Степан Федорович, закончив полировать рукавом физиономию, встал на ноги и церемонно поклонился.— Как вы тут оказались? — вымолвил Гитлер, вертя головой по сторонам. — Вы же… э-э… в туалет… э-э…— Да это не я, — добродушно объяснил мой клиент. — Это другой Штирлиц в туалет пошел. Который вместо меня, в силу исторической необходимости здесь появился, чтобы было кому безобразия творить.— Другой Штирлиц… — пролепетал жутко побледневший Гиммлер.Я не смог удержаться от хихиканья. Бедный Киса. Ему и одного-то майора Исаева за глаза хватает, а тут раз — и второй откуда ни возьмись появляется.— Штирлиц! — повторил Гиммлер. — Штирлиц! Штирлиц!!! — заорал он.Стеклышки очков раскалились, опаленные огнем зарождавшегося безумия.— Штирлиц! Штирлиц! Штирли-и-и… Окованная железом дверь подвала открылась.— Але? — спросил человек в полной форме штандартенфюрера СС и с мотком красного шнура в руке, протискиваясь в помещение. — Кто меня зовет? Кому я понадобился?Теперь закричали все, в том числе я и Степан Федорович. Штандартенфюрер Штирлиц с веселым недоумением обвел взглядом присутствующих и остановился на моем клиенте.— Вот так клюква! — проговорил он. — Брат-близнец! Ха, здорово! Наконец-то прибыл! Да еще с подкреплением!Он подмигнул отдельно мне и Степану Федоровичу и каждому из нас сказал какое-то непонятное слово:— Хррчпок! Приветствие, что ли, такое?Врожденный такт заставил моего клиента вежливо повторить:— Хр… Хр… Чпок. Штирлиц совсем просиял.— А нормальная маскировочка! — заорал он, тыча в моего клиента пальцем. Я так и не понял, что он понимал под «маскировочкой» — скафандр или, может, собственное обличье Степана Федоровича, полностью сходное с его, штандартенфюрерским, обличьем?— Штирлиц! — пискнул Гитлер, дрожащей рукой поправляя взмокшую от пота челочку. — Объясните, что здесь происходит? Что вы натворили?— Я? — засуетился штандартенфюрер, быстро пряча моток шнура за спину. — Я ничего такого не делал. Опять беспочвенные подозрения и туманные намеки! Адольф! Додя! Ты друг мне или не друг? Не слушай этого дурака Генриха, я предан рейху и лично моему обожаемому фюреру…Он снова подмигнул обомлевшему Степану Федоровичу.— Отправляйте их обратно! — потребовал Геринг, пытаясь спрятаться за спину Геббельса. — Немедленно! Гром и молния! И дохловатого рыцаря, и этого… близнеца!— Нам только двух Штирлицев не хватало! — кричал Геббельс, пытаясь спрятаться за спину Геринга. — Они совершенно одинаковые… Одно лицо! Только одежда разная!Гиммлер грыз свою форменную фуражку, рвал волосы на голове и шатался. Гитлер задумчиво произнес:— Хм… Наверное, это неплохо… Два верных друга вместо одного…Геббельс и Геринг так и не пришли к согласию — кто за чью спину будет прятаться — и чуть не подрались.— Проклятая установка! — вдруг оглушительно взвизгнул Гиммлер и набросился на времеатрон с кулаками. — Ты что натворила! Ты… Размолочу! Уничтожу!— Не сметь! Мы не позволим разрушить особо ценную собственность рейха! — заревел Геринг, подталкивая вперед Геббельса.— Не сметь! Мы грудью встанем, чтобы сохранить ее! — заревел Геббельс, выставляя перед собой Геринга, как щит.— Не сметь! — заревел Степан Федорович. — Адольф, сохраните времеатрон, это наша последняя надежда!В подвале поднялась паника. Я, честно говоря, больше всех присутствующих испугался за установку и ринулся на ее защиту. Сейчас я вам покажу, какой я дохловатый! Сейчас вот молодецким ударом снизу в челюсть нокаутирую рейхсфюрера, схвачу в охапку времеатрон и никому не отдам… Но обуздать свихнувшегося Гиммлера было совсем непросто, а в этих неудобных доспехах и в такой сумасшедшей толчее — и подавно. От моих ударов предводитель дворянства, наверное вследствие помешательства обретший необыкновенную ловкость, успешно уворачивался, я по нему так и не попал. Геббельсу, Герингу, Гитлеру и подоспевшим на шум автоматчикам охраны повезло меньше. Насколько я мог судить сквозь прорезь забрала, Геббельс с Герингом, которым досталось по разику, поскуливая и потирая ушибы, отбежали к двери, четверо автоматчиков сползали по стеночкам вниз. А фюрер с лиловым синяком под глазом выпячивал грудь и орал:— Посмотрите, какая боевая мощь! Да один этот рыцарь способен обратить в позорное бегство пять танковых корпусов и бесчисленные пехотные батальоны!