А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Доктор торжественно заявил:
– Ильеус гигантскими шагами движется вперед по пути цивилизации. Еще несколько месяцев назад искусство не допускалось в гостиные. Наша Терпсихора была сослана в кабаре, изгнана на задворки. Коммерческая ассоциация возвратила искусство в лоно лучших семей Ильеуса.
Загремели аплодисменты.
О СТАРЫХ МЕТОДАХ
Мундиньо Фалкан выполнил наконец обещание, данное полковнику Алтино, и отправился на его фазенды. Но не в субботу, как они условились. Он выехал на месяц позже, и то по настоянию капитана. Последний, считая очень важным привлечение Алтино на их сторону, утверждал, что если они завоюют его, то к ним примкнут фазендейро, которые до сих пор колеблются, хотя обследование мели началось.
Без сомнения, прибытие инженера, свидетельствовавшее о поражении правительства штата, было пощечиной, которую Мундиньо Фалкан дал своим противникам. Резкая реакция Бастосов, сжегших тираж "Диарио де Ильеус", явилась достаточным тому доказательством. Позже некоторые полковники пришли в контору экспортной фирмы, чтобы выразить свою солидарность с Мундиньо и предложить ему свои голоса. Капитан подсчитывал их на бумаге. Зная местные нравы, он понимал, что частичная победа на выборах ничего не даст. Признания как со стороны депутатов федеральной палаты или палаты штата, так и со стороны префекта и муниципальных советников можно было ждать только в случае, если будет одержана полная и окончательная победа. Но даже и в этом случае признания будет добиться нелегко. Поэтому капитан очень рассчитывал на связи Мундиньо в столичных сферах и на влияние семейства Мендес Фалкан. Битву надо выиграть по всем направлениям, иначе борьба не Даст никаких результатов.
После недавних событий в Ильеус вернулось спокойствие, по крайней мере внешнее. Некоторые круги начинали симпатизировать Мундиньо, ибо многие были напуганы возрождением насилия, как в случае с сожженными газетами. Пока Бастосы управляют, говорили они, мы не избавимся от жагунео. Но капитан знал, что все эти коммерсанты, молодые служащие из лавок и магазинов, портовые рабочие не решат исхода выборов. Большинство голосов принадлежало полковникам, крупным фазендейро, хозяевам округов и их родственникам - словом, тем, кто пускал в ход избирательную машину. Именно за ними оставалось последнее слово.
Дом полковника Алтино Брандана в Рио-до-Брасо находился рядом со станцией. Он был опоясан верандами, по стенам поднимались вьющиеся растения, в саду дома росли цветы, во дворе - плодовые деревья.
Мундиньо удивился благоустроенности фазенды, подумав, что капитан, пожалуй, был прав, когда утверждал, что Алтано Брандан - редкий в Ильеусе тип фазендейро, у него совсем иной склад ума. В этой зоне не сохранилась традиция строить комфортабельные, изысканные и роскошные особняки. Дома полковников на плантациях и в поселках зачастую были лишены самых необходимых удобств. На фазендах их ставили на сваях, чтобы свиньи могли спать под домом. Или же свинарник, являвшийся защитой от бесчисленных ядовитых змей, строился рядом с домом.
Свиней защищал от змеиного яда толстый слой сала, и они убивали змей. Со времен вооруженной борьбы фазендейро привыкли жить скромно, и лишь с недавних пор в Ильеусе и Итабуне полковники сталей покупать и строить богатые особняки, бунгало и даже небольшие дворцы. Они отказывались от прежней суровой и неустроенной жизни под давлением сыновей - студентов высших учебных заведений в Баие.
– Вы оказали нам большую честь, - сказал полковник, представляя Мундиньо жене, которая встретила их в хорошо обставленной гостиной, где на стенах висели портреты супругов Брандан в молодости.
Затем полковник отвел Мундиньо в комнату для гостей. И здесь все было устроено с королевской роскошью: матрац, набитый обезьяньей шерстью, льняные простыни, вышитое покрывало, вся спальня была пропитана запахом лаванды.
– Если вы не возражаете, я Суй предложил выехать сразу же после завтрака, чтобы успеть посмотреть работы на плантациях. Ночевать будем в "Агуас-Кларас", утром выкупаемся в реке, совершим прогулку верхом и осмотрим фазенду. Позавтракаем дичью, а к обеду вернемся сюда.
