Этого не произошло. Эсме не сблизилась с Оливией; насколько было известно Милли, ее крестная не завязывала тесных отношений ни с кем.
Весь город знал красавицу Эсме Ормерод. Многие бывали у нее на вечеринках, восхищались экстравагантной манерой одеваться и постоянно меняющейся коллекцией предметов искусства, но мало кто мог похвастаться дружбой с Эсме. Даже Милли, наиболее близкая к ней из всех Хэвиллов, часто не имела представления, о чем крестная сейчас думает или что скажет в следующий момент.
Для нее также оставалось тайной, на какие средства живет Эсме. Несмотря на то что у Эсме имелась довольно зажиточная родня, все же ее родственники были не настолько богаты, чтобы все эти годы обеспечивать ей беззаботное существование. Как выразился отец Милли, денег за картины, которые время от времени продавала Эсме, не хватило бы ей даже на булавки; тем не менее помимо этого явных источников дохода у нее не было. Вопрос о том, на что живет Эсме Ормерод, служил предметом многочисленных сплетен. По последним городским слухам, раз в месяц она ездила в Лондон, где предавалась отвратительным сексуальным извращениям со стареющим миллионером, который ежемесячно платил ей за это кругленькую сумму. «Что за чушь,– фыркнула Оливия, когда новость дошла до нее. И секунду спустя: – Впрочем, почему бы и нет?»
– Попробуй-ка.
Эсме передала Милли тарелку с песочным печеньем, каждое из которых, красивое как игрушка, отличалось от остальных.
– Здорово,– восхитилась Милли. Ей хотелось попробовать и это, с завитками шоколадной глазури, и то, посыпанное миндальной крошкой.– Где ты их берешь?
– В одной небольшой кондитерской,– улыбнулась Эсме.
Кивнув, Милли остановила свой выбор на печенье с глазурью. Ее рот наполнился божественным шоколадным вкусом. Эсме практически все покупала в маленьких, безымянных лавках – в отличие от Оливии, предпочитавшей огромные магазины с громкими названиями: «Фортнем и Мэйсон», «Харродз», «Джон Льюис».
– Как идет подготовка к свадьбе? – поинтересовалась Эсме, усевшись на пол перед камином и поддернув рукава серого кашемирового джемпера.
Опаловый кулон, который она никогда не снимала, мягко светился в отблесках пламени.
– Нормально,– ответила Милли.– Обычная суматоха.
Эсме пожала плечами, и до Милли дошло, что она не общалась с крестной уже несколько недель, а то и месяцев. Впрочем, в их отношениях всегда присутствовали подъемы и спады, еще с тех самых пор, когда Милли была подростком. Как только дома собирались тучи, Милли прямиком отправлялась к крестной матери. Эсме всегда понимала ее, обращалась с ней, как со взрослой. Дни напролет Милли проводила в компании Эсме, впитывая ее воззрения, перенимая слова и манеры, занимаясь приготовлением экзотических блюд, включавших ингредиенты, о которых Оливия никогда не слыхала. Милли и Эсме сидели в гостиной, потягивали охлажденное белое вино и слушали камерную музыку. Милли чувствовала себя взрослой и культурной девушкой, обещая себе в будущем сделаться еще больше похожей на Эсме. Через день-другой она возвращалась домой, к прежнему образу жизни, начиная ровно с того места, на котором все бросила, и влияния крестной почти не было заметно – разве что в речи Милли проскакивало новое словечко или в кухне оказывалась бутылка оливкового масла холодного отжима.
– Итак, дорогая моя,– произнесла Эсме,– если дело не в свадьбе, тогда в чем?
– В свадьбе.– Милли запнулась.– Только… возникло маленькое осложнение.
– С Саймоном? Вы поссорились?
– Нет,– замотала головой Милли.– Просто я…– Она резко выдохнула и положила печенье обратно на тарелку.– Просто мне нужен совет. Такой… гипотетический.
– Гипотетический совет?
– Да,– умоляюще произнесла Милли и в упор посмотрела на Эсме.– Гипотетический.
– Понимаю,– помолчав, сказала Эсме и по-кошачьи улыбнулась.– Продолжай.
В час дня на рабочий телефон Саймона позвонили из Парижа.
– Саймон? Это Изабел.
– Изабел, здравствуй!
– Ты не знаешь, где Милли? Я не могу до нее дозвониться.
Странно, почему у Изабел металлический, чужой голос, подумал Саймон. Не так уж она и далеко, всего лишь в Париже.
– А на работе ее нет?
– По-видимому, нет. Вы что, поссорились? Она звонила мне весь вечер.
– Да нет.– Саймон растерялся.– По крайней мере, я не в курсе.
