– Нет, Герда, так нельзя! Ты должна дорожить своей работой! – увещевает ее Каролина. – А я только и ждала сегодняшнего дня, чтобы побыть с Оке и Тирой. Быстро отправляйся на работу!Но Герда стоит как вкопанная; вместо нее в дело вмешивается Розильда.– А может, вам пойти к нам? Тебе и детям?Она имеет в виду Каролину и детей. Герда работает допоздна, так что она может переночевать у Каролины. Герда и Розильда переглядываются. Почему бы нет?Это хорошее предложение, оно нравится даже Оке, который не любит новизны. Он считает, что уговор дороже денег. Но предложение кажется заманчивым. К тому же и Каролина рада, а значит, все идет хорошо. Все довольны.Даже Герда, которой предстоит остаться одной дома у Каролины и наконец-то поспать сколько душе угодно.Так тому и быть.К огромной радости Оке Каролина бежит на улицу и останавливает пролетку – и они тут же отправляются в гости.
«Дорогая Сага!Ты учишь меня думать. Хотя мне совершенно невозможно до тебя достучаться, увидеть или услышать, ты все равно учишь меня…Да… Как ты знаешь, потом пришли они. Мама и Розильда.Прошло уже несколько дней, и я никак не могу вспомнить, что было тогда у меня на сердце, что-то очень важное. Хотя, наверное, не очень, иначе бы я не забыла.Но не стоит об этом думать. Лучше я расскажу, что произошло потом. Ты, конечно, все это знаешь, но, может, тебе все-таки интересно послушать мою версию.Итак, мы отправились к маме, все, кроме Герды.На душе было совершенно спокойно. Малыши – Оке и Тира – обладают удивительной способностью дарить мне спокойствие. Они дети и вправе быть впереди. Всегда и во всем. Никто, даже Лидия, не смогла бы требовать к себе большего внимания.Думаю, именно поэтому мне так хорошо с детьми.Дети – всегда самое важное в жизни. Даже такая эгоистичная натура, как я, должна понять и признать это.Пока Оке и Тира были рядом со мной, все шло так, как надо. Мама вскоре опять стала Идой, и мы втроем – мама, я и Розильда – играли и шутили с детьми. В тот вечер Оке никак не хотел идти спать.Но когда же он наконец уснул, между нами вдруг воцарилась странная тишина. Каждый спрятался под своим стеклянным колпаком, выбраться из-под которого становилось все труднее. Мы ходили рядом друг с другом словно чужие, убирали со стола, собирали сладости и все еще пытались говорить и шутить. Но сквозь смех и остроты прорастала гулкая тишина. Конечно, мы страдали от этого. Меня охватила паника. А Розильда была само спокойствие.Мама, которая все время, пока мы играли с детьми, была Идой, разумеется, потихоньку превратилась в Лидию. Медленно и неизбежно.А Розильда становилась все более грустной и молчаливой.Я стала рассказывать о театре, о толкованиях разных ролей, немного хвастаясь своими успехами, – словом, пела соловьем, пока вдруг не заметила, как гулко отдаются в тишине мои слова. Тогда я тоже смолкла. Я поняла, что болтаю о самом дорогом, о моей профессии, и все лишь затем, чтобы заполнить эту тишину.Лидия все это время слушала меня рассеянно, с отчужденным взглядом. Ни разу его на меня не подняв.Наконец она пожелала спокойной ночи и удалилась.Мы с Розильдой остались одни. Вначале мне стало легче. Наконец-то мы сможем поговорить! Но потом…Ничего не получилось. Мы сидели, переговаривались отрывочными фразами, со смущенным и тревожным видом улыбаясь друг другу.Но в каком бы отчаянном положении я ни очутилась, не могу удержаться от того, чтобы не изучать людей, это происходит более или менее бессознательно. Я вдруг поймала себя на том, что наблюдаю и запоминаю.Розильда стала делать какие-то странные знаки руками. Поначалу я не поняла, что это означает, но потом вдруг вспомнила, что точно так же она делала и раньше. В Замке Роз. Розильда просто-напросто ищет свой переговорный блокнот. Раньше я не видела, чтобы она так делала. Это должно означать, что она чувствует себя со мной настолько неуверенно, что вернулась к старому и позабыла, что она уже не немая – или еще хуже, на самом деле снова почувствовала себя немой.Наконец Розильда встала и на минуту вышла из комнаты.Вернувшись, она принесла записную книжку. Она вынула карандаш и написала на первой странице: Месье, до сих пор я ни разу не жалела о том, что я немая. Но сейчас я жалею даже о том, что не могу петь. И протянула мне блокнот с озорной улыбкой.