Дома Арминда сказала, что такие вечера длятся обычно не больше часа, а Туиска выступал во второй половине программы.
Жалко, конечно, было пропустить первую - клоуна, номер на трапеции, девушку на проволоке. Но она не хотела обижать мужа, не хотела его сердить.
Под руку с Насибом, нарядная, как принцесса, в голубом свадебном платье, в тесных туфлях, она прошла по улицам Ильеуса и неловко поднялась по лестнице префектуры. Араб остановился поздороваться с друзьями и знакомыми, дамы оглядывали Габриэлу с ног до головы, перешептывались и улыбались. Она чувствовала себя неловко, была смущена и напугана.
В актовом зале было много мужчин, они стояли, а в глубине помещения сидели дамы. Насиб отвел Габриэлу во второй ряд, усадил ее и отошел в сторону, где стоя беседовали Тонико, Ньо Гало и Ари. Габриэла сидела, не зная что делать. Рядом с ней находилась жена доктора Демосфенеса, чванная особа с лорнетом и в мехах, - в такую-то жару! - она бросила на Габриэлу быстрый взгляд, отвернулась и завязала разговор с женой прокурора. Габриэла принялась рассматривать зал, он был очень красивый, даже глаза заболели. Потом она повернулась к жене врача и спросила:
– А когда это кончится?
Кругом засмеялись. Габриэла почувствовала себя совсем неловко. Зачем Насиб заставил ее прийти? Все ей так не нравится.
– Еще и не начиналось.
Наконец какой-то грузный мужчина в сорочке с накрахмаленной грудью поднялся вместе с Эзекиелом Прадо на эстраду, где стояли два стула и столик с графином и стаканом. Все захлопали, Насиб уселся рядом с Габриэлой. Сеньор Эзекиел поднялся, откашлялся и налил воды в стакан.
– Уважаемые дамы и господа! Сегодняшний день - незабываемая дата в календаре интеллектуальной жизни Ильеуса. Наш культурный город с гордостью и волнением принимает выдающегося поэта Аржилеу Палмейру, вдохновенное выступление которого, посвященное...
И пошел, и пошел... Он говорил, сидевшие в зале слушали. Слушала и Габриэла. Время от времени в зале хлопали, она тоже. Она думала о цирке должно быть, представление уже началось. К счастью, там всегда опаздывали, по крайней мере на полчаса. До замужества она дважды побывала с доной Арминдой в "Большом балканском цирке". Назначенное на восемь представление обычно начиналось лишь в половине девятого, а то и позже. Габриэла посмотрела на громадные, как шкаф, часы в глубине зала. Они громко тикали, и это ее развлекало. Сеньор Эзекиел говорил красиво, правда, слов она не разбирала. Голос адвоката журчал, переливался, убаюкивал, навевая сон. Но заснуть мешало тиканье часов, стрелки которых медленно двигались. Громкие аплодисменты нарушили дремоту Габриэлы, встрепенувшись, она спросила Насиба:
– Уже кончилось?
– Вступительное слово. Сейчас будет выступать поэт.
Толстяк в накрахмаленной сорочке поднялся, ему зааплодировали. Он вытащил из кармана огромный лист бумаги, разгладил его, откашлялся, как сеньор Эзекиел, только погромче, и отхлебнул из стакана. По залу пронесся его громовой голос:
– Любезные сеньориты - букеты цветущего сада, каковым является ваш Ильеус! Добродетельные сеньоры, покинувшие священное убежище семейного очага, чтобы послушать меня и поаплодировать мне! Достопочтенные сеньоры, создавшие на берегу Атлантики ильеусскую цивилизацию!..
Толстяк сыпал словами, иногда останавливаясь, чтобы выпить воды, откашляться, вытереть платком пот. Казалось, он никогда не кончит. Его речь была полна поэзии. Несколько громовых фраз, потом голос оратора смягчался, следовала трагическая тирада:
– Слезы матери над трупом маленького сына, которого всемогущий на небо призвал, - это священные слезы. Услышал я: "Слеза материнская, слеза..."
Теперь задремать почти не удавалось. Габриэла закрывала глаза, как только начиналось чтение стихов, отводила взгляд от часов и старалась не думать о цирке. Вдруг стихи кончились, но голос поэта тут же загремел с новой силой. Габриэла вздрогнула и спросила Насиба:
– Уже кончает?
– Тс! - зашипел Насиб.