– Значит, она хотела поговорить о чем-то другом,– вздохнула Изабел.– Попробую набрать домашний номер. Ладно, пока, увидимся, когда приеду.
– Изабел, подожди! – вдруг попросил Саймон.– Можно тебя кое о чем спросить?
– Да?
В ее голосе Саймону послышалась подозрительность. В общении с немногословной Изабел он неизменно слегка терялся. Обращаясь к ней, он всякий раз робел под ее испытующим взглядом и гадал, как она на самом деле к нему относится. Разумеется, она ему нравилась, но в то же время он ее побаивался.
– Я хотел попросить об одном одолжении. Не могла бы ты помочь мне с подарком для Милли?
– С каким именно?
«Ну конечно, с удовольствием!» – воскликнула бы на месте своей старшей сестры Милли и только потом уже стала бы задавать вопросы.
– Я хотел бы подарить ей сумку от Шанель.– Саймон сглотнул.– Не могла бы ты выбрать что-нибудь в этом роде?
– Сумку от Шанель? – скептически переспросила Изабел.– Ты знаешь, сколько это стоит?
– Да.
– Несколько сотен.
– Угу…
– Саймон, ты сошел с ума. Милли не нужна сумка от Шанель.
– Нужна!
– Это не в ее вкусе.
– Нет, в ее,– упрямился Саймон.– Милли любит элегантные сумки в классическом стиле.
– Тебе лучше знать,– едко бросила Изабел. Помолчав, она вздохнула.– Это все из-за того, что твой отец купил вам квартиру?
– Нет! – вскинулся Саймон, потом замялся.– Откуда ты знаешь?
– Мама сказала. И про серьги тоже.– Изабел смягчилась.– Саймон, я понимаю, момент для тебя был нелегкий, но это не повод пойти и потратить все деньги на дорогущую сумку.
– Милли достойна самого лучшего!
– У нее есть самое лучшее. У нее есть ты!
– Но…
– Послушай, если ты действительно хочешь сделать Милли подарок, купи что-нибудь в квартиру. Диван. Или коврик. Она будет в восторге.
Повисла тишина.
– Ты права,– наконец промолвил Саймон.
– Ну разумеется, я права.
– Просто…– Саймон выдохнул.– Мой папаша, черт его возьми!
– Понимаю. Что тут поделаешь? Миллионер, причем щедрый. Барахлом с ним не потягаешься.
Саймон поморщился.
– Ты довольно резка. Пожалуй, твоя сестренка мне нравится больше.
– И слава богу. Саймон, мне пора. У меня самолет.
– Спасибо, Изабел. Серьезно, я очень тебе признателен.
– Да, да, знаю. Пока.
Прежде чем Саймон успел попрощаться, Изабел повесила трубку.
– Ладно,– вздохнула Милли. Она сидела сгорбившись, устремив взор мимо Эсме, на мерцающие угли в камине.– Представь себе, что есть одна девушка. И у нее есть тайна.
– Значит, девушка? – Эсме бросила на Милли недоуменный взгляд.– И у девушки тайна…
– Да,– проговорила Милли, по-прежнему глядя на огонь.– Представь, что она никому про это не рассказывала. Даже любимому мужчине.
– Почему?
– Потому что ему не надо об этом знать,– ершисто ответила Милли.– Потому что это всего лишь нелепость, случившаяся десять лет назад.
А теперь, если правда выплывет наружу, все рухнет. Не только для нее. Для всех.
– А,– понимающе кивнула Эсме.– Вот какого рода тайна.
– Такого.– Милли набрала в грудь воздуха.– И представь…– Она закусила губу.– Представь, что появляется некто, кому известна тайна. И он угрожает все рассказать.
Эсме тихонько охнула.
– Ясно.
– Девушка не знает, насколько серьезны эти угрозы. Она надеется, что он шутит.
Эсме снова кивнула.
– Вопрос в том, что ей делать.– Милли посмотрела на крестную.– Должна ли она открыть тайну… своему избраннику, или лучше помалкивать и рассчитывать, что все обойдется?
Эсме потянулась за сигаретой.
– Эту тайну действительно стоит хранить? – вопросила она.– Или речь идет о ерунде, которой никто не придаст значения? Может быть, девушка сильно преувеличивает? Принимает ситуацию слишком близко к сердцу?
– Ничего она не преувеличивает. Тайна чертовски серьезная. Как, например…– Милли сделала паузу.– Предыдущий брак. Или что-то в этом роде.
Эсме вздернула брови.
– Ого!
Или что-то в этом роде,– настойчиво повторила Милли.– Неважно, что конкретно. Главное, что она молчала об этом целых десять лет. Никто ничего не знал. Никому и не надо знать.
– Так, понятно.
