сновали операторы, передвигались камеры, рефлекторы, электрические кабели, стрелы для микрофонов. Там устанавливали два мощных прожектора. И вдруг, как по мановению волшебной палочки, все успокоилось и замерло. Это была подготовительная работа, которая проводилась хорошо тренированным и опытным штатом.
– Отлично, все замолчали! – кричал Фрей. – Тихо! Черт побери, мы же здесь снимаем кино! Молчать!
Звезда, Наташа Антуанетт, стояла немного в сторонке и читала газету. Я продвинулся вперед и занял позицию в нескольких шагах за спиной продюсера. Слэйд стоял возле него, а Наташа была слева от меня. Я заметил, что она немного покачнулась, словно тонкое деревцо под порывом ветра.
– По местам! – приказал Фрэй. – Начинаем. Наташа? Где Наташа, черт побери!
Девушка читала что-то на первой полосе газеты, скорее всего колонку справа. Она не спеша послюнявила палец и собралась перевернуть страницу. Но не успела. Вместо этого она упала в обморок.
Это я так подумал, что она потеряла сознание. По крайней мере, она рухнула словно подкошенная. Это было так близко от меня, что я слышал глухой стук, с которым ее голова ударилась о землю. Звук напоминал хлопок в ладоши. Девушка лежала неподвижно.
Она-то лежала тихо, но вокруг нее вдруг образовалось всеобщее движение. Примерно с полдюжины мужчин одновременно бросились к ней. Джереми Слэйд первым подбежал к распростертой на земле Наташе. Потом, прямо за ним, подскочил Эд Хауэлл и, наконец, Уолтер Фрэй. А уж за ними и я. Потому что, может быть, все еще думал о Шерри. Если хотите знать правду, я должен был думать о Шерри. Так или иначе, но я не был так бдителен, как обычно. Когда я подбежал к Наташе, ее ресницы затрепетали и уголки рта чуть дернулись, будто девушка пыталась улыбнуться. Но я видел людей, которым стреляли в живот, и у них появлялась такая же гримаса, но это вовсе не было улыбкой. Да и, кроме того, Наташа все еще была без сознания и только начала возвращаться в наш мир.
Прошло четыре или пять минут, прежде чем она окончательно пришла в себя.
– Это ничего... – пролепетала она. – Правда. Просто я почувствовала внезапную слабость... и все... куда-то подевалось. – Она сделала маленькую паузу и продолжила: – Теперь я в полном порядке. Я не завтракала. Сижу на диете. Может быть, я просто голодна. Но я в порядке.
Голос у Наташи всегда был тихим, а сейчас напоминал шуршание бархата. И она медленно улыбнулась той красивой, блистательной улыбкой, которая сделала ее знаменитой. Казалось, девушка совсем пришла в себя, но веки все еще немного трепетали.
Слэйд выглядел совсем расстроенным. Если его звезда сейчас выйдет из строя, то он попал в беду. Режиссер облизал губы и погладил Наташу по темной руке.
– Вы в порядке, беби? Вы уверены, что вы в порядке? – спрашивал он ее высоким, тонким голосом.
Впрочем, у Слэйда всегда был такой голос.
Наташа как-то съежилась и отняла у него руку.
– Я в порядке, Джерри. Дайте мне только минутку, ладно? – пробормотала она.
Газета, которую она читала, валялась у нее под ногами. Это была утренняя лос-анджелесская «Геральд стандарт», и это все, что я успел заметить, прежде чем кто-то скомкал и отбросил ее в сторону. Толпа, собравшаяся вокруг нас, начала редеть и понемногу рассасываться. Операторы и техники вернулись на съемочную площадку. А еще через несколько минут все актеры и актрисы, включая Наташу, заняли свои места, и съемки вот-вот должны были начаться.
Ожидая, пока включат камеры, я думал, помимо всего прочего, еще и о том, могла ли Наташа Антуанетт в это утро иметь хороший, сытный и питательный завтрак.
Я знал Наташу, и она мне нравилась. Они с Эдом Хауэллом приходили ко мне и моей рыжеволосой ветреной подружке несколько недель назад в гости. В мою голливудскую квартиру на хайбол Хайбол – коктейль из виски с разными наполнителями.
и гамбургеры, и мы прекрасно провели время. Надо сказать, что Нат – очень эмоциональная молодая женщина, но какая-то недокормленная. В тот вечер, например, она съела целых три гамбургера. С луком.
