В социальную структуру того сурового века незаметно и бесшумно внедрились евреи. Они там были – и их там не было; время от времени они оказывались весьма полезны высоким лицам, когда тем остро требовались деньги, – даже самому королю, не желавшему просить их у парламента. Земля, которую можно было в редких, но вполне определенных случаях приобрести любому, имеющему деньги, толкнула английских евреев на неслыханную дерзость. Она стала переходить в руки сынов израилевых либо через прямую покупку, либо – чаще – через ипотеку. Участков, оказавшихся на рынке, вполне хватало, чтобы оба эти процесса были прибыльными. Через пару десятилетий былые феодальные лорды осознали, что за мимолетную прибыль надолго расстались с частью английской земли, достаточно большой, чтобы это стало заметно.
На некоторое время общество охватил гнев. Мелкие землевладельцы, придавленные закладами, и расточительная знать, совершившая неудачные сделки, объединились в своих претензиях. В страну устремились итальянские ростовщики, которые могли быть так же полезны королю в тяжелые времена, как и евреи. Эдуард видел, что может успокоить влиятельные элементы общества и в то же время уклониться от уплаты щекотливых долгов, если вступит на проторенную дорожку антисемитизма. Слухи о ритуальных убийствах и другие мрачные истории, банальности нашего просвещенного века, были немедленно встречены всеобщим одобрением. Евреев, ставших жертвами людской ненависти, грабили, над ними издевались и в конце концов их изгнали из королевства. Исключение составили несколько лекарей, без чьих умений важные персоны могли бы остаться лишенными должного внимания. Снова этот гонимый, познавший всю глубину горя народ, обобранный до нитки, вынужден был искать убежища в другом месте и начинать все заново. Печальный караван, уже столь знакомый, двинулся в Испанию и северную Африку. Лишь четыре века спустя Оливер Кромвель, заключив тайный контракт с денежными израильтянами, вновь открыл берега Англии для предприимчивого еврейского народа. Понадобился диктатор-кальвинист, чтобы устранить запрет, наложенный королем-католиком. Место евреев заняли банкиры Флоренции и Сиены.
* * *
Наряду с крупными достижениями в законодательной сфере король провел длительную административную реформу, неустанно совершая личные инспекции. Эдуард постоянно разъезжал по своим владениям, персонально вникая во все случаи самых разнообразных злоупотреблений и поправляя превышения власти местными магнатами где острым пером, а где и тяжелой рукой. Законность, часто понимаемая формально вплоть до мелочей, была тем оружием, которое он часто и с охотой брал в руки. Король во всех отношениях наводил порядок в управлении страной и вытеснял личные интересы из сфер, принадлежащих не только ему самому, но и его народу.
В ряду средневековых монархов Эдуард I выделяется той серьезностью, с которой он относился к улучшению государственного управления. Вот почему он совершенно естественно больше полагался на профессиональную помощь советников, чем на то, что точно называли «любительской поддержкой крупных феодалов, шатающихся под тяжестью своего собственного достоинства». К концу XIII в. существовали уже три департамента специализированной администрации. Одним было Казначейство, располагавшееся в Вестминстере, куда стекалось большинство доходов и где велась бухгалтерия. Вторым стала Канцелярия, общий секретариат, ответственный за составление бесчисленных королевских грамот, предписаний и писем. Третий, Гардероб (Wardrobe), имел отдельный секретариат, Малую государственную печать, что было связано с постоянными разъездами королевского двора, и сочетал финансовые и секретарские функции, простиравшиеся от финансирования континентальной войны до покупки какого-нибудь копеечного перца для королевского повара. Бернел был типичным продуктом этой зарождающейся государственной службы. После смерти Бернела его место занял чиновник казначейства, Уолтер Лангтон, казначей, который, подобно своему предшественнику, рассматривал Личфилдскую епархию скорее как награду за хорошую службу, чем как духовную должность.