Крестная прикурила новую сигарету и глубоко затянулась.
– Как бы ты поступила на месте этой девушки? – задала вопрос Милли.
Эсме выпустила облако дыма.
– Насколько велик риск, что третье лицо выдаст ее?
– Не знаю. Полагаю, сейчас риск небольшой.
– Тогда я бы ничего не рассказывала. По крайней мере, пока. И постаралась бы заставить третье лицо молчать.– Эсме пожала плечами.– Возможно, все уляжется само собой.
– Ты так думаешь? Ты вправду так думаешь?
Крестная улыбнулась.
– Дорогая моя, сколько раз бывало так, что ты всю ночь проводила без сна, ворочаясь в постели и переживая, а с приходом утра понимала, что твои страхи напрасны? Сколько раз ты спешила извиниться за какую-то оплошность, а потом выяснялось, что окружающие не заметили в твоем поведении ничего дурного? – Эсме глубоко затянулась.– В девяти случаях из десяти лучше держать рот на замке.– Она сделала паузу.– Гипотетически рассуждая, конечно.
– Конечно.
В гостиной воцарилась тишина, прерываемая лишь треском дров и шипением искр в камине.
За окном опять повалил снег – крупными, бесформенными хлопьями.
– Выпей еще глинтвейна,– предложила Эсме,– пока горячий. И угощайся печеньем.
– Спасибо,– пробормотала Милли. Она взяла с тарелки кругляшок печенья с мандариновой помадкой и принялась задумчиво его крутить.– То есть ты не считаешь, что мне… что этой девушке надо все честно рассказать своему парню?
– Зачем?
– Затем, что она… собирается за него замуж!
– Сама по себе идея неплохая,– улыбнулась Эсме.– Но женщина никогда не должна быть полностью откровенна с мужчиной. Да это и невозможно.
Милли удивленно посмотрела на крестную.
– Что значит «невозможно»?
– Разумеется, попытка не пытка,– сказала Эсме,– однако, как правило, мужчины и женщины говорят на разных языках. Они по-разному… чувствуют. Окажись мужчина и женщина в одной и той же ситуации, воспримут они ее совершенно по-разному.
– И что?
– Они чужие друг другу. Истина в том, что нельзя быть до конца откровенным с человеком, которого ты не понимаешь всецело.
Милли задумалась.
– Люди, много лет прожившие в счастливом браке, понимают друг друга.
Скорее, с грехом пополам приспосабливаются друг к другу. При помощи жестов, доброжелательного настроя и привычных фраз, выученных за годы совместной жизни. Но понимания между ними нет, им не дано постичь всю глубину души партнера. Общего языка не изобретено.– Эсме сделала очередную затяжку.– И переводчиков здесь тоже нет. А если есть, то единицы. Милли в изумлении уставилась на крестную мать.
– Ты хочешь сказать, такого понятия, как счастливый брак, не существует?
– Я хочу сказать, что не существует такого понятия, как честный брак,– заключила Эсме.– Счастье – это из другой категории.
– Наверное, ты права,– нерешительно проговорила Милли и бросила взгляд на часы.– Мне пора.
– Уже?
– Коллеги Саймона должны вручить нам свадебный подарок.
– Ясно.– Эсме затушила окурок о донышко перламутровой пепельницы.– Надеюсь, я хоть немного помогла тебе в решении твоей маленькой проблемы?
– Если честно, нет,– напрямик ответила Милли.– По-моему, я еще больше запуталась.
Эсме добродушно улыбнулась.
– Прости, солнышко.– Она обвела взором лицо Милли.– И как же поступит эта… гипотетическая девушка?
– Не знаю,– сказала Милли после долгого молчания.– На самом деле не знаю.
В тот день после обеда Джеймс Хэвилл покинул офис и направился на Бертрам-стрит. Он отпер дверь ключом и вошел в дом, погруженный в полуденную тишину, порой нарушаемую лишь редким скрипом. Джеймс постоял в коридоре, прислушиваясь, но все безмолвствовало – как он и надеялся, дом был пуст. В этот час постояльцы осматривали достопримечательности, Милли еще не вернулась с работы, домработница уже ушла. Дома должна быть только Оливия.
Джеймс поднялся по лестнице, стараясь ступать как можно тише. На втором этаже его сердце заколотилось от волнения. Он планировал этот разговор все утро; сидел на совещаниях и думал только о том, что скажет жене. И как.
Дверь в ее спальню была закрыта. Несколько секунд Джеймс рассматривал маленькую фарфоровую табличку с надписью: «Посторонним вход запрещен», затем постучал.
– Да? – послышался встревоженный голос.
– Это всего лишь я,– успокоил Оливию Джеймс и распахнул дверь.
