Так что давайте дождемся вечера, когда сможем уединиться в нашей палатке.
Джорджи охватил гнев. Она поняла, что он с ней играет. Чарлз остановил верблюда и помог ей спуститься на землю. Рашми принял ее и усадил на другого верблюда. Для Джорджи эта сделка становилась тягостной. Она не могла побороть свои ощущения, потому что тело ее оставалось невостребованным. Нет, не совсем так. Чарлз Эллиот отлично знал, как следует обращаться с женщиной, с ее телом. Но он играл с ней и обрекал на неудовлетворенность и физические страдания. Может быть, заставлял таким образом искупать грехи, совершенные в Вэлли? Но теперь Вэлли представлялась ей иным миром, а весь смысл жизни сконцентрировался на нем.
Он требовал от нее полной покорности, но обретет ли она в этом случае абсолютную власть над ним?
Об этом стоит подумать.
Она, собственно, ничего не теряла от этой сделки. Если не считать того, что он отказывался от полного обладания ею. Но взамен она получала ни с чем не сравнимое наслаждение, которое мог ей дать он один.
Для него ситуация становилась опасной. Он был опьянен ее телом. Часто не сознавал, что делает и что говорит, когда прикасался к ее груди. Он просто терял голову. Было чистым безумием влюбиться в какую-то одну часть женского тела. Будь то в пустыне или где бы то ни было.
К тому же она желала полной близости, а ему приходилось держать в узде свои чувства.
Это оказалось нелегко. И с каждым днем все труднее и труднее. Но таковы были условия сделки. В пустыне у них не было будущего, возможно, не было даже завтрашнего дня. Было только настоящее и все возраставшее нечистое желание прикасаться к ней. Было также яростное желание заставить ее умолять об этой ласке. Он не хотел думать о том, что будет, когда они доберутся до цивилизованного мира. Он вообще ни о чем не мог думать сейчас, когда она ждала его нагая. От одной лишь мысли, что только он может прикасаться к ней и нынешней ночью, и завтра, и во все последующие ночи их путешествия, его бросало в жар.
– Ханум… – Она рванулась из дальнего угла палатки и увидела его. Он весь напрягся и не сводил с нее глаз. Он снял головную повязку, верхнюю одежду и рубашку и, держа руки на бедрах, наблюдал за ней. – Ханум… вы знаете, какова власть женского тела. Оно может свести мужчину с ума.
Она приблизилась к нему и прижалась сосками к его обнаженной груди. Он задрожал и едва устоял на ногах. Вот она, ее власть!
– Дай мне испытать наслаждение, кади, – прошептала она. – Я измучилась, ожидая тебя.
Чарлз с огромным трудом овладел собой. Ничего он не желал больше, чем войти в нее, утонуть в ней. Но нет, не теперь.
Он продолжал сжимать ее соски. Джорджи не выдержала, так велико было наслаждение, колени подогнулись, и она в полном изнеможении опустилась на пол, увлекая его за собой. Опираясь на локти, он навис над ней, и она ощутила между ногами его набухший член. Он хочет ее, хотя решительно отрицает это.
– Вы не сможете соблазнить меня, ханум.
– Попытаюсь.
– Бесполезно. Для меня это дело чести.
– Но почему мы не можем делать то, что хотим?
– А я и делаю что хочу, ханум. Ласкаю ваши груди.
Но искушенную в такого рода делах Джорджи трудно было обмануть. Она видела, что он жаждет настоящей близости. И решила сделать все возможное и невозможное, чтобы, обессиленный борьбой, он упал в ее объятия.
Глава 12
Они оба по-прежнему ждали наступления ночи.
Их чувства были обострены до предела. Во время изнуряющих переходов под палящим солнцем Чарлз, поглощенный мыслями о прошедшей ночи, все чаще думал о том, что рано или поздно наступит момент, когда он не сможет больше отказывать ей в близости и вынужден будет сдаться. Нельзя до бесконечности испытывать свою силу воли.
В свою очередь, Джорджи, искушенная в подобного рода делах, изумлялась все больше и больше. В Вэлли мужчины никогда не тратили время на любовные игры, а сразу приступали к делу.
Но однажды ночью Чарлз не выдержал, уложил ее на подушки и сделал то, о чем они оба давно мечтали. Это было как взрыв, как извержение вулкана.
Всю ночь они наслаждались друг другом. Потом уснули усталые.
Она проснулась, когда солнечные лучи только начали просачиваться в палатку, и тотчас склонилась над ним.