Я прочла эти строчки со смешанным чувством.Я узнала их – это было первое, что Розильда написала мне в замке, когда мы только что познакомились друг с другом и остались на мгновение наедине. Тогда я была Карлом Якобссоном и помню, что в ответ я взяла руку Розильды и галантно поцеловала ее. Сейчас я не могла этого сделать.Розильда заметила мое замешательство и рассмеялась.– Разве ты не помнишь, как ты ответила?– Я поцеловала тебе руку. Разве не так?– Так, но ты еще кое-что добавила.– Нет, я этого не помню.– Ты сказала, что, возможно, это даже хорошо, что я не могу говорить, потому что, если бы мой голос был бы таким же чарующим, как я сама и моя улыбка, то ты бы этого не вынесла. Вспоминаешь?– Ох, нет… Неужели я так сказала?– Да-да… Тебе хорошо удавалось плести комплименты. Меня это тут же сразило, и я стала называть тебя Карлос.Розильда восхищенно расхохоталась, раскланялась и изобразила, как я выглядела, когда была неотразимым доном Карлосом.– Хватит, Розильда! Мне очень стыдно.– Почему? Ведь нам было так весело…– Неужели у тебя не возникло никакого подозрения насчет меня?– Ни разу. Ты была очень убедительна. Одно время я была даже влюблена в тебя…– Но ведь это скоро прошло… или нет?– Прошло, хотя для этого, так или иначе, потребовалось несколько недель. Я ведь, как ты знаешь, очень непостоянна. Но я, безусловно, восхищалась тобой. И до сих пор восхищаюсь.– Почему?– Ты прекрасно знаешь почему. Не притворяйся. Эта покорность тебе не к лицу. Она наигранна. Что мне в тебе нравилось, так это то, что ты никогда не строила из себя скромницу. Ты знаешь себе цену. Это меня восхищает. Как и твое умение действовать.– Действовать?.. О чем ты?– Ты всегда знаешь, чего хочешь. При любых обстоятельствах. И затем воплощаешь то, что задумала. Никто в целом мире не может помешать тебе. Я совершенно уверена: ты станешь прекрасной актрисой, одной из самых лучших.Розильда серьезно посмотрела на меня. Она не льстила, а говорила, что думает.Я и сама почему-то убеждена, что далеко пойду в этой жизни. А почему бы нет? Иначе я бы выбрала другую профессию. Я так и сказала Розильде и затем добавила:– Но мне надо быть полностью уверенной в своих силах. А не чувствовать себя перед кем-то в долгу.– Для тебя это настолько важно?– Да. Необычайно важно.Розильда с удивлением взглянула на меня.– У тебя такой строгий голос…– Разве? Я не заметила.С минуту мы посидели молча, Розильда рисовала в блокноте узоры и фигурки. Я лишь наблюдала за ней – она была такой красивой, когда задумалась. Потом она снова подняла на меня глаза и улыбнулась:– А как же все-таки быть с покорностью?– Ну и вопросик!– И что она имела в виду, когда сказала, что у меня строгий голос?Я раз и навсегда запретила себе зависеть от кого-либо, даже от своих учителей – какими бы хорошими они ни были. Главному я все равно должна научиться сама. Просто потому, что никто не думает так, как я, ведь у меня совсем иная отправная точка. Возможно, это касается вообще всех людей. Ведь все мы разные.Многие считают, что мне не хватает покорности, и это отчасти правда. Ведь во мне нет естественных задатков к ней. Да и кому, кстати, было научить меня покорности?Это качество редко возникает само по себе. Для него должна быть по меньшей степени какая-то питательная почва.Розильда буравила меня взглядом, удивленно улыбаясь, – я попыталась ей объяснить:– Да, в том, что ты говоришь, есть правда. Я не хочу сидеть тише воды, ниже травы и, как я уже говорила, не хочу зависеть от кого бы то ни было на этом свете.И все же меня нельзя назвать бесчувственной. Даже если я не покоряюсь кому-то непосредственно, я иногда способна испытывать глубокую благодарность. Бывает, я даже ощущаю очень сильную потребность сказать кому-то спасибо.– Да что ты говоришь?!Розильде тут же захотелось узнать, кому же мне иногда хочется сказать спасибо, но я не сумела ответить.– Но ведь это, должно быть, кто-то особенный? – задумчиво произнесла она.– Конечно…С этим я не могла не согласиться. Но больше мне нечего было добавить.Я пожала плечами, и Розильда уставилась на меня во все глаза.– Наверно, это Бог, да? – вырвалось у нее, и она сама удивилась сказанному.