– Отлично. У меня нет ни малейших возражений, Фазенда Брандана "Агуас-Кларас" представляла собой огромный земельный участок, границы которого проходили от поселка на расстоянии менее лиги. Впрочем, у полковника Алтино была и другая фазенда, подальше, частично еще покрытая лесом, который предстояло вырубать.
Перемены блюд за завтраком следовали одна за другой - пресноводная рыба, дичь, говядина, баранина, свинина. Это был обычный семейный завтрак, званый обед был назначен на воскресенье.
Вечером на фазенде, после того как Мундиньо посмотрел, как собирается урожай какао (работники трудились у корыт с зернами, плясали, мелко переступая ногами, в баркасах, перемешивая какао, которое сушилось на солнце), он беседовал с хозяином при свете керосиновых ламп. Алтино рассказывал истории о жагунсо, вспоминал старые времена, когда велась борьба за землю. Кое-кто из работников, сидевших на земле, принимал участие в беседе, уточняя те или иные подробности. Алтино указал на одного негра:
– Он у меня работает уже двадцать пять лет. Раньше был жагунео у Бандаро, и бежал от него сюда. Если бы он понес наказание за всех, кого прикончил, на это не хватило бы его жизни.
Негр улыбнулся, показав белые зубы. Он жевал табак; у него были мозолистые руки, а ноги были покрыты засохшим клейким соком какао.
– О, сеньор полковник! Что молодой человек может подумать обо мне?
Мундиньо хотел завести разговор о политике и склонить богатого фазендейро на свою сторону. Но Алтино избегал говорить на эту тему, он лишь упомянул во время завтрака в Рио-до-Брасо о костре из номеров "Диарио де Ильеус". Полковник осудил нападение на редакцию.
– Это никуда не годится. Отголосок старых времен, которые, слава богу, уже давно прошли. Амансио - порядочный человек, но нетерпимый и резкий, прямо не знаю, как он уцелел. Был три раза ранен в стычках, окривел на один глаз, рука не действует, а все не меняется. С Мелком Таваресом тоже шутки плохи, не говоря уж о бедняге Жезуино... Да, никто из нас не может поручиться, что ему не придется совершить такое же преступление: у Жезуино не было иного выхода. Но зачем они затеяли эту историю с поджогом газет? Никуда не годится... - Полковник вынимал кости из рыбы. - Но вы извините меня, если я скажу, что вы тоже поступили неправильно? Таково мое мнение.
– Почему? Вы считаете неверным резкое выступление газеты? Но политическая кампания не ведется путем восхваления противников.
– Ваша газета делается здорово, это верно. Любая статья в ней интересна... Мне говорили, что их пишет доктор, надо быть справедливым, у него одного в голове мозгов больше, чем во всем Ильеусе. Очень умный человек... Я люблю слушать его речи, он говорит, как ученый. Конечно, вы правы. Газета для того и существует, чтобы ругать и громить противника. Выступления вашей газеты справедливы, я даже подписался на нее. Но не об этом речь.
– А о чем же?
– Сеньор Мундиньо, я уже говорил, что те, кто подожгли тираж, поступили неправильно. Я этого не одобряю. Но уж раз это случилось, вы были поставлены в безвыходное положение. Как и Жезуино. Хотел он убить жену? Нет, не хотел. Но она наставила ему рога, и ему оставалось только прикончить ее, иначе он был бы опозорен и стал бы чем-то вроде борова или тяглового вола. А почему бы и вам было не сжечь их газету, и не только тираж, а и здание, да еще и машины сломать? Вы меня извините, но вы были обязаны это сделать, чтобы о вас не стали болтать, будто вы слишком осторожны и тому подобное. Ведь для того, чтобы управлять Ильеусом и Итабуной, нужно быть сильным и не склонять головы ни при каких обстоятельствах.
– Я не трус, полковник. Но, как вы сами сказали, это устаревшие методы. И именно для того, чтобы покончить с ними, чтобы сделать Ильеус цивилизованным краем, я включился в политическую борьбу. Да и где бы я взял жагунсо, у меня ведь их нет...
– Ну, это не причина... У вас есть друзья, люди решительные, вроде Рибейриньо. Я сам предупредил кое-кого. Как знать, а вдруг сеньор Мундиньо попросит меня, когда ему понадобится...