Но он не позволил ей дотронуться до себя и снова стал ласкать ее сосок. А она так мечтала о полной близости! Но в последующие пять дней он лишил ее этого блаженства и поступал как хотел, ни на минуту не оставляя в покое ее грудь.
Его одержимость ее грудями была слишком опасна для него. Что случится с ними, когда они доберутся до настоящего, реального мира? Впрочем, об этом он не хотел задумываться. В их мире не существовало никого, кроме них самих. Никто не мог ни видеть, ни слышать их, ни узнать о них, и он мог делать с ней что пожелает и все, что обещал ей, и удовлетворять свое вожделение и утром, и вечером.
У них оставалось по крайней мере еще пять дней и пять ночей, когда они могли наслаждаться.
Неужели всего пять?
А казалось, их путешествию не будет конца. Пять дней… Она сидела на верблюде и оглядывала горизонт в поисках места, где они могли бы устроить привал. Но впереди, насколько хватало глаз, были только песок и солнце.
Впрочем, Рашми знал все тайны пустыни и уверенно вел их вперед. Должно быть, он знал и их тайны, но ему хорошо заплатили, чтобы он располагался подальше от их палатки и не любопытничал.
По мере того как они продвигались на северо-запад, то и дело впереди вырастали песчаные дюны.
– Никогда не ходите одна по дюнам, – предостерегал ее Чарлз. – Вы заблудитесь, потеряете способность ориентироваться, начнете вертеться на месте, и уж если потеряетесь, то наверняка погибнете.
– Я и не собираюсь ходить одна, – пробормотала она, а он бросил на нее проницательный взгляд. Он желал уединения с ней еще больше, чем она, и не мог дождаться этого момента.
Тремя часами позже на горизонте показалась едва различимая точка.
– Кади, кади, мы пришли, пришли. – Рашми чуть не прыгал от радости. – А ведь еще не стемнело.
– Мы остановимся здесь на сутки, – решил Чарлз.
– Это слишком долго, кади.
– Но я устал, и верблюды тоже. Нужно хорошенько отдохнуть.
Рашми поклонился:
– Как скажете, кади.
Но вместо настоящего оазиса они увидели три или четыре тощие пальмы и источник шириной всего в десять футов.
– Здесь можно отдохнуть, – сказал Рашми.
Он помог Чарлзу поставить палатку поближе к деревьям и снять поклажу с верблюдов. Джорджи с Чарлзом уединились в своей палатке, пока Рашми кормил верблюдов и пытался развести небольшой костерок, чтобы приготовить пищу.
– Скажи ему, чтобы он ушел, – простонала она, срывая одежду.
– Я с трудом дождался этой минуты. – И он потянулся к ее соскам…
Глава 13
Никогда еще он не знал женщины, подобной ей. Никогда не видел подобного тела, способного наслаждаться, экспериментировать, жаждущего все новых и новых ощущений. Она была подлинным порождением Вэлли. Ни одна женщина на свете не стала бы восторгаться его экспериментами, отдаваться столь бездумно, столь самозабвенно и бесстыдно.
Не было такой эротической фантазии, которая не пришла бы ей в голову, когда она оказывалась рядом с ним. Она была прирожденной куртизанкой. Не подругой, не женой. И, осознав это, он понял, что легко расстанется с ней. Легко ли? Он сказал ей, что люди из племени его отца клеймили своих женщин и что он хотел бы поставить метку на ее груди, тем самым подтвердив свое право на обладание ею.
В Сефре он купил хну и кисть, а также крохотный алмаз на тонкой, как нить, серебряной цепочке.
Он принес все это в палатку, где они провели ночь, и смешал хну с водой.
– А теперь, ханум, согласно условиям нашей сделки предоставь мне свою левую грудь.
Сердце ее глухо забилось:
– Как пожелаешь, кади, – прошептала она, приблизившись к нему.
Он смочил кисть в горшочке с жидкой хной и принялся красить ее грудь. Окрасил сосок и ареолу, сделав ареолу удлиненной, и они теперь напоминали лепестки. Он нарисовал восемь лепестков вокруг соска, и язык его не отрывался от него, как колибри от цветка.
Это было самым эротичным из всего, что он делал с ней до сих пор. Тело ее расслаблялось и будто плавилось, когда она смотрела, как он покрывает хной ее кожу, все сильнее и сильнее возбуждаясь. Он уложил ее таким образом, чтобы хна не размазалась. Но даже это вполне безобидное прикосновение к ее телу дало бурный толчок фантазии, и он задохнулся от желания. О Господи, он желал ее постоянно. Это чувство терзало его, лишало воли.