Будучи ортодоксальнейшим католиком, Эдуард I тем не менее не избежал конфликта с церковью. Внимательно относясь к своим обязанностям по уплате положенного Богу, он в то же время намного проницательнее, чем его отец, понимал и то, что положено цезарю, и обстоятельства не раз вынуждали его к протесту. Лидером церковной партии был Джон Печэм, францисканец, архиепископ Кентерберийский с 1279 по 1292 г. Печэм с большой смелостью отстаивал то, что считал справедливыми правами церкви, и в первую очередь всегда защищал ее независимость от короны. На провинциальном совете, состоявшемся в Рединге в 1279 г., он сделал ряд заявлений, вызвавших недовольство короля. Согласно одному из них, вводилось правило, запрещающее совмещение церковных должностей, что наносило удар по королевскому методу вознаграждения государственных служащих. Другой документ, разозливший короля, требовал, чтобы копия «Хартии», соблюдать которую поклялся Эдуард, была выставлена для публичного обозрения в каждом соборе и каждой церкви. Всем, кто предъявляет королевские предписания о прекращении дела в церковном суде, и всем, кто нарушает «Великую хартию вольностей», грозило отлучение от церкви.
Печэм склонился перед гневом Эдуарда и стал дожидаться своего часа. В 1281 г., когда еще один провинциальный совет собрался в Ламбете, король, подозревая недоброе, разослал предписания всем его участникам, запрещая им «держать совет по делам, относящимся к ведению нашей короны, или касаться нашей персоны, нашего государства или состояния нашего Совета». Печэма это не испугало. Он повторил почти дословно основное постановление редингского Совета, предварив его ясным утверждением церковной свободы, а месяц спустя написал королю примечательное письмо, защищая свои действия. «Никаким человеческим установлением, – писал он, – ни даже клятвой, не можем мы быть обязаны игнорировать законы, бесспорно покоящиеся на божественной власти». «Чудесное письмо», – такой комментарий сделал на полях восхищенный писец, переписывавший послание для архива архиепископа.
Эдуард I с группой придворных. В центре – архиепископ Печэм, судьба которого могла быть аналогична судьбе Бекета
Поступок Печэма вполне мог бы спровоцировать кризис, сравнимый со ссорой между Бекетом и Генрихом II, но Эдуард, похоже, спокойно оставил этот вызов без внимания. Королевские предписания с вышеизложенными запретами продолжали появляться. Тем не менее обе стороны проявляли умеренность, и в 1286 г. Эдуард своим знаменитым предписанием мудро распорядился, чтобы разъездные судьи действовали осторожно и осмотрительно в делах церковной юрисдикции, и перечислил те вопросы, которые следовало оставлять в ведении церковных судов. Таким образом, спор между церковью и государством был отложен.
* * *
В начале правления Эдуарда I отношения между Англией и Францией регулировались Парижским договором, заключенным баронской партией в 1259 г. Мир между двумя странами царил на протяжении более тридцати лет, хотя часто омрачался обоюдной враждебностью. Споры по поводу исполнения условий договора и стычки между английскими, гасконскими и французскими моряками в Английском проливе, кульминацией которых стало морское сражение в 1293 г. при Сен-Маэ, не привели бы к возобновлению войны, если бы присутствие англичан на юге Франции не было постоянным вызовом гордости французов и барьером к национальной интеграции. Даже когда французский король Филипп Красивый начал искать возможности спровоцировать Эдуарда, тот, пытаясь достичь компромисса, проявил долготерпение. Однако в конце концов Парижский парламент объявил герцогство Гасконь конфискованным. В знак подчинения Филипп попросил сдать ему главные крепости Гаскони, что означало бы признание его законной власти как сюзерена. Эдуард уступил. Но как только Филипп вступил во владение ими, он снова отказался исполнить его требование. Теперь Эдуард осознал, что должен либо сражаться, либо потерять свои французские владения.