Кроме того, вчера вечером мне позвонили. Вот об этом звонке и о том, что за ним последовало, я и собирался ее расспросить. Какая-то женщина сказала мне по телефону, что она – Наташа Антуанетт. Но я не имел никаких доказательств, что это на самом деле была Нат.
Больше того, Гордон Уэверли тоже сказал, что он никого не убивал, – и очень может быть, что он солгал. Если это так, то я могу оказаться в неприятном положении. Потому что Гордон Уэверли – мой клиент. А человек убит, в этом нет сомнения. Убит очень жестоко, но это непреложный факт.
И вот когда Уолтер Фрэй закричал: «Хорошо, все готовы? Мотор!..» – я думал обо всем этом. О прошедшей ночи, о Наташе, о Гордоне Уэверли. И об убийце. И о безжалостных бандитах, мертвых и живых...
Глава 2
Я все думал. Это был отличный вечер.
Отличный вечер для хорошо смешанных коктейлей с мартини и бифштекса, поджаренного на углях, – это было бы превосходно, – и, может быть, немного вина под бифштекс, красного вина. И для алых, как вино, губ моей девчонки, которая сидела на шоколадно-коричневом диване, в моих апартаментах номер 212 в отеле «Спартан» Голливуда.
Я провел весь день в моем офисе в деловой части Лос-Анджелеса, наблюдая за рыбками-гуппи в десятигаллоновом аквариуме, который стоял на книжном шкафу, читал Эмерсона и ждал, когда мне позвонит клиент, чего он так и не сделал. Я – человек действия, и когда сижу без дела, то мне нужен тироксин, или питуитрин, или еще что-то, чтобы взбодриться. Поэтому, раз телефон продолжал молчать, я сам им воспользовался и позвонил той самой девочке, которая сейчас сидела на моем шоколадно-коричневом диване.
Компактная японская жаровня, до краев наполненная древесным углем, стояла посередине золотисто-желтого ковра. Я полил угли специальной жидкостью, чтобы их поджечь, но спичку к своей стряпне все не подносил. Окна гостиной были открыты – потому что это был мой первый опыт и во время приготовления этого блюда что-то могло пойти не так, в результате чего, например, сгорят мои апартаменты и остатки нашего квартала. Первый коктейль с мартини был приготовлен, девчонка улыбалась, и все было как надо.
– Шелл, ты на самом деле думаешь, что у тебя что-то получится? – спросила она.
– Кто знает? – откликнулся я. – Но здесь хорошая вентиляция. У нас есть древесный уголь. Есть жаровня, вино и бифштексы. И даже если все это пойдет в раковину, то остаемся мы двое – ты и я.
– Но... не будет ли слишком дымно? – продолжала моя подружка.
– Может быть, – таинственно ответил я. – А может, и нет.
Я говорил так таинственно, потому что все это на самом деле было загадкой для меня. Я не имел ни малейшего представления о таких делах. До этого я никогда не пытался поджарить бифштекс на древесных углях у себя в гостиной, но место для пикника не так легко отыскать в самом сердце асфальтированного Голливуда. Прямо напротив отеля «Спартан», через Норт-Россмор, раскинулись зеленые газоны и дорожки парка «Уилшир-Кантри-клаба», но даже членам этого клуба запрещено разводить огонь на газонах и дорожках парка.
– Единственный способ научиться чему-то, – изрек я, – это попробовать сделать это самостоятельно. Что, если бы братья Райт, сидя у своего самолета, спрашивали друг друга: «А что, братец, ты думаешь, эта штука полетит?» А что, если бы Папа Дион сказал бы: «Фу!» А что, если бы...
– О, Шелл...
– В практических опытах всегда присутствует риск, моя дорогая. Вот что делает жизнь такой волнующей. Разве не так?
– Не очень. Мне хочется есть.
Это немного ослабило мое рвение. Моя рыжеволосая подружка была настоящей моделью, это было наше первое свидание. Девушка была великолепна. На ней не было бюстгальтера, а только легкая блузка, но даже это пока на меня не действовало.
Я ответил:
– Ты не будешь такой голодной, когда мы все-таки поедим. Да и я тоже буду готов как раз для того самого дела. Это просто вопрос времени...
– Так зажигай же, – нетерпеливо попросила она.
Проклятая женщина лишила процесс приготовления пищи всей его привлекательности. А я не настолько любил готовить, чтобы тут же приняться за дело. Черт с ней и с ее соблазнительной блузкой.
– О'кей, – угрюмо отозвался я. – Но предвкушение часто бывает куда приятнее, чем сам процесс, и мне кажется, что гораздо интереснее ожидать это кушанье, чем...
– Так зажигай же! – продолжала настаивать она.
