Когда стало известно, что король принял предложение папы, на его голову обрушилась буря негодования. Большой Совет и духовенство отказались предоставить финансовую помощь. Вдобавок ко всему на имперских выборах 1257 г. брат короля, Ричард Корнуоллский, выдвинул свою кандидатуру на имперский престол, и Генрих потратил немало средств для обеспечения его победы. Последним ударом для короля стала полная неспособность противостоять успехам Ллевеллина, который в 1256 г. изгнал англичан из Уэльса и затем затеял интригу с целью нанести поражение английской группировке в Шотландии. Презираемый, потерявший доверие и запуганный, не имевший ни денег, ни солдат, король столкнулся с мощной ожесточенной оппозицией.
* * *
В последние годы своей жизни Гроссетесте стал связывать большие надежды со своим другом, Симоном де Монфором. Симон женился на сестре короля и унаследовал графство Лестер. На протяжении четырех лет он управлял английскими землями в Гаскони. Сильный и энергичный, он возбуждал зависть и враждебность королевских фаворитов и в результате их происков был отдан под суд в 1252 г. Его оправдали, но в обмен на некоторую сумму денег от короля он с неохотой согласился оставить свою должность. Дружбе с королем пришел конец: с одной стороны возникло презрение, с другой появились подозрения. Так оттуда, откуда его совсем не ждали, появился тот самый лидер, которого так долго недоставало баронам и национальной оппозиции.
В Англии хватало других, более известных людей, к тому же его отношения с королем стали предметом слухов – Монфора обвиняли в том, что он соблазнил свою невесту еще до того, как женился на ней. Тем не менее именно он, с пятью готовыми на все сыновьями, чужеземец, стал в скором времени мозгом английской аристократии. Вокруг него постепенно сплачивались самые крупные феодальные вожди, вся мощь Лондона, все низшее духовенство. На его стороне были симпатии народа. Сохранилось одно письмо придворного чиновника, написанное в июле 1258 г. Король, говорится в нем, уступил огромному давлению. Учреждена комиссия по реформе управления; решено, что «публичные должности должны занимать только англичане», что «эмиссары Рима и иностранных купцов и банкиров должны занять подобающее им положение». Предметом обсуждения стали дарования земель иностранцам, положение королевского двора, охрана крепостей. «Перед баронами, – продолжает наш автор, – стоит великая и трудная задача, которую нельзя выполнить легко или быстро. Они взялись за дело... рьяно. Да будут хорошими результаты!»
Глава XVII. НАЧАЛО ПАРЛАМЕНТА
Поздние годы правления Генриха III, если учитывать их последствия, имели особенно важное значение для становления и развития английских институтов. Этот период можно назвать временем, когда были посеяны зерна нашей парламентской системы, хотя лишь немногие из тех, кто участвовал в этом, могли предвидеть те результаты, которые в итоге были достигнуты. Комиссия по реформе взялась за дело со всей серьезностью, и в 1258 г. ее предложения получили свое воплощение в Оксфордских провизиях, дополненных и расширенных в 1259 г. Вестмистерскими провизиями. Баронское движение представляло собой нечто большее, чем неприязнь к иностранным советникам. Дело в том, что оба документа, вместе взятые, означают значительное смещение интересов по сравнению с точкой зрения, зафиксированной в «Великой хартии вольностей». Последняя сводилась главным образом к регулированию различных правовых вопросов, тогда как Оксфордские провизии решали основную проблему: как должно осуществляться королевское управление. Многие статьи Вестминстерских провизии указывают на ограничение не королевской, а скорее баронской юрисдикции. Теперь предстояло увидеть плоды труда Генриха II: нация крепла, становилась более сознательной и более уверенной в себе. Заметное увеличение судебной активности по всей стране, более частые визиты судей и чиновников – все они зависели от сотрудничества с местной властью – приучали сельских рыцарей к политической ответственности и администрированию. Первые результаты этого процесса, оформлявшего будущее английских институтов, проявились в XIII веке.