Вот и весь их разговор о политике. Мундиньо просто не знал, что думать. У пего было впечатление, будто полковник обращается с ним как с ребенком, подшучивает над ним. Вечером на плантации Мундиньо снова попробовал завести беседу на политические темы. Алтино не отвечал, говорил только о какао. Они вернулись в Рио-до-Брасо после чудесного завтрака: разнообразная дичь, мясо агути, бразильской свинки даки, оленина и еще что-то необыкновенно вкусное; как узнал впоследствии Мундиньо, это было мясо обезьяны жупара. На фазенде Алтино устроил роскошный обед, на котором присутствовали фазендейро, коммерсанты, врач, аптекарь, священник - все, кто занимал достаточно видное положение в местечке. Алтино велел позвать музыкантов, игравших на гармонике и на гитаре, певцов-импровизаторов, в частности одного слепца, слагавшего замечательные стихи. Аптекарь, улучив момент, спросил у Мундиньо, как разворачиваются политические события. Тот не успел ответить, потому что в разговор резко вмешался Алтино:
– Сеньор Мундиньо приехал сюда погостить, а не заниматься политикой, и тут же заговорил о другом.
В понедельник экспортер вернулся в Ильеус. Черт возьми, чего хочет этот Алтино Браыдан? Он ведь сам захотел продать свое какао - более двадцати тысяч арроб - Мундиньо, а не Стевесону. Для Мундиньо это была очень выгодная сделка. Полковник уже свободен от всяких обязательств по отношению к Бастосам и тем не менее о политике и слышать не хочет. Или он, Мундиньо, ничего не понял, или старик выжил из ума. Ведь он потребовал, чтобы Мундиньо поджигал дома, ломал машины, возможно, даже убивал людей.
Капитан утверждал, что Мундиньо не понимает полковников, их образа жизни и действий. Выслушав идею Алтино Брандана о мести газете "Жорнал до Сул" за идиотское сожжение тиража "Диарио де Ильеус", капитан сказал задумчиво:
– В известной степени он прав. Я тоже думал об этом. Действительно, стоило бы проучить людей Бастоса. Тем или иным способом доказать ильеусцам, что не Бастос уже хозяин края, как было когда-то. Я много размышлял об этом и даже поговорил с Рибеприньо.
– Осторожно, капитан! Не будем делать глупостей. На каждый акт насилия будем отвечать буксирами и землечерпалками для бухты.
– Но когда же в конце концов наш инженер закончит свои исследования и выпишет землечерпалки? В жизни не видел, чтобы так копались...
– Это нелегкое дело, тут в несколько суток не управишься. Он и так работает без отдыха, не теряет ни минуты. Быстрее некуда.
– Он работает день и ночь, - рассмеялся капитан. - Днем в бухте, ночью у подъезда Мелка Тавареса. Втюрился в его дочку, видать, роман у них завязался нешуточный...
– Надо же парню развлечься...
Примерно неделю спустя после посещения Рио-до-Брасо Мундиньо, выйдя с заседания правления клуба "Прогресс", увидел спину полковника Алтино, который шел к дому Рамиро Бастоса. В окне он заметил белокурую Жерузу и снял шляпу, она помахала ему рукой.
Это могло бы показаться смешным, поскольку накануне Рибейриньо выгнал из Гуараси, поселка, расположенного недалеко от его фазенды, уполномоченного Бастосов - чиновника префектуры. В тот же вечер чиновника избили палкой, и ему пришлось голым выбираться на ильеусское шоссе, там он добыл какую-то одежду, которая была ему страшно велика, и прошагал до города пешком.
О ПТИЧКЕ СОФРЕ
Насиб был уже не в силах совладать с собой, он утратил покой, хорошее настроение, жизнерадостность.
Перестал даже закручивать кончики усов, и теперь они уныло свисали по краям рта. Он разучился улыбаться.
Он все время думал. А ведь ничто так не изнуряет и не сушит человека, не лишает его сна и аппетита, ничто так не печалит, как неотвязные думы.
Тонико Бастос облокотился о стойку, налил себе рюмку горького аперитива и иронически оглядел унылую фигуру хозяина бара.
– Вы стали плохо выглядеть, араб. На себя не похожи.
Насиб мрачно кивнул. Его большие, навыкате глаза остановились на элегантном нотариусе. Уважение Насиба к Тонико за последнее время возросло. Они всегда были приятелями, но прежде их отношения ограничивались разговорами о женщинах легкого поведения, походами в кабаре и выпивками. Однако с тех пор, как появилась Габриэла, между ними установилась более тесная дружба. Из всех дневных посетителей, приходивших выпить аперитив, Тонико был единственным, кто держался скромно, когда она показывалась в полдень с цветком в волосах. Он вежливо раскланивался, осведомлялся о ее здоровье, хвалил ее необыкновенные кушанья. Ни томных взглядов, ни быстрого шепота, он даже не пытался дотронуться до нее. Тонико обращался с Габриэлой так, словно она была почтенной сеньорой, красивой и желанной, но недоступной. Когда Насиб нанял Габриэлу, он особенно опасался соперничества Тонико - разве не был нотариус неотразимым покорителем женских сердец?