Это становилось опасным. И все же он сделал еще шаг на этом пути. Серебряная нить…
Что, если украсить ее этой нитью? Тогда всю жизнь он будет помнить о том, что она надевает украшение для другого мужчины, который у нее появится, как только они покинут этот изолированный мир пустыни.
Пустыня стала самой их жизнью, и в оставшиеся пять дней его чувства к пустыне и их уединению приобрели почти иррациональный характер. Он был одержим желанием пометить ее, пусть каждый видит, что она принадлежит ему.
– Возьми меня, – умоляла она.
Но он даже не шевелился, только сказал:
– У меня кое-что есть для тебя.
– Разве этого украшения недостаточно? – спросила она.
– По-моему, нет. Хочешь посмотреть? Иди-ка сюда.
Она поднялась. Ее грудь, похожая на цветок, манила и искушала его, он с трудом удержался, чтобы не прикоснуться к ней губами. Ему следовало вооружиться терпением, однако это было выше его сил.
Он протянул к ней руку. На кончике его пальца болталась тончайшая цепочка и в тусклом свете сверкал крошечный алмаз.
– Ее носят на шее? – спросила она.
Он приподнял ее правую грудь и обвил сосок нитью.
– Носи эту цепочку ради меня. В пути я буду представлять себе, как она обвивает твой сосок вместо моих пальцев.
Мурашки побежали по ее телу, кровь забурлила.
– Я буду носить ее, кади, но она никогда не заменит мне твоих пальцев.
– А мне твоего соска. – Он едва не лишился чувств, взглянув на нее. Их отношения становились все сложнее. Пока еще он с ней не спал. Но что будет, если это произойдет? Через пять дней закончится их путешествие по пустыне. И все изменится, когда они доберутся до Дар-эль-Рабата. Лепестки на ее груди потускнеют. Она снимет серебряную нить и никогда больше не будет нагой и свободной. Еще пять дней – и все изменится. Всего пять дней.
В доме своего отца она поймет, что не все дозволено. Что следует вести себя достойно и скромно.
Поймет, что мужчина не игрушка, что не каждый пожелает спать с ней, очарованный ее прелестями. А если не поймет, ей все равно придется с этим считаться, как только они покинут пустыню, этот мир, полный иллюзий, совершенно особый мир.
Осталось четыре дня…
* * *
Они провели в оазисе последнюю ночь, искупались, напоили верблюдов, пополнили запасы воды, закопали в песок испортившуюся пищу. Прошли пешком первые десять – двенадцать миль, а дальше поехали на верблюдах. Следующую ночь они провели в пустыне, а время неумолимо летело вперед, и его не хватало на любовные игры. Осталось три дня.
Потом два.
Утром, когда настало время отправляться в путь, она вся была покрыта соками его тела, просто купалась в них. Он сдался. Но теперь это уже не имело значения. Оставалось несколько часов. Все было кончено. На горизонте уже виднелись постройки Дар-эль-Рабата и побережье. Это был конец их идиллии среди песков пустыни.
Дар-эль-Рабат примостился на самом берегу океана, и в его узкой гавани качались на волнах корабли, а от гавани устремлялись ярусами вверх глинобитные постройки.
Не проходило и часа, чтобы в гавань не вошел новый корабль, будь то рыболовное судно или торговый пароход. Это был город купцов и торговцев, рыбаков и капитанов.
Ворота Золотого побережья Западной Африки, золотая дверь, в которую устремлялись любознательные, праздные, алчные и богатые.
И тот, кто, расставшись с пустыней, входил в город, воспринимал его как ворота в страну свободы. Расположенный на травянистой равнине, окруженный пальмами и верблюжьей колючкой, он появлялся на горизонте, словно мираж. Они добрались до Дар-эль-Рабата ранним утром, но на улицах уже кипела жизнь, сновали погонщики мулов и верблюдов со своим рабочим скотом. Слышался разноязычный говор – сюда стекались путешественники со всех концов света.
Прежде всего Чарлз решил уладить дела с Рашми, а остальные, которых было немало, отложить на потом.
Услуги Рашми обошлись ему в пятьдесят монет, к тому же проводнику предстояло в ближайшую неделю отвести верблюдов назад, в Сефру.
Чарлз продал в разных лавках все купленное для путешествия через пустыню и выручил за это пятьсот монет. Таким образом, он получил возможность купить билеты до Камеруна. На следующий день им предстояло отплыть.