Работал электрокамин, и в комнате было тепло, даже жарко. Оливия сидела перед телевизором в кресле с поблекшей ситцевой обивкой. Ее ноги покоились на скамеечке, которую она сама обшила декоративной тканью. Рядом на столике стояла чашка с чаем. В руках у Оливии был ворох бледно-розового шелка.
– Привет,– поздоровался Джеймс и бросил взгляд на экран, где в старом черно-белом фильме Бетт Дэвис Дэвис Бетт (наст, имя Рут Элизабет) (1908-1989) – известная американская актриса.
ледяным тоном отвечала мужчине с квадратной челюстью.– Извини, не хотел тебе помешать.
– Ничего.– Взяв телевизионный пульт, жена уменьшила громкость, так что голос Бетт Дэвис превратился в едва слышное бормотание.– Как, по-твоему?
– Ты о чем? – растерялся Джеймс.
– Платье Изабел! – Оливия подняла руки, демонстрируя шелковую ткань.– Мне показалось, оно смотрится простовато, поэтому я решила украсить его розочками.
– Мило,– произнес Джеймс, не отводя глаз от экрана. Он не мог разобрать, что именно говорит Бетт Дэвис. Вот она расстегнула перчатки… неужели собирается вызвать собеседника на дуэль? Джеймс оторвался от телевизора.– Я хотел с тобой поговорить.
– А я – с тобой.– Оливия взяла со столика красный блокнот и пробежалась глазами по строчкам.– Во-первых, ты уточнил в городском совете маршрут от дома до церкви?
– Я и сам знаю маршрут.
Оливия раздраженно вздохнула.
– Ну разумеется, знаешь. А вдруг именно в субботу муниципалитет решит перекопать улицу по пути к церкви или там соберутся какие-нибудь пикетчики? Это тебе известно? Нет! Поэтому надо позвонить в городской совет. Разве нельзя запомнить? – Оливия открыла тетрадку и начала писать.– Ладно, не волнуйся. Я займусь этим сама.
Джеймс покрутил головой, ища, куда бы присесть, но стульев в комнате не было. Помешкав, он сел на краешек кровати. Пуховое одеяло Оливии, мягкое и слегка пахнущее ее духами, было расстелено без единой складочки, поверх него лежали отделанные кружевами подушки. Постель выглядела аккуратной и холодной, точно Оливия никогда в ней не спала. Впрочем, Джеймс не видел изнанки ее одеяла уже шесть лет.
– Во-вторых, подарки для гостей,– продолжала миссис Хэвилл.
– Для гостей?!
– Да,– нетерпеливо проговорила Оливия.– Подарки для гостей. В наши дни принято делать гостям подарки.
– Я думал, наоборот.
– И так, и эдак. Гости дарят подарки Милли и Саймону, а мы – гостям.
– А кто подарит подарки нам?
Оливия закатила глаза.
– От тебя никакого толку, Джеймс! Мы с Милли уже все подготовили. Гости получат по бокалу для шампанского.
– Вот и хорошо.– Джеймс глубоко вздохнул.– Оливия…
– А может, подобрать что-нибудь более оригинальное? Например, цветущий розовый куст?
Погляди,– она указала на пол, где лежал раскрытый журнал.– Красиво, правда?
– Цветущий розовый куст каждому гостю? Это же целый лес, черт возьми!
– Карликовый розовый куст,– раздраженно объяснила Оливия.– Размером с ридикюль.
– Оливия, неужели тебе больше нечем заняться, кроме как в последний момент заказывать розовые кусты размером с ридикюль?
– Да, наверное, ты прав,– с сожалением произнесла Оливия и вычеркнула один пункт из списка в красном блокноте.– Так, что у нас еще…
– Оливия, послушай меня, пожалуйста.– Джеймс откашлялся.– Я хотел поговорить…– Он умолк, затем продолжил: – О том, что будет потом. После свадьбы.
– Ради всего святого! Давай переживем свадьбу, а тогда уж будем говорить про «потом». Мало мне других забот!
– Просто выслушай меня.– Джеймс Хэвилл закрыл глаза и сделал глубокий вдох.– Мы с тобой оба понимаем, что после ухода Милли все пойдет иначе. Когда в доме останемся только я и ты…
– Гонорар хористам,– мурлыкала Оливия, загибая пальцы,– бутоньерки…
– Нет смысла притворяться, что у нас все по-прежнему.
– Подставка для торта…
– Мы давно отдаляемся друг от друга. У меня своя жизнь, у тебя своя…
– Речь! – победно воскликнула Оливия.– Ты сочинил речь?
– Да,– промолвил Джеймс, в упор глядя на жену.– Только меня никто не слушает.