Штирлиц вместе со Степаном Федоровичем оттаскивали его подальше от развернувшихся у времеатрона военных действий.— Чего вы смотрите, свиньи?! — заверещал Гиммлер на автоматчиков, поняв, наконец, что я представляю для него лично большую опасность. — Вы что — не видите, что это диверсант? Отставить рукопашный бой! Огонь! Изрешетите железного гада!Раз! От блистательно проведенного апперкота Генрих уклонился и спрятался за времеатроном. Два! Подвернувшийся под мою руку автоматчик кувыркнулся через весь подвал, вышиб своим телом металлическую дверь. В образовавшееся отверстие мгновенно засосало Геббельса с Герингом, фюрера и обоих Штирлицев, Оставшиеся на ногах охранники — числом четыре — с честью преодолели жгучее желание немедленного отступления, вскинули автоматы и открыли огонь по мне.Лучше бы они этого не делали. Средневековые доспехи выдержали ураганный напор пуль, но эффект рикошета оказался таким… В общем, Гиммлера спасло только то, что он в этот момент, отвлекшись на продолжение процесса уничтожения времеатрона, рыча по-псиному, повалился на пол вместе с установкой. А мне осталось только констатировать сразу четыре случая невольного самоубийства.Честное слово, я был ошеломлен. Я же ничего такого не хотел! Я, в принципе, бес совсем незлобный, о моем парадоксальном человеколюбии в преисподней даже анекдоты ходят, а тут…Чтобы сказать невинно убиенным последнее «прости», я содрал с головы шлем, отцепил наплечники и умудрился отчекрыжить нагрудник. Расковать копыта я не успел — кто-то врезал мне под колени сзади, и я едва не опрокинулся навзничь. Обернувшись, я узрел предводителя дворянства.— Вот тебе, проклятая загогулина! — орал Гиммлер, катаясь по полу в обнимку с времеатроном, работая кулаками и коленями с таким усердием, что от гениального изобретения во все стороны летели металлические и стеклянные брызги. Он даже, прерывая вопли, кусал резиновые проводки и клацал зубами по никелированным частям.— Да остановись же ты! — чуть не заплакал я, пытаясь поймать сучащие в воздухе нижние конечности рейхсфюрера. — Киса! Варвар! Это уникальная конструкция! Неповторимый механизм! Ее невозможно починить — запчастей не напасешься! Где ты возьмешь электрический усилитель латунных компрессоров?! Или блок концентрированных модераторов?! Или пневмоакустический пространственный регулятор?!Гиммлер на секунду замер и повернул ко мне залитое потом, искаженное гневом лицо:— Чертежи, по которым создавался времеатрон, абсолютно секретны! — прохрипел он. — Кто выдал военную тайну? А-а-а! Я понимаю! Я все понимаю! Это Штирлиц! Это Штирлиц! Ты и есть Штирлиц!— Я? — удивился я.— Ты! И ты! — Он ткнул пальцем в одного из очнувшихся у стеночки автоматчиков. — И ты! И ты! Не притворяйтесь застреленными наповал, вы тоже хитрые Штирлицы! — Гиммлер оскалил зубы и куснул изувеченную установку: — И ты тоже Штирлиц!Совсем спятил! Надо было мне догадаться и перед перемещением из тринадцатого века загримировать хорошенько Степана Федоровича. Я же знал, как к нему Гиммлер относится! Теперь вот времеатрон сломан! А еще неизвестно, останусь ли я сам в живых… Или мой клиент… Он как раз куда-то подевался. Куда?Уцелевшие автоматчики ползком покинули подвал, но очень скоро вернулись. За собой они тащили массивный противотанковый пулемет.— Бей по рогатому! — крикнул кто-то особо храбрый, заправляя ленту.Я замер, растопырив руки. Бежать некуда. Спрятаться негде. Взять, что ли, Гиммлера в заложники? Да пока буду выковыривать его из-под останков времеатрона, меня на куски разнесут крупнокалиберные пули.— Сдаюсь! — завопил я, поднимая руки.— Пленных не берем, — пропыхтели переквалифицировавшиеся в пулеметчиков автоматчики.Клац-клац, — злорадно щелкнул затвор.— Я больше не буду!— А больше и не надо. Клац!— Это несправедливо! Степан Федорович спасся, а меня расстреливают! Это он — невезучий, а не я!— Приготовиться! Пли!— Отставить!