– Они дали слово, и они его не нарушат.
– Конечно, – сказал мэр. – Все знают, что клятвы бедуинов святы. И они никогда не нарушают данного однажды слова. Нецивилизованные дикари.
Стрелок промолчал.
Он тоже никогда не нарушал данного однажды слова, и его представления о цивилизации сильно отличались от представлений мэра.
– Может, ты все-таки останешься? – спросил мэр безо всякой надежды на успех. Иметь в своем оазисе стрелка было бы весьма полезно, но никто никогда не слышал об оседлых стрелках.
– Нет, – сказал Джек. – Мой путь лежит через пустыню.
– Тогда почему бы тебе не присоединиться к какому-нибудь каравану? Купцы будут этому рады.
– Я не люблю ходить толпой.
– Твое право, – сказал мэр. – Ты уверен, что тебе не нужны какие-нибудь припасы?
– У меня есть все, что мне надо, – сказал стрелок, беря в руки свой саквояж.
Мэр был свидетелем, как десятью минутами раньше в этом саквояже бесследно исчез весьма увесистый мешок с золотыми монетами – гонорар Джека. С виду мешок был гораздо больше саквояжа, ибо местные жители высоко ценили свои жизни, но в саквояж он поместился без особых проблем.
– Тогда счастливого пути, – сказал мэр. – Только выполни еще одну мою просьбу, ладно? Она не слишком тебя затруднит.
– Проси.
– Если ты встретишь Джавдета, не трогай его. Он мой.
– Ладно, – сказал Джек.
За месяцы своего странствия по пустыне он настолько привык к этой просьбе, что считал ее частью обычного ритуала прощания. Скорее всего, думал Джек, никакого Джавдета не существует.
Джек покинул оазис утром и продолжал идти до глубокой ночи, когда белое солнце пустыни, покраснев от смущения, спряталось за барханами и на небо высыпали звезды.
Тогда Джек остановился, вытащил из своего саквояжа дрова, флягу с водой и мешок с припасами. Он развел костер, вскипятил воду, сварил себе кофе и поджарил кусок мяса. Поужинав, Джек расстелил спальный мешок, снял сапоги и шляпу и, забравшись внутрь мешка, уснул до самого утра.
Утром он снова выпил кофе, скатал спальный мешок и убрал его в саквояж, надел сапоги и шляпу и тронулся в путь.
Джек мало что знал о том, куда он должен прийти в конечном итоге. Цель пути, препятствия, которые могли на нем возникнуть, и общая протяженность маршрута были Джеку неведомы.
Стрелка это ничуть не удивляло. Никто из странствующих членов ордена Святого Роланда не знал о цели своих странствий. Вполне могло быть и так, что этой целью был сам процесс движения. Общего мнения на этот счет служители ордена не имели.