Джорджиана следовала за ним, отставая на несколько шагов, совершенно ошеломленная красками, звуками и запахами, а главное – океаном, изобилующим водой так же, как пустыня песками. И это была лишь часть мира за пределами Вэлли. Теперь Джорджи полностью зависела от Чарлза, и ей оставалось лишь наблюдать и ждать.
Закончив свои дела, Чарлз взял ее за руку и повел по запруженным толпами народа узким улочкам в поисках недорогого приюта на ночь.
Волшебное путешествие закончилось. Сейчас для него было главным отвезти ее в Англию, к отцу.
Теперь он обращался с ней как с хрупкой девственницей.
Господи, да была ли на свете женщина, менее похожая на девственницу, чем она? Впрочем, закутанная в свою абейю, она выглядела самой целомудренной из целомудренных, потому что вела себя, как восточная женщина, не поднимая глаз и стараясь не привлекать к себе внимания.
– Отвратительное место, – пробормотала Джорджи, когда они пробирались по узким улочкам, мысленно посылая проклятия попадавшимся на пути прохожим, затруднявшим их продвижение вперед. – Здесь очень тесно, шумно, грязно и слишком много народу…
Внезапно Чарлз осознал, что она никогда не бывала в городе и впервые в жизни увидела океан и корабли. Не говоря уже о таком скоплении народа, особенно на рынке.
В известном смысле Джорджиана Мейтленд действительно была девственной. Только сейчас Чарлз это понял и ощутил нечто вроде шока. Она не имела самого обычного и необходимого жизненного опыта, и любое путешествие было для нее открытием. А она так стремилась вырваться из Вэлли. Как же ей удастся справиться с тем, что ее ждет? Он даже ощутил жалость к ней. Черт возьми! Это все козни дьявола. Он не должен ее жалеть. Она могла и сама о себе позаботиться. Поскольку обладала умом, была осторожна, лукава и прагматична, и к тому же обольстительна.
У нее есть деньги. Его деньги.
Она не могла остаться невинной, пожив в волчьем логове. И его обязательства по отношению к ней весьма ограниченны. Он с лихвой заплатил ей за то, что она помогла ему бежать из Вэлли. По условиям сделки он обязался только доставить ее в Англию к отцу. Остальное вообще его не касалось. Черт возьми! Но ведь это путешествие через пустыню Калахари – только начало. Им еще предстоит плыть неделю до Камеруна, провести там два-три дня, затем не меньше недели добираться морем до Сьерра-Леоне и две недели пароходом до Англии. В общем, если повезет, весь путь должен занять не меньше месяца. А возможно, и больше.
Кроме того, она не может появиться в Грейбурне в таком виде, ей необходимо сменить одежду. А потом надо еще добраться до Элинга. И совершенно неясно, где сейчас Мортон. О Господи! Еще и Мортон! В последние две недели он не вспоминал об этом негодяе ни разу. А что, если он, бросив все, тоже отправился в Англию? Лучше бы остался на месте. Джорджиана его бы не предала, а Чарлзу теперь на него наплевать.
Но ведь это только начало… Он старался не думать о том, что будет дальше.
– Ты голодна, – сказал он. – Надо раздобыть свежей рыбы. Пообедаем по-человечески.
– Я не хочу есть. Впрочем, тебя я бы съела.
Он не ответил, и на некоторое время воцарилось молчание. Он все еще испытывал влечение к ней, но с этим надо было покончить.
– Ты не можешь оставаться в этой одежде, – продолжил он после паузы. – Одно дело пустыня, другое – цивилизованный мир.
– Почему не могу? – удивилась она.
– Надо подготовиться к следующему этапу нашего путешествия. Теперь нас ничто не должно отвлекать. И без того нам придется нелегко.
– Так ты больше не хочешь меня ласкать?
– Оглянись вокруг, ханум. Кроме твоих грудей полно интересного.
– Вчера вечером ты так не думал.
– Мы были в совершенно другом мире. Но он остался в прошлом, – возразил Чарлз.
Она оглядела шумную улицу и глинобитные постройки, мулов и ломовые телеги, тащившиеся с черепашьей скоростью по узким улочкам, преодолевая дюйм за дюймом.
– Этот мир мне не нравится. Давай вернемся в пустыню и останемся там навсегда.
Он покачал головой:
– Я же сказал, что этого не будет.