Ну, время пришло. Я подсознательно чувствовал это и одновременно побаивался. Потом присел на корточки и зажег спичку. Настал момент некоторой неопределенности.
И тут зазвонил телефон.
– Эх, – с досадой поморщился я. – Не нравится мне это.
– Ладно, не валяй дурака, ответь, – посоветовала подружка.
– Я боюсь чего-то, – пробормотал я. – Может, кого-нибудь убили или еще что-то стряслось. И тогда мне придется прервать нашу чудную встречу.
Телефон зазвонил снова.
– Шелл, ответь. Я голодна.
Я поднял трубку.
Там послышались звуки, похожие на плеск воды, и на мой голос сначала никто не отозвался.
– Хэлло, – повторил я.
– Это мистер Скотт? – услышал я женский голос.
– Да. Что там такое, кто звонит?
– Шелл? Это вы?
– Черт побери, конечно я. Кто же еще? Так в чем же дело? – не слишком любезно ответил я.
– Отлично. Это Нат.
– Кто? – не понял я сразу.
– Наташа Антуанетт.
– Ах да, – наконец уразумел я.
Кинозвезда, сначала работавшая на вторых планах, а потом получившая ведущую женскую роль в фильме ужасов «Призрак липкой Мрази». Наташа – обаятельная женщина.
– Хэлло, Нат, – ответил я как можно дружелюбнее. – Чем могу быть тебе полезным?
– Не мне, Шелл. Я только хотела удостовериться, что это на самом деле ты. С тобой хочет поговорить мистер Уэверли.
Она передала трубку, и теперь я слышал мужской голос:
– Это Гордон Уэверли, мистер Скотт.
Я был слегка раздосадован. Кажется, хорошенькая девчонка уплывала из моих рук этой ночью. Может быть, это одна из тех ночей, когда планеты располагаются неблагоприятно и посылают в вас отравленные стрелы.
– Что там случилось с Наташей Антуанетт? – спросил я.
– Вот она, рядом со мной, мистер Скотт. Я звоню вам по ее совету. Ах... – он заколебался, – я предпочел бы не обсуждать все по телефону. Можете приехать ко мне в офис сегодня вечером?
Было девять часов. Самое время перекусить. И выпить коктейль с мартини. Вместе с моей девочкой, сидевшей сейчас на моем диване. И я спросил:
– Прямо сейчас?
– Если это вам удобно, сэр, – отозвался Гордон Уэверли. – Я хотел бы, чтобы вы провели одно расследование. Может, там ничего и нет... только мои подозрения. Но с другой стороны, если они подтвердятся, то это будет очень важное дело. – Он сделал маленькую паузу и сказал: – Может быть, мое имя вам ничего не говорит, мистер Скотт. Я – издатель журнала «Инсайд».
Вот это звучит! «Инсайд» – это солидный еженедельник, посвященный индустрии кино и телевидения. Он выходит уже два года и теперь стал столь же авторитетен, как «Верайети» и «Голливуд репортер». Вы не можете быть в курсе голливудской жизни, если не читаете все новости, колкости и едкие замечания, которые публикуются в журнале «Инсайд». И Гордон Уэверли, как издатель этого журнала, считался одним из самых влиятельных лиц в этом городе показного блеска и мишуры. Он был в коротких отношениях со многими известными людьми в Голливуде и с теми, кто крутился возле них. Был вхож в дома продюсеров, звезд и дельцов разных уровней. И если у издателя возникла проблема, требующая вмешательства детектива, то это наверняка интересная проблема.
Я спросил:
– А вы можете хотя бы намекнуть мне, что это за проблема, мистер Уэверли?
– Я предпочел бы рассказать вам об этом при личной встрече. Ну, если то, о чем только что рассказала мне мисс Антуанетт, правда, то мы находимся на грани величайшего скандала в Голливуде. Чудовищного скандала. Я просил бы вас встретиться со мной здесь, сэр, если это возможно. – Он немного помолчал, а потом добавил: – О, я охотно заплачу вам ваш обычный гонорар. А сейчас гарантирую вам оплату в одну тысячу долларов – только за то, что вы выслушаете мой рассказ и проведете предварительное расследование. При условии, что приедете ко мне в офис немедленно. Сможете, мистер Скотт?
Я посмотрел на так и не зажженную жаровню. И на невыпитый коктейль с мартини. И на девочку на моем шоколадно-коричневом диване.
Между тем моя рыжеволосая гостья повторила свою просьбу.
– Поспеши. Я голодна, – сказала она.
И это все решило.