В первую секунду я и не понял, кто это крикнул. Даже допустил, что это я сам подсознательно выдал первый попавшийся приказ, чтобы хоть на немного отсрочить неминуемую погибель. Но пулемет смущенно поник дулом, а охрана, вскочив на ноги, вытянулась в струнку. Фюрер, прикрывая козырьком фуражки синяк под глазом, ступил на порог подвальной комнаты и повторил:— Отставить! Оружие убрать!Фюрер посторонился, и оружие исчезло из подвала вместе с охранниками. Я вытер со лба пот. На полу предводитель дворянства из последних сил доламывал несчастный времеатрон и хриплым шепотом проклинал Штирлица. Времеатрон превратился в железный хлам. Спасать гениальную установку было поздно.— Можете опустить руки, — скомандовал Гитлер. Покосился на мои рожки, подался назад и подозрительно спросил кого-то в коридоре: — Он точно наш союзник?На всякий случай руки я решил не опускать. В комнату вошли Штирлиц и Степан Федорович. Мой клиент заметно дрожал и постоянно сглатывал, но в общем держался молодцом. Наверное, потому, что Штирлиц покровительственно обнимал его за плечи.— А чем он тебе не нравится? — осведомился Штирлиц, нагло отставив ногу и обозревая меня, как картину на выставке. — По-моему, очень даже симпатичный. Скажи, брат? — он потрепал Степана Федоровича за щечку.— Д-да…— Хррчпок?— Хр… Хр… Он самый…— Вот видишь, Додя!— Но… эти странные штуковины на голове… По-моему, истинные арийцы не носят рожек…— Додя! Перестань хмуриться, будь дусей! Кто знает, куда повернется мода? Сейчас не носят, в следующем сезоне будут носить. Я же тебе сказал — эти двое мои лучшие друзья, а значит, твои лучшие друзья.Ведь так?— Ну, если они твои друзья… — смягчился Гитлер. И вдруг спохватился: — Погоди, а почему это — лучшие? Я думал, что лучший твой друг…— Конечно, ты, Додя! Они — лучшие друзья, а ты — самый лучший. Скажи, что с рейхсфюрером будем делать?Фюрер задумчиво посмотрел на обессилевшего Гиммлера и пожал плечами.— Мне кажется, он не оправдал доверия нашей национал-социалистической партии, — подсказал Штирлиц.— Ага, — встрепенулся Гитлер, — не оправдал.— Растранжирил впустую выделенные на проект «Черный легион» огромные средства.— Точно!— А этот дурацкий времеатрон оказался полной туфтой.— Туфтой!— Как и идиотский институт «Аненэрбо».— Вот именно!— И вообще, — подытожил Штирлиц, — никакой он не рейхсфюрер, а полный козел, правда?— Правда, мой дорогой и верный друг! — вдохновенно прокричал Гитлер. — Правда! Дармоедов из «Аненэрбо» я направлю под Курск нюхнуть пороху. Пусть их там, балбесов, в дугу согнут! Охрана! Охрана!!!Оставшиеся в живых потрепанные охранники не влетели в подвал орлами, как в прошлый раз, а лишь опасливо заглянули. И то после второго окрика.— Взять этого предателя! — отдал приказ Гитлер.— Которого? — осторожно осведомились охранники.Я поспешно опустил руки. Охранники, чтобы не ошибиться, повторно справились у обожаемого фюрера и, получив подтверждение, направились к Гиммлеру.— В подземелье! — скомандовал Гитлер. — В самое мрачное и глубокое под рейхстагом! И его никудышный времеатрон тоже скиньте с ним вместе. Правильно? — повернулся он к Штирлицу.Тот снисходительно кивнул.Вот это да! Вот как надо было Степану Федоровичу держать себя во время первого визита в Берлин! А не тушеваться и прятаться по шкафам. Тогда, глядишь, наше историческое путешествие повернулось бы по-другому. Н-да… То, что Штирлиц, созданный воображением театрального режиссера Михалыча, окончательно и бесповоротно охмурил вождя германского народа, я еще давно заметил. Но почему этот самый Штирлиц вдруг воспылал горячей любовью к своему близнецу Степану Федоровичу и, как следствие, ко мне?Непонятно. Пока охрана волочила за ноги Гиммлера по каменному полу к выходу, пока он, сопротивляясь, кричал: «Отстаньте от меня, Штирлицы! », я бочком-бочком приблизился к Степану Федоровичу и взял его под руку. На всякий случай — для безопасности. Гитлер, ревниво нахмурившись, подскочил к Штирлицу с другой стороны и решительно положил руку ему на плечо.Так мы и поднимались по лестнице из подвала — дружной и сплоченной компанией. Немного неудобно, зато лично мне в такой связке было спокойнее. Кое-кто из солдат гарнизона рейхстага посматривал на нас странно, но смущались, пожалуй, только я и Степан Федорович. Штирлиц продвигался вперед развязной походочкой, будто на мнение окружающих ему было глубоко наплевать, а в живых глазках фюрера, неотрывно уставленных на великого разведчика, светились искренняя привязанность и безграничная любовь.А снизу, из подземелий, летели истошные вопли помешавшегося рейхсфюрера:— И ты, Штирлиц! И ты! И эта ступенька — тоже Штирлиц! И это перильце — Штирлиц! Электрическая лампочка — Штирлиц! Не надевайте мне наручники — они Штирлицы! Вокруг одни Штирлицы!