* * *
К 1294 г. этот великий король значительно изменился по сравнению с годами своей молодости. На протяжении долгих беспокойных лет он поддерживал своего отца и вот теперь уже почти четверть века правил сам. Между тем мир вокруг него стал другим; он потерял любимую жену, Элеонору Кастильскую, свою мать, Элеонору Прованскую, и двух старших сыновей, умерших во младенчестве. Бернел тоже уже лежал в могиле. Серьезное беспокойство доставляли Уэльс и Шотландия; давала о себе знать оппозиция. Одинокий, запутавшийся и стареющий, король вынужден был решать проблемы, встающие перед ним одна за другой.
В июне 1294 г. он объяснил причины ссоры с французами перед собранием магнатов в Лондоне, уже называвшимся «парламентом». Его решение начать войну было встречено с одобрением, как часто бывает в регулярно созываемых ассамблеях.
Сама война не имела каких-либо существенных особенностей. Англичане вели кампании в Гаскони, совершали налеты на береговые укрепления, долго осаждали Бордо. Весь энтузиазм, проявленный ими вначале, быстро иссякал под неизбежным усилением налогового гнета. Вся шерсть и кожа, основные предметы английской экспортной торговли, были конфискованы и могли быть возвращены владельцам только при условии уплаты таможенного сбора в размере 40 шиллингов с мешка вместо 6 шиллингов 8 пенсов, как было определено парламентом в 1275 г. В сентябре духовенство, к своему большому неудовольствию, получило приказ сделать вклад, равный половине его доходов. Настоятель собора Святого Павла, попытавшийся протестовать в присутствии самого короля, скончался на месте от апоплексического удара. В ноябре парламент ввел обременительный налог на все движимое имущество. Взимание налогов вызвало сильное недовольство, охватившее все классы. Зимой 1294 г. поднялись валлийцы, а когда король, подавив восстание, возвратился, то узнал, что Шотландия заключила союз с Францией. Начиная с 1296 г. война с северным соседом то затихала, то вновь разгоралась.
После октября 1297 г. французская война превратилась в серию перемирий, заключавшихся вплоть до 1303 г. Эти мирные договоры требовали немногим меньших расходов, чем настоящие боевые действия. То были годы жестокого напряжения сил и ресурсов как в самой Англии, так и за границей, особенно на севере. Хотя король без колебаний созывал парламент в Вестминстере для объяснения сложившейся ситуации, он не всегда получал ту поддержку, в которой нуждался. Парламент неохотно соглашался на новые налоги, требуемые от него Эдуардом.
Положение духовенства стало более трудным после опубликования в 1296 г. папской буллы, запрещавшей уплату дополнительных налогов без санкции папы. На осеннем парламенте в Бери Сент-Эдмундс духовенство, возглавляемое Робертом Уинчелси, новым примасом, пришло, после некоторых колебаний, к решению о невозможности каких-либо взносов. В гневе Эдуард объявил их всех вне закона и конфисковал их светские поместья. Архиепископ в ответ пригрозил отлучением от церкви любому, кто ослушается требования папской буллы. Некоторое время бушевали страсти, но затем возобладало благоразумие. К следующему лету ссора затихла, а папа своей новой буллой отменил чрезмерные притязания.
Эдуард тем более склонялся к примирению с церковью, что уже столкнулся с новой оппозицией. В Солсбери он предложил баронам, что некоторые из них должны послужить в Гаскони, пока он будет вести кампанию во Фландрии. Предложение было воспринято плохо. Хамфри де Боэн, граф Херфордский и констебль Англии, вместе с маршалом Роджером Бигодом, графом Норфолкским, заявили, что исполнять свои наследственные должности они могут только в компании с королем. Такие объяснения никого не обманули. Оба графа имели личные обиды на короля и – что намного важнее – выражали недовольство большого числа баронов, которые за последние двадцать лет видели только, как власть короны постоянно возрастает в ущерб им. Пришло время для оживления баронской оппозиции, которая поколением раньше бросила вызов деду Эдуарда.