– Ты, – сурово заметил я, – скоро будешь еще более голодна.
– Конечно, мистер Уэверли, – любезно сказал я в телефонную трубку. Мне тут надо позаботиться кое о чем. Но обещаю быть у вас в пределах получаса.
– Меня это устраивает, сэр. Я подготовлю чек к моменту вашего появления, – с удовольствием откликнулся Уэверли.
И мы повесили трубки.
Девушка нахмурилась. Надула губки, скроила на лице недовольную гримаску.
– Какого черта, – буркнул я, – ведь ты сама хотела, чтобы я взял трубку.
Глава 3
Офис журнала «Инсайд» располагался на бульваре Голливуд, к востоку от Вайна, в квартале от большого здания театра «Парамаунт». Я отыскал место для парковки на противоположной стороне улицы, вылез из своего небесно-голубого «кадиллака» с откидывающимся верхом и стоял возле него, ожидая перерыва в движении.
Готовясь перебежать улицу, я разглядывал розовый фасад здания «Инсайда». Оно выглядело так, будто покраснело от стыда. Я стоял и смотрел через шикарный бульвар Голливуд на этот красно-розовый фасад «Инсайда» и удивлялся. Как это со мной бывает, поражался тому, что происходит в Голливуде. И должен признаться, испытывал чувство какого-то смутного ожидания.
Может, что-то случится, а может быть, и нет.
Вообще, в Голливуде происходят странные вещи. Раздражения, постоянные стрессы переходят в сильные расстройства и, наконец, в манию. Мы, местные жители, пребываем в состоянии контролируемого помешательства, и только тонкая грань отделяет нас от полного безумия. И едва ли могло быть иначе. Люди, которые торгуют мечтами, сами не в силах избежать галлюцинаций.
Больше того. Голливуд часто представляют как состояние рассудка, хотя с этим в стране не все согласны. Это мир грез с воображаемыми границами, фантастических идей, аура всех цветов радуги, невидимое облако мыслей – миллиарды старых и новых замыслов, так и роящихся вокруг этого города. Это город «обыкновенных людей» и в то же время центр притяжения для всевозможных проходимцев, которые стремились добиться успеха. Место, где можно, содрав косметику, увидеть настоящее лицо каждого, и в этом заключен истинный парадокс. Вот и сейчас, стоя на краю шикарного бульвара Голливуд, как раз напротив «Инсайда», я думал, что страна, где так любят говорить слово «всегда», ничем не отличается от страны, где чаще говорят «никогда».
«Я буду любить тебя всегда...»
«Ты всегда будешь желанной, моя куколка...»
«Я всегда говорила, что ты более великий, чем сам Валентинов дорогой...»
И все эти «всегда» означали только «по крайней мере до завтра, беби».
Это была насквозь фальшивая страна, как снаружи, так и изнутри. Здесь вы можете постучать в дверь, открыть ее и увидеть, как премии «Оскар» делаются буквально из ничего. Страна великолепия, высоких талантов и достойных людей. И в то же время страна мошенников и жуликов, нытиков и подлиз. Это такая страна, где с ножа может капать мед и за сладкой улыбкой часто скрывается гильотина. Может быть, она ненамного отличалась от Чикаго, или от Нью-Йорка, или от Филадельфии. Но эти города прошли долгий-долгий путь, там тоже кусались. Но в Голливуде зубы куда острее.
Однако самые острые зубы во всех Соединенных Штатах торчали из розовых десен «Инсайда».
И не потому, что журналисты, которые поставляли свои новости и статьи в этот еженедельник, были так уж злобны и жестоки. Вовсе не поэтому. Все они – великолепные мастера своего дела, толковые и правдивые люди. Но правда сама по себе острее, чем ножи и иглы, она может ранить очень глубоко. Особенно тех, кто имел к этой правде хоть какое-то отношение.
Нечего и говорить, что в эту категорию попадают многие обитатели Голливуда. А почему бы нет? Многие из тех, чья карьера состоит в том, чтобы выдавать себя за кого-то другого – на сцене, в кино, или на телевидении, – продолжают притворяться и в нерабочее время. Они могут быть Казановой или Марией-Антуанеттой на какой-то месяц, а потом на полгода – Распутиным или Дон Жуаном. Многие из них так и не знали, что за людей они представляют, а другим было вообще все равно. Некоторые из них так вживались в свои роли, что становились импотентами, если играли евнуха, или фригидными женщинами, если представляли монахинь. И наоборот, были одержимы необузданной страстью, если получали роли распутников или проституток. Причиной многих голливудских скандалов были не столько эти людские слабости, сколько слова, написанные профессиональным писакой и напечатанные на желтой бумаге журнала об этих профессиональных притворщиках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– Отлично, все замолчали! – кричал Фрей. – Тихо! Черт побери, мы же здесь снимаем кино! Молчать!