Статуя на гробнице Генриха III в Фонтевро
Главное требование баронов заключалось в том, что в будущем король должен управлять через Совет пятнадцати, избираемый четырьмя лицами – двумя от баронской партии и двумя от королевской. Примечательно, что декларация короля о согласии на такой порядок была первым государственным документом, опубликованным на двух языках, английском и французском, со времен Вильгельма Завоевателя. В течение определенного, достаточно короткого триода этот Совет, вызванный к жизни и контролируемый Симоном де Монфором, управлял страной. Обе группировки сдерживали друг друга, деля между собой наиболее значительные исполнительные должности и поручая действительное ведение управленческих дел «меньшим людям», что было в обычае того времени. Магнаты, как только их классовые интересы были взяты под охрану, а их права – которые до определенной степени были правами всего народа – обеспечены, вовсе не желали передавать рычаги власти в руки одного или двух из их числа. Идея правительства из политиков-аристократов и высокообразованных чиновников, не принадлежащих к какой-либо политической группировке и занимающихся управлением под их руководством, уже жила давно и воскрешалась к жизни не раз.
Примерно в это же время стало использоваться слово «парламент». В 1086 г. Вильгельм Завоеватель «долго разговаривал» со своими приближенными и советниками, прежде чем приступить к составлению знаменитой описи, «Книги Страшного суда». В латыни это слово появилось бы как «коллоквиум», а в XII в. «коллоквий» являлся вполне обиходным термином для обозначения консультаций между королем и магнатами. В этот период проходившие время от времени совещания «по большим делам королевства» можно называть парламентом. Но чаще это слово означает постоянный Совет из чиновников и судей, заседавший в Вестминстере для приема петиций, разбора жалоб и общего регулирования законодательства. К XIII в. «парламент» уже обозначает название двух совершенно различных, но связанных между собой институтов.
Если мы обозначим их функции современными, понятными нам словами, то сможем сказать, что первая из этих ассамблей занималась политикой, вторая – законодательством и управлением. Дебаты по поводу обращения в начале сессии очень напоминают «коллоквий», тогда как заседания «парламента» аналогичны стадии прохождения законопроекта через комитет. В правление Генриха III и даже Эдуарда I ни в коем случае нельзя было прийти к выводу, что эти два собрания сольются. Скорее, похоже было на то, что английская конституция станет развиваться по французскому образцу: король и Совет станут действительным правительством, магнаты превратятся просто в знать, а «парламент» будет всего лишь «расчетной палатой» для правовых дел. Наша история не пошла по этому пути. Во-первых, магнаты в течение последующего столетия добились контроля над Советом и связали с ним свои интересы. Во-вторых, английские графства жили своей собственной жизнью, и их представители в Вестминстере должны были пользоваться все более сильным влиянием. Но без мощного импульса, данного Симоном де Монфором, эти силы не соединились бы в устойчивую и долговечную законодательную ассамблею.
* * *
Король, придворная партия и влиятельные группы иностранцев, связанные с ними, не имели никакого намерения бесконечно долго подчиняться обременительным условиям провизии. Делалось все возможное, чтобы восстановить утраченное положение. В 1259 г. король, подписав договор о мире с Францией, возвратился из Парижа с надеждами на иностранную помощь. Все те, кто желал видеть сильную монархию, уже смотрели на его сына Эдуарда как на восходящую звезду. Сторонники такой точки зрения стали появляться среди бедных и беспокойных элементов Лондона и других городов. Революционный энтузиазм – ни больше, ни меньше – не удовлетворялся победой над баронами. В воздухе витали идеи, которые не так-то легко выветриваются из голов. Заслуга Симона де Монфора именно в том, что он не удовольствовался победой баронов над короной. Он тут же обратился против них самих. Если должно обуздывать короля, то им тем более следует уважать общие интересы. В этом отношении притязания средних классов, сыгравших большую роль в возвышении баронов, нельзя было оставлять без внимания. «Ученики», или рыцари-вассалы, которых можно считать выразителями мнения мелкопоместного дворянства, основали собственное мощное объединение, назвав его «Сообщество рыцарей-вассалов Англии». Их поддерживал Симон де Монфор. В скором времени он начал укорять лордов за злоупотребление своими привилегиями. Монфор хотел распространить реформу, уже проведенную в отношении королевской администрации, на поместья баронов. По этому поводу он обращался к Ричарду, графу Глостерскому, управлявшему обширными поместьями на юго-западе и в южном Уэльсе. Он обеспечил издание Советом указа, из которого становилось ясно, что лорды снова находятся под властью короля, который, в свою очередь, – хотя он это и не подчеркивал – подчиняется Совету. Старая диктатура возрождалась в новой форме. Это была диктатура сообщества, и, как часто случается со смелыми идеями, она неизбежно проявилась в деятельности политического лидера. Такое развитие событий полностью раскололо баронскую партию, а король и его доблестный сын Эдуард, стремясь испытать новый порядок на прочность, решили нанести удар по своим разделившимся противникам всеми силами.
