В этой битве погибли только трое сторонников короля. Современники отказались назвать эту уличную потасовку сражением, именуя ее «ярмаркой в Линкольне». Картину того, что там произошло, составить нелегко. Можно предположить, что рыцари, каждый из которых имел при себе по меньшей мере 8-10 крепких слуг, врезались в толпу, как неуязвимые, закованные в доспехи чудовища, преследуя и сбивая с ног невооруженных людей и занимая круговую оборону при встрече с упорным сопротивлением. При этом осуществлялись хитроумные маневры, применялись различные уловки и военные хитрости, заходы с фланга, удары с тыла, проникновения через потайные ворота с использованием подкупленных слуг и тому подобное. В конце концов роялисты перехитрили мятежников и те понесли большие потери. Непредвиденные случайности бывают даже во время хорошо подготовленных сражений. Один из вождей мятежных баронов, Томас, граф Перше, был смертельно ранен мечом, попавшим в забрало и глубоко вошедшим в мозг. Но для остальных «бронированных» воинов эта битва стала всего лишь веселым приключением. Месть победителей обрушилась на слуг противника и на гражданское население, претерпевшее немалые грабежи и избиения.
«Линкольнская ярмарка» позволила Генриху III одержать победу на суше, а удачная морская битва, которой командовал де Бург, разгромивший у Дувра французские подкрепления, шедшие на помощь Людовику, лишила восстание его континентальных корней. Столкновения постоянно чередовались с переговорами. Обсуждения проходили в горячих спорах, а тем временем каждая сторона опустошала поместья противной группировки, увеличивая несчастья местного населения. Юбер, поддерживаемый Стефаном Ленгтоном и папским легатом, не упускал из рук «Хартии», хотя это была лишь номинально объединяющая противников грамота. Между английскими роялистами, преданными королю, и интересами всеобщей церкви, в том виде, как их понимал папа, неизбежно возникали противоречия. Однако они, при всей их серьезности, выливались в военные столкновения. Так или иначе, но компромиссы достигались не только между короной и баронами, но и в духовной сфере – между Англией и Римом. После года войны в 1217 г. Людовик Французский был вынужден покинуть страну, так как надежды его совершенно не оправдались. «Великая хартия» была переиздана во второй раз, чтобы показать, что правительство держит свое слово. В 1219 г. старик Маршал, с чьим именем было связано немало побед, умер, и Юбер де Бург правил страной на протяжении двенадцати лет. Это был строгий правитель. Когда Фокс де Броте, бывший ранее главным наемником у Иоанна и Уильяма Маршала, обрел слишком большое могущество и предпринял попытку нарушить только что установленный мир в стране, Юбер решил избавиться от него. Захватив в 1224 г. после двухмесячной осады оплот сил Фокса, замок Бедфорд, он приказал повесить перед его стенами двадцать четыре оставшихся в живых рыцаря, возглавлявших гарнизон. В следующем, 1225 г., «Великая хартия» была снова издана в знак умиротворения, приняв в целом свою окончательную форму. Таким образом, она стала неотъемлемой частью английского права и традиции. Если бы не бурные годы несовершеннолетия Генриха III, она могла бы и дальше покрываться плесенью в архивах истории как малозначимый узкопартийный документ.
Ни одно правительство, долго находящееся у власти, не застраховано от ошибок, и каждый государственный деятель должен время от времени идти на уступки верховным властям, упорствующим в своих заблуждениях Но Юбер на протяжении всего своего длительного пребывания вблизи трона выступал за политику, направленную на то, чтобы делать по возможности меньше для возвращения королевских владений во Франции. Он добивался этого не только с помощью советов, но и парализующими действиями, а также организацией бесславных отступлений перед врагом, когда битва представлялась неизбежной. Он ставил препоны на пути подготовки к новой войне, он твердо стоял против нашествия в страну чужеземных фаворитов и авантюристов. Он сопротивлялся попыткам папства любой ценной вытянуть из Англии побольше денег на осуществление грандиозных европейских планов. Он поддерживал порядок и, по мере того как король рос, удерживал придворную партию, формирующуюся вокруг него, от попыток посягнуть на «Хартию». Его точка зрения по всем вопросам полностью отражала английские интересы.