Звезда, Наташа Антуанетт, стояла немного в сторонке и читала газету. Я продвинулся вперед и занял позицию в нескольких шагах за спиной продюсера. Слэйд стоял возле него, а Наташа была слева от меня. Я заметил, что она немного покачнулась, словно тонкое деревцо под порывом ветра.
– По местам! – приказал Фрэй. – Начинаем. Наташа? Где Наташа, черт побери!
Девушка читала что-то на первой полосе газеты, скорее всего колонку справа. Она не спеша послюнявила палец и собралась перевернуть страницу. Но не успела. Вместо этого она упала в обморок.
Это я так подумал, что она потеряла сознание. По крайней мере, она рухнула словно подкошенная. Это было так близко от меня, что я слышал глухой стук, с которым ее голова ударилась о землю. Звук напоминал хлопок в ладоши. Девушка лежала неподвижно.
Она-то лежала тихо, но вокруг нее вдруг образовалось всеобщее движение. Примерно с полдюжины мужчин одновременно бросились к ней. Джереми Слэйд первым подбежал к распростертой на земле Наташе. Потом, прямо за ним, подскочил Эд Хауэлл и, наконец, Уолтер Фрэй. А уж за ними и я. Потому что, может быть, все еще думал о Шерри. Если хотите знать правду, я должен был думать о Шерри. Так или иначе, но я не был так бдителен, как обычно. Когда я подбежал к Наташе, ее ресницы затрепетали и уголки рта чуть дернулись, будто девушка пыталась улыбнуться. Но я видел людей, которым стреляли в живот, и у них появлялась такая же гримаса, но это вовсе не было улыбкой. Да и, кроме того, Наташа все еще была без сознания и только начала возвращаться в наш мир.
Прошло четыре или пять минут, прежде чем она окончательно пришла в себя.
– Это ничего... – пролепетала она. – Правда. Просто я почувствовала внезапную слабость... и все... куда-то подевалось. – Она сделала маленькую паузу и продолжила: – Теперь я в полном порядке. Я не завтракала. Сижу на диете. Может быть, я просто голодна. Но я в порядке.
Голос у Наташи всегда был тихим, а сейчас напоминал шуршание бархата. И она медленно улыбнулась той красивой, блистательной улыбкой, которая сделала ее знаменитой. Казалось, девушка совсем пришла в себя, но веки все еще немного трепетали.
Слэйд выглядел совсем расстроенным. Если его звезда сейчас выйдет из строя, то он попал в беду. Режиссер облизал губы и погладил Наташу по темной руке.
– Вы в порядке, беби? Вы уверены, что вы в порядке? – спрашивал он ее высоким, тонким голосом.
Впрочем, у Слэйда всегда был такой голос.
Наташа как-то съежилась и отняла у него руку.
– Я в порядке, Джерри. Дайте мне только минутку, ладно? – пробормотала она.
Газета, которую она читала, валялась у нее под ногами. Это была утренняя лос-анджелесская «Геральд стандарт», и это все, что я успел заметить, прежде чем кто-то скомкал и отбросил ее в сторону. Толпа, собравшаяся вокруг нас, начала редеть и понемногу рассасываться. Операторы и техники вернулись на съемочную площадку. А еще через несколько минут все актеры и актрисы, включая Наташу, заняли свои места, и съемки вот-вот должны были начаться.
Ожидая, пока включат камеры, я думал, помимо всего прочего, еще и о том, могла ли Наташа Антуанетт в это утро иметь хороший, сытный и питательный завтрак.
Я знал Наташу, и она мне нравилась. Они с Эдом Хауэллом приходили ко мне и моей рыжеволосой ветреной подружке несколько недель назад в гости. В мою голливудскую квартиру на хайбол Хайбол – коктейль из виски с разными наполнителями.
и гамбургеры, и мы прекрасно провели время. Надо сказать, что Нат – очень эмоциональная молодая женщина, но какая-то недокормленная. В тот вечер, например, она съела целых три гамбургера. С луком.
Кроме того, вчера вечером мне позвонили. Вот об этом звонке и о том, что за ним последовало, я и собирался ее расспросить. Какая-то женщина сказала мне по телефону, что она – Наташа Антуанетт. Но я не имел никаких доказательств, что это на самом деле была Нат.