Утром четвертого дня Джек увидел голову.
Голова лежала на песке. Она была лысая и смуглая. На лбу и лысине блестели капельки пота, медленно испаряющиеся на солнцепеке.
Джек остановился и посмотрел на голову внимательнее. Сначала ему подумалось, что это мираж, но он еще никогда не встречал таких странных миражей, да еще на расстоянии нескольких шагов. И до сих пор ни один из встреченных миражей не имел обыкновения подмигивать Джеку левым глазом.
Джек подошел поближе. Нет, подумал он, это все-таки мираж. Откуда на таком расстоянии от ближайшего жилья может взяться такая вот голова?
Джек сделал еще один шаг по направлению к голове.
– Стой, – сказала голова.
Джек остановился. Мираж это или не мираж, но, когда тебе говорят «стой» таким голосом, лучше сначала остановиться, а потом разбираться со всем остальным.
– Круто, – сказала голова. – Мираж с дистанционным управлением.
– Ничего себе, – удивился стрелок. – Полноценная галлюцинация с визуальными и звуковыми эффектами.
– Он еще и говорит, – восхитилась голова.
– Ты кто? – спросил Джек.
– Возможно ли существование мыслящих миражей? – задумалась голова вслух. – Мираж может передвигаться, мираж может издавать звуки, но способен ли мираж думать? И если не способен, то стоит ли мне отвечать на его вопросы?
– Я не мираж, – сказал Джек. – Я реален.
– Ты в этом абсолютно уверен?
– На все сто.
– Вода есть?
– Конечно.
Голова с сомнением окинула взглядом Джека и его скромный саквояж.
– Вряд ли у тебя ее много. Дай попить.
– Сначала ответь на мой вопрос.
– Тебя не затруднит его повторить? А то я запамятовал.
– Ты кто?
– Если я тебе скажу, ты не дашь мне воды.
– Почему?
– Потому что. Я – Джавдет.
– Тот самый Джавдет? – уточнил Джек.
– Да.
– Кто тебя закопал?
– Никто. Тут зыбучие пески.
Джек с сомнением посмотрел себе под ноги.
– Совсем небольшой участок зыбучих песков, – пояснил Джавдет. – Сделай еще два шага, и тебя тоже засосет. А площадь всего участка – метра четыре от силы. Представляешь, как мне повезло? Тысячи квадратных километров обычного песка, и во всей этой чертовой бескрайней пустыне мне довелось угодить на участок площадью четыре метра. Здорово, да?
– Что называется, не повезло. Сколько ты уже тут торчишь?
– Два дня.
– Ты звал на помощь?
– А смысл? Я – Джавдет. Тут все в округе дали друг другу слово меня не трогать.
– Что же ты такого натворил?
– Долгая история.
– Думаю, что так оно и есть, – согласился Джек. – Только за последнюю неделю меня просили не трогать тебя двенадцать раз. Мне неясна только одна деталь, и я был бы тебе очень признателен, если бы ты меня просветил. Я много слышал о зыбучих песках, и меня удивляет тот факт, что твоя голова все еще торчит на поверхности.
– Это просто. Все дело в моей левой ноге.
– Что особенного с твоей левой ногой?
– Под ней что-то твердое. Подозреваю, что это булыжник или часть похороненной под песком скалы. Я все время стою на одной ноге, представляешь? Два дня на ней стою!
– Повезло, – сказал Джек.
– И не говори, – скорчил гримасу Джавдет. – Так ты дашь мне воды?
– Зачем? Чтобы ты подольше мучился? Смерть от обезвоживания наступает примерно через неделю, два дня уже прошло. Если я сейчас дам тебе воды, то тебе придется страдать еще целую неделю, а если не дам – всего пять дней. Так к чему длить твои страдания?
– Логично, – признал Джавдет. – Может быть, ты пойдешь еще дальше по дороге милосердия и просто перережешь мне глотку? И тогда страдания мои закончатся прямо сейчас.
– Этого я сделать не могу, – сказал Джек. – Меня настоятельно просили тебя не трогать.
– А я и забыл, – сказал Джавдет. – Извини.
– Не стоит извиняться.
– Тогда до свидания. Или, что будет точнее, прощай.
Джек присел на корточки.
– Ты можешь освободить руку? – спросил он.
– Могу, а что толку? Держать ее все время над головой мне тяжело, а стоит только положить на песок, как ее тут же засасывает.
– Если ты освободишь руку, я кину тебе веревку.
– А как же твое слово меня не трогать?
– Я кину тебе веревку, – сказал Джек. – А сам и пальцем к тебе не притронусь. Я не знаю, что ты натворил, но оставлять тебя здесь было бы слишком уж жестоко.
– А ты потом не пожалеешь? И вообще, откуда я знаю, кто ты такой? Может быть, ты решил надо мной подшутить? Не стоит доверять человеку, в одиночку шляющемуся по пустыне…

