью императорских законоведов Марианной д'Ассельна, будет свободна соединить свою жизнь с человеком, которого всегда так любила…
Конечно, где-то в мире есть особа, которая законно носит фамилию Бофора, но Марианна неуклонно изгоняла из своего сознания память о ней. Пилар выбрала Испанию, родину ее предков, от которых она унаследовала необузданную жестокость и суровую набожность, и сейчас она, без сомнения, усмиряет свои беспощадные страсти в тиши какого-нибудь монастыря. Больше она не является помехой. Но когда же появится Язон?
Во время одного из невероятно учтивых и официальных визитов «Турхан-бея»к княгине Морузи Марианна рискнула заговорить о Бофоре, выразив удивление, что он так долго заставляет себя ждать. При этом сердце ее забилось быстрее, настолько она опасалась причинить боль князю, но вопрос, похоже, ничуть его не задел. Он посмотрел на молодую женщину своими неизменно спокойными темно-синими глазами с тем непроницаемым выражением, от которого ей всегда становилось не по себе, и серьезным голосом ответил:
— В этом нет ничего удивительного. Ведь его раны были очень серьезными, ибо Лейтон оставил его умирать в уносимой течением лодке, где его нашли. Кроме того, после Корфу он находился под трудноустранимым действием опасного снадобья из ржаной спорыньи. Тем не менее личный врач паши Морэ, который ухаживает за ним, поручился мне за его жизнь, но сказал, что выздоровление будет длительным. Будьте, однако, спокойны, за ним ухаживают хорошо.
— Врач паши Морэ? — удивленно спросила Марианна. — Почему же он, если Бофора приютили рыбаки?
— Потому что так гораздо лучше для него. Ходжа Гассан — священнослужитель и мой друг. На этом основании он тайно ухаживает за капитаном Бофором. Из рук Вали-паши американец не вырвался бы без солидного выкупа. Вспомните, что Вали и его отец, паша Янины, как, впрочем, и паша Египта, Махмуд Али, с некоторого времени проявляют самостоятельность по отношению к Порте и ведут себя теперь как независимые властители, за что, кстати, когда-нибудь могут поплатиться. Но, возвращаясь к Язону Бофору, я должен сказать, что шесть месяцев — минимальный срок для его полного выздоровления.
Шесть месяцев! Марианна посчитала про себя. Если исходить из того, что Язона подобрали в первых числах августа, он сможет появиться в Константинополе только зимой, а может быть, даже и в начале весны, учитывая время, которое понадобится ему, чтобы добраться до Босфора. Это обещало долгое ожидание, поскольку октябрь еще не кончился, но, с другой стороны, тайный голос нашептывал Марианне, что так будет лучше, ибо роды ожидались в конце февраля. Благодаря этому она сможет показаться ему в нормальном виде, тогда как она страшилась встретиться лицом к лицу с Язоном с откормленными щеками и всем тем малопривлекательным видом, напоминавшим ей бочку…
— Вы действительно очень неблагоразумны, сударыня, — раздался вдруг ворчливый голос, заставивший вздрогнуть Марианну. — Здесь холодно и сыро, а вы уже добрых три четверти часа стоите среди толпы, подвергаясь опасности быть сбитой с ног. Ведь я рекомендовал вам величайшую осторожность.
Вырванная из своих мечтаний, молодая женщина заметила, что Жоливаля больше нет возле нее. Он поднялся к Ахмету на полуют брига. А на его месте оказался мужчина среднего роста, блондин с красиво подстриженными бакенбардами и чисто английской элегантностью, смотревший на нее с недовольным видом. Она ласково улыбнулась ему и протянула руку.
— Вы оказали мне честь, присматривая за мной, мой дорогой доктор? В таком случае вы явили образчик величайшего терпения, если вам удалось удержаться от упреков в мой адрес целых три четверти часа.
— Я не присматривал за вами, княгиня, но все это время мы были здесь, леди Эстер и я, договариваясь с целой армией капитанов с греческих судов, ужасно болтливых, один другого жуликоватей, и я надеялся, что мы быстро закончим, чтобы я мог отвести вас домой, но эти люди владеют искусством краснобайства больше и лучше, чем гвинейские племена! Что касается леди Эстер, она может послужить примером негритянскому королю! Я кончил тем, что потерял терпение, но она все еще там. Посмотрите на нее: в одном из нарушающих устои костюмов, которые она обожает, стоящую на этих подмостках с каким-то типом в грязном красном колпаке. Готов поклясться, что она получает удовольствие от таких дискуссий.