Некоторое время король не обращал внимание на их неуступчивость. Он торопил с приготовлением к войне, назначил заместителей вместо Херфорда и Норфолка и в августе отплыл во Фландрию. Оппозиция увидела в его отсутствии долгожданную возможность для действия. Она потребовала подтверждения «Великой хартии» и ее дополнения, «Хартии Леса», ставших окончательной версией уступок, вырванных у Иоанна, вместе с шестью дополнительными статьями. Изменения в эти документы должны были в будущем вноситься только с согласия общества; шерсть, хлеб и тому подобные товары не подлежали изъятию против воли владельца; духовенство и миряне должны получить назад свои древние свободы; два графа и их сторонники не подлежат наказанию за отказ служить в Гаскони; прелаты должны зачитать обе хартии вслух в своих соборах и отлучить от церкви тех, кто ими пренебрегает. Осенью графы Херфорд и Норфолк, поддержанные воинским отрядом, явились в Лондон и потребовали принятия этих предложений. Регентский совет, не имея сил сопротивляться, подчинился. Статьи были подтверждены, а в ноябре в Генте Эдуард утвердил их, сохранив, однако, определенные финансовые права короны.
Эти неожиданные уступки были довольно крупными. И король, и оппозиция придавали им большое значение, и Эдуарда подозревали – вероятно, не без основания – в том, что он пытается отойти отданных им обещаний. Несколько раз баронская партия публично привлекала внимание парламента к этим документам, и наконец в феврале 1301 г. королю пришлось под давлением угроз и аргументов парламента, собравшегося в Линкольне, заново подтвердить обе хартии и некоторые другие статьи в торжественной обстановке.
Благодаря этому кризису были установлены два принципа, из которых вытекали важные последствия. Один из них состоял в том, что король не имеет права применять свое феодальное право произвольно. Это ограничение прозвучало похоронным звоном по феодальному набору армии и привело в следующем столетии к возникновению армий, набранных по контракту и служащих за деньги. Второй принцип, ныне признанный, заключался в следующем: король не может выдвигать «крайнюю необходимость» в качестве причины для введения налогов без согласия парламента. Последующие английские монархи вплоть до XVII в. предпринимали такие попытки. Но неудача Эдуарда привела к установлению прецедента; тем самым был сделан большой шаг к зависимости короны от дотаций парламента.
Эдуард в большей степени, чем кто-либо из его предшественников, проявил себя человеком, готовым править в национальных интересах, уважающим конституционный порядок. По иронии судьбы король обнаружил, что принципы, которым он придавал такое значение, были использованы против него. Баронская партия не стала прибегать к оружию войны; она действовала через конституционный аппарат, к созданию которого король приложил столько усилий. Тем самым бароны изменили свою позицию и выступили теперь не как представители феодальной аристократии, а как лидеры национальной оппозиции. Итак, корону снова публично обязали придерживаться принципов «Великой Хартии вольностей», а значимость ее уступок усилило то, что к первоначальным статьям были добавлены средства против значительных злоупотреблений королевской власти, совершенных недавно. Это было реальное развитие установленных ранее конституционных принципов.