Но и ему хотелось спать, Габриэла это видела. Несмотря на то что он делал вид, будто слушает внимательно, вперив взгляд в поэта, несмотря на усилия, которые он прилагал, чтобы не задремать, когда тот читал особенно длинные стихотворения, он моргал, и глаза его слипались. Насиб просыпался, когда начинали аплодировать, тоже хлопал в ладоши и говорил, обращаясь к сидевшей рядом супруге доктора Демосфенеса:
– Какой талант!
Габриэла смотрела на стрелки часов - девять часов, десять минут десятого, четверть десятого. Первая половина циркового представления, должно быть, уже подходит к концу. Даже если оно и началось в половине девятого, то кончится все равно не позже половины десятого. Правда, будет антракт, возможно, она и успела бы увидеть второе отделение, где будет выступать Туиска. Только этот поэт, видно, никогда не кончит.
Русский Яков спал, сидя на стуле. Мистер, который поместился около двери, давно исчез. Тут антракта не было. Никогда ей не приходилось присутствовать на таком скучном вечере. Толстяк выпил воды, ей тоже захотелось пить.
– Я хочу пить...
– Тс...
– Когда это кончится?
Поэт переворачивает листы один за другим и подолгу читает каждый из них. Если Насибу тоже не правится, если он дремлет, то зачем же он пришел?
Очень странно, ведь он заплатил за билеты, оставил без присмотра бар, не пошел в цирк. Габриэла не понимала... И еще рассердился, повернулся к ней спиной, когда она попросилась в цирк. Очень странно!
Громкие, несмолкающие аплодисменты, задвигались стулья, все направились к эстраде. Насиб повел туда Габриэлу. Поэту жали руку, говорили комплименты:
– Замечательно! Восхитительно! Какое вдохновение! Какой талант!
Насиб тоже заявил:
– Мне очень понравилось...
Ничего ему не понравилось, он говорил неправду, она знала,, когда ему нравится. Он даже задремал, зачем же он врет? Они стали прощаться со знакомыми.
Доктор, сеньор Жозуэ, сеньор Ари, капитан не отпускали поэта. Тонико подошел с доной Олгой, снял шляпу.
– Добрый вечер, Насиб. Как поживаете, Габриэла?
Дона Олга улыбалась. Сеньор Тонико держался чрезвычайно корректно.
Этот сеньор Тонико, редкий красавчик, самый красивый мужчина в Ильеусе, был очень ловким парнем.
В присутствии доны Олги он превращался в святого.
Но когда ее не было, он становился сладкоречивым влюбленным, прижимался к Габриэле, называл ее "красоткой", посылал ей воздушные поцелуи. Он поднимался на Ладейру и останавливался у ее окна, если она была дома. После свадьбы он стал называть Габриэлу "доченькой". Именно он, по его словам, убедил Насиба жениться на Габриэле. Тонико приносил ей конфеты, не сводил с нее глаз, брал за руку. Интересный молодой человек и на редкость красивый.
По улице гулял народ. Насиб торопился - в баре сейчас много посетителей. Габриэла же спешила в цирк. Насиб не стал провожать ее домой, простился на пустынном склоне. Едва он завернул за угол, как она чуть не бегом повернула назад. Нужно было пройти так, чтобы ее не увидели из бара, поэтому Габриэла не хотела идти по дороге через Уньан. Она пошла по набережной; сеньор Мундиньо в это время входил в дверь своего дома и остановился взглянуть на Габриэлу. Она обогнула бар и поспешила к порту. Там Габриэла увидела убогий, плохо освещенный цирк. Деньги у нее были зажаты в кулаке, но никто не продавал билетов.
Габриэла раздвинула брезент и вошла. Второе отделение уже началось, но она не видела Туиски. Она села на галерке и стала внимательно смотреть. Как интересно! И вот появился Туиска, такой смешной в одежке невольника. Габриэла захлопала в ладоши и, не удержавшись, крикнула:
– Туиска!
Негритенок не услышал. Представление было грустное: несчастного клоуна бросила неверная жена. Но были и веселые места, когда все смеялись; смеялась и Габриэла, аплодируя Туиеке. Вдруг она ощутила на затылке дыхание мужчины и услышала голос:
– Что вы тут делаете, милочка?
Рядом с ней стоял сеньор Тонико.
– Я пришла посмотреть Туиску.
– А если Насиб узнает...
– Он не узнает... Я не хочу, чтобы он узнал. Он такой хороший.
– Не беспокойтесь, я не скажу.
Как быстро все кончилось, а ведь было так интересно!
– Я провожу вас...