Таков этот мир, удивительный и сложный. Тонико проявлял исключительную сдержанность и почтительность в присутствии Габриэлы, хотя все знали о любовной связи араба с красивой служанкой. Правда, она считалась лишь его кухаркой, никаких иных отношений между ними словно и не было. Спекулируя на этом, посетители даже при Насибе осыпали ее комплиментами, шептали ей нежные слова, совали в руку записочки. Сначала он их рассеянно читал, скатывал в шарик и выкидывал на помойку, теперь же - с озлоблением рвал. Их становилось все больше, причем многие носили весьма нескромный характер. Тонико вел себя не так. Он дал ему доказательство настоящей дружбы, отнесясь к Габриэле как к замужней женщине, супруге полковника. А разве это не было свидетельством дружбы и уважения? Хотя Насиб не угрожал ему, как полковник Кориолано, когда дело касалось Глории. Да, только Тонико вел себя достойно, и лишь ему он открывал свое сердце, болевшее, как незаживающая рана.
– Самое страшное, когда человек не знает, как ему поступить.
– У вас какие-нибудь затруднения?
– А разве вы не видите? Меня что-то гложет, я даже весь иссох. Хожу как обалделый. Достаточно сказать, что на днях я забыл оплатить один документ. Что же это со мной творится?..
– Страсть не шутка...
– Страсть?
– А разве нет? Любовь - это самое лучшее и самое худшее, что есть в мире.
Страсть... Любовь... Он боролся против этих слов в течение многих дней, размышляя о них в час сиесты.
Он боялся понять, насколько сильно его чувство, не желая встретиться с правдой лицом к лицу. Сначала он думал, что это просто увлечение, пусть более сильное, чем другие, более длительное. Но никогда прежде он так не страдал, никогда не испытывал такой ревности, такого страха потерять женщину. То не была досадная боязнь остаться без отличной кухарки, волшебным рукам которой бар в значительной степени был обязан своим нынешним процветанием. Больше он не думал об этом, эти мелочные заботы длились недолго. К тому же он потерял аппетит, ему совершенно не хотелось есть... Все дело было в том, что Насиб теперь не мог представить себе и одной ночи без Габриэлы, без ее горячего тела. Даже когда она была нездорова, он ложился к ней в постель, она клала голову ему на грудь, и он ощущал исходивший от нее запах гвоздики. Он плохо спал в такие ночи, мучаясь от сдерживаемого желания. Каждый месяц отныне был для Насиба медовым месяцем. Если это не любовь, не безнадежная страсть, то что же это тогда, бог мой?
А если это любовь, если жизнь его без Габриэлы невозможна, какой тогда он найдет выход? "Верность каждой женщины, какой бы преданной она ни была, имеет свои границы", - сказал Ньо Гало, умевший давать хорошие советы. Вот еще один друг Насиба. Ньо Гало не был так сдержан, как Тонико, он заглядывался на Габриэлу, бросал на нее умоляющие взгляды. Но дальше этого не шел и никаких предложений ей не делал.
– Должно быть, так оно и есть. Я вам признаюсь, Тонико, без этой женщины я не могу жить. Я с ума сойду, если она меня бросит...
– Что же вы намерены делать?
– Почем я знаю...
На Насиба было грустно смотреть. Его лицо утратило ту жизнерадостность, которая обычно написана на лицах полных людей. Казалось, оно удлинилось и стало печальным, почти мрачным.
– А почему бы вам не жениться на ней? - неожиданно выпалил Тонико, словно догадавшись, что происходит в душе друга.
– Вы смеетесь? Такими вещами не шутят...
Тонико поднялся, велел записать выпитые аперитивы в счет и бросил монету Разине Шико, который поймал ее на лету.
– На вашем месте я бы именно так и поступил...
Оставшись один в опустевшем баре, Насиб погрузился в раздумье. А что еще он мог сделать? Давно прошло то время, когда он приходил в ее комнату только ради забавы, только потому, что ему надоела Ризолета и другие женщины;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56