Я и сама чуть было не пришла к этой мысли. А впрочем…– Нет, вряд ли. Нет.Я покачала головой. Розильда на мгновение задумалась, наморщив лоб, как будто решала какую-то серьезную проблему:– Но ведь должен быть кто-то, кого ты хотела бы отблагодарить…– Да, безусловно, кто-то должен быть…С минуту мы сидели молча, а потом Розильда продолжила развивать свою мысль:– Если это не какой-то особенный человек, которому ты благодарна, то это скорее всего, не кто иной, как Господь Бог.Сделав небольшую паузу, она добавила:– Может, ты даже веришь в Бога, Каролина?Она произнесла это с таким удивлением и одновременно сомнением в голосе, что я не смогла удержаться от смеха.– Не могу себе даже представить такое! Значит, это должен быть именно Бог, к которому даже такие творения, как я, испытывают благодарность.А разве можно разделять Бога и его творение?На этот вопрос я не могла ответить.Дорогая Сага, больше я не могу писать. Нужно завершить работу над Иоанной. Мне пришла в голову одна идея, которую мне хочется попробовать. Так обычно бывает всегда, когда я пишу тебе.Итак, я пока заканчиваю писать, но я еще вернусь.Твоя спешащая К.» ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ «Сага, я должна рассказать тебе до конца про мой разговор с Розильдой. Прошло несколько дней, но он словно отпечатался в моей памяти. Это особый дар – запоминать сказанное слово в слово. В этом мы с Розильдой похожи. Она считает, что обладает этим даром потому, что долгое время не могла говорить. Но я думаю, это скорее от того, что мы с ней так похожи. Кроме того, возможно, это передалось нам по наследству. Мы говорили об этом.– В таком случае, это от папы, – сказала Розильда.Но это, конечно, шутка. Ведь у нас разные отцы. Да и вообще я не припомню, чтобы Максимилиам Стеншерна отличался особой памятью на реплики. Я, конечно, знала его не так близко, но он не производил такого впечатления. От кого мы унаследовали этот дар, сказать трудно. Ни одна из нас этого не знает, да это и не имеет большого значения.Как бы то ни было, мне удалось подметить несколько интересных и выразительных жестов Розильды для своей Иоанны. Когда мы говорили о религии, мне показались очень характерными выражение лица и движения рук Розильды, отражавшие смесь сомнения, удивления и изумления.Но вернемся к нашему прерванному разговору.Розильда вдруг взялась утверждать, будто я религиозна и верю в Бога, а я сказала, что верю скорее в некое творение. Тогда она спросила, как можно отделить Бога от творения, если это не одно и то же.Но что я могла на это ответить?– А ты религиозна? – спросила я вместо этого. Розильда задумалась, а потом сказала:– Как ты знаешь, нас воспитывала Амалия: маму, меня и Арильда. И нам пришлось научиться набожности. Поэтому для нас вера в Бога – это нечто естественное. Когда мы были маленькими, мама была очень религиозной… Впрочем, она и остается такой в глубине души… или ты думаешь иначе?Я была другого мнения о маминой религиозности, но пока промолчала, и Розильда продолжила:– Наверняка ты хорошо знаешь маму. Ведь вы долго жили вместе, ты и она.Мы взглянули друг другу в глаза, но затем быстро отвели взгляд. Меня бросило в жар. У нас с Розильдой одна мама. Но она говорила о ней так, словно не была моей сестрой, так, будто все время считала маму только своей. Вернее, их мамой, ее и Арильда. А мне всего лишь по случайности довелось жить с ней вместе какое-то время. Я чувствовала, как Розильда словно отвергает меня.Поначалу меня охватило бешенство, но потом, поразмыслив, я решила, что мне это в общем-то безразлично. Какая разница? Я попыталась понять чувства Розильды и потому смогла обуздать саму себя и вновь поднять на нее глаза.Но когда я заговорила, в голосе все еще слышалась отчужденность:– Ты говоришь, я хорошо знаю маму… Странно… ведь в каком-то смысле у нас с тобой никогда не было одной мамы, Розильда. Я согласна, так случилось, что это физически одна женщина, но на этом сходство кончается. Моя мама вовсе не была религиозной. По крайней мере, насколько я помню. Даже наоборот. Например, она никогда не читала со мной вечернюю молитву, как делала твоя мама. Разве это не примечательно, если задуматься? Мама Ида не была верующей, а мама Лидия была крайне набожна.