В конце концов в 1229 г. удача отвернулась от него. Энергичный король, которому уже исполнилось 22 года, к тому времени уже признанный совершеннолетним, прибыл в Портсмут с большой армией. Он собрал ее с огромными трудностями, используя всю свою феодальную власть, чтобы отправиться во Францию на защиту тех владений, которые после утраты Нормандии все еще принадлежали английской короне. Юбер не мог контролировать ход подготовки, но переправа армии входила в круг его обязанностей. Король не обнаружил ни кораблей в порту, ни припасов, ни денег на заморское предприятие. Генрих впал в ярость. Обычно мягкий, вежливый, воспитанный и утонченный, он выхватил меч и набросился на де Бурга, укоряя его тем, что он обманул его доверие и подкуплен французами. Ситуация действительно сложилась неприятная и щекотливая: армия горела желанием отправиться за море, а флот и казначейство то ли не могли, то ли не хотели перевезти ее туда. Ссора вскоре уладилась, король взял себя в руки, а экспедиция отплыла в следующем году. Юбер вновь занял свое место, однако продержался на нем недолго: в 1232 г. его отстранила от власти небольшая придворная клика. Опасаясь за свою жизнь, он укрылся в Брентвуде. Его обнаружили там, но какой-то простой кузнец, которому приказали заковать его в цепи, заявил, что скорее умрет, чем сделает это. При этом он произнес слова, ставшие впоследствии знаменитыми и являющиеся, по мнению историков, настоящим памятником Юберу де Бургу: «Разве это не тот преданнейший Юбер, который так часто спасал Англию от опустошения чужестранцами и вернул Англию Англии?»
* * *
Во время правления Иоанна на юге Франции развернулась одна из самых жестоких трагедий в мировой истории. Во владениях Раймона VI, графа Тулузского, возникла и на протяжении нескольких десятилетий развивалась ересь, которая, несмотря на мрачности и суровость своих идей, породила в жизни общества совсем иные настроения. Альбигойцы, или катары, «чистые», как их называли, совершенно отрицали воскрешение тела, чистилище и ад. По их мнению, плотская жизнь на земле – это порождение сатаны. Физическое существование вскоре завершится, и душа, освободившись от проклятого бремени, возродится в вечном блаженстве в Божестве. Приверженцы этого культа, называвшиеся «совершенными», практиковали воздержание и целомудрие и проповедовали, что каждый истинный их последователь должен искренне стремиться к смерти как к избавлению от страданий на земле. Но среди основной массы населения, освобожденной от гнетущего ужаса перед сверхъестественным, в прекрасном, мягком климате тех мест распространились, как нас уверяют, весьма свободные нравы и легкомысленные отношения. Волнующее чувство возвышения над превратностями этого мира и вместе с тем идея освобождения от грозных наказаний за гробом породили на юге Франции особое настроение свободы и счастья. Оно затронуло все классы и послужило источником галантной культуры.