Больше того, Гордон Уэверли тоже сказал, что он никого не убивал, – и очень может быть, что он солгал. Если это так, то я могу оказаться в неприятном положении. Потому что Гордон Уэверли – мой клиент. А человек убит, в этом нет сомнения. Убит очень жестоко, но это непреложный факт.
И вот когда Уолтер Фрэй закричал: «Хорошо, все готовы? Мотор!..» – я думал обо всем этом. О прошедшей ночи, о Наташе, о Гордоне Уэверли. И об убийце. И о безжалостных бандитах, мертвых и живых...
Глава 2
Я все думал. Это был отличный вечер.
Отличный вечер для хорошо смешанных коктейлей с мартини и бифштекса, поджаренного на углях, – это было бы превосходно, – и, может быть, немного вина под бифштекс, красного вина. И для алых, как вино, губ моей девчонки, которая сидела на шоколадно-коричневом диване, в моих апартаментах номер 212 в отеле «Спартан» Голливуда.
Я провел весь день в моем офисе в деловой части Лос-Анджелеса, наблюдая за рыбками-гуппи в десятигаллоновом аквариуме, который стоял на книжном шкафу, читал Эмерсона и ждал, когда мне позвонит клиент, чего он так и не сделал. Я – человек действия, и когда сижу без дела, то мне нужен тироксин, или питуитрин, или еще что-то, чтобы взбодриться. Поэтому, раз телефон продолжал молчать, я сам им воспользовался и позвонил той самой девочке, которая сейчас сидела на моем шоколадно-коричневом диване.
Компактная японская жаровня, до краев наполненная древесным углем, стояла посередине золотисто-желтого ковра. Я полил угли специальной жидкостью, чтобы их поджечь, но спичку к своей стряпне все не подносил. Окна гостиной были открыты – потому что это был мой первый опыт и во время приготовления этого блюда что-то могло пойти не так, в результате чего, например, сгорят мои апартаменты и остатки нашего квартала. Первый коктейль с мартини был приготовлен, девчонка улыбалась, и все было как надо.
– Шелл, ты на самом деле думаешь, что у тебя что-то получится? – спросила она.
– Кто знает? – откликнулся я. – Но здесь хорошая вентиляция. У нас есть древесный уголь. Есть жаровня, вино и бифштексы. И даже если все это пойдет в раковину, то остаемся мы двое – ты и я.
– Но... не будет ли слишком дымно? – продолжала моя подружка.
– Может быть, – таинственно ответил я. – А может, и нет.
Я говорил так таинственно, потому что все это на самом деле было загадкой для меня. Я не имел ни малейшего представления о таких делах. До этого я никогда не пытался поджарить бифштекс на древесных углях у себя в гостиной, но место для пикника не так легко отыскать в самом сердце асфальтированного Голливуда. Прямо напротив отеля «Спартан», через Норт-Россмор, раскинулись зеленые газоны и дорожки парка «Уилшир-Кантри-клаба», но даже членам этого клуба запрещено разводить огонь на газонах и дорожках парка.
– Единственный способ научиться чему-то, – изрек я, – это попробовать сделать это самостоятельно. Что, если бы братья Райт, сидя у своего самолета, спрашивали друг друга: «А что, братец, ты думаешь, эта штука полетит?» А что, если бы Папа Дион сказал бы: «Фу!» А что, если бы...
– О, Шелл...
– В практических опытах всегда присутствует риск, моя дорогая. Вот что делает жизнь такой волнующей. Разве не так?
– Не очень. Мне хочется есть.
Это немного ослабило мое рвение. Моя рыжеволосая подружка была настоящей моделью, это было наше первое свидание. Девушка была великолепна. На ней не было бюстгальтера, а только легкая блузка, но даже это пока на меня не действовало.
Я ответил:
– Ты не будешь такой голодной, когда мы все-таки поедим. Да и я тоже буду готов как раз для того самого дела. Это просто вопрос времени...
– Так зажигай же, – нетерпеливо попросила она.
Проклятая женщина лишила процесс приготовления пищи всей его привлекательности. А я не настолько любил готовить, чтобы тут же приняться за дело. Черт с ней и с ее соблазнительной блузкой.
– О'кей, – угрюмо отозвался я. – Но предвкушение часто бывает куда приятнее, чем сам процесс, и мне кажется, что гораздо интереснее ожидать это кушанье, чем...
– Так зажигай же! – продолжала настаивать она.
Ну, время пришло. Я подсознательно чувствовал это и одновременно побаивался. Потом присел на корточки и зажег спичку. Настал момент некоторой неопределенности.