У Розильды как-то осунулось лицо, и она прошептала:– Мама – женщина несчастная, и всегда была такой. Давай поговорим о чем-нибудь другом.И она махнула рукой в направлении стены. Я поняла, что она хочет сказать.Мама там, за стеной. Спит ли она или бодрствует, но она там. И она может нас услышать.Я промолчала. Но была слегка разочарована. Розильда была единственным человеком, с которым я могла поговорить о маме, и мне было это так необходимо. С другой стороны, едва ли мы говорили об одной и той же женщине, мы обе понимали это, и поэтому нам не становилось легче.Розильда слабо улыбнулась мне.– Так на чем мы остановились? Ах да, я говорила о твоей силе. О твоей невиданной воле. Я тоже чувствую в себе каплю такой воли. Я тоже не хочу сдаваться. И если все пойдет хорошо, я бы хотела посвятить себя живописи, как ты знаешь.Она глубоко вздохнула и продолжила:– Я знаю, я обязательно добьюсь успеха. Только бы меня оставили в покое.– А разве тебя кто-то держит?– Нет, но ты знаешь, мама ведь…Розильда закусила губу и рассмеялась.– Но мы ведь условились не говорить о маме… Вот и не будем. Но ты, конечно, знаешь, что мама тоже писала маслом в молодости, и она интересуется тем, что я делаю. Может, слишком сильно интересуется… Но у меня не хватит духу сказать ей об этом.– Может, ей стоило бы вместо этого самой начать писать?– Я просила ее об этом, но она не хочет. Говорит, что не может. Что у нее не получится так сразу снова взяться за кисть.Говоря эти слова, Розильда не переставала разрисовывать страничку в блокноте и даже не подняла глаз, когда я спросила:– А как же Арильд? Разве она им не интересуется?– Конечно, интересуется. Но Арильд… я не знаю, он словно не от мира сего.На мгновение наступила пауза. Был слышен только звук карандаша, вычерчивавшего узор в блокноте. Я произнесла:– Меня мучает совесть из-за Арильда. Никогда бы не подумала, что он воспримет все эти мои проделки так серьезно.– Да и кто бы мог так подумать?– Стало быть, он все еще переживает?– Он утверждает, что нет. Говорит, что забыл обо всем. Но честно говоря… не знаю. Арильд ведь не такой, как все.– Чем он сейчас занимается?– Ничем особенным. Он ни над чем не работает, если ты это имеешь в виду.– Но как же он тогда проводит время?– Читает и размышляет – все как обычно…– Конечно же, читает философов?– Полагаю, да. Мы хотели, чтобы он поехал сюда с нами, но нет. Он не хочет уезжать из замка.– Может, это потому, что он не хочет встречаться со мной?– Может… не знаю. Хотя нет, хочет, наверное, но только не вместе с нами. Чтобы не чувствовать, как за ним наблюдают.– Берта очень дружна с ним?– Да. Они переписываются. Ему повезло, что есть Берта.Розильда взглянула на меня:– А кстати, почему ты не приехала на Пасху?– Это непросто объяснить… Понимаешь, я уже давно не бывала в замке. Я была очень занята своей работой. А может, чувствовала, что наши пути разошлись. Тогда лучше не встречаться некоторое время.– Ты хочешь сказать, мы стали удаляться друг от друга?– Не знаю. Сейчас, когда ты рядом, я этого совсем не ощущаю, но… я не знаю.Розильда сидела на диване, а я рядом в кресле. Вдруг она вскочила и подошла ко мне. В глазах у нее блестели слезы.– Каролина, ты думаешь, мы отняли у тебя маму, да?Розильда провела рукой по моим волосам. Мне нечего было сказать. Я лишь покачала головой, и она продолжила тихим голосом:– Мы разговаривали об этом, я и Арильд. И ты должна знать, мы не хотели этого. Ты наша сестра, и мы хотим, чтобы ты была с нами.– Чтобы я жила в Замке Роз? Не это ли ты имеешь в виду?Розильда озадаченно посмотрела на меня.– Нет, в точности я не знаю… У тебя есть твой театр, и я понимаю, что ты не захочешь жить в Замке Роз. Я и не думала так. Скорее уж мне хотелось бы возвратиться в художественную школу в Париже, но сейчас это вряд ли возможно…– В Стокгольме тоже есть художественные школы. Да и квартира эта понапрасну пустует.– Ты думаешь, что мы, ты и я, могли бы жить здесь вместе?В словах Розильды на мгновение послышалась надежда.Но я говорила о другом. Она почувствовала это и спросила, почему я не допускаю и мысли о том, чтобы жить в квартире мамы.– Но ведь у меня есть свой дом, – уклончиво ответила я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44