Избавление от церковных оков, которое несли с собой идеи альбигойцев, естественно, не приветствовалось папами. Вся мораль западного мира основывалась на истинах о первородном грехе, искуплении его милостью Божией, об аде, с его нескончаемыми муками, избежать которого можно было только при помощи духовенства. Прошло некоторое время, прежде чем папство осознало, насколько эта новая ересь, распространившаяся в регионах, которые мы называем сейчас южной Францией, опасна для него и одновременно притягательна для людей. Как только серьезность нового вызова была понята верхушкой церкви, искоренение катаров стало первоочередной задачей, оттеснившей даже отвоевание у неверных Гроба Господня. В 1209 г. был провозглашен еще один крестовый поход, и все находившиеся в распоряжении папы светские силы получили приказ двинуться против альбигойцев под руководством Филиппа Французского. В этот период сожжение еретиков и подозреваемых в ереси, время от времени практиковавшееся во Франции, получило официальную санкцию церковных властей. Новая ересь искоренялась при помощи самых ужасных жестокостей, которые только смог изобрести человеческий ум. Так продолжалось почти целое поколение. Еретики, возглавляемые «совершенными», дрались как тигры, рассматривая смерть как окончательное избавление от земного проклятия. Борьба с ними велась ожесточенно и ревностно. Альбигойскую ересь выжгли на корню. Только бедные и голодные обитатели лесов и гор, счастливо уцелевшие в этих краях, все еще носили в себе сомнения по поводу будущего вечного адского проклятия. Они по-прежнему отрицали существование ада и не принимали идею, долгие столетия влиявшую на дисциплинированность и ответственность верующих и авторитет и благополучие церкви.
Всех вождей этого крестового похода превзошел некий Симон де Монфор, «мелкий господин из-под Парижа». Он прошел путь до верховного военачальника в этой войне и был провозглашен командующим. Его сделали виконтом Безьера и Каркассонна. Этот способный, безжалостный человек выполнил свою кровавую задачу и, когда пал при осаде Тулузы, оставил сына, носившего такое же, как и он, имя, который и занял высокое положение среди знати своего века. Имя его стало ассоциироваться с идеей, прославившей его навеки.
* * *
Поведение де Бурга отнюдь не было безукоризненным, но его падение организовали люди, стремившиеся не к реформе управления, а к власти. Вождем этого заговора стал его бывший соперник Петер де Рош, епископ Винчестерский. Сам де Рош держался в тени, но на рождественском Совете 1232 г. почти все более-менее значительные посты в администрации были пожалованы его друзьям, большинство из которых, как и он сам, представляли Пуатье. Триумф де Роша и его партии означал больше, чем только поражение де Бурга. Де Бург был последним из великих судей, который имел не только неограниченные полномочия, но и обладал – временно – почти всей полнотой власти. С этого времени придворные должности, как, например, должность кастеляна, зависевшие в основном от милости короля, начали отодвигать на второй план «национальные» должности, занятые магнатами из баронов. По мере того как они все больше прибирались к рукам чужеземцев из Пуату, Савойи, Прованса, национальное чувство баронов, оскорбленное иностранным засильем, порождало их враждебность к чужакам. Под руководством Ричарда Маршала, второго сына великого Уильяма, бароны начали выступать против иностранцев. Де Рош колко отвечал, что иностранцы необходимы королю для зашиты его от измены со стороны собственных подданных. Словно для подкрепления этой точки зрения из-за моря приезжало все больше и больше наемников. Но борьба была недолгой. В союзе с принцем Ллевеллином юный Маршал загнал короля в валлийские болота, разорил Шрусбери и опустошил земли де Роша. Весной 1234 г. Генриху пришлось принять условия своих противников, и, хотя Маршал и погиб в апреле, новый архиепископ, Эдмунд Рич, настоял на выполнении договора. Чиновники из Пуатье были уволены, де Рош счел за лучшее отправиться в путешествие по Италии, а де Бург был с почетом восстановлен во всех своих землях и владениях.
Выходцы из Пуатье были первыми из долгой череды чужеземных фаворитов, которых Генрих III собирал вокруг себя в середине своего правления. Ненависть к чужакам, оказывавшим решающее влияние на короля, захватившим все должности и получающим неслыханные прибыли в стране, национальные интересы которой были им совершенно безразличны, объединила баронскую оппозицию. Благосклонность короля падала на тех, кто льстил его тщеславию и потакал его капризам. Он полюбил экстравагантный блеск и, естественно, предпочитал своим угрюмым баронам ярких авантюристов из Пуату и Прованса. Культура средневекового Прованса, родины трубадуров и колыбели рыцарства, очаровала Генриха. В 1236 г. он женился на Элеоноре, дочери Раймонда Провансского. Вместе с Элеонорой приехали ее многочисленные нуждающиеся в поддержке родственники, главными из которых были четыре ее дяди. Новая волна иностранцев накрыла многие доходные должности и бенефиции – все то, что обиженные бароны считали своей собственностью. Король с радостью проливал дождь подарков на очаровательных родственников, и вся ответственность за злодеяния и пороки его правления лежала на их плечах. По иронии судьбы довольно непопулярным среди них был уже известный нам Симон де Монфор, сын покорителя альбигойцев.