* * *
Безуспешно пытаясь защитить французские владения, английские короли пренебрегали распространением своей власти на весь остров Великобритания. Время от времени предпринимались отдельные вторжения в Шотландию и Уэльс, но задача по поддержанию безопасности границ ложилась в основном на плечи местных баронов. Как только Парижский договор принес долгосрочный отдых от континентальных приключений, появилась возможность обратиться к решению остро стоящих проблем внутренней безопасности. Эдуард был первым английским монархом, который направил все королевские ресурсы на национальную экспансию на западе и севере, и именно ему страна обязана завоеванием независимых областей Уэльса и надежной защитой западной границы. Он сделал первый большой шаг к объединению острова. Он предпринял попытку завоевания там, где в свое время потерпели неудачу римляне, саксы и норманны. В труднодоступных горах Уэльса вырос упорный и непокорный народ, который под предводительством внука великого Ллевеллина нанес в предыдущее правление крепкий удар по политике Англии. Эдуард, помогавший своему отцу, имел опыт отношений с валлийцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
На некоторое время общество охватил гнев. Мелкие землевладельцы, придавленные закладами, и расточительная знать, совершившая неудачные сделки, объединились в своих претензиях. В страну устремились итальянские ростовщики, которые могли быть так же полезны королю в тяжелые времена, как и евреи. Эдуард видел, что может успокоить влиятельные элементы общества и в то же время уклониться от уплаты щекотливых долгов, если вступит на проторенную дорожку антисемитизма. Слухи о ритуальных убийствах и другие мрачные истории, банальности нашего просвещенного века, были немедленно встречены всеобщим одобрением. Евреев, ставших жертвами людской ненависти, грабили, над ними издевались и в конце концов их изгнали из королевства. Исключение составили несколько лекарей, без чьих умений важные персоны могли бы остаться лишенными должного внимания. Снова этот гонимый, познавший всю глубину горя народ, обобранный до нитки, вынужден был искать убежища в другом месте и начинать все заново. Печальный караван, уже столь знакомый, двинулся в Испанию и северную Африку. Лишь четыре века спустя Оливер Кромвель, заключив тайный контракт с денежными израильтянами, вновь открыл берега Англии для предприимчивого еврейского народа. Понадобился диктатор-кальвинист, чтобы устранить запрет, наложенный королем-католиком. Место евреев заняли банкиры Флоренции и Сиены.
* * *
Наряду с крупными достижениями в законодательной сфере король провел длительную административную реформу, неустанно совершая личные инспекции. Эдуард постоянно разъезжал по своим владениям, персонально вникая во все случаи самых разнообразных злоупотреблений и поправляя превышения власти местными магнатами где острым пером, а где и тяжелой рукой. Законность, часто понимаемая формально вплоть до мелочей, была тем оружием, которое он часто и с охотой брал в руки. Король во всех отношениях наводил порядок в управлении страной и вытеснял личные интересы из сфер, принадлежащих не только ему самому, но и его народу.
В ряду средневековых монархов Эдуард I выделяется той серьезностью, с которой он относился к улучшению государственного управления. Вот почему он совершенно естественно больше полагался на профессиональную помощь советников, чем на то, что точно называли «любительской поддержкой крупных феодалов, шатающихся под тяжестью своего собственного достоинства». К концу XIII в. существовали уже три департамента специализированной администрации. Одним было Казначейство, располагавшееся в Вестминстере, куда стекалось большинство доходов и где велась бухгалтерия. Вторым стала Канцелярия, общий секретариат, ответственный за составление бесчисленных королевских грамот, предписаний и писем. Третий, Гардероб (Wardrobe), имел отдельный секретариат, Малую государственную печать, что было связано с постоянными разъездами королевского двора, и сочетал финансовые и секретарские функции, простиравшиеся от финансирования континентальной войны до покупки какого-нибудь копеечного перца для королевского повара. Бернел был типичным продуктом этой зарождающейся государственной службы. После смерти Бернела его место занял чиновник казначейства, Уолтер Лангтон, казначей, который, подобно своему предшественнику, рассматривал Личфилдскую епархию скорее как награду за хорошую службу, чем как духовную должность.