На Пасху 1261 г. Генрих, освобожденный папой римским от клятвы в отношении согласия с Оксфордскими и Вестминстерскими провизиями, сместил чиновников и министров, назначенных баронами. Теперь было два правительства, каждое из которых мешало другому. Бароны призвали представителей графств встретиться с ними в Сент-Олбансе, король вызвал их в Виндзор. Обе партии состязались в борьбе за общественную поддержку. Бароны пользовались в стране большей симпатией, и только оппозиция Глостера де Монфору удерживала их от активных действий. После смерти Глостера в июле 1262 г. баронская партия сплотилась вокруг де Монфора, сторонника решительной политики. Разразилась гражданская война. Симон и его сыновья, активно участвовавшие во всех событиях, половина баронов, средний класс, в том виде, в котором он успел возникнуть, и их могущественные союзники в Уэльсе – все они вместе составили грозный боевой порядок, встретивший вызов короны.
Симон де Монфор был не только политиком, но и полководцем. Ничто в его воспитании или условиях жизни не давало оснований предположить, что он пойдет таким путем. Несправедливо утверждать, как это делают порой, что у него отсутствовало реальное понимание конечных целей своих действий. Однако он достиг больших результатов, чем предполагал. К сентябрю 1263 г. реакция против него стала заметной: он добился слишком больших успехов. Эдуард играл на разногласиях между баронами, взывал к их эгоистичным феодальным интересам, разжигал ревность к де Монфору и таким образом создал сильную королевскую партию. В конце года де Монфору пришлось согласиться на третейский суд Людовика IX, французского короля. Решение оказалось не в его пользу. Верный своему монаршьему званию, король Франции защищал прерогативы короля Англии и объявил провизии незаконными. Людовик еще при жизни был причислен к лику святых, а потому его мнение имело большой вес. Однако враждующие партии уже взялись за оружие. В последовавшей за этим гражданской войне феодальная партия более или менее поддерживала короля. Народ, более всего в городах, и партия церковной реформы, особенно францисканцы, примкнули к де Монфору. Для борьбы с симпатизировавшими королю муниципальными олигархиями во многих городах создавались новые структуры власти. Летом 1264 г. Де Монфор вновь отправился на юг, где Генрих и Эдуард оказывали сильное давление на портовые города.
Печать Симона де Монфора
Король и принц Эдуард встретили его в Суссексе с превосходящими силами. Сражение при Льюисе было жестоким. В каком-то смысле оно стало предвестником Эджхилла. Эдуард, подобно Руперту через четыре столетия, победил всех, кто стоял на его пути, и принял необдуманное решение преследовать отступавших. Вернувшись через некоторое время на поле боя, он обнаружил, что все проиграно. Симон, как более искусный и опытный военачальник, устроил ловушку, воспользовавшись особенностями местности: уступив в центре, он обрушил два крыла своей закованной в броню конницы на оба фланга основных королевских сил и смял их, несмотря на все сопротивление. Сам он в ходе боя упал с коня и был унесен с поля на пышных и ярко разукрашенных носилках, подобных карете какого-нибудь генерала XVIII века. Посадив в них для их же большей безопасности двух или трех заложников, де Монфор расположился в центре, среди валлийцев; многочисленные знамена и эмблемы отмечали его присутствие. Во время наступления принц Эдуард захватил этот трофей и убил несчастных заложников из своей же партии, обнаруженных внутри. Но тем временем король, весь его двор и главные сторонники были взяты де Монфором в плен, и энергичный принц вернулся только затем, чтобы разделить их участь.
Теперь Симон де Монфор стал во всех отношениях хозяином Англии, и если бы он, как это произошло в современной истории некоторых европейских стран, жестоко уничтожил всех, кто оказался в его власти, то мог бы надолго закрепить свое положение. В те дни, однако, при всей жестокости, проявлявшейся в отдельных случаях, до крайностей дело не доводили. Люди, боровшиеся за власть и рисковавшие своей жизнью, руководствовались не только насилием, которое не имело решающего значения. Симон заключил договор с пленным королем и потерпевшей поражение партией, согласно которому права короны теоретически уважались, хотя на практике король и его сын подлежали строгому контролю. Общий баланс сил в королевстве сохранялся, и из действий Симона явствует, что он не только ощущал мощь противостоящей ему группировки, но и рассчитывал в конечном итоге на объединение с ней. Держа в своих руках короля, он считал себя в состоянии использовать власть короны для контроля над баронами и создания намного более лучшей политической системы, которая – рассчитывал он на это или нет – должна была автоматически сложиться в результате его действий. Монфор правил страной, держа в плену слабого короля и гордого принца Эдуарда. Так начался третий и последний этап его карьеры.