– Но ведь ты почти готов был на это, кади. Мои соски все еще хранят запах твоего тела и твоих жизненных соков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Джорджи охватил гнев. Она поняла, что он с ней играет. Чарлз остановил верблюда и помог ей спуститься на землю. Рашми принял ее и усадил на другого верблюда. Для Джорджи эта сделка становилась тягостной. Она не могла побороть свои ощущения, потому что тело ее оставалось невостребованным. Нет, не совсем так. Чарлз Эллиот отлично знал, как следует обращаться с женщиной, с ее телом. Но он играл с ней и обрекал на неудовлетворенность и физические страдания. Может быть, заставлял таким образом искупать грехи, совершенные в Вэлли? Но теперь Вэлли представлялась ей иным миром, а весь смысл жизни сконцентрировался на нем.
Он требовал от нее полной покорности, но обретет ли она в этом случае абсолютную власть над ним?
Об этом стоит подумать.
Она, собственно, ничего не теряла от этой сделки. Если не считать того, что он отказывался от полного обладания ею. Но взамен она получала ни с чем не сравнимое наслаждение, которое мог ей дать он один.
Для него ситуация становилась опасной. Он был опьянен ее телом. Часто не сознавал, что делает и что говорит, когда прикасался к ее груди. Он просто терял голову. Было чистым безумием влюбиться в какую-то одну часть женского тела. Будь то в пустыне или где бы то ни было.
К тому же она желала полной близости, а ему приходилось держать в узде свои чувства.
Это оказалось нелегко. И с каждым днем все труднее и труднее. Но таковы были условия сделки. В пустыне у них не было будущего, возможно, не было даже завтрашнего дня. Было только настоящее и все возраставшее нечистое желание прикасаться к ней. Было также яростное желание заставить ее умолять об этой ласке. Он не хотел думать о том, что будет, когда они доберутся до цивилизованного мира. Он вообще ни о чем не мог думать сейчас, когда она ждала его нагая. От одной лишь мысли, что только он может прикасаться к ней и нынешней ночью, и завтра, и во все последующие ночи их путешествия, его бросало в жар.
– Ханум… – Она рванулась из дальнего угла палатки и увидела его. Он весь напрягся и не сводил с нее глаз. Он снял головную повязку, верхнюю одежду и рубашку и, держа руки на бедрах, наблюдал за ней. – Ханум… вы знаете, какова власть женского тела. Оно может свести мужчину с ума.
Она приблизилась к нему и прижалась сосками к его обнаженной груди. Он задрожал и едва устоял на ногах. Вот она, ее власть!
– Дай мне испытать наслаждение, кади, – прошептала она. – Я измучилась, ожидая тебя.
Чарлз с огромным трудом овладел собой. Ничего он не желал больше, чем войти в нее, утонуть в ней. Но нет, не теперь.
Он продолжал сжимать ее соски. Джорджи не выдержала, так велико было наслаждение, колени подогнулись, и она в полном изнеможении опустилась на пол, увлекая его за собой. Опираясь на локти, он навис над ней, и она ощутила между ногами его набухший член. Он хочет ее, хотя решительно отрицает это.
– Вы не сможете соблазнить меня, ханум.
– Попытаюсь.
– Бесполезно. Для меня это дело чести.
– Но почему мы не можем делать то, что хотим?
– А я и делаю что хочу, ханум. Ласкаю ваши груди.
Но искушенную в такого рода делах Джорджи трудно было обмануть. Она видела, что он жаждет настоящей близости. И решила сделать все возможное и невозможное, чтобы, обессиленный борьбой, он упал в ее объятия.
Глава 12
Они оба по-прежнему ждали наступления ночи.
Их чувства были обострены до предела. Во время изнуряющих переходов под палящим солнцем Чарлз, поглощенный мыслями о прошедшей ночи, все чаще думал о том, что рано или поздно наступит момент, когда он не сможет больше отказывать ей в близости и вынужден будет сдаться. Нельзя до бесконечности испытывать свою силу воли.
В свою очередь, Джорджи, искушенная в подобного рода делах, изумлялась все больше и больше. В Вэлли мужчины никогда не тратили время на любовные игры, а сразу приступали к делу.
Но однажды ночью Чарлз не выдержал, уложил ее на подушки и сделал то, о чем они оба давно мечтали. Это было как взрыв, как извержение вулкана.
Всю ночь они наслаждались друг другом. Потом уснули усталые.
Она проснулась, когда солнечные лучи только начали просачиваться в палатку, и тотчас склонилась над ним.