Источником еще более обильного недовольства в Англии было влияние папства на набожного короля, который был благодарен ему за поддержку. Папа Григорий IX, ведший отчаянную борьбу с императором Священной Римской империи Фридрихом II, требовал все больше и больше денег, а его легат, Отто, проявил интерес к реформе английской церкви. В 1240 г. Отто потребовал пятую часть ренты духовенства и движимого имущества, что вызвало в стране бурю. В Беркшире приходские священники опубликовали манифест, в котором отказывали Риму в праве облагать налогом английскую церковь и требовали, чтобы папа римский, как и другие епископы, «жил на своем». Тем не менее в начале 1241 г. Отто возвратился в Рим с большой суммой денег, и папа вознаградил верных итальянских священников тем, что даровал им триста оставшихся свободными английских приходов. Вслед за избранием Иннокентия IX в 1243 г. последовали новые требования денег. В этом году папский посланник запретил епископам в Англии делать назначения в приходах, пока не будет исчерпан длинный перечень избранников Рима. Роберт Гроссетесте, ученый, бывший глава колледжа в Оксфорде, а с 1235 г. епископ Линкольский, впоследствии канонизированный, возглавил английское духовенство, сопротивляющееся папским требованиям. Он стал его защитником. По-прежнему считая римского папу воплощением высшей власти церкви, он во многом предвосхитил те нападки, которые Уиклиф более столетия спустя обрушил на погрязший в вымогательстве и коррупции римский двор.
Церковь, страдающая от папских поборов, и бароны, оскорбленные поползновениями двора, объединились в своей ненависти к чужеземцам. Кризис наступил в 1244 г., когда была назначена баронская комиссия для определения условий выделения субсидий королю. Бароны настаивали на том, чтобы юстициарий, канцлер; казначей и кроме них некоторые судьи избирались Большим Советом, в котором они имели сильное представительство. Таким же образом надлежало избирать четверых членов королевского Совета, наделяя их правом созывать Большой Совет. Попав в беду, король обратился к уже обманутой им церкви, но его призыв остался без ответа (немалую роль в этом сыграло влияние Гроссетесте). В 1247 г. ненасытные чужаки из Пуату поддержали Генриха, стремившегося к деспотическому правлению. К их аппетитам добавились теперь притязания трех сводных братьев короля, Лузиньянов, сыновей королевы Изабеллы от второго брака. Генрих заговорил в новом тоне. «Слуги не судят своего хозяина, – сказал он в 1248 г. – Вассалы не судят своего принца и не связывают его условиями. Они должны предоставлять себя в его распоряжение и быть покорными его воле». Такой язык не приносил денег, а деньги были ему очень нужны. Генриху пришлось предоставлять новые привилегии или даровать древние права тем, кто желает их купить, и даже продавать посуду и украшения. Жалованье оставалась невыплаченным; участились случаи того, что подданных вынуждали делать дарения в пользу короны. Генрих разрешал пользование королевскими лесными угодьями и допускал вымогательства. В 1252 г. король под предлогом крестового похода потребовал для себя десятину с церковных доходов и собственности на три года. По совету Гроссетесте духовенство отказало ему в этом из-за того, что король со своей стороны не подтвердил «Великую хартию вольностей». В следующем году Гроссетесте умер, так до конца и не уступив ни домогательствам папства, ни притязаниям короны. Между тем Генрих втайне уже принял на себя большие обязательства на континенте. После смерти императора Священной Римской империи Фридриха II в 1250 г. в Риме возродился старый план объединения Сицилии, которой он управлял, с папскими владениями. В 1254 г. папа предложил Генриху III сицилийскую корону для его сына Эдмунда, и король согласился на это. Шаг был не совсем разумный, а те условия, которыми обставлялся дар, и вовсе превращали его в полную глупость. Английский король брал обязательство предоставить армию и давал гарантии по обеспечению огромных папских долгов, достигавших в то время суммы примерно 90 тысяч фунтов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