* * *
Все бароны, независимо от принадлежности к той или иной партии, видели, что теперь им противостоит еще более грозная сила, чем та, для избавления от которой они использовали Симона. Сочетание способностей и энергии Симона с наследственной властью монархии Плантагенетов и поддержкой средних классов, уже достаточно активных, представляло опасность для их классовых привилегий, намного более близких для них, чем сопротивление плохому управлению Иоанна и обузе в лице чужеземцев при Генрихе III.
На протяжении всей этой борьбы, имевшей долговременное значение для Англии, бароны никогда не переставали защищать свои собственные интересы. При принятии «Хартии» они служили делу национальной свободы, думая, что защищают собственные привилегии. Теперь у них не оставалось сомнений в том, что Симон – их враг. Он определенно был деспотом, держа в плену короля и имея за спиной поддержку масс народа. Бароны сформировали из своего числа стойкую коалицию и вместе со всеми силами двора, не попавшими еще в руки Симона, день и ночь плели интриги, стремясь свергнуть его.
Какое-то время де Монфор соглашался на то, чтобы необходимые меры были приняты Советом девяти, контролировавшим расходы и назначавшим чиновников, а любое долговременное урегулирование можно отложить до созыва парламента, намеченного на 1265 г. Автократическая позиция графа была непопулярна, однако страна находилась в таком смятении, что обстоятельства, похоже, оправдывали ее. На севере и вдоль валлийских границ оппозиция все еще оставалась сильной и дерзкой, во Франции королева и графы Биго и Варенн интриговали в пользу ее поддержки; папство занимало сторону короля. Де Монфор держал под контролем Малые моря, собрав флот в пяти портовых городах и открыто поддерживая каперство. Однако на западе он лишился поддержки Гилберта де Клэра, графа Глостерского, сына его бывшего соперника Ричарда де Клэра. Не переходя открыто на сторону роялистов, Клэр вел с ними тайные переговоры. Вызванный в парламент в 1265 г., он ответил тем, что обвинил де Монфора в присвоении им и его сыновьями доходов короны и конфискованной собственности оппозиционной ему знати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
* * *
В последние годы своей жизни Гроссетесте стал связывать большие надежды со своим другом, Симоном де Монфором. Симон женился на сестре короля и унаследовал графство Лестер. На протяжении четырех лет он управлял английскими землями в Гаскони. Сильный и энергичный, он возбуждал зависть и враждебность королевских фаворитов и в результате их происков был отдан под суд в 1252 г. Его оправдали, но в обмен на некоторую сумму денег от короля он с неохотой согласился оставить свою должность. Дружбе с королем пришел конец: с одной стороны возникло презрение, с другой появились подозрения. Так оттуда, откуда его совсем не ждали, появился тот самый лидер, которого так долго недоставало баронам и национальной оппозиции.
В Англии хватало других, более известных людей, к тому же его отношения с королем стали предметом слухов – Монфора обвиняли в том, что он соблазнил свою невесту еще до того, как женился на ней. Тем не менее именно он, с пятью готовыми на все сыновьями, чужеземец, стал в скором времени мозгом английской аристократии. Вокруг него постепенно сплачивались самые крупные феодальные вожди, вся мощь Лондона, все низшее духовенство. На его стороне были симпатии народа. Сохранилось одно письмо придворного чиновника, написанное в июле 1258 г. Король, говорится в нем, уступил огромному давлению. Учреждена комиссия по реформе управления; решено, что «публичные должности должны занимать только англичане», что «эмиссары Рима и иностранных купцов и банкиров должны занять подобающее им положение». Предметом обсуждения стали дарования земель иностранцам, положение королевского двора, охрана крепостей. «Перед баронами, – продолжает наш автор, – стоит великая и трудная задача, которую нельзя выполнить легко или быстро. Они взялись за дело... рьяно. Да будут хорошими результаты!»