Но он не позволил ей дотронуться до себя и снова стал ласкать ее сосок. А она так мечтала о полной близости! Но в последующие пять дней он лишил ее этого блаженства и поступал как хотел, ни на минуту не оставляя в покое ее грудь.
Его одержимость ее грудями была слишком опасна для него. Что случится с ними, когда они доберутся до настоящего, реального мира? Впрочем, об этом он не хотел задумываться. В их мире не существовало никого, кроме них самих. Никто не мог ни видеть, ни слышать их, ни узнать о них, и он мог делать с ней что пожелает и все, что обещал ей, и удовлетворять свое вожделение и утром, и вечером.
У них оставалось по крайней мере еще пять дней и пять ночей, когда они могли наслаждаться.
Неужели всего пять?
А казалось, их путешествию не будет конца. Пять дней… Она сидела на верблюде и оглядывала горизонт в поисках места, где они могли бы устроить привал. Но впереди, насколько хватало глаз, были только песок и солнце.
Впрочем, Рашми знал все тайны пустыни и уверенно вел их вперед. Должно быть, он знал и их тайны, но ему хорошо заплатили, чтобы он располагался подальше от их палатки и не любопытничал.
По мере того как они продвигались на северо-запад, то и дело впереди вырастали песчаные дюны.
– Никогда не ходите одна по дюнам, – предостерегал ее Чарлз. – Вы заблудитесь, потеряете способность ориентироваться, начнете вертеться на месте, и уж если потеряетесь, то наверняка погибнете.
– Я и не собираюсь ходить одна, – пробормотала она, а он бросил на нее проницательный взгляд. Он желал уединения с ней еще больше, чем она, и не мог дождаться этого момента.
Тремя часами позже на горизонте показалась едва различимая точка.
– Кади, кади, мы пришли, пришли. – Рашми чуть не прыгал от радости. – А ведь еще не стемнело.
– Мы остановимся здесь на сутки, – решил Чарлз.
– Это слишком долго, кади.
– Но я устал, и верблюды тоже. Нужно хорошенько отдохнуть.
Рашми поклонился:
– Как скажете, кади.
Но вместо настоящего оазиса они увидели три или четыре тощие пальмы и источник шириной всего в десять футов.
– Здесь можно отдохнуть, – сказал Рашми.
Он помог Чарлзу поставить палатку поближе к деревьям и снять поклажу с верблюдов. Джорджи с Чарлзом уединились в своей палатке, пока Рашми кормил верблюдов и пытался развести небольшой костерок, чтобы приготовить пищу.
– Скажи ему, чтобы он ушел, – простонала она, срывая одежду.
– Я с трудом дождался этой минуты. – И он потянулся к ее соскам…
Глава 13
Никогда еще он не знал женщины, подобной ей. Никогда не видел подобного тела, способного наслаждаться, экспериментировать, жаждущего все новых и новых ощущений. Она была подлинным порождением Вэлли. Ни одна женщина на свете не стала бы восторгаться его экспериментами, отдаваться столь бездумно, столь самозабвенно и бесстыдно.
Не было такой эротической фантазии, которая не пришла бы ей в голову, когда она оказывалась рядом с ним. Она была прирожденной куртизанкой. Не подругой, не женой. И, осознав это, он понял, что легко расстанется с ней. Легко ли? Он сказал ей, что люди из племени его отца клеймили своих женщин и что он хотел бы поставить метку на ее груди, тем самым подтвердив свое право на обладание ею.
В Сефре он купил хну и кисть, а также крохотный алмаз на тонкой, как нить, серебряной цепочке.
Он принес все это в палатку, где они провели ночь, и смешал хну с водой.
– А теперь, ханум, согласно условиям нашей сделки предоставь мне свою левую грудь.
Сердце ее глухо забилось:
– Как пожелаешь, кади, – прошептала она, приблизившись к нему.
Он смочил кисть в горшочке с жидкой хной и принялся красить ее грудь. Окрасил сосок и ареолу, сделав ареолу удлиненной, и они теперь напоминали лепестки. Он нарисовал восемь лепестков вокруг соска, и язык его не отрывался от него, как колибри от цветка.
Это было самым эротичным из всего, что он делал с ней до сих пор. Тело ее расслаблялось и будто плавилось, когда она смотрела, как он покрывает хной ее кожу, все сильнее и сильнее возбуждаясь. Он уложил ее таким образом, чтобы хна не размазалась. Но даже это вполне безобидное прикосновение к ее телу дало бурный толчок фантазии, и он задохнулся от желания. О Господи, он желал ее постоянно. Это чувство терзало его, лишало воли.