– Напиши ее в двух экземплярах. Один на всякий случай будет у меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Весь город знал красавицу Эсме Ормерод. Многие бывали у нее на вечеринках, восхищались экстравагантной манерой одеваться и постоянно меняющейся коллекцией предметов искусства, но мало кто мог похвастаться дружбой с Эсме. Даже Милли, наиболее близкая к ней из всех Хэвиллов, часто не имела представления, о чем крестная сейчас думает или что скажет в следующий момент.
Для нее также оставалось тайной, на какие средства живет Эсме. Несмотря на то что у Эсме имелась довольно зажиточная родня, все же ее родственники были не настолько богаты, чтобы все эти годы обеспечивать ей беззаботное существование. Как выразился отец Милли, денег за картины, которые время от времени продавала Эсме, не хватило бы ей даже на булавки; тем не менее помимо этого явных источников дохода у нее не было. Вопрос о том, на что живет Эсме Ормерод, служил предметом многочисленных сплетен. По последним городским слухам, раз в месяц она ездила в Лондон, где предавалась отвратительным сексуальным извращениям со стареющим миллионером, который ежемесячно платил ей за это кругленькую сумму. «Что за чушь,– фыркнула Оливия, когда новость дошла до нее. И секунду спустя: – Впрочем, почему бы и нет?»
– Попробуй-ка.
Эсме передала Милли тарелку с песочным печеньем, каждое из которых, красивое как игрушка, отличалось от остальных.
– Здорово,– восхитилась Милли. Ей хотелось попробовать и это, с завитками шоколадной глазури, и то, посыпанное миндальной крошкой.– Где ты их берешь?
– В одной небольшой кондитерской,– улыбнулась Эсме.
Кивнув, Милли остановила свой выбор на печенье с глазурью. Ее рот наполнился божественным шоколадным вкусом. Эсме практически все покупала в маленьких, безымянных лавках – в отличие от Оливии, предпочитавшей огромные магазины с громкими названиями: «Фортнем и Мэйсон», «Харродз», «Джон Льюис».
– Как идет подготовка к свадьбе? – поинтересовалась Эсме, усевшись на пол перед камином и поддернув рукава серого кашемирового джемпера.
Опаловый кулон, который она никогда не снимала, мягко светился в отблесках пламени.
– Нормально,– ответила Милли.– Обычная суматоха.
Эсме пожала плечами, и до Милли дошло, что она не общалась с крестной уже несколько недель, а то и месяцев. Впрочем, в их отношениях всегда присутствовали подъемы и спады, еще с тех самых пор, когда Милли была подростком. Как только дома собирались тучи, Милли прямиком отправлялась к крестной матери. Эсме всегда понимала ее, обращалась с ней, как со взрослой. Дни напролет Милли проводила в компании Эсме, впитывая ее воззрения, перенимая слова и манеры, занимаясь приготовлением экзотических блюд, включавших ингредиенты, о которых Оливия никогда не слыхала. Милли и Эсме сидели в гостиной, потягивали охлажденное белое вино и слушали камерную музыку. Милли чувствовала себя взрослой и культурной девушкой, обещая себе в будущем сделаться еще больше похожей на Эсме. Через день-другой она возвращалась домой, к прежнему образу жизни, начиная ровно с того места, на котором все бросила, и влияния крестной почти не было заметно – разве что в речи Милли проскакивало новое словечко или в кухне оказывалась бутылка оливкового масла холодного отжима.
– Итак, дорогая моя,– произнесла Эсме,– если дело не в свадьбе, тогда в чем?
– В свадьбе.– Милли запнулась.– Только… возникло маленькое осложнение.
– С Саймоном? Вы поссорились?
– Нет,– замотала головой Милли.– Просто я…– Она резко выдохнула и положила печенье обратно на тарелку.– Просто мне нужен совет. Такой… гипотетический.
– Гипотетический совет?
– Да,– умоляюще произнесла Милли и в упор посмотрела на Эсме.– Гипотетический.
– Понимаю,– помолчав, сказала Эсме и по-кошачьи улыбнулась.– Продолжай.
В час дня на рабочий телефон Саймона позвонили из Парижа.
– Саймон? Это Изабел.
– Изабел, здравствуй!
– Ты не знаешь, где Милли? Я не могу до нее дозвониться.
Странно, почему у Изабел металлический, чужой голос, подумал Саймон. Не так уж она и далеко, всего лишь в Париже.
– А на работе ее нет?
– По-видимому, нет. Вы что, поссорились? Она звонила мне весь вечер.
– Да нет.– Саймон растерялся.– По крайней мере, я не в курсе.
– Значит, она хотела поговорить о чем-то другом,– вздохнула Изабел.– Попробую набрать домашний номер. Ладно, пока, увидимся, когда приеду.