На третьем этаже рейхстага наша компания распалась. У двери собственного кабинета Штирлиц безо всякого стеснения заявил, что хочет пообщаться с прибывшими друзьями без свидетелей. Приунывший фюрер попробовал протестовать, но получил в ответ:— Доля, тебе Ева ждет. Забыл? Пятый корпус, третий бункер, шестая дверь налево, код доступа: ноль, два, пятьдесят восемь, триста сорок четыре, шесть, шесть…— Это же секретный код! — забыв об обиде, раскрыл рот Гитлер.— Какие секреты между лучшими друзьями! — воскликнул штандартенфюрер, и инцидент был исчерпан,— Ну, друзья, проходите! — воскликнул Штирлиц, когда понурая спина фюрера скрылась из виду. — Вы чего такие смурные?Не знаю, как Степан Федорович, а я испытывал что-то вроде вялотекущего приступа дежавю. Коридоры рейхстага казались такими, буднично-спокойными, как и коридоры любого бюрократического учреждения. А ведь было время — я прекрасно это помню, — когда здесь скакали красные партизаны-дружинники, богатырь Микула крушил гитлеровцев и в хвост и в гриву, в окна, как к себе домой, входили чернокожие охотники за головами. И Степан Федорович словно зачарованный смотрел на массивную стальную дверь кабинета штандартенфюрера, вернее на выемку в форме пятерни на месте дверной ручки, и уже тянул в выемку собственную ладонь. Штирлиц, неопределенно хмыкнув, отстранил моего клиента и открыл дверь самостоятельно.— Заходите, друзья, будьте как дома. Мы вошли.— Располагайтесь, садитесь… Расположиться и присесть мы не успели. Где-то в глубине коридора раздался страшный грохот и зазубренной жестянкой продребезжал отчаянный вопль. Мы со Степаном Федоровичем с испугом переглянулись, а Штирлиц бросил взгляд на наручные часы и хихикнул:— Точно по графику.С этими словами он выбежал из кабинета, а я подошел к незакрытой двери и выглянул.По коридору двое дюжих охранников тащили на носилках Йозефа Геббельса. Руки министра пропаганды бессильно болтались по обе стороны носилок, носки сапог траурно вытягивались к потолку. Геббельс не говорил ни слова, только мычал и довольно потешно, словно мультипликационный герой, вращал вытаращенными глазами. На макушке у него набухла здоровенная шишка, похожая на обрубленный рог. Следом за носилками семенил низкорослый фашист в форме капрала, нес в руках магазинную гирьку и обрывок красного шнура, озадаченно шлепал губами и повторял:— Опять большевистские провокации! Просто ужас! Скоро от Третьего рейха ни одного человека не останется. Вернее, уже почти никого не осталось. Кошмар! Кошмар!— Чего шумим? — спросил, шагнув навстречу носилкам, Штирлиц.— Господин штандартенфюрер, диверсия! — козырнул капрал. — Над дверью в кабинет господина Геббельса кто-то укрепил вот это вот… орудие… — Он предъявил гирьку. — Господин Геббельс дверь открыл, а его прямо по голове и…— Безобразие! — нахмурился Штирлиц. — Куда теперь его?— Господина Геббельса? В лазарет.— Сообщите мне номер палаты, я лично зайду проверить, как он себя чувствует.— Слушаюсь!— Не-ет… — страдальчески проскрипел Геббельс — Не на-адо… Пожалуйста… Я и без вашей помощи, штандартенфюрер, прекрасно помру.— Скажи спасибо, что к шнурку Шпалу не привязал! — погрозил ему кулаком Штирлиц, а капралу четко сформулировал:— Думаю, что в этой диверсии, как во всех предыдущих и грядущих, виноват не кто иной, как предатель Гиммлер!Капрал, явно не зная, как реагировать на подобное заявление, опять козырнул и рявкнул:— Есть!— Последняя фраза запоминается лучше всего, — благожелательно шепнул Штирлиц мне на ухо, когда мы возвращались в кабинет. — Запомни!— Да уж, запомню…Штирлиц деловито вытащил из-за пояса моток красного шнура, спрятал его в памятный мне сейф, пробормотал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31