А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Откуда-то появился Кузьмич, раскрасневшийся, тяжелый. Дыхнул перегаром.
– Иди-ка домой, малый! – Хотел поднять его. – Иди, иди!
Павлик встал сам. Он уже овладел собой. И знал, что мужики напрасно вышаривают дно Жужлицы здесь, на течении, где родник…
А народ все прибывал, и это непонятно тяготило Павлика.
Повинуясь Кузьмичу, который раз или два легонько подтолкнул его в сторону дома, он перехватил из руки в руку бидончик и машинально побрел между сосен прочь от горки.
Мир перевернулся не для всех
Когда он вышел на дорогу и тропинкой вдоль оград поплелся к дому, все как-то разом улеглось в его сознании, потеряв остроту внезапности, стало прошлым… В настоящем были только факты: Анины санки стоят возле полыньи, Ани больше нет, а он идет с бидончиком, несет молоко…
Лишь появление баптиста на дорожке у дома Вики снова внесло смятение в эту жуткую ясность. Возвращенный куда-то в начало своих переживаний, он вспомнил, что красивая Вика спит сейчас у них дома, – здесь тоже многое требовало разрешения.
И все-таки Павлик избежал бы встречи, спохватись он чуть раньше. Теперь свернуть ему было некуда. А из калитки почти вслед за баптистом появилась мать Вики. Оба выжидающе уставились на Павлика.
Павлик первым сказал «здравствуйте» и остановился, потому что Викина мать загородила ему дорогу, и в глазах ее застыло то же безрадостное изумление, как у всех, с кем сводили его сегодня обстоятельства.
– Ты откуда здесь?! – воскликнула она вместо приветствия и даже вытянула перед собой руки, словно бы заклиная его не двигаться.
– Оттуда! – Павлик мотнул головой в сторону Жужлицы.
– Здесь откуда, у нас?! – быстро уточнила мать Вики, сдвинув изломанные к переносице брови.
– Мы тут живем. С мамой.
– Где?!
Павлик показал ей на дом. Баптист во время этих переговоров молча переводил взгляд с одного на другого.
– Вы?! Здесь?! – переспросила Викина мать все с тем же мученическим выражением на лице. – Когда вселились?!
– Вселились… – неопределенно ответил Павлик.
– Ты меня помнишь?!
Павлик догадался помедлить для виду.
– Вы приходили к нам… в городе.
– Это, я говорила тебе, племяш того, анчутки! – объяснила она баптисту. И тот сразу взял инициативу на себя.
– Мать дома?!
– Мама уехала… На гастролях.
– А брат ее?! Дядя он тебе! Где?! – Баптист не терзался, как Викина мать, он был просто раздражен и не скрывал этого. В любое другое время сама необходимость фальшивить уже смутила бы Павлика. Но тут к горлу подступила еще большая злость, и ответил он вызывающе:
– Откуда я знаю?!
– Адрес его правильный? – торопливо вмешалась мать Вики, боясь, что квартирант испортит ей переговоры. И, вынув из рукавички сложенную в квадратик бумажку, развернула ее перед Павликом.
Адрес на бумажке был верным. Но Павлик опять догадался слицемерить:
– А зачем вам?..
– Не твое дело! – зло оборвал его баптист. – Отвечай, когда взрослые спрашивают! – Жесткие складки на его щеках обозначились при этом еще резче. А глаза вдруг сделались маленькими-маленькими… Теперь Павлик испытал даже удовлетворение от одной возможности соврать баптисту:
– Бабушка живет по этому адресу. И дядя Костя.
– Ну вот! – обрадованно вздохнула Викина мать, подступая к баптисту. А тот немножко отстранился от нее.
Павлик ждал, что теперь будущий Викин отчим погонит его каким-нибудь злобным «проваливай!», но заметил, что взгляды баптиста и Викиной матери направлены куда-то через его голову, и услышал бодрый, по-солдатски чеканный голос за спиной:
– Здравия желаю!
– Здравствуйте… – растерянно пробормотала Викина мать, отступая к забору. Баптист нехотя буркнул:
– Здоров…
На дорожке, за спиной Павлика, вытянувшись по стойке смирно и взяв правую руку под козырек, стоял долговязый суворовец с ярко начищенной бляхой и красными лампасами на брюках. Взгляд у него был, под стать голосу, бодрый, а нос не по-мальчишески так высоко вздернут, что казалось, тянет кверху всю его голову.
Воспользовавшись моментом, Павлик шагнул мимо Викиной матери к дому. Но у калитки Мелентьевых, у которых мать наказывала брать соленья, вспомнил, что выходил из дому с поручением… Задержался, чтобы негромко шевельнуть щеколдой, и слышал весь разговор у дома Вики.