– Изабел, подожди! – вдруг попросил Саймон.– Можно тебя кое о чем спросить?
– Да?
В ее голосе Саймону послышалась подозрительность. В общении с немногословной Изабел он неизменно слегка терялся. Обращаясь к ней, он всякий раз робел под ее испытующим взглядом и гадал, как она на самом деле к нему относится. Разумеется, она ему нравилась, но в то же время он ее побаивался.
– Я хотел попросить об одном одолжении. Не могла бы ты помочь мне с подарком для Милли?
– С каким именно?
«Ну конечно, с удовольствием!» – воскликнула бы на месте своей старшей сестры Милли и только потом уже стала бы задавать вопросы.
– Я хотел бы подарить ей сумку от Шанель.– Саймон сглотнул.– Не могла бы ты выбрать что-нибудь в этом роде?
– Сумку от Шанель? – скептически переспросила Изабел.– Ты знаешь, сколько это стоит?
– Да.
– Несколько сотен.
– Угу…
– Саймон, ты сошел с ума. Милли не нужна сумка от Шанель.
– Нужна!
– Это не в ее вкусе.
– Нет, в ее,– упрямился Саймон.– Милли любит элегантные сумки в классическом стиле.
– Тебе лучше знать,– едко бросила Изабел. Помолчав, она вздохнула.– Это все из-за того, что твой отец купил вам квартиру?
– Нет! – вскинулся Саймон, потом замялся.– Откуда ты знаешь?
– Мама сказала. И про серьги тоже.– Изабел смягчилась.– Саймон, я понимаю, момент для тебя был нелегкий, но это не повод пойти и потратить все деньги на дорогущую сумку.
– Милли достойна самого лучшего!
– У нее есть самое лучшее. У нее есть ты!
– Но…
– Послушай, если ты действительно хочешь сделать Милли подарок, купи что-нибудь в квартиру. Диван. Или коврик. Она будет в восторге.
Повисла тишина.
– Ты права,– наконец промолвил Саймон.
– Ну разумеется, я права.
– Просто…– Саймон выдохнул.– Мой папаша, черт его возьми!
– Понимаю. Что тут поделаешь? Миллионер, причем щедрый. Барахлом с ним не потягаешься.
Саймон поморщился.
– Ты довольно резка. Пожалуй, твоя сестренка мне нравится больше.
– И слава богу. Саймон, мне пора. У меня самолет.
– Спасибо, Изабел. Серьезно, я очень тебе признателен.
– Да, да, знаю. Пока.
Прежде чем Саймон успел попрощаться, Изабел повесила трубку.
– Ладно,– вздохнула Милли. Она сидела сгорбившись, устремив взор мимо Эсме, на мерцающие угли в камине.– Представь себе, что есть одна девушка. И у нее есть тайна.
– Значит, девушка? – Эсме бросила на Милли недоуменный взгляд.– И у девушки тайна…
– Да,– проговорила Милли, по-прежнему глядя на огонь.– Представь, что она никому про это не рассказывала. Даже любимому мужчине.
– Почему?
– Потому что ему не надо об этом знать,– ершисто ответила Милли.– Потому что это всего лишь нелепость, случившаяся десять лет назад.
А теперь, если правда выплывет наружу, все рухнет. Не только для нее. Для всех.
– А,– понимающе кивнула Эсме.– Вот какого рода тайна.
– Такого.– Милли набрала в грудь воздуха.– И представь…– Она закусила губу.– Представь, что появляется некто, кому известна тайна. И он угрожает все рассказать.
Эсме тихонько охнула.
– Ясно.
– Девушка не знает, насколько серьезны эти угрозы. Она надеется, что он шутит.
Эсме снова кивнула.
– Вопрос в том, что ей делать.– Милли посмотрела на крестную.– Должна ли она открыть тайну… своему избраннику, или лучше помалкивать и рассчитывать, что все обойдется?
Эсме потянулась за сигаретой.
– Эту тайну действительно стоит хранить? – вопросила она.– Или речь идет о ерунде, которой никто не придаст значения? Может быть, девушка сильно преувеличивает? Принимает ситуацию слишком близко к сердцу?
– Ничего она не преувеличивает. Тайна чертовски серьезная. Как, например…– Милли сделала паузу.– Предыдущий брак. Или что-то в этом роде.
Эсме вздернула брови.
– Ого!
Или что-то в этом роде,– настойчиво повторила Милли.– Неважно, что конкретно. Главное, что она молчала об этом целых десять лет. Никто ничего не знал. Никому и не надо знать.
– Так, понятно.
Крестная прикурила новую сигарету и глубоко затянулась.