Конец веревки ударил Джавдета по лицу.
– Должен тебе заметить, ты выбрал весьма странный способ путешествовать по пустыне, – сказал Джавдет. – Я видел людей, пересекавших пустыню в одиночку, но обычно у них был хотя бы один верблюд. А делать это пешком…
– У тебя тоже не было верблюда, – сказал Джек.
– Меня к этому вынудили обстоятельства. Я – Джавдет.
– Ты уверен, что не хочешь рассказать мне долгую историю своей жизни? – спросил Джек. – Мне все-таки любопытно, что же ты такого натворил.
Они шли по вершине бархана. Джек на ходу курил сигарету, а Джавдет то и дело прикладывался к фляге с водой. Его организм был обезвожен сверх всякой меры. Джек удивлялся, как спасенный им человек вообще может передвигаться.
Не иначе еще один истинный сын пустыни.
– Полагаю, ты имеешь право это знать, раз уж ты меня спас, – сказал Джавдет. – Видишь ли, все началось с предсказания. Один аксакал, настолько древний, что помнит еще те времена, когда песчинки в пустыне были величиной с грецкий орех, предсказал, что у меня родится дочь и мы с женой назовем ее… Впрочем, для истории это неважно. Еще аксакал сказал, что в жизни моей дочери наступит критический момент, когда ее семейное счастье и сама жизнь будут зависеть от историй, которые она вынуждена будет рассказывать на протяжении тысячи ночей.
– Тысячи и одной ночи, – сказал Джек.
– Ты знал того аксакала?
– Нет. Просто что-то похожее я уже слышал. В каком-то из миров. Но я не вижу в этом предсказании ничего плохого. Пророчество как пророчество.
– Сначала я тоже так думал, – сказал Джавдет. – Но потом мне в голову пришла другая мысль. Аксакал сказал, что умение рассказывать истории пригодится моей дочери в весьма юном возрасте, так откуда же молодой девушке знать столько историй? И тогда я подумал, что мой отцовский долг заключается в том, чтобы научить девочку всем этим историям.
– Желание обеспечить безопасность дочери весьма похвально, – заметил Джек.
– Сам я такого количества историй, понятно дело, не знал. Но после того как я принял решение, уже ничто не могло меня остановить, и я отправился в долгое странствие. Я превратился в самого благодарного слушателя в мире. Я приходил в оазисы и просил рассказывать мне разные истории. Я слушал седых старцев и безбородых юнцов, меня интересовало все, что могло быть рассказано. Я беседовал с караванщиками, с купцами и с их охраной. Я разговаривал с ремесленниками и батраками, я разговаривал с бедуинами, я разговаривал бы даже с их верблюдами, если бы они могли рассказать мне что-нибудь интересное. Постепенно молва обо мне распространилась по всей пустыне, и люди сами приходили, стремясь рассказать свои истории. Меня приглашали в свои дворцы падишахи, калифы и эмиры. Меня пускали даже в гаремы, чтобы наложницы могли поделиться со мной историями из своей жизни.
– В этом и проблема? – поинтересовался Джек. – Ты позволил себе лишнее в чьем-нибудь гареме?
– О нет. Я соблюдал целомудрие, ибо все мои мысли были только о спасении дочери. Проблемы начались гораздо позже. Когда мне были рассказаны все заслуживающие внимания истории, я, всего лишь скромный сын пустыни, выяснил, что начал их забывать. События смешались в моей голове, сюжеты сплелись в единый клубок, я начал путать имена героев, царей и богов…
– Тяжело, – сказал Джек. – Тебе ведь это все еще и ребенку рассказывать.
– Вот именно, – сказал Джавдет. – И чтобы привести свою голову в порядок и получить хоть небольшое представление о том, что ожидает мою дочь, я начал рассказывать эти истории.
– И тут же выяснил, что твой язык является твоим злейшим врагом?
– Ну да, – вздохнул Джавдет. – В моей голове творилась такая мешанина, что мне стоило большого труда не потерять нить повествования, и все мое внимание было сосредоточено только на этом. Следя за построением сюжета, я совершенно не обращал внимания, кому и что я рассказываю.
Джек улыбнулся.
– Я не принял во внимание различие во взглядах разных людей на одни и те же вещи и события. Бедуины не должны слышать, что о них рассказывают караванщики. Купцам совсем незачем знать, что думают о них жители оазисов. Падишах не сможет спать спокойно и никогда не зайдет в свой собственный гарем, если услышит хотя бы одну историю из тех, что рассказывают его наложницы. Гнев слушателей обратился против меня. Выяснилось, что за полгода я успел оскорбить практически всех.
– Удивляюсь, как тебе удалось остаться в живых до сих пор, – сказал Джек.
– Очень просто, – сказал Джавдет. – Если бы я оскорбил одного или двух человек, то кости мои уже обгладывали бы стервятники. Но у меня теперь слишком много врагов, и каждый жаждет расправиться со мной лично. Однако ввиду именно большого их количества они никак не могут это сделать. Потому что никак не могут договориться между собой. Если падишах обещает заживо содрать с меня кожу, то эмир не может посадить меня на кол, не проявив этим неуважения к мнению падишаха. Староста оазиса не прикажет забить меня камнями, потому что я – личный враг эмира и эмир будет недоволен таким исходом. Караванщик не решится скормить меня псам, потому что это обидит бедуинов, обещавших растоптать меня верблюдами. В итоге все они ходят вокруг и просят друг друга меня не трогать, а я до сих пор обретаюсь в мире живых.
– Должно быть, сложившаяся ситуация жутко мешает твоей семейной жизни, – сказал Джек. – Я имею в виду, вряд ли твоя жена в восторге от внимания, привлеченного к твоей персоне.
– Я не женат, – ответил Джавдет.