Будучи ортодоксальнейшим католиком, Эдуард I тем не менее не избежал конфликта с церковью. Внимательно относясь к своим обязанностям по уплате положенного Богу, он в то же время намного проницательнее, чем его отец, понимал и то, что положено цезарю, и обстоятельства не раз вынуждали его к протесту. Лидером церковной партии был Джон Печэм, францисканец, архиепископ Кентерберийский с 1279 по 1292 г. Печэм с большой смелостью отстаивал то, что считал справедливыми правами церкви, и в первую очередь всегда защищал ее независимость от короны. На провинциальном совете, состоявшемся в Рединге в 1279 г., он сделал ряд заявлений, вызвавших недовольство короля. Согласно одному из них, вводилось правило, запрещающее совмещение церковных должностей, что наносило удар по королевскому методу вознаграждения государственных служащих. Другой документ, разозливший короля, требовал, чтобы копия «Хартии», соблюдать которую поклялся Эдуард, была выставлена для публичного обозрения в каждом соборе и каждой церкви. Всем, кто предъявляет королевские предписания о прекращении дела в церковном суде, и всем, кто нарушает «Великую хартию вольностей», грозило отлучение от церкви.
Печэм склонился перед гневом Эдуарда и стал дожидаться своего часа. В 1281 г., когда еще один провинциальный совет собрался в Ламбете, король, подозревая недоброе, разослал предписания всем его участникам, запрещая им «держать совет по делам, относящимся к ведению нашей короны, или касаться нашей персоны, нашего государства или состояния нашего Совета». Печэма это не испугало. Он повторил почти дословно основное постановление редингского Совета, предварив его ясным утверждением церковной свободы, а месяц спустя написал королю примечательное письмо, защищая свои действия. «Никаким человеческим установлением, – писал он, – ни даже клятвой, не можем мы быть обязаны игнорировать законы, бесспорно покоящиеся на божественной власти». «Чудесное письмо», – такой комментарий сделал на полях восхищенный писец, переписывавший послание для архива архиепископа.
Эдуард I с группой придворных. В центре – архиепископ Печэм, судьба которого могла быть аналогична судьбе Бекета
Поступок Печэма вполне мог бы спровоцировать кризис, сравнимый со ссорой между Бекетом и Генрихом II, но Эдуард, похоже, спокойно оставил этот вызов без внимания. Королевские предписания с вышеизложенными запретами продолжали появляться. Тем не менее обе стороны проявляли умеренность, и в 1286 г. Эдуард своим знаменитым предписанием мудро распорядился, чтобы разъездные судьи действовали осторожно и осмотрительно в делах церковной юрисдикции, и перечислил те вопросы, которые следовало оставлять в ведении церковных судов. Таким образом, спор между церковью и государством был отложен.
* * *
В начале правления Эдуарда I отношения между Англией и Францией регулировались Парижским договором, заключенным баронской партией в 1259 г. Мир между двумя странами царил на протяжении более тридцати лет, хотя часто омрачался обоюдной враждебностью. Споры по поводу исполнения условий договора и стычки между английскими, гасконскими и французскими моряками в Английском проливе, кульминацией которых стало морское сражение в 1293 г. при Сен-Маэ, не привели бы к возобновлению войны, если бы присутствие англичан на юге Франции не было постоянным вызовом гордости французов и барьером к национальной интеграции. Даже когда французский король Филипп Красивый начал искать возможности спровоцировать Эдуарда, тот, пытаясь достичь компромисса, проявил долготерпение. Однако в конце концов Парижский парламент объявил герцогство Гасконь конфискованным. В знак подчинения Филипп попросил сдать ему главные крепости Гаскони, что означало бы признание его законной власти как сюзерена. Эдуард уступил. Но как только Филипп вступил во владение ими, он снова отказался исполнить его требование. Теперь Эдуард осознал, что должен либо сражаться, либо потерять свои французские владения.
* * *
К 1294 г. этот великий король значительно изменился по сравнению с годами своей молодости. На протяжении долгих беспокойных лет он поддерживал своего отца и вот теперь уже почти четверть века правил сам. Между тем мир вокруг него стал другим; он потерял любимую жену, Элеонору Кастильскую, свою мать, Элеонору Прованскую, и двух старших сыновей, умерших во младенчестве. Бернел тоже уже лежал в могиле. Серьезное беспокойство доставляли Уэльс и Шотландия; давала о себе знать оппозиция. Одинокий, запутавшийся и стареющий, король вынужден был решать проблемы, встающие перед ним одна за другой.
