– Ваша жена поступила правильно, – ответил Кит. – Вы и сами это понимаете.
– Да, наверное. Но зачем мне иметь такого врага, как начальник полиции? Да и начинать заново в моем возрасте тоже уже ни к чему.
– Я думаю, Бакстеру недолго осталось быть начальником полиции.
– Правда? Вы так полагаете?
– Вы читали стенограмму того собрания?
Арлес кивнул.
– Ну и что вы сами обо всем этом думаете?
– Что тут скажешь… мужик должен уметь управлять своим членом. Знаете, почему мужики обычно называют свой член по имени? – Арлес улыбнулся. – Не хотят, чтобы неизвестно кто принимал бы за них девять десятых всех их решений. – Арлес расхохотался и хлопнул ладонью по прилавку. – Поняли?
– Разумеется.
Арлес снова посерьезнел и проговорил:
– Но все остальное, в чем его там обвиняли… будто он свою личную машину бесплатно тут заправляет… черт возьми, да если бы даже и так – а это не так, – то кому какой от этого вред? Что же касается его отношений с другими женщинами… ну, моя жена считает, что начальнику полиции такое не пристало. Сам я не знаю, не уверен, правду говорили те женщины или нет. Но вот в чем я уверен, так это в том, что подобные обвинения дома ему дорого обойдутся. Вы случайно не знаете миссис Бакстер?
– Мы с ней вместе в школе учились.
– Правда? Так вот, это чудеснейшая женщина. И каково ей слушать подобные вещи от каких-то проституток, у которых хватает бесстыдства обо всем этом рассказывать, да еще в церкви!
– Ну что ж, желаю вам удержаться и не закрыться до нашей следующей встречи. И передавайте от меня привет миссис Арлес. Вы ее должны поддерживать. – Кит забрал сумку с покупками и вышел.
Из телефона-автомата, висевшего за углом магазина, он позвонил домой Чарли Эйдеру и наговорил на откликнувшийся на его звонок автоответчик:
– Чарли, мои планы передвигаются на более поздний срок. Через день или два я с тобой свяжусь. Извини, что сегодня вечером все срывается. Привет от меня Катерине. Если будешь звонить мне домой, исходи из того, что мой телефон прослушивается начальником полиции Бакстером, который помешался на том, будто бы меня интересует его жена. Стюарт заслуживает самой большой благодарности. Он должен вернуться сегодня к вечеру. Предложение насчет работы я пока продолжаю обдумывать. Как ты полагаешь, можно будет в моем подвальном кабинете устроить небольшую теплицу? Передавай от меня привет президенту. Я