Глава XVII. НАЧАЛО ПАРЛАМЕНТА
Поздние годы правления Генриха III, если учитывать их последствия, имели особенно важное значение для становления и развития английских институтов. Этот период можно назвать временем, когда были посеяны зерна нашей парламентской системы, хотя лишь немногие из тех, кто участвовал в этом, могли предвидеть те результаты, которые в итоге были достигнуты. Комиссия по реформе взялась за дело со всей серьезностью, и в 1258 г. ее предложения получили свое воплощение в Оксфордских провизиях, дополненных и расширенных в 1259 г. Вестмистерскими провизиями. Баронское движение представляло собой нечто большее, чем неприязнь к иностранным советникам. Дело в том, что оба документа, вместе взятые, означают значительное смещение интересов по сравнению с точкой зрения, зафиксированной в «Великой хартии вольностей». Последняя сводилась главным образом к регулированию различных правовых вопросов, тогда как Оксфордские провизии решали основную проблему: как должно осуществляться королевское управление. Многие статьи Вестминстерских провизии указывают на ограничение не королевской, а скорее баронской юрисдикции. Теперь предстояло увидеть плоды труда Генриха II: нация крепла, становилась более сознательной и более уверенной в себе. Заметное увеличение судебной активности по всей стране, более частые визиты судей и чиновников – все они зависели от сотрудничества с местной властью – приучали сельских рыцарей к политической ответственности и администрированию. Первые результаты этого процесса, оформлявшего будущее английских институтов, проявились в XIII веке.
Статуя на гробнице Генриха III в Фонтевро
Главное требование баронов заключалось в том, что в будущем король должен управлять через Совет пятнадцати, избираемый четырьмя лицами – двумя от баронской партии и двумя от королевской. Примечательно, что декларация короля о согласии на такой порядок была первым государственным документом, опубликованным на двух языках, английском и французском, со времен Вильгельма Завоевателя. В течение определенного, достаточно короткого триода этот Совет, вызванный к жизни и контролируемый Симоном де Монфором, управлял страной. Обе группировки сдерживали друг друга, деля между собой наиболее значительные исполнительные должности и поручая действительное ведение управленческих дел «меньшим людям», что было в обычае того времени. Магнаты, как только их классовые интересы были взяты под охрану, а их права – которые до определенной степени были правами всего народа – обеспечены, вовсе не желали передавать рычаги власти в руки одного или двух из их числа. Идея правительства из политиков-аристократов и высокообразованных чиновников, не принадлежащих к какой-либо политической группировке и занимающихся управлением под их руководством, уже жила давно и воскрешалась к жизни не раз.
Примерно в это же время стало использоваться слово «парламент». В 1086 г. Вильгельм Завоеватель «долго разговаривал» со своими приближенными и советниками, прежде чем приступить к составлению знаменитой описи, «Книги Страшного суда». В латыни это слово появилось бы как «коллоквиум», а в XII в. «коллоквий» являлся вполне обиходным термином для обозначения консультаций между королем и магнатами. В этот период проходившие время от времени совещания «по большим делам королевства» можно называть парламентом. Но чаще это слово означает постоянный Совет из чиновников и судей, заседавший в Вестминстере для приема петиций, разбора жалоб и общего регулирования законодательства. К XIII в. «парламент» уже обозначает название двух совершенно различных, но связанных между собой институтов.
Если мы обозначим их функции современными, понятными нам словами, то сможем сказать, что первая из этих ассамблей занималась политикой, вторая – законодательством и управлением. Дебаты по поводу обращения в начале сессии очень напоминают «коллоквий», тогда как заседания «парламента» аналогичны стадии прохождения законопроекта через комитет. В правление Генриха III и даже Эдуарда I ни в коем случае нельзя было прийти к выводу, что эти два собрания сольются. Скорее, похоже было на то, что английская конституция станет развиваться по французскому образцу: король и Совет станут действительным правительством, магнаты превратятся просто в знать, а «парламент» будет всего лишь «расчетной палатой» для правовых дел. Наша история не пошла по этому пути. Во-первых, магнаты в течение последующего столетия добились контроля над Советом и связали с ним свои интересы. Во-вторых, английские графства жили своей собственной жизнью, и их представители в Вестминстере должны были пользоваться все более сильным влиянием. Но без мощного импульса, данного Симоном де Монфором, эти силы не соединились бы в устойчивую и долговечную законодательную ассамблею.