У выхода он сказал (ох и ловкач этот сеньор Тонико!):
– Пойдем через Уньан, проберемся по холму, чтобы не идти мимо бара.
Они быстро зашагали. Потом не стало фонарей, а сеньор Тонико все говорил, и голос у него был такой вкрадчивый. Он самый; красивый мужчина в Ильеусе.
О КАНДИДАТАХ И ВОДОЛАЗАХ
В течение нескольких месяцев зрелище повторялось почти ежедневно, и все же жителям Ильеуса не надоедало любоваться водолазами. В скафандрах из металла и стекла они казались существами с другой планеты, высадившимися в бухте. Они погружались в воду там, где море соединялось с рекой. Вначале весь город выходил к причалам у холма Уньан, чтобы увидеть их поближе. Действия водолазов, их спуск под воду, работа насосов, водовороты, пузыри воздуха, идущие Из глубины, - все сопровождалось восклицаниями. Приказчики уходили от прилавков, грузчики бросали мешки с какао, кухарки - кастрюли, швеи - шитье, Насиб - свой бар. Некоторые нанимали лодки и целый день крутились вокруг буксиров. Главный инженер, краснолицый холостяк (Мундиньо попросил министра прислать на этот раз неженатого, чтобы избежать неприятностей), громким голосом отдавал приказания.
Дона Арминда поражалась при виде чудовищ в скафандрах:
– Чего только не придумают! Ведь если я расскажу об этом покойному супругу во время сеанса, он назовет меня лгуньей. Не дожил, бедняга, а то бы сам посмотрел.
– И я бы никогда не поверила, если бы не увидела это собственными глазами. Надо же - опуститься на дно морское... Ни за что не поверила бы, - признавалась Габриэла.
Люди теснились на причале Уньан, на самом солнцепеке, а солнце с каждым днем жгло все сильнее.
Сбор урожая подходил к концу, какао сохло в баркасах и в печах, наполняло склады экспортных фирм и трюмы пароходов компаний "Баияна", "Костейра" и "Ллойд". Когда один из этих пароходов входил в порт или покидал его, буксиры и землечерпалки отходили в сторону, освобождая проход, но тут же снова возвращались на место - работы велись ускоренными темпами. Водолазы были крупнейшей сенсацией этого сезона.
Габриэла рассказывала доне Арминде и негритенку Туиске:
– Говорят, на дне моря красивее, чем на земле. Там все есть: и холм больше Конкисты, и разноцветные рыбы, и подымные луга, где они пасутся, и сад с цветами.. красивее, чем сад префектуры. Там даже есть деревья и другие растения, и даже город. И затонувший пароход.
Негритенок Туиска усомнился:
– По-моему, там один песок да затонувшие деревья барауна.
– Дурачок. Я же говорю о глубоких местах, которые далеко от берега. Мне это рассказывал один молодой человек, студент, он читал много книг и знал все на свете. Я была служанкой в их доме. Он мне многое рассказывал... Габриэла улыбнулась.
– Какое совпадение! - воскликнула дона Арминда. - Я недавно видела во сне молодого человека, который стучался в дверь дома сеньора Насиба. В руках у него был веер, и он все время закрывал им лицо, а спрашивал тебя.
– Типун вам на язык, дона Арминда! Неужели это вещий сон?
Весь Ильеус интересовался ходом работ в порту.
Восхищение и изумление вызывали не только водолазы, но и землечерпалки. Они выгребали песок, углубляли дно бухты, прорывали и расширяли проходы.
Шум, который они производили, был похож на грохот землетрясения, будто эти машины переворачивали самую жизнь города, навсегда преображая ее.
Прибытие землечерпалок изменило соотношение политических сил в Ильеусе. Авторитет полковника Рамиро Бастоса, и без того значительно поколебленный, грозил рухнуть от мощного удара, нанесенного ему землечерпалками и буксирами, экскаваторами и инженерами, водолазами и техниками. Каждый ковш песку, поднятого со дна, по словам капитана, лишал полковника Рамиро еще десятка голосов. Политическая борьба стала острее и ожесточеннее с того вечера, когда прибыли буксиры (в тот день состоялась свадьба Насиба и Габриэлы). Да и сам вечер был тревожным: соратники Мундиньо торжествовали победу, сторонники Рамиро Бастоса бормотали угрозы. В кабаре произошла драка. Дону Тыкву ранили в бедро, когда, стреляя по лампам, ворвались Блондинчик и жагунсо. Если они, - а это по всему было видно, - замышляли избить старшего инженера, чтобы он убрался из Ильеуса, то их план провалился. В суматохе капитану и Рибейриньо удалось вывести краснолицего инженера, который, впрочем, дрался не так уж плохо бутылкой виски он разбил своему противнику голову Как потом рассказывал сам Блондинчик, план был разработан плохо и к тому же в спешке.