Это становилось опасным. И все же он сделал еще шаг на этом пути. Серебряная нить…
Что, если украсить ее этой нитью? Тогда всю жизнь он будет помнить о том, что она надевает украшение для другого мужчины, который у нее появится, как только они покинут этот изолированный мир пустыни.
Пустыня стала самой их жизнью, и в оставшиеся пять дней его чувства к пустыне и их уединению приобрели почти иррациональный характер. Он был одержим желанием пометить ее, пусть каждый видит, что она принадлежит ему.
– Возьми меня, – умоляла она.
Но он даже не шевелился, только сказал:
– У меня кое-что есть для тебя.
– Разве этого украшения недостаточно? – спросила она.
– По-моему, нет. Хочешь посмотреть? Иди-ка сюда.
Она поднялась. Ее грудь, похожая на цветок, манила и искушала его, он с трудом удержался, чтобы не прикоснуться к ней губами. Ему следовало вооружиться терпением, однако это было выше его сил.
Он протянул к ней руку. На кончике его пальца болталась тончайшая цепочка и в тусклом свете сверкал крошечный алмаз.
– Ее носят на шее? – спросила она.
Он приподнял ее правую грудь и обвил сосок нитью.
– Носи эту цепочку ради меня. В пути я буду представлять себе, как она обвивает твой сосок вместо моих пальцев.
Мурашки побежали по ее телу, кровь забурлила.
– Я буду носить ее, кади, но она никогда не заменит мне твоих пальцев.
– А мне твоего соска. – Он едва не лишился чувств, взглянув на нее. Их отношения становились все сложнее. Пока еще он с ней не спал. Но что будет, если это произойдет? Через пять дней закончится их путешествие по пустыне. И все изменится, когда они доберутся до Дар-эль-Рабата. Лепестки на ее груди потускнеют. Она снимет серебряную нить и никогда больше не будет нагой и свободной. Еще пять дней – и все изменится. Всего пять дней.
В доме своего отца она поймет, что не все дозволено. Что следует вести себя достойно и скромно.
Поймет, что мужчина не игрушка, что не каждый пожелает спать с ней, очарованный ее прелестями. А если не поймет, ей все равно придется с этим считаться, как только они покинут пустыню, этот мир, полный иллюзий, совершенно особый мир.
Осталось четыре дня…
* * *
Они провели в оазисе последнюю ночь, искупались, напоили верблюдов, пополнили запасы воды, закопали в песок испортившуюся пищу. Прошли пешком первые десять – двенадцать миль, а дальше поехали на верблюдах. Следующую ночь они провели в пустыне, а время неумолимо летело вперед, и его не хватало на любовные игры. Осталось три дня.
Потом два.
Утром, когда настало время отправляться в путь, она вся была покрыта соками его тела, просто купалась в них. Он сдался. Но теперь это уже не имело значения. Оставалось несколько часов. Все было кончено. На горизонте уже виднелись постройки Дар-эль-Рабата и побережье. Это был конец их идиллии среди песков пустыни.
Дар-эль-Рабат примостился на самом берегу океана, и в его узкой гавани качались на волнах корабли, а от гавани устремлялись ярусами вверх глинобитные постройки.
Не проходило и часа, чтобы в гавань не вошел новый корабль, будь то рыболовное судно или торговый пароход. Это был город купцов и торговцев, рыбаков и капитанов.
Ворота Золотого побережья Западной Африки, золотая дверь, в которую устремлялись любознательные, праздные, алчные и богатые.
И тот, кто, расставшись с пустыней, входил в город, воспринимал его как ворота в страну свободы. Расположенный на травянистой равнине, окруженный пальмами и верблюжьей колючкой, он появлялся на горизонте, словно мираж. Они добрались до Дар-эль-Рабата ранним утром, но на улицах уже кипела жизнь, сновали погонщики мулов и верблюдов со своим рабочим скотом. Слышался разноязычный говор – сюда стекались путешественники со всех концов света.
Прежде всего Чарлз решил уладить дела с Рашми, а остальные, которых было немало, отложить на потом.
Услуги Рашми обошлись ему в пятьдесят монет, к тому же проводнику предстояло в ближайшую неделю отвести верблюдов назад, в Сефру.
Чарлз продал в разных лавках все купленное для путешествия через пустыню и выручил за это пятьсот монет. Таким образом, он получил возможность купить билеты до Камеруна. На следующий день им предстояло отплыть.