В июне 1294 г. он объяснил причины ссоры с французами перед собранием магнатов в Лондоне, уже называвшимся «парламентом». Его решение начать войну было встречено с одобрением, как часто бывает в регулярно созываемых ассамблеях.
Сама война не имела каких-либо существенных особенностей. Англичане вели кампании в Гаскони, совершали налеты на береговые укрепления, долго осаждали Бордо. Весь энтузиазм, проявленный ими вначале, быстро иссякал под неизбежным усилением налогового гнета. Вся шерсть и кожа, основные предметы английской экспортной торговли, были конфискованы и могли быть возвращены владельцам только при условии уплаты таможенного сбора в размере 40 шиллингов с мешка вместо 6 шиллингов 8 пенсов, как было определено парламентом в 1275 г. В сентябре духовенство, к своему большому неудовольствию, получило приказ сделать вклад, равный половине его доходов. Настоятель собора Святого Павла, попытавшийся протестовать в присутствии самого короля, скончался на месте от апоплексического удара. В ноябре парламент ввел обременительный налог на все движимое имущество. Взимание налогов вызвало сильное недовольство, охватившее все классы. Зимой 1294 г. поднялись валлийцы, а когда король, подавив восстание, возвратился, то узнал, что Шотландия заключила союз с Францией. Начиная с 1296 г. война с северным соседом то затихала, то вновь разгоралась.
После октября 1297 г. французская война превратилась в серию перемирий, заключавшихся вплоть до 1303 г. Эти мирные договоры требовали немногим меньших расходов, чем настоящие боевые действия. То были годы жестокого напряжения сил и ресурсов как в самой Англии, так и за границей, особенно на севере. Хотя король без колебаний созывал парламент в Вестминстере для объяснения сложившейся ситуации, он не всегда получал ту поддержку, в которой нуждался. Парламент неохотно соглашался на новые налоги, требуемые от него Эдуардом.
Положение духовенства стало более трудным после опубликования в 1296 г. папской буллы, запрещавшей уплату дополнительных налогов без санкции папы. На осеннем парламенте в Бери Сент-Эдмундс духовенство, возглавляемое Робертом Уинчелси, новым примасом, пришло, после некоторых колебаний, к решению о невозможности каких-либо взносов. В гневе Эдуард объявил их всех вне закона и конфисковал их светские поместья. Архиепископ в ответ пригрозил отлучением от церкви любому, кто ослушается требования папской буллы. Некоторое время бушевали страсти, но затем возобладало благоразумие. К следующему лету ссора затихла, а папа своей новой буллой отменил чрезмерные притязания.
Эдуард тем более склонялся к примирению с церковью, что уже столкнулся с новой оппозицией. В Солсбери он предложил баронам, что некоторые из них должны послужить в Гаскони, пока он будет вести кампанию во Фландрии. Предложение было воспринято плохо. Хамфри де Боэн, граф Херфордский и констебль Англии, вместе с маршалом Роджером Бигодом, графом Норфолкским, заявили, что исполнять свои наследственные должности они могут только в компании с королем. Такие объяснения никого не обманули. Оба графа имели личные обиды на короля и – что намного важнее – выражали недовольство большого числа баронов, которые за последние двадцать лет видели только, как власть короны постоянно возрастает в ущерб им. Пришло время для оживления баронской оппозиции, которая поколением раньше бросила вызов деду Эдуарда.