* * *
Король, придворная партия и влиятельные группы иностранцев, связанные с ними, не имели никакого намерения бесконечно долго подчиняться обременительным условиям провизии. Делалось все возможное, чтобы восстановить утраченное положение. В 1259 г. король, подписав договор о мире с Францией, возвратился из Парижа с надеждами на иностранную помощь. Все те, кто желал видеть сильную монархию, уже смотрели на его сына Эдуарда как на восходящую звезду. Сторонники такой точки зрения стали появляться среди бедных и беспокойных элементов Лондона и других городов. Революционный энтузиазм – ни больше, ни меньше – не удовлетворялся победой над баронами. В воздухе витали идеи, которые не так-то легко выветриваются из голов. Заслуга Симона де Монфора именно в том, что он не удовольствовался победой баронов над короной. Он тут же обратился против них самих. Если должно обуздывать короля, то им тем более следует уважать общие интересы. В этом отношении притязания средних классов, сыгравших большую роль в возвышении баронов, нельзя было оставлять без внимания. «Ученики», или рыцари-вассалы, которых можно считать выразителями мнения мелкопоместного дворянства, основали собственное мощное объединение, назвав его «Сообщество рыцарей-вассалов Англии». Их поддерживал Симон де Монфор. В скором времени он начал укорять лордов за злоупотребление своими привилегиями. Монфор хотел распространить реформу, уже проведенную в отношении королевской администрации, на поместья баронов. По этому поводу он обращался к Ричарду, графу Глостерскому, управлявшему обширными поместьями на юго-западе и в южном Уэльсе. Он обеспечил издание Советом указа, из которого становилось ясно, что лорды снова находятся под властью короля, который, в свою очередь, – хотя он это и не подчеркивал – подчиняется Совету. Старая диктатура возрождалась в новой форме. Это была диктатура сообщества, и, как часто случается со смелыми идеями, она неизбежно проявилась в деятельности политического лидера. Такое развитие событий полностью раскололо баронскую партию, а король и его доблестный сын Эдуард, стремясь испытать новый порядок на прочность, решили нанести удар по своим разделившимся противникам всеми силами.
На Пасху 1261 г. Генрих, освобожденный папой римским от клятвы в отношении согласия с Оксфордскими и Вестминстерскими провизиями, сместил чиновников и министров, назначенных баронами. Теперь было два правительства, каждое из которых мешало другому. Бароны призвали представителей графств встретиться с ними в Сент-Олбансе, король вызвал их в Виндзор. Обе партии состязались в борьбе за общественную поддержку. Бароны пользовались в стране большей симпатией, и только оппозиция Глостера де Монфору удерживала их от активных действий. После смерти Глостера в июле 1262 г. баронская партия сплотилась вокруг де Монфора, сторонника решительной политики. Разразилась гражданская война. Симон и его сыновья, активно участвовавшие во всех событиях, половина баронов, средний класс, в том виде, в котором он успел возникнуть, и их могущественные союзники в Уэльсе – все они вместе составили грозный боевой порядок, встретивший вызов короны.
Симон де Монфор был не только политиком, но и полководцем. Ничто в его воспитании или условиях жизни не давало оснований предположить, что он пойдет таким путем. Несправедливо утверждать, как это делают порой, что у него отсутствовало реальное понимание конечных целей своих действий. Однако он достиг больших результатов, чем предполагал. К сентябрю 1263 г. реакция против него стала заметной: он добился слишком больших успехов. Эдуард играл на разногласиях между баронами, взывал к их эгоистичным феодальным интересам, разжигал ревность к де Монфору и таким образом создал сильную королевскую партию. В конце года де Монфору пришлось согласиться на третейский суд Людовика IX, французского короля. Решение оказалось не в его пользу. Верный своему монаршьему званию, король Франции защищал прерогативы короля Англии и объявил провизии незаконными. Людовик еще при жизни был причислен к лику святых, а потому его мнение имело большой вес. Однако враждующие партии уже взялись за оружие. В последовавшей за этим гражданской войне феодальная партия более или менее поддерживала короля. Народ, более всего в городах, и партия церковной реформы, особенно францисканцы, примкнули к де Монфору. Для борьбы с симпатизировавшими королю муниципальными олигархиями во многих городах создавались новые структуры власти. Летом 1264 г. Де Монфор вновь отправился на юг, где Генрих и Эдуард оказывали сильное давление на портовые города.