На другой день "Диарио де Ильеус" взывала к небесам: "Старые хозяева края, заранее чувствуя себя побежденными, снова прибегли к тем способам, которые применялись двадцать - тридцать лет назад!
Сбросив маски, они оказались, как и прежде, главарями жагунсо, и только! Но они ошибаются, думая, что напугают квалифицированных инженеров и техников, которым правительство поручило углубление фарватера бухты, благодаря усилиям достойного вдохновителя прогресса Раймундо Мендеса Фалкана и вопреки антипатриотическим воплям захвативших власть разбойников. Нет, никого они не испугают! Сторонники развития какаового района отвергают подобные методы борьбы. Но если они все же будут втянуты в сражение своими гнусными противниками, то сумеют дать им надлежащий отпор. Ни одного инженера не удастся больше выжить из Ильеуса. На этот раз не помогут никакие обстоятельства, никакие угрозы". Статья в "Диарио де Ильеус" вызвала сенсацию.
С фазенд Алтино Брандана и Рибейриньо прибыли наемники-жагунсо. Инженеры в течение некоторого времени ходили по улицам в сопровождении этих странных телохранителей. Прославившийся своими бандитскими повадками косоглазый Блондинчик распоряжался людьми Амансио Леала и Мелка Тавареса, среди которых был негр по имени Фагундес. Но, если не считать нескольких потасовок в публичных домах и темных переулках, ничего серьезного не произошло.
Работы продолжались, рабочими с буксиров и землечерпалок по-прежнему восхищался весь город.
Все больше фазендейро присоединялось к Мундиньо Фалкану. Сбылось предсказание полковника Алтино: у Рамиро Бастоса оставалось все меньше и меньше сторонников. Его сыновья и друзья правильно оценивали создавшееся положение. Теперь они надеялись только на связи Рамиро в правительственных кругах и на то, что там не признают победы оппозиции, если она будет одержана. Об этом говорили оба сына полковника Бастоса (доктор Алфредо тоже находился сейчас в Ильеусе) и два его самых преданных друга - Амансио и Мелк, которое должны были подготовить выборы по старому способу: обеспечив контроль над избирательными пунктами, участками и списками. Испытанный способ, требовавший наименьших затрат. Таким образом, победа в провинции будет обеспечена. К сожалению, в Ильеусе и в Итабуие - наиболее крупных городах - теперь подобные методы применять рискованно. Алфредо рассчитывал на категорические заверения губернатора, что Мундиньо и его люди никогда не добьются признания, даже если получат на выборах подавляющее большинство голосов. Нет, губернатор не согласится отдать какаовую зону, самую богатую и многообещающую зону штата, в руки честолюбивых оппозиционеров, сторонников Мундиньо. Нелепо даже думать об этом.
Старый полковник слушал, положив подбородок на золотой набалдашник палки. Его погасшие глаза сузились. Такая победа хуже поражения. Раньше он не нуждался в помощи губернатора. Он всегда сам выигрывал сражение, за него голосовали все. И еще ни разу ему не приходилось лишать противников полномочий после выборов. А теперь Алфредо и Тонико, Амансио и Мелк говорили об этом спокойно и не понимали, какому тяжелому унижению они его подвергают.
– Нет, до этого дело не дойдет. Мы победим при голосовании!
То, что Мундиньо Фалкан выставил свою кандидатуру в федеральную палату, воодушевило его противников. Несомненно, для них было бы гораздо опаснее, если бы он стал баллотироваться на пост префекта.
Ведь он приобрел популярность в Ильеусе, стал влиятельным лицом. Значительная часть городских избирателей, если не абсолютное большинство, голосовала бы за него, и он был бы избран почти наверняка.
– Обеспечить результаты выборов прежним способом теперь очень трудно, заметил Мелк Таварес.
Однако избрание Мундиньо в федеральную палату зависит от результатов голосования по всему седьмому избирательному округу, в который входит не только Ильеус, но и Белмонте, и Итабуна, и Канавиейрас, и Уна - какаовые муниципалитеты, выставляющие двух Депутатов. За одного из них голосуют Итабуна, Ильеус и Уна. Уну, собственно, считать нечего, голосов там совсем немного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56