Некоторое время король не обращал внимание на их неуступчивость. Он торопил с приготовлением к войне, назначил заместителей вместо Херфорда и Норфолка и в августе отплыл во Фландрию. Оппозиция увидела в его отсутствии долгожданную возможность для действия. Она потребовала подтверждения «Великой хартии» и ее дополнения, «Хартии Леса», ставших окончательной версией уступок, вырванных у Иоанна, вместе с шестью дополнительными статьями. Изменения в эти документы должны были в будущем вноситься только с согласия общества; шерсть, хлеб и тому подобные товары не подлежали изъятию против воли владельца; духовенство и миряне должны получить назад свои древние свободы; два графа и их сторонники не подлежат наказанию за отказ служить в Гаскони; прелаты должны зачитать обе хартии вслух в своих соборах и отлучить от церкви тех, кто ими пренебрегает. Осенью графы Херфорд и Норфолк, поддержанные воинским отрядом, явились в Лондон и потребовали принятия этих предложений. Регентский совет, не имея сил сопротивляться, подчинился. Статьи были подтверждены, а в ноябре в Генте Эдуард утвердил их, сохранив, однако, определенные финансовые права короны.
Эти неожиданные уступки были довольно крупными. И король, и оппозиция придавали им большое значение, и Эдуарда подозревали – вероятно, не без основания – в том, что он пытается отойти отданных им обещаний. Несколько раз баронская партия публично привлекала внимание парламента к этим документам, и наконец в феврале 1301 г. королю пришлось под давлением угроз и аргументов парламента, собравшегося в Линкольне, заново подтвердить обе хартии и некоторые другие статьи в торжественной обстановке.
Благодаря этому кризису были установлены два принципа, из которых вытекали важные последствия. Один из них состоял в том, что король не имеет права применять свое феодальное право произвольно. Это ограничение прозвучало похоронным звоном по феодальному набору армии и привело в следующем столетии к возникновению армий, набранных по контракту и служащих за деньги. Второй принцип, ныне признанный, заключался в следующем: король не может выдвигать «крайнюю необходимость» в качестве причины для введения налогов без согласия парламента. Последующие английские монархи вплоть до XVII в. предпринимали такие попытки. Но неудача Эдуарда привела к установлению прецедента; тем самым был сделан большой шаг к зависимости короны от дотаций парламента.
Эдуард в большей степени, чем кто-либо из его предшественников, проявил себя человеком, готовым править в национальных интересах, уважающим конституционный порядок. По иронии судьбы король обнаружил, что принципы, которым он придавал такое значение, были использованы против него. Баронская партия не стала прибегать к оружию войны; она действовала через конституционный аппарат, к созданию которого король приложил столько усилий. Тем самым бароны изменили свою позицию и выступили теперь не как представители феодальной аристократии, а как лидеры национальной оппозиции. Итак, корону снова публично обязали придерживаться принципов «Великой Хартии вольностей», а значимость ее уступок усилило то, что к первоначальным статьям были добавлены средства против значительных злоупотреблений королевской власти, совершенных недавно. Это было реальное развитие установленных ранее конституционных принципов.
* * *
Безуспешно пытаясь защитить французские владения, английские короли пренебрегали распространением своей власти на весь остров Великобритания. Время от времени предпринимались отдельные вторжения в Шотландию и Уэльс, но задача по поддержанию безопасности границ ложилась в основном на плечи местных баронов. Как только Парижский договор принес долгосрочный отдых от континентальных приключений, появилась возможность обратиться к решению остро стоящих проблем внутренней безопасности. Эдуард был первым английским монархом, который направил все королевские ресурсы на национальную экспансию на западе и севере, и именно ему страна обязана завоеванием независимых областей Уэльса и надежной защитой западной границы. Он сделал первый большой шаг к объединению острова. Он предпринял попытку завоевания там, где в свое время потерпели неудачу римляне, саксы и норманны. В труднодоступных горах Уэльса вырос упорный и непокорный народ, который под предводительством внука великого Ллевеллина нанес в предыдущее правление крепкий удар по политике Англии. Эдуард, помогавший своему отцу, имел опыт отношений с валлийцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55