С вопроса о ней суворовец и начал:
– Вика здесь живет?
– О-о… – горестно воскликнула Викина мать, поднимая, как для молитвы, руки. – Еще один! – Баптист движением руки остановил ее.
– Зачем тебе Вика?
– Мы договорились, – не растерялся суворовец.
– О, господи! – не выдержала и снова запричитала Викина мать. – Сколько же вас?! Что вам, других девочек нету?
Павлик неприятно поежился.
Вмешался, опять останавливая Викину мать, баптист.
– Уехала Вика! – бросил он суворовцу, как обругал. – Нет ее!
Но суворовец оказался настойчивым. Взял руку под козырек.
– Куда уехала? – И опустил руку.
– Да к такому же, как ты! – окончательно разъярился баптист. – Куда еще?!
Павлик думал суворовец оскорбится. А тот хладнокровно поинтересовался:
– Когда она вернется?
– Откуда мы знаем?! – почти простонала Викина мать. – Оставьте вы ее в покое, ради бога!
Суворовец помедлил, прежде чем уйти. Потом снова отдал честь.
– До свидания! – И, лизнув губы, двинулся в обратном направлении.
Баптист повернулся к Викиной матери.
– Может, все-таки одна съездишь? Дела у меня…
– Нет, нет! Ради бога! – испугалась Викина мать. – Ты мужик, тебе будет все проще! Скажешь слово… А завтра назад! Ведь у меня вся надежда теперь только на тебя! – Она готова была заплакать.
– Скажешь ей… – проворчал баптист. – Она сама скажет…
Викина мать оглянулась на Павлика. Тот застучал щеколдой.
– Не-ту и-их! – громко пропела, неожиданно появляясь от своего дока, полногрудая, улыбчивая жена Кузьмича.
– Мне мама велела… капусты взять, – оправдался Павлик.
– Не-ту и-их! – сверкнув белыми зубами, повторила, не останавливаясь возле него, молодая женщина. Теперь она была в пальто, но, как всегда, с непокрытой головой. – Завтра приедут! – объяснила она Павлику и остановилась перед Викиной матерью. – А вы чего?! Или не слышали?
– Да слышали… Тут своих забот хватает! – отмахнулась Викина мать.
А та, глянув на чемодан у забора, неожиданно всплеснула руками:
– Никак Вика опять сбежала?! – И, высоко запрокинув голову, она залилась долгим, радостным смехом.
– Ну ладно, трогаем… – проворчал баптист.
Уже отойдя на порядочное расстояние, Павлик все слышал веселый голос: «Ай, да Вика! Ну, девка!..» И все это было очень тягостно Павлику, очень угнетало его какой-то абсолютной своей ненужностью.
Дома
Костя чистил картошку на кухне, а Вика, разыскав где-то и натянув на себя голубой спортивный костюм Павлика, сидела, подобрав ноги, на кушетке, листала какой-то альбом.
– Ой, Павлик! – обрадовалась она ему.
Павлик буркнул в ответ:
– Я сейчас… – И, зачем-то показав ей бидон, шагнул в кухню.
Костя был тоже рад ему. Положив набок табурет, он сидел над кастрюлями, в одной из которых была картошка, в другой вода, между ними возвышалась горка очисток. Свои длинные, роскошные волосы он повязал ремешком, как делал это на заводе. И вид у него был мастеровой.
– Ну, как?! Чего ты долго?! – Павлик поставил бидончик на плиту, как это делала мать, и остановился против Кости, тупо глядя на большой кухонный нож в его руке. Костя насторожился. – Ты чего, Павка?.. Что-нибудь не лады, а?..
А Павлик просто не знал, что сказать ему, как сказать…
Костя заметил это. И хотя все время говорил шепотом, чтобы не услышала Вика, теперь вовсе понизил голос:
– Случилось что-нибудь, да, старик?..
– Аня… – наконец проговорил Павлик, по-прежнему бессмысленно тараща глаза на нож в Костиной руке, и запнулся. Потому что не мог сказать: «Пропала Аня, нет ее больше», хотя мысль эта сверлила мозг. Сказал: – Аня куда-то делась…
Костя оглянулся на ширмочку, привстал, чтобы включить репродуктор, штепсель которого мотался по стене рядом с ним. В уши грохнула оркестровая музыка.
– Ой, хорошо! – донеслось из комнаты. – Чего вы раньше не догадались?
– Как это – делась?.. Куда делась? – тревожно спросил Костя.
Павлик с пятого на десятое рассказал ему, как побывал за Жужлицей, об Аниной матери, о санках в полынье…
И Костя наверняка понял, что это значит. Уронив нож, обхватил голову руками, потом жестко провел по волосам от висков к затылку.