«Линкольнская ярмарка» позволила Генриху III одержать победу на суше, а удачная морская битва, которой командовал де Бург, разгромивший у Дувра французские подкрепления, шедшие на помощь Людовику, лишила восстание его континентальных корней. Столкновения постоянно чередовались с переговорами. Обсуждения проходили в горячих спорах, а тем временем каждая сторона опустошала поместья противной группировки, увеличивая несчастья местного населения. Юбер, поддерживаемый Стефаном Ленгтоном и папским легатом, не упускал из рук «Хартии», хотя это была лишь номинально объединяющая противников грамота. Между английскими роялистами, преданными королю, и интересами всеобщей церкви, в том виде, как их понимал папа, неизбежно возникали противоречия. Однако они, при всей их серьезности, выливались в военные столкновения. Так или иначе, но компромиссы достигались не только между короной и баронами, но и в духовной сфере – между Англией и Римом. После года войны в 1217 г. Людовик Французский был вынужден покинуть страну, так как надежды его совершенно не оправдались. «Великая хартия» была переиздана во второй раз, чтобы показать, что правительство держит свое слово. В 1219 г. старик Маршал, с чьим именем было связано немало побед, умер, и Юбер де Бург правил страной на протяжении двенадцати лет. Это был строгий правитель. Когда Фокс де Броте, бывший ранее главным наемником у Иоанна и Уильяма Маршала, обрел слишком большое могущество и предпринял попытку нарушить только что установленный мир в стране, Юбер решил избавиться от него. Захватив в 1224 г. после двухмесячной осады оплот сил Фокса, замок Бедфорд, он приказал повесить перед его стенами двадцать четыре оставшихся в живых рыцаря, возглавлявших гарнизон. В следующем, 1225 г., «Великая хартия» была снова издана в знак умиротворения, приняв в целом свою окончательную форму. Таким образом, она стала неотъемлемой частью английского права и традиции. Если бы не бурные годы несовершеннолетия Генриха III, она могла бы и дальше покрываться плесенью в архивах истории как малозначимый узкопартийный документ.
Ни одно правительство, долго находящееся у власти, не застраховано от ошибок, и каждый государственный деятель должен время от времени идти на уступки верховным властям, упорствующим в своих заблуждениях Но Юбер на протяжении всего своего длительного пребывания вблизи трона выступал за политику, направленную на то, чтобы делать по возможности меньше для возвращения королевских владений во Франции. Он добивался этого не только с помощью советов, но и парализующими действиями, а также организацией бесславных отступлений перед врагом, когда битва представлялась неизбежной. Он ставил препоны на пути подготовки к новой войне, он твердо стоял против нашествия в страну чужеземных фаворитов и авантюристов. Он сопротивлялся попыткам папства любой ценной вытянуть из Англии побольше денег на осуществление грандиозных европейских планов. Он поддерживал порядок и, по мере того как король рос, удерживал придворную партию, формирующуюся вокруг него, от попыток посягнуть на «Хартию». Его точка зрения по всем вопросам полностью отражала английские интересы.