– Как бы ты поступила на месте этой девушки? – задала вопрос Милли.
Эсме выпустила облако дыма.
– Насколько велик риск, что третье лицо выдаст ее?
– Не знаю. Полагаю, сейчас риск небольшой.
– Тогда я бы ничего не рассказывала. По крайней мере, пока. И постаралась бы заставить третье лицо молчать.– Эсме пожала плечами.– Возможно, все уляжется само собой.
– Ты так думаешь? Ты вправду так думаешь?
Крестная улыбнулась.
– Дорогая моя, сколько раз бывало так, что ты всю ночь проводила без сна, ворочаясь в постели и переживая, а с приходом утра понимала, что твои страхи напрасны? Сколько раз ты спешила извиниться за какую-то оплошность, а потом выяснялось, что окружающие не заметили в твоем поведении ничего дурного? – Эсме глубоко затянулась.– В девяти случаях из десяти лучше держать рот на замке.– Она сделала паузу.– Гипотетически рассуждая, конечно.
– Конечно.
В гостиной воцарилась тишина, прерываемая лишь треском дров и шипением искр в камине.
За окном опять повалил снег – крупными, бесформенными хлопьями.
– Выпей еще глинтвейна,– предложила Эсме,– пока горячий. И угощайся печеньем.
– Спасибо,– пробормотала Милли. Она взяла с тарелки кругляшок печенья с мандариновой помадкой и принялась задумчиво его крутить.– То есть ты не считаешь, что мне… что этой девушке надо все честно рассказать своему парню?
– Зачем?
– Затем, что она… собирается за него замуж!
– Сама по себе идея неплохая,– улыбнулась Эсме.– Но женщина никогда не должна быть полностью откровенна с мужчиной. Да это и невозможно.
Милли удивленно посмотрела на крестную.
– Что значит «невозможно»?
– Разумеется, попытка не пытка,– сказала Эсме,– однако, как правило, мужчины и женщины говорят на разных языках. Они по-разному… чувствуют. Окажись мужчина и женщина в одной и той же ситуации, воспримут они ее совершенно по-разному.
– И что?
– Они чужие друг другу. Истина в том, что нельзя быть до конца откровенным с человеком, которого ты не понимаешь всецело.
Милли задумалась.
– Люди, много лет прожившие в счастливом браке, понимают друг друга.
Скорее, с грехом пополам приспосабливаются друг к другу. При помощи жестов, доброжелательного настроя и привычных фраз, выученных за годы совместной жизни. Но понимания между ними нет, им не дано постичь всю глубину души партнера. Общего языка не изобретено.– Эсме сделала очередную затяжку.– И переводчиков здесь тоже нет. А если есть, то единицы. Милли в изумлении уставилась на крестную мать.
– Ты хочешь сказать, такого понятия, как счастливый брак, не существует?
– Я хочу сказать, что не существует такого понятия, как честный брак,– заключила Эсме.– Счастье – это из другой категории.
– Наверное, ты права,– нерешительно проговорила Милли и бросила взгляд на часы.– Мне пора.
– Уже?
– Коллеги Саймона должны вручить нам свадебный подарок.
– Ясно.– Эсме затушила окурок о донышко перламутровой пепельницы.– Надеюсь, я хоть немного помогла тебе в решении твоей маленькой проблемы?
– Если честно, нет,– напрямик ответила Милли.– По-моему, я еще больше запуталась.
Эсме добродушно улыбнулась.
– Прости, солнышко.– Она обвела взором лицо Милли.– И как же поступит эта… гипотетическая девушка?
– Не знаю,– сказала Милли после долгого молчания.– На самом деле не знаю.
В тот день после обеда Джеймс Хэвилл покинул офис и направился на Бертрам-стрит. Он отпер дверь ключом и вошел в дом, погруженный в полуденную тишину, порой нарушаемую лишь редким скрипом. Джеймс постоял в коридоре, прислушиваясь, но все безмолвствовало – как он и надеялся, дом был пуст. В этот час постояльцы осматривали достопримечательности, Милли еще не вернулась с работы, домработница уже ушла. Дома должна быть только Оливия.
Джеймс поднялся по лестнице, стараясь ступать как можно тише. На втором этаже его сердце заколотилось от волнения. Он планировал этот разговор все утро; сидел на совещаниях и думал только о том, что скажет жене. И как.
Дверь в ее спальню была закрыта. Несколько секунд Джеймс рассматривал маленькую фарфоровую табличку с надписью: «Посторонним вход запрещен», затем постучал.
– Да? – послышался встревоженный голос.
– Это всего лишь я,– успокоил Оливию Джеймс и распахнул дверь.