Если бы ее друзья из Лондона могли это видеть…
Марианна от души рассмеялась. Не было ничего неожиданного в том, что ее нынешний врач был чистокровный англичанин и что этот врач, доктор Чарльз Мерион, стал другом. Ведь на другой день после ее переселения во дворец в Фанаре она нашла вполне естественным включиться в жизнь ее хозяйки и обнаружила, что эта жизнь очень космополитическая.
Политика, однако, почти не интересовала княгиню Морузи, считавшую нормальным принимать вперемешку людей, на которых в другом месте она не обратила бы внимания. Она не проявляла расовых предубеждений в оценке той или иной войны или частной ссоры. Ее друзьями были греки, турки, албанцы, русские, валахи, англичане или французы, это не имело значения! Ее единственное требование: нравиться ей и не быть скучным. Взамен она дарила щедрое гостеприимство и дружбу, готовую на все, но при разочаровании не знавшую прощения.
И Марианна, личный друг и тайная посланница Наполеона, благодаря ей практически попала в объятия племянницы великого Питта, человека, являвшегося смертельным врагом Франции вообще и Наполеона в частности; другими словами — леди Эстер Стенхоп, вызвавшей у нее симпатию, такую же непроизвольную, как и внезапную, от которой она даже не пыталась защититься.
Леди Эстер, без сомнения, была наиболее примечательной и наименее благонамеренной особой, какую когда-либо рождала Англия. Смерть дяди, которому она на протяжении многих лет была опорой и поддержкой, а затем гибель жениха, генерала Джона Мура, убитого в Испании в жестокой битве у Коруньи, в нормальных условиях должны были бы сразить ее и ограничить скромным положением вдовы, да еще и сироты. Однако, привыкнув влиять на политику и политиков, леди Эстер в свои тридцать четыре года отказалась от замкнутой, удушающей жизни старой девы в глуши английского графства.
Она выбрала приключения и ровно через полтора года, а именно 18 февраля 1810 года, стряхнула со своих ног пыль родной земли. Без особой надежды на возвращение она отплыла из Портсмута к странам Востока, чья магия всегда возбуждала ее воображение. Но она уехала не одна: с ней отправилась на фрегате «Язон», этом старом знакомом Марианны, целая свита, как и подобает королеве в изгнании.
После многомесячного странствия достигли наконец Константинополя, и путешественница, поддавшаяся очарованию города, находилась здесь уже год, принимая и посещая высшее общество, в том числе и султана, живя на широкую ногу благодаря щедрой субсидии, которую отец Майкла Бруса, друга ее сердца, высылал сыну, ибо леди Эстер, несмотря на ее склонность к роскоши, не имела состояния и своим поведением вызывала тайное возмущение в душе английского посла.
Кэннинг и в самом деле не замедлил воспринять леди Эстер как одиннадцатую казнь египетскую, а высокомерная странница, со своей стороны, не особенно скрывала перед красавцем дипломатом, что она относит его к категории зануд.
Зато она после приезда всеми средствами добивалась приема у французского посла. Она действительно очень хотела посетить Францию после ее восточного турне (тем более что это было запрещено для англичан) и лично ознакомиться с последствиями императорского правления в стране, едва вышедшей из революции, главной целью которой было свержение монархии. И, считая, что никто, кроме французского посла, не сможет открыть ей двери этой удивительной страны, леди Эстер на протяжении месяцев всеми правдами и не правдами старалась встретиться с Латур-Мобуром, который, не зная больше, как от нее избавиться, в конце концов выбрал заточение. Он почти не выходил из своего старинного монастыря.
Его положение и так было уже достаточно шатким и щекотливым без того, чтобы усложнять его дополнительным недовольством Наполеона просьбой о паспорте для племянницы покойного графа Чатама. При одной мысли о том, как нахмурятся императорские брови перед столь неуместной просьбой, по его телу пробегали мурашки.
В настоящий момент мучительница несчастного посла собрала вокруг своей особы почти столько же людей, как и американский бриг, с которым, кстати, у нее просматривалось некоторое сходство. Очень высокая, даже для англичанки, она носила странное, полумужское — полуженское одеяние, что-то вроде черной паранджи, богато расшитой золотом, представляя собой фигуру, сделавшую бы честь любой римской матроне. Но вместо того чтобы полностью закутаться в это одеяние, она небрежно отбросила капюшон на плечи, гордо выставив напоказ голову с медальным профилем: великолепный нос, яркие чувственные губы, а сверху огромный тюрбан из белого муслина.