В конце концов в 1229 г. удача отвернулась от него. Энергичный король, которому уже исполнилось 22 года, к тому времени уже признанный совершеннолетним, прибыл в Портсмут с большой армией. Он собрал ее с огромными трудностями, используя всю свою феодальную власть, чтобы отправиться во Францию на защиту тех владений, которые после утраты Нормандии все еще принадлежали английской короне. Юбер не мог контролировать ход подготовки, но переправа армии входила в круг его обязанностей. Король не обнаружил ни кораблей в порту, ни припасов, ни денег на заморское предприятие. Генрих впал в ярость. Обычно мягкий, вежливый, воспитанный и утонченный, он выхватил меч и набросился на де Бурга, укоряя его тем, что он обманул его доверие и подкуплен французами. Ситуация действительно сложилась неприятная и щекотливая: армия горела желанием отправиться за море, а флот и казначейство то ли не могли, то ли не хотели перевезти ее туда. Ссора вскоре уладилась, король взял себя в руки, а экспедиция отплыла в следующем году. Юбер вновь занял свое место, однако продержался на нем недолго: в 1232 г. его отстранила от власти небольшая придворная клика. Опасаясь за свою жизнь, он укрылся в Брентвуде. Его обнаружили там, но какой-то простой кузнец, которому приказали заковать его в цепи, заявил, что скорее умрет, чем сделает это. При этом он произнес слова, ставшие впоследствии знаменитыми и являющиеся, по мнению историков, настоящим памятником Юберу де Бургу: «Разве это не тот преданнейший Юбер, который так часто спасал Англию от опустошения чужестранцами и вернул Англию Англии?»
* * *
Во время правления Иоанна на юге Франции развернулась одна из самых жестоких трагедий в мировой истории. Во владениях Раймона VI, графа Тулузского, возникла и на протяжении нескольких десятилетий развивалась ересь, которая, несмотря на мрачности и суровость своих идей, породила в жизни общества совсем иные настроения. Альбигойцы, или катары, «чистые», как их называли, совершенно отрицали воскрешение тела, чистилище и ад. По их мнению, плотская жизнь на земле – это порождение сатаны. Физическое существование вскоре завершится, и душа, освободившись от проклятого бремени, возродится в вечном блаженстве в Божестве. Приверженцы этого культа, называвшиеся «совершенными», практиковали воздержание и целомудрие и проповедовали, что каждый истинный их последователь должен искренне стремиться к смерти как к избавлению от страданий на земле. Но среди основной массы населения, освобожденной от гнетущего ужаса перед сверхъестественным, в прекрасном, мягком климате тех мест распространились, как нас уверяют, весьма свободные нравы и легкомысленные отношения. Волнующее чувство возвышения над превратностями этого мира и вместе с тем идея освобождения от грозных наказаний за гробом породили на юге Франции особое настроение свободы и счастья. Оно затронуло все классы и послужило источником галантной культуры.
Избавление от церковных оков, которое несли с собой идеи альбигойцев, естественно, не приветствовалось папами. Вся мораль западного мира основывалась на истинах о первородном грехе, искуплении его милостью Божией, об аде, с его нескончаемыми муками, избежать которого можно было только при помощи духовенства. Прошло некоторое время, прежде чем папство осознало, насколько эта новая ересь, распространившаяся в регионах, которые мы называем сейчас южной Францией, опасна для него и одновременно притягательна для людей. Как только серьезность нового вызова была понята верхушкой церкви, искоренение катаров стало первоочередной задачей, оттеснившей даже отвоевание у неверных Гроба Господня. В 1209 г. был провозглашен еще один крестовый поход, и все находившиеся в распоряжении папы светские силы получили приказ двинуться против альбигойцев под руководством Филиппа Французского. В этот период сожжение еретиков и подозреваемых в ереси, время от времени практиковавшееся во Франции, получило официальную санкцию церковных властей. Новая ересь искоренялась при помощи самых ужасных жестокостей, которые только смог изобрести человеческий ум. Так продолжалось почти целое поколение. Еретики, возглавляемые «совершенными», дрались как тигры, рассматривая смерть как окончательное избавление от земного проклятия. Борьба с ними велась ожесточенно и ревностно. Альбигойскую ересь выжгли на корню. Только бедные и голодные обитатели лесов и гор, счастливо уцелевшие в этих краях, все еще носили в себе сомнения по поводу будущего вечного адского проклятия. Они по-прежнему отрицали существование ада и не принимали идею, долгие столетия влиявшую на дисциплинированность и ответственность верующих и авторитет и благополучие церкви.