И тут зазвонил телефон.
– Эх, – с досадой поморщился я. – Не нравится мне это.
– Ладно, не валяй дурака, ответь, – посоветовала подружка.
– Я боюсь чего-то, – пробормотал я. – Может, кого-нибудь убили или еще что-то стряслось. И тогда мне придется прервать нашу чудную встречу.
Телефон зазвонил снова.
– Шелл, ответь. Я голодна.
Я поднял трубку.
Там послышались звуки, похожие на плеск воды, и на мой голос сначала никто не отозвался.
– Хэлло, – повторил я.
– Это мистер Скотт? – услышал я женский голос.
– Да. Что там такое, кто звонит?
– Шелл? Это вы?
– Черт побери, конечно я. Кто же еще? Так в чем же дело? – не слишком любезно ответил я.
– Отлично. Это Нат.
– Кто? – не понял я сразу.
– Наташа Антуанетт.
– Ах да, – наконец уразумел я.
Кинозвезда, сначала работавшая на вторых планах, а потом получившая ведущую женскую роль в фильме ужасов «Призрак липкой Мрази». Наташа – обаятельная женщина.
– Хэлло, Нат, – ответил я как можно дружелюбнее. – Чем могу быть тебе полезным?
– Не мне, Шелл. Я только хотела удостовериться, что это на самом деле ты. С тобой хочет поговорить мистер Уэверли.
Она передала трубку, и теперь я слышал мужской голос:
– Это Гордон Уэверли, мистер Скотт.
Я был слегка раздосадован. Кажется, хорошенькая девчонка уплывала из моих рук этой ночью. Может быть, это одна из тех ночей, когда планеты располагаются неблагоприятно и посылают в вас отравленные стрелы.
– Что там случилось с Наташей Антуанетт? – спросил я.
– Вот она, рядом со мной, мистер Скотт. Я звоню вам по ее совету. Ах... – он заколебался, – я предпочел бы не обсуждать все по телефону. Можете приехать ко мне в офис сегодня вечером?
Было девять часов. Самое время перекусить. И выпить коктейль с мартини. Вместе с моей девочкой, сидевшей сейчас на моем диване. И я спросил:
– Прямо сейчас?
– Если это вам удобно, сэр, – отозвался Гордон Уэверли. – Я хотел бы, чтобы вы провели одно расследование. Может, там ничего и нет... только мои подозрения. Но с другой стороны, если они подтвердятся, то это будет очень важное дело. – Он сделал маленькую паузу и сказал: – Может быть, мое имя вам ничего не говорит, мистер Скотт. Я – издатель журнала «Инсайд».
Вот это звучит! «Инсайд» – это солидный еженедельник, посвященный индустрии кино и телевидения. Он выходит уже два года и теперь стал столь же авторитетен, как «Верайети» и «Голливуд репортер». Вы не можете быть в курсе голливудской жизни, если не читаете все новости, колкости и едкие замечания, которые публикуются в журнале «Инсайд». И Гордон Уэверли, как издатель этого журнала, считался одним из самых влиятельных лиц в этом городе показного блеска и мишуры. Он был в коротких отношениях со многими известными людьми в Голливуде и с теми, кто крутился возле них. Был вхож в дома продюсеров, звезд и дельцов разных уровней. И если у издателя возникла проблема, требующая вмешательства детектива, то это наверняка интересная проблема.
Я спросил:
– А вы можете хотя бы намекнуть мне, что это за проблема, мистер Уэверли?
– Я предпочел бы рассказать вам об этом при личной встрече. Ну, если то, о чем только что рассказала мне мисс Антуанетт, правда, то мы находимся на грани величайшего скандала в Голливуде. Чудовищного скандала. Я просил бы вас встретиться со мной здесь, сэр, если это возможно. – Он немного помолчал, а потом добавил: – О, я охотно заплачу вам ваш обычный гонорар. А сейчас гарантирую вам оплату в одну тысячу долларов – только за то, что вы выслушаете мой рассказ и проведете предварительное расследование. При условии, что приедете ко мне в офис немедленно. Сможете, мистер Скотт?
Я посмотрел на так и не зажженную жаровню. И на невыпитый коктейль с мартини. И на девочку на моем шоколадно-коричневом диване.
Между тем моя рыжеволосая гостья повторила свою просьбу.
– Поспеши. Я голодна, – сказала она.
И это все решило.
– Ты, – сурово заметил я, – скоро будешь еще более голодна.