Они шли по пустыне. Солнце в очередной раз перестало быть белым и клонилось к закату. Джек подумывал, не устроить ли привал пораньше, потому что его спутник слишком слаб. Вторым вариантом было предоставить сына пустыни заботам его матери и продолжить путь в одиночку.
– Расскажи какую-нибудь историю для моей дочки, – попросил Джавдет.
– В другой раз, – сказал Джек.
– Я думал, ты должен знать много разных историй.
– В них нет ничего интересного, – сказал Джек. – Я – стрелок, и все мои истории заканчиваются одинаково.
– Выстрелами?
– Гробами.
– Может быть, тогда ты хочешь послушать какую-нибудь мою историю?
– Не хочу.
– Тебе никогда не бывает скучно?
– Нет.
– А мне бывает. Давай просто поговорим о чем-нибудь.
– Давай, – сказал Джек. – Что ты думаешь о дверях?
– Дверь – это символ, – сказал Джавдет. – Дверь – это начало всех начал и в то же время это конец всего сущего. Открытая дверь символизирует жизнь, закрытая дверь символизирует смерть. Дверной звонок – это тревожный набат. Дверь – это вход и выход, единство и борьба противоположностей, дуалистический символ конвергентных преобразований…
– А что ты думаешь о дверях, которые стоят на гребне бархана?
– Двери в песке? Это какая-то аллюзия?
– Посмотри прямо перед собой.
Перед путниками стояла дверь.
Самая обычная деревянная дверь в деревянном коробе. Дверь была обита дерматином, глазок и звонок отсутствовали, однако имела место дверная ручка.
Дверь не отбрасывала тени.
– Мираж, – уверенно сказал Джавдет.
– Это на закате-то? – усомнился Джек.
Он зачерпнул горсть песка и швырнул в дверь. Песок не пролетел сквозь дерево и дерматин, путники услышали легкий шелест, с которым песок соскальзывал по обивке, возвращаясь к телу пустыни. Джек обошел дверь сбоку. Она исчезла.
Стоило Джеку вернуться, как она снова появилась. Джек повторил попытку и убедился, что дверь видима только с лицевой стороны. Профили и тыл двери не просматривались. Либо дверь существовала только в двух измерениях, либо остальные ее части находились где-то еще.
– Нет, это не мираж, – сказал Джавдет. – Это магия.
– Я тоже так думаю, – сказал Джек. – И в связи с этим возникает естественный вопрос. Дверь появилась здесь случайно или кто-то оставил ее тут специально для нас? Или для одного из нас?
– Это вопрос, на который я не могу дать ответа, – сказал Джавдет. – Есть только один способ выяснить.
– Войти в нее? – уточнил Джек. – Я не уверен, что это разумно. Мы ведь не знаем, что находится с той стороны.
– Узнать это тоже можно только одним способом.
В дверь постучали. Стук доносился с невидимой стороны.
Прежде чем Джек успел что-то предпринять, Джавдет схватился за дверную ручку и потянул ее на себя.
Дверь открылась. В лицо путникам повеяло прохладой и свежестью, какой не могло быть в пустыне. Воздух был влажным, и к нему примешивался дым от ароматизированных факелов.
– Проходите, – раздался голос с той стороны. Джавдет сделал шаг через порог и исчез.
– Вы тоже.
Джек пожал плечами. Говоря по правде, ему уже осточертела пустыня, верблюды, бедуины и вараны. С той стороны двери пустыни вроде бы не было…
Джек еще раз пожал плечами и шагнул.
На всякий случай его рука лежала на рукояти револьвера.

Часть первая
СТРЕЛОК, МЕЧ И ДРАКОН

ГЛАВА 1

Для того чтобы стать настоящим волшебником, мало носить очки и иметь молниеобразный шрам на лбу. Надо еще обзавестись дипломом соответствующего учебного заведения.
Гарри Поттер


Гарри был потомственным волшебником.
Никто не знает почему, но имя «Гарри» было модным в волшебной среде. А поскольку оно было модным уже на протяжении нескольких веков, то к моменту рождения Гарри успело стать традицией. Отца Гарри тоже звали Гарри, так же, как и деда, и прадеда. Это могло бы вызвать некоторую путаницу, если бы волшебники не были мудрым народом и не ввели в обиход цифровые обозначения. Гарри в своей династии довелось быть Тринадцатым.
К слову, число тринадцать у волшебников считается счастливым в отличие от следующего прямо за ним числа четырнадцать. Так что если у Гарри родится сын и он решит назвать сына «Гарри», тому доведется быть Тринадцатым с Половиной.
Или Без Четверти Пятнадцатым.
Поскольку папа и мама Гарри были волшебниками, вопрос выбора профессии перед их отпрыском никогда не стоял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32