Всех вождей этого крестового похода превзошел некий Симон де Монфор, «мелкий господин из-под Парижа». Он прошел путь до верховного военачальника в этой войне и был провозглашен командующим. Его сделали виконтом Безьера и Каркассонна. Этот способный, безжалостный человек выполнил свою кровавую задачу и, когда пал при осаде Тулузы, оставил сына, носившего такое же, как и он, имя, который и занял высокое положение среди знати своего века. Имя его стало ассоциироваться с идеей, прославившей его навеки.
* * *
Поведение де Бурга отнюдь не было безукоризненным, но его падение организовали люди, стремившиеся не к реформе управления, а к власти. Вождем этого заговора стал его бывший соперник Петер де Рош, епископ Винчестерский. Сам де Рош держался в тени, но на рождественском Совете 1232 г. почти все более-менее значительные посты в администрации были пожалованы его друзьям, большинство из которых, как и он сам, представляли Пуатье. Триумф де Роша и его партии означал больше, чем только поражение де Бурга. Де Бург был последним из великих судей, который имел не только неограниченные полномочия, но и обладал – временно – почти всей полнотой власти. С этого времени придворные должности, как, например, должность кастеляна, зависевшие в основном от милости короля, начали отодвигать на второй план «национальные» должности, занятые магнатами из баронов. По мере того как они все больше прибирались к рукам чужеземцев из Пуату, Савойи, Прованса, национальное чувство баронов, оскорбленное иностранным засильем, порождало их враждебность к чужакам. Под руководством Ричарда Маршала, второго сына великого Уильяма, бароны начали выступать против иностранцев. Де Рош колко отвечал, что иностранцы необходимы королю для зашиты его от измены со стороны собственных подданных. Словно для подкрепления этой точки зрения из-за моря приезжало все больше и больше наемников. Но борьба была недолгой. В союзе с принцем Ллевеллином юный Маршал загнал короля в валлийские болота, разорил Шрусбери и опустошил земли де Роша. Весной 1234 г. Генриху пришлось принять условия своих противников, и, хотя Маршал и погиб в апреле, новый архиепископ, Эдмунд Рич, настоял на выполнении договора. Чиновники из Пуатье были уволены, де Рош счел за лучшее отправиться в путешествие по Италии, а де Бург был с почетом восстановлен во всех своих землях и владениях.
Выходцы из Пуатье были первыми из долгой череды чужеземных фаворитов, которых Генрих III собирал вокруг себя в середине своего правления. Ненависть к чужакам, оказывавшим решающее влияние на короля, захватившим все должности и получающим неслыханные прибыли в стране, национальные интересы которой были им совершенно безразличны, объединила баронскую оппозицию. Благосклонность короля падала на тех, кто льстил его тщеславию и потакал его капризам. Он полюбил экстравагантный блеск и, естественно, предпочитал своим угрюмым баронам ярких авантюристов из Пуату и Прованса. Культура средневекового Прованса, родины трубадуров и колыбели рыцарства, очаровала Генриха. В 1236 г. он женился на Элеоноре, дочери Раймонда Провансского. Вместе с Элеонорой приехали ее многочисленные нуждающиеся в поддержке родственники, главными из которых были четыре ее дяди. Новая волна иностранцев накрыла многие доходные должности и бенефиции – все то, что обиженные бароны считали своей собственностью. Король с радостью проливал дождь подарков на очаровательных родственников, и вся ответственность за злодеяния и пороки его правления лежала на их плечах. По иронии судьбы довольно непопулярным среди них был уже известный нам Симон де Монфор, сын покорителя альбигойцев.