– Нет, Павка! Не может быть! Тут что-то не так! Она еще найдется, вот увидишь! Ну, чего ты?! – Костя встал, заметив недоверие в его лице. – Чего ты – совсем?! – Легонько встряхнул Павлика. – Ерундово только, что я тут… Ну, выскочить не могу! Одно у нас к одному… Самое главное – ты не волнуйся раньше времени! – Павлик слушал его как бы автоматически, потому что должен был слушать… – Ну! – приободрил его Костя. – Держишься?! – Павлик кивнул. – Это главное, старик! Нос не опускать! Все как-нибудь… – Костя оглянулся на картофельные очистки у ног и в досаде опять опустился на табурет. – Мы, Павка, еще разберемся в этом деле! Я вот сейчас…
Павлик не забыл, что Костю должно беспокоить и другое. Рассказал, как повстречался с баптистом, Викиной матерью, о чем они расспрашивали его. Теперь уехали… Здесь все шло по плану, и это немножко обрадовало Костю. А глядя на него, и Павлик почувствовал некоторое облегчение. Но про суворовца и про жену Кузьмича он говорить не стал.
– Ну, Павлик! – нетерпеливо позвала Вика, словно бы она окликала его уже битый час. Костя схватился за картошку.
– Я, Павка, быстро это соображу!.. Ты посиди с ней! И не беспокойся. Может, все обойдется. Только… – Костя замялся, подыскивая нужное слово. – Ты ей не говори… Ну, про Аню! Ничего мы еще не знаем. Вот дела… – сокрушенно вздохнул Костя и с удвоенной энергией принялся за картошку. Павлик вышел от него в комнату.
– Ну, чего ты там?! – упрекнула Вика. – Иди сюда. Откуда это у вас картинки? – Павлик подошел одетым. Вика обратила на это внимание. – Почему ты пальто не снимаешь? Гулять собрался?
И ее радостная улыбка, и гнутые пряди, которые она уложила серпами на висках, и все это легкое облако ее пушистых волос чем-то неожиданно покоробили Павлика. Только теперь он с неприязнью подумал: зачем она костюм взяла? Да еще без разрешения…
Вика перемены в его настроении не заметила.
– Садись. Погляди… – Она притянула его за рукав, усаживая рядом с собой. И листнула альбом, чтобы найти какую-то репродукцию. Но, взглянув на Павлика, неожиданно расхохоталась. И, запустив руку в его теплую шапку, сдернула ее с головы. – Где это ты, а?!
Из необходимости быть вежливым Павлик замкнулся, чтобы не выдать своей неприязни. И как безразлично слушал ее, не вникая в смысл того, о чем она говорит, так безразлично уставился теперь на шапку в ее руке. Потом взял и равнодушно осмотрел ее. Мысли его работали вяло, как одеревенелые, и тогда он еще ни о чем не догадался.
Кожа под кроличьим мехом была аккуратно разорвана поперек головы, словно бы он где-то со всего маху налетел на гвоздь или на сучок…
– Где это ты?! – радостно повторила Вика. И зачем-то взъерошила ему волосы, которые были хоть и не такие длинные, как у Кости, но такие же густые, темные.
– Я сейчас… – буркнул Павлик, вставая и направляясь к двери. Причина искать свою старую шапку давала возможность избавиться от Вики. О том, что шапка ему вообще не нужна сейчас, он даже не подумал.
– Куда же ты? Павлик! – рассердилась Вика. Он оглянулся.
– Я сейчас… Шапку найду…
И, выйдя в коридор, тщательно прикрыл за собой дверь. Его старая каракулевая шапка висела на гвозде рядом с выходом, и была чуточку маловата ему. Татьяна Владимировна долго жаловалась, пока он носил ее, что стало невозможно купить хорошую шапку. И позавидовала однажды, увидев Аню в новенькой, белой: «Вот бы Павлику такую же…» Аня сказала, что какая-то бабка продает с рук на Буерачной. Татьяна Владимировна побежала и принесла Павлику эту, кроличью…
Теперь он повесил ее на гвоздь вместо каракулевой. Помедлил, раздумывая, возвращаться ему или не возвращаться… Зачем-то еще раз придавил спиной дверь и решительно скользнул на улицу.
В пустоте
Только здесь он спохватился, что, наверное, должен рассказать Вике про свою встречу с ее матерью, про их отъезд…
Но распахнул калитку и двинулся к реке. Единственным желанием было – никого не встретить, чтобы не думать, не отвечать на вопросы…
Улица, к счастью, выглядела пустынной даже за Жужлицей.
К полынье он вышел не по тропинке, что вдоль реки, а через огороды, и сначала долго наблюдал со стороны, затаившись под укрытием сосен, потом, когда убедился, что никого из знакомых около горки нет, подошел ближе. Людей возле горки стало больше. Все терпеливо ждали чего-то и, разбившись на группы, судачили между собой.