В таком облачении, подходившем ей больше всего, она давала отпор греческому моряку гораздо меньшего роста, но более нервному, чем она, на всклокоченную голову которого леди Эстер со снисходительной полуулыбкой время от времени роняла несколько слов, очень спокойных, однако, похоже, вселявших в беднягу ужас.
Забавлявшиеся этой сценой Марианна и доктор Мерион увидели, как греческий моряк несколько раз подряд истово перекрестился, с помощью умоляющих глаз и поднятых рук призвал небо в свидетели, сорвал свой колпак, бросил на землю, потоптал, затем поднял и снова напялил на голову. В конце концов спокойствие, похоже, вернулось к нему, и он протянул сомнительной чистоты руку, в которой внезапно блеснула бесспорно золотая монета.
— Помилуйте! — простонал. Мерион. — Она договорилась с этим пиратом…
— О чем договорилась? И что значит эта перебранка, золотая монета?
— Что мы скоро уедем, сударыня, и на край света!
Леди Эстер отступается от своего желания посетить Францию, но также отказывается провести вторую зиму в Константинополе. Она говорит, что слишком мерзла в прошлом году и решила направиться в Египет. И любым способом, как вы могли видеть. Когда ей не удалось найти корабль доброго христианина, чтобы отвезти ее туда, она обратилась к этим похожим на пиратов людям, не имеющим ни стыда, ни совести…
— Ну-ну, доктор, тут вы ошибаетесь! Греки такие же добрые христиане, как вы и я. Может быть, немного отличаются, но в малом.
— Мне все равно, кто они! Беда в том, что я обречен умирать тысячью смертей в разгар зимы на ужасной, без всякого комфорта, шхуне. Я предпочел бы турецкую шебеку.
— Но тогда вы оказались бы на корабле неверных, — заметила Марианна, которую рассмешил трагический тон ее собеседника, и она спрятала улыбку в высоком меховом воротнике ее суконного плаща.
Однако она тут же воскликнула:
— Позвольте, дорогой друг, если вы уедете, я останусь совсем беспомощной? Что я буду делать без ваших советов?
— А именно в этом я и пытаюсь убедить леди Эстер! У меня здесь прекрасная клиентура, приятная и милая, которая, кроме того, что нуждается во мне, очень дорога мне самому. К тому же мой долг — остаться до вашего разрешения от бремени. И затем, я не знаю, как воспримут важные турецкие дамы такой внезапный отъезд. Я думаю особенно о супруге Капудан — паши…
Марианна также подумала о ней и снова подавила улыбку, ибо заботы, которые доктор Мерион расточал супруге командующего османским морским флотом, немного превосходили то, что требует простая медицинская внимательность. И другие дамы оказывали полное доверие молодому английскому врачу, а он не скрывал удовольствия, которое получал в шелковистом сладостном обществе певчих птичек.
— И что вам ответила леди Эстер?
Мерион пожал плечами.
— Ничего… или почти ничего. Она отказалась выслушать меня, так как хочет ехать в Египет, и ехать немедленно.
— Неужели? Как же это? Я считала, что она придает большое значение встрече с Латур — Мобуром! Значит, она отказывается от нее? Я не думала, что она такая…
Доктор кашлянул и осторожно осмотрелся вокруг.
— Вот именно! — прошептал он. — Она видела его…
— Видела его? Ну и новость! Но где? Когда? Говорите быстрей! Я умираю от нетерпения.
— На прошлой неделе в Бебеке. Они встретились на берегу Босфора, недалеко от нашей резиденции, во дворце, принадлежащем одной из ее подруг. Ваш посол согласился тайно прибыть туда, потому что леди Эстер пригрозила явиться средь бела дня во французское посольство и звонить до тех пор, пока не откроют… Однако тс-с! Вот и она…
В самом деле, леди Стенхоп приближалась большими шагами, той решительной походкой, которая позволила леди Плимут выразить сожаление, что женщин не принимают в королевскую гвардию. Подойдя к ним, она шутливо поклонилась, поочередно прикладывая руку к груди, губам и лбу.
— Салам алейкум! — сказала она. — Если судить по выражению его лица, наш дорогой Чарльз занят тем, чтобы наполнить ваше сочувствующее сердце всей горечью, переполняющей его собственное, моя дорогая Марианна! И вы, безусловно, жалеете его?
— Я не его жалею, Эстер, я жалею себя. Он сказал, что вы лишаете меня врача и дорогого друга. И у меня большое желание запеть вместе с ним.
Леди Эстер рассмеялась.
— Вы, французы, всегда остаетесь мастерами в искусстве говорить приятные вещи с таким видом, будто преподносите гадости, и наоборот!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31