Источником еще более обильного недовольства в Англии было влияние папства на набожного короля, который был благодарен ему за поддержку. Папа Григорий IX, ведший отчаянную борьбу с императором Священной Римской империи Фридрихом II, требовал все больше и больше денег, а его легат, Отто, проявил интерес к реформе английской церкви. В 1240 г. Отто потребовал пятую часть ренты духовенства и движимого имущества, что вызвало в стране бурю. В Беркшире приходские священники опубликовали манифест, в котором отказывали Риму в праве облагать налогом английскую церковь и требовали, чтобы папа римский, как и другие епископы, «жил на своем». Тем не менее в начале 1241 г. Отто возвратился в Рим с большой суммой денег, и папа вознаградил верных итальянских священников тем, что даровал им триста оставшихся свободными английских приходов. Вслед за избранием Иннокентия IX в 1243 г. последовали новые требования денег. В этом году папский посланник запретил епископам в Англии делать назначения в приходах, пока не будет исчерпан длинный перечень избранников Рима. Роберт Гроссетесте, ученый, бывший глава колледжа в Оксфорде, а с 1235 г. епископ Линкольский, впоследствии канонизированный, возглавил английское духовенство, сопротивляющееся папским требованиям. Он стал его защитником. По-прежнему считая римского папу воплощением высшей власти церкви, он во многом предвосхитил те нападки, которые Уиклиф более столетия спустя обрушил на погрязший в вымогательстве и коррупции римский двор.
Церковь, страдающая от папских поборов, и бароны, оскорбленные поползновениями двора, объединились в своей ненависти к чужеземцам. Кризис наступил в 1244 г., когда была назначена баронская комиссия для определения условий выделения субсидий королю. Бароны настаивали на том, чтобы юстициарий, канцлер; казначей и кроме них некоторые судьи избирались Большим Советом, в котором они имели сильное представительство. Таким же образом надлежало избирать четверых членов королевского Совета, наделяя их правом созывать Большой Совет. Попав в беду, король обратился к уже обманутой им церкви, но его призыв остался без ответа (немалую роль в этом сыграло влияние Гроссетесте). В 1247 г. ненасытные чужаки из Пуату поддержали Генриха, стремившегося к деспотическому правлению. К их аппетитам добавились теперь притязания трех сводных братьев короля, Лузиньянов, сыновей королевы Изабеллы от второго брака. Генрих заговорил в новом тоне. «Слуги не судят своего хозяина, – сказал он в 1248 г. – Вассалы не судят своего принца и не связывают его условиями. Они должны предоставлять себя в его распоряжение и быть покорными его воле». Такой язык не приносил денег, а деньги были ему очень нужны. Генриху пришлось предоставлять новые привилегии или даровать древние права тем, кто желает их купить, и даже продавать посуду и украшения. Жалованье оставалась невыплаченным; участились случаи того, что подданных вынуждали делать дарения в пользу короны. Генрих разрешал пользование королевскими лесными угодьями и допускал вымогательства. В 1252 г. король под предлогом крестового похода потребовал для себя десятину с церковных доходов и собственности на три года. По совету Гроссетесте духовенство отказало ему в этом из-за того, что король со своей стороны не подтвердил «Великую хартию вольностей». В следующем году Гроссетесте умер, так до конца и не уступив ни домогательствам папства, ни притязаниям короны. Между тем Генрих втайне уже принял на себя большие обязательства на континенте. После смерти императора Священной Римской империи Фридриха II в 1250 г. в Риме возродился старый план объединения Сицилии, которой он управлял, с папскими владениями. В 1254 г. папа предложил Генриху III сицилийскую корону для его сына Эдмунда, и король согласился на это. Шаг был не совсем разумный, а те условия, которыми обставлялся дар, и вовсе превращали его в полную глупость. Английский король брал обязательство предоставить армию и давал гарантии по обеспечению огромных папских долгов, достигавших в то время суммы примерно 90 тысяч фунтов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55