Джорджиана следовала за ним, отставая на несколько шагов, совершенно ошеломленная красками, звуками и запахами, а главное – океаном, изобилующим водой так же, как пустыня песками. И это была лишь часть мира за пределами Вэлли. Теперь Джорджи полностью зависела от Чарлза, и ей оставалось лишь наблюдать и ждать.
Закончив свои дела, Чарлз взял ее за руку и повел по запруженным толпами народа узким улочкам в поисках недорогого приюта на ночь.
Волшебное путешествие закончилось. Сейчас для него было главным отвезти ее в Англию, к отцу.
Теперь он обращался с ней как с хрупкой девственницей.
Господи, да была ли на свете женщина, менее похожая на девственницу, чем она? Впрочем, закутанная в свою абейю, она выглядела самой целомудренной из целомудренных, потому что вела себя, как восточная женщина, не поднимая глаз и стараясь не привлекать к себе внимания.
– Отвратительное место, – пробормотала Джорджи, когда они пробирались по узким улочкам, мысленно посылая проклятия попадавшимся на пути прохожим, затруднявшим их продвижение вперед. – Здесь очень тесно, шумно, грязно и слишком много народу…
Внезапно Чарлз осознал, что она никогда не бывала в городе и впервые в жизни увидела океан и корабли. Не говоря уже о таком скоплении народа, особенно на рынке.
В известном смысле Джорджиана Мейтленд действительно была девственной. Только сейчас Чарлз это понял и ощутил нечто вроде шока. Она не имела самого обычного и необходимого жизненного опыта, и любое путешествие было для нее открытием. А она так стремилась вырваться из Вэлли. Как же ей удастся справиться с тем, что ее ждет? Он даже ощутил жалость к ней. Черт возьми! Это все козни дьявола. Он не должен ее жалеть. Она могла и сама о себе позаботиться. Поскольку обладала умом, была осторожна, лукава и прагматична, и к тому же обольстительна.
У нее есть деньги. Его деньги.
Она не могла остаться невинной, пожив в волчьем логове. И его обязательства по отношению к ней весьма ограниченны. Он с лихвой заплатил ей за то, что она помогла ему бежать из Вэлли. По условиям сделки он обязался только доставить ее в Англию к отцу. Остальное вообще его не касалось. Черт возьми! Но ведь это путешествие через пустыню Калахари – только начало. Им еще предстоит плыть неделю до Камеруна, провести там два-три дня, затем не меньше недели добираться морем до Сьерра-Леоне и две недели пароходом до Англии. В общем, если повезет, весь путь должен занять не меньше месяца. А возможно, и больше.
Кроме того, она не может появиться в Грейбурне в таком виде, ей необходимо сменить одежду. А потом надо еще добраться до Элинга. И совершенно неясно, где сейчас Мортон. О Господи! Еще и Мортон! В последние две недели он не вспоминал об этом негодяе ни разу. А что, если он, бросив все, тоже отправился в Англию? Лучше бы остался на месте. Джорджиана его бы не предала, а Чарлзу теперь на него наплевать.
Но ведь это только начало… Он старался не думать о том, что будет дальше.
– Ты голодна, – сказал он. – Надо раздобыть свежей рыбы. Пообедаем по-человечески.
– Я не хочу есть. Впрочем, тебя я бы съела.
Он не ответил, и на некоторое время воцарилось молчание. Он все еще испытывал влечение к ней, но с этим надо было покончить.
– Ты не можешь оставаться в этой одежде, – продолжил он после паузы. – Одно дело пустыня, другое – цивилизованный мир.
– Почему не могу? – удивилась она.
– Надо подготовиться к следующему этапу нашего путешествия. Теперь нас ничто не должно отвлекать. И без того нам придется нелегко.
– Так ты больше не хочешь меня ласкать?
– Оглянись вокруг, ханум. Кроме твоих грудей полно интересного.
– Вчера вечером ты так не думал.
– Мы были в совершенно другом мире. Но он остался в прошлом, – возразил Чарлз.
Она оглядела шумную улицу и глинобитные постройки, мулов и ломовые телеги, тащившиеся с черепашьей скоростью по узким улочкам, преодолевая дюйм за дюймом.
– Этот мир мне не нравится. Давай вернемся в пустыню и останемся там навсегда.
Он покачал головой:
– Я же сказал, что этого не будет.
– Но ведь ты почти готов был на это, кади. Мои соски все еще хранят запах твоего тела и твоих жизненных соков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20