Печать Симона де Монфора
Король и принц Эдуард встретили его в Суссексе с превосходящими силами. Сражение при Льюисе было жестоким. В каком-то смысле оно стало предвестником Эджхилла. Эдуард, подобно Руперту через четыре столетия, победил всех, кто стоял на его пути, и принял необдуманное решение преследовать отступавших. Вернувшись через некоторое время на поле боя, он обнаружил, что все проиграно. Симон, как более искусный и опытный военачальник, устроил ловушку, воспользовавшись особенностями местности: уступив в центре, он обрушил два крыла своей закованной в броню конницы на оба фланга основных королевских сил и смял их, несмотря на все сопротивление. Сам он в ходе боя упал с коня и был унесен с поля на пышных и ярко разукрашенных носилках, подобных карете какого-нибудь генерала XVIII века. Посадив в них для их же большей безопасности двух или трех заложников, де Монфор расположился в центре, среди валлийцев; многочисленные знамена и эмблемы отмечали его присутствие. Во время наступления принц Эдуард захватил этот трофей и убил несчастных заложников из своей же партии, обнаруженных внутри. Но тем временем король, весь его двор и главные сторонники были взяты де Монфором в плен, и энергичный принц вернулся только затем, чтобы разделить их участь.
Теперь Симон де Монфор стал во всех отношениях хозяином Англии, и если бы он, как это произошло в современной истории некоторых европейских стран, жестоко уничтожил всех, кто оказался в его власти, то мог бы надолго закрепить свое положение. В те дни, однако, при всей жестокости, проявлявшейся в отдельных случаях, до крайностей дело не доводили. Люди, боровшиеся за власть и рисковавшие своей жизнью, руководствовались не только насилием, которое не имело решающего значения. Симон заключил договор с пленным королем и потерпевшей поражение партией, согласно которому права короны теоретически уважались, хотя на практике король и его сын подлежали строгому контролю. Общий баланс сил в королевстве сохранялся, и из действий Симона явствует, что он не только ощущал мощь противостоящей ему группировки, но и рассчитывал в конечном итоге на объединение с ней. Держа в своих руках короля, он считал себя в состоянии использовать власть короны для контроля над баронами и создания намного более лучшей политической системы, которая – рассчитывал он на это или нет – должна была автоматически сложиться в результате его действий. Монфор правил страной, держа в плену слабого короля и гордого принца Эдуарда. Так начался третий и последний этап его карьеры.
* * *
Все бароны, независимо от принадлежности к той или иной партии, видели, что теперь им противостоит еще более грозная сила, чем та, для избавления от которой они использовали Симона. Сочетание способностей и энергии Симона с наследственной властью монархии Плантагенетов и поддержкой средних классов, уже достаточно активных, представляло опасность для их классовых привилегий, намного более близких для них, чем сопротивление плохому управлению Иоанна и обузе в лице чужеземцев при Генрихе III.
На протяжении всей этой борьбы, имевшей долговременное значение для Англии, бароны никогда не переставали защищать свои собственные интересы. При принятии «Хартии» они служили делу национальной свободы, думая, что защищают собственные привилегии. Теперь у них не оставалось сомнений в том, что Симон – их враг. Он определенно был деспотом, держа в плену короля и имея за спиной поддержку масс народа. Бароны сформировали из своего числа стойкую коалицию и вместе со всеми силами двора, не попавшими еще в руки Симона, день и ночь плели интриги, стремясь свергнуть его.
Какое-то время де Монфор соглашался на то, чтобы необходимые меры были приняты Советом девяти, контролировавшим расходы и назначавшим чиновников, а любое долговременное урегулирование можно отложить до созыва парламента, намеченного на 1265 г. Автократическая позиция графа была непопулярна, однако страна находилась в таком смятении, что обстоятельства, похоже, оправдывали ее. На севере и вдоль валлийских границ оппозиция все еще оставалась сильной и дерзкой, во Франции королева и графы Биго и Варенн интриговали в пользу ее поддержки; папство занимало сторону короля. Де Монфор держал под контролем Малые моря, собрав флот в пяти портовых городах и открыто поддерживая каперство. Однако на западе он лишился поддержки Гилберта де Клэра, графа Глостерского, сына его бывшего соперника Ричарда де Клэра. Не переходя открыто на сторону роялистов, Клэр вел с ними тайные переговоры. Вызванный в парламент в 1265 г., он ответил тем, что обвинил де Монфора в присвоении им и его сыновьями доходов короны и конфискованной собственности оппозиционной ему знати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55