Внизу, у самой воды, прохаживался туда-сюда милиционер.
Анины санки стояли на том же месте. А ее матери все не было… Теперь это уже обеспокоило Павлика. Может, она еще не знает?..
Когда остановился над спуском, не мог вспомнить, зачем шел. Потом спохватился: думал послушать, о чем толкуют между собой люди. И некоторое время теперь ловил обрывки чужих бесед… Но люди говорили каждый о своем.
В группе мужчин обсуждали позавчерашнее ограбление в Зареченском. Павлик слышал это еще накануне от матери.
– А чего это милиция здесь? – спросила старушка в сиреневом пальто у соседки. Та оказалась без зубов, но говорливая, звонкоголосая:
– А стережет! Мож, снежок! Мож, санки…
Как всегда в подобных случаях, между взрослыми сновали мальчишки.
Павлик двинулся назад, в сосны. И тем же путем, через огороды, вышел на улицу. Облака заволокли все небо. Оно сделалось низким, серым. И огороды, черепичные крыши, деревья в садах, даже воздух – стали серыми. Павлик не шел, а словно бы плыл в этой серости, как в пустоте. И в пустоте медленно ворочались его мысли, не наталкиваясь ни на что, ни на чем не задерживаясь.
Стиснул в кармане записную книжку. Она все время как бы поддерживала его. Но вместе с тем и немножко пугала почему-то, эта Анина книжка.
Завтрак
Костя притащил из кухни табуреты, несколько передвинул мебель, так что Вике оставалось только свесить ноги, чтобы оказаться за столом. Хлеб, чашки, сахарница, мед были уже расставлены. Не хватало сковороды с картофелем, аромат которого доносился из кухни. Ждали Павлика.
На этот раз он сразу снял пальто, шапку, повесил их у двери.
Костя, похоже, рассказал Вике о ого встрече с матерью. Сам обрадованно прикрикнул:
– Давай быстро, Павка! Сгорает все у меня!
А Вика, отложив какой-то новый альбом, упрекнула:
– Ты почему сбежал? И не сказал ничего.
– Я сейчас… – повторил Павлик, направляясь в кухню, к умывальнику, словно не знал других слов. А когда вернулся, на столе дымила большая никелированная сковорода, в которой Татьяна Владимировна обычно тушила мясо. Картофель Костя разложил по отдельным тарелочкам. В его прошлый наезд они с Павликом не утруждали себя такой богатой сервировкой, ели прямо из сковороды.
– Давай, Павка, энергичней. Не раскисай! – многозначительно добавил Костя. Вика нехотя ковыряла вилкой в своей тарелке.
– Ты почему не рассказал мне про маму?
– Я Косте рассказал… – возразил Павлик, отводя Викин упрек.
– Ну и что? А мне? Это же моя мама! – заметила Вика. И, убедившись, что с этим никто не спорит, поинтересовалась: – Какая она была, а?..
– В пальто… С чемоданом, – довольно глупо ответил Павлик.
– Я тебя не о том! Плакала она, да?
Павлик неопределенно повел плечами.
– Будем мы или не будем завтракать? – вмешался Костя. – Павка, жми свое молоко! Ну, чего ты, Вика?
Она подцепила на вилку ломтик картофеля. Губы ее припухли.
Должно быть, Костя еще не пробовал своего жарева. Павлик невольно дернулся. А Вика, едва лизнув подрумяненный ломтик, тут же вытолкнула его назад и, неожиданно всхлипнув, бросила вилку на стол.
– Не хочу я его!
Картофель имел странный, если не сказать отвратительный, привкус, так что Павлик даже не понял, в чем дело. А Костя удивился:
– Почему, Вика?
– Я не люблю картошку! – Она передернула плечами. Костя немножко растерялся, придвинул ей масло, потом предложил сварить яйца.
– Не хочу! – закапризничала Вика. – Что ты мне, каждый день яйца?
Это озадачило даже Павлика.
Наконец она взяла банку с медом и неожиданно спросила:
– А ты, Павлик, почему убегаешь от меня все время?
– Я н-не убегаю… – Он смешался.
– А я сказала тебе: посиди, а ты ушел! – Павлик не успел придумать какое-нибудь сносное оправдание, она уточнила: – Я не нравлюсь тебе, да?
Павлик невольно глянул на Костю.
– Я шапку искал. Потом вышел…
– Если я не нравлюсь тебе, ты скажи, – обиженно предупредила Вика.
Костя попробовал-таки свой картофель, даже проглотил и, вытаращив глаза, с минуту не мог произнести ни слова. Наконец выдохнул:
– Кажется, я его содой посолил… Два раза! Или три?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20