Работал электрокамин, и в комнате было тепло, даже жарко. Оливия сидела перед телевизором в кресле с поблекшей ситцевой обивкой. Ее ноги покоились на скамеечке, которую она сама обшила декоративной тканью. Рядом на столике стояла чашка с чаем. В руках у Оливии был ворох бледно-розового шелка.
– Привет,– поздоровался Джеймс и бросил взгляд на экран, где в старом черно-белом фильме Бетт Дэвис Дэвис Бетт (наст, имя Рут Элизабет) (1908-1989) – известная американская актриса.
ледяным тоном отвечала мужчине с квадратной челюстью.– Извини, не хотел тебе помешать.
– Ничего.– Взяв телевизионный пульт, жена уменьшила громкость, так что голос Бетт Дэвис превратился в едва слышное бормотание.– Как, по-твоему?
– Ты о чем? – растерялся Джеймс.
– Платье Изабел! – Оливия подняла руки, демонстрируя шелковую ткань.– Мне показалось, оно смотрится простовато, поэтому я решила украсить его розочками.
– Мило,– произнес Джеймс, не отводя глаз от экрана. Он не мог разобрать, что именно говорит Бетт Дэвис. Вот она расстегнула перчатки… неужели собирается вызвать собеседника на дуэль? Джеймс оторвался от телевизора.– Я хотел с тобой поговорить.
– А я – с тобой.– Оливия взяла со столика красный блокнот и пробежалась глазами по строчкам.– Во-первых, ты уточнил в городском совете маршрут от дома до церкви?
– Я и сам знаю маршрут.
Оливия раздраженно вздохнула.
– Ну разумеется, знаешь. А вдруг именно в субботу муниципалитет решит перекопать улицу по пути к церкви или там соберутся какие-нибудь пикетчики? Это тебе известно? Нет! Поэтому надо позвонить в городской совет. Разве нельзя запомнить? – Оливия открыла тетрадку и начала писать.– Ладно, не волнуйся. Я займусь этим сама.
Джеймс покрутил головой, ища, куда бы присесть, но стульев в комнате не было. Помешкав, он сел на краешек кровати. Пуховое одеяло Оливии, мягкое и слегка пахнущее ее духами, было расстелено без единой складочки, поверх него лежали отделанные кружевами подушки. Постель выглядела аккуратной и холодной, точно Оливия никогда в ней не спала. Впрочем, Джеймс не видел изнанки ее одеяла уже шесть лет.
– Во-вторых, подарки для гостей,– продолжала миссис Хэвилл.
– Для гостей?!
– Да,– нетерпеливо проговорила Оливия.– Подарки для гостей. В наши дни принято делать гостям подарки.
– Я думал, наоборот.
– И так, и эдак. Гости дарят подарки Милли и Саймону, а мы – гостям.
– А кто подарит подарки нам?
Оливия закатила глаза.
– От тебя никакого толку, Джеймс! Мы с Милли уже все подготовили. Гости получат по бокалу для шампанского.
– Вот и хорошо.– Джеймс глубоко вздохнул.– Оливия…
– А может, подобрать что-нибудь более оригинальное? Например, цветущий розовый куст?
Погляди,– она указала на пол, где лежал раскрытый журнал.– Красиво, правда?
– Цветущий розовый куст каждому гостю? Это же целый лес, черт возьми!
– Карликовый розовый куст,– раздраженно объяснила Оливия.– Размером с ридикюль.
– Оливия, неужели тебе больше нечем заняться, кроме как в последний момент заказывать розовые кусты размером с ридикюль?
– Да, наверное, ты прав,– с сожалением произнесла Оливия и вычеркнула один пункт из списка в красном блокноте.– Так, что у нас еще…
– Оливия, послушай меня, пожалуйста.– Джеймс откашлялся.– Я хотел поговорить…– Он умолк, затем продолжил: – О том, что будет потом. После свадьбы.
– Ради всего святого! Давай переживем свадьбу, а тогда уж будем говорить про «потом». Мало мне других забот!
– Просто выслушай меня.– Джеймс Хэвилл закрыл глаза и сделал глубокий вдох.– Мы с тобой оба понимаем, что после ухода Милли все пойдет иначе. Когда в доме останемся только я и ты…
– Гонорар хористам,– мурлыкала Оливия, загибая пальцы,– бутоньерки…
– Нет смысла притворяться, что у нас все по-прежнему.
– Подставка для торта…
– Мы давно отдаляемся друг от друга. У меня своя жизнь, у тебя своя…
– Речь! – победно воскликнула Оливия.– Ты сочинил речь?
– Да,– промолвил Джеймс, в упор глядя на жену.– Только меня никто не слушает.
– Напиши ее в двух экземплярах. Один на всякий случай будет у меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28