– Конечно, мистер Уэверли, – любезно сказал я в телефонную трубку. Мне тут надо позаботиться кое о чем. Но обещаю быть у вас в пределах получаса.
– Меня это устраивает, сэр. Я подготовлю чек к моменту вашего появления, – с удовольствием откликнулся Уэверли.
И мы повесили трубки.
Девушка нахмурилась. Надула губки, скроила на лице недовольную гримаску.
– Какого черта, – буркнул я, – ведь ты сама хотела, чтобы я взял трубку.
Глава 3
Офис журнала «Инсайд» располагался на бульваре Голливуд, к востоку от Вайна, в квартале от большого здания театра «Парамаунт». Я отыскал место для парковки на противоположной стороне улицы, вылез из своего небесно-голубого «кадиллака» с откидывающимся верхом и стоял возле него, ожидая перерыва в движении.
Готовясь перебежать улицу, я разглядывал розовый фасад здания «Инсайда». Оно выглядело так, будто покраснело от стыда. Я стоял и смотрел через шикарный бульвар Голливуд на этот красно-розовый фасад «Инсайда» и удивлялся. Как это со мной бывает, поражался тому, что происходит в Голливуде. И должен признаться, испытывал чувство какого-то смутного ожидания.
Может, что-то случится, а может быть, и нет.
Вообще, в Голливуде происходят странные вещи. Раздражения, постоянные стрессы переходят в сильные расстройства и, наконец, в манию. Мы, местные жители, пребываем в состоянии контролируемого помешательства, и только тонкая грань отделяет нас от полного безумия. И едва ли могло быть иначе. Люди, которые торгуют мечтами, сами не в силах избежать галлюцинаций.
Больше того. Голливуд часто представляют как состояние рассудка, хотя с этим в стране не все согласны. Это мир грез с воображаемыми границами, фантастических идей, аура всех цветов радуги, невидимое облако мыслей – миллиарды старых и новых замыслов, так и роящихся вокруг этого города. Это город «обыкновенных людей» и в то же время центр притяжения для всевозможных проходимцев, которые стремились добиться успеха. Место, где можно, содрав косметику, увидеть настоящее лицо каждого, и в этом заключен истинный парадокс. Вот и сейчас, стоя на краю шикарного бульвара Голливуд, как раз напротив «Инсайда», я думал, что страна, где так любят говорить слово «всегда», ничем не отличается от страны, где чаще говорят «никогда».
«Я буду любить тебя всегда...»
«Ты всегда будешь желанной, моя куколка...»
«Я всегда говорила, что ты более великий, чем сам Валентинов дорогой...»
И все эти «всегда» означали только «по крайней мере до завтра, беби».
Это была насквозь фальшивая страна, как снаружи, так и изнутри. Здесь вы можете постучать в дверь, открыть ее и увидеть, как премии «Оскар» делаются буквально из ничего. Страна великолепия, высоких талантов и достойных людей. И в то же время страна мошенников и жуликов, нытиков и подлиз. Это такая страна, где с ножа может капать мед и за сладкой улыбкой часто скрывается гильотина. Может быть, она ненамного отличалась от Чикаго, или от Нью-Йорка, или от Филадельфии. Но эти города прошли долгий-долгий путь, там тоже кусались. Но в Голливуде зубы куда острее.
Однако самые острые зубы во всех Соединенных Штатах торчали из розовых десен «Инсайда».
И не потому, что журналисты, которые поставляли свои новости и статьи в этот еженедельник, были так уж злобны и жестоки. Вовсе не поэтому. Все они – великолепные мастера своего дела, толковые и правдивые люди. Но правда сама по себе острее, чем ножи и иглы, она может ранить очень глубоко. Особенно тех, кто имел к этой правде хоть какое-то отношение.
Нечего и говорить, что в эту категорию попадают многие обитатели Голливуда. А почему бы нет? Многие из тех, чья карьера состоит в том, чтобы выдавать себя за кого-то другого – на сцене, в кино, или на телевидении, – продолжают притворяться и в нерабочее время. Они могут быть Казановой или Марией-Антуанеттой на какой-то месяц, а потом на полгода – Распутиным или Дон Жуаном. Многие из них так и не знали, что за людей они представляют, а другим было вообще все равно. Некоторые из них так вживались в свои роли, что становились импотентами, если играли евнуха, или фригидными женщинами, если представляли монахинь. И наоборот, были одержимы необузданной страстью, если получали роли распутников или проституток. Причиной многих голливудских скандалов были не столько эти людские слабости, сколько слова, написанные профессиональным писакой и напечатанные на желтой бумаге журнала об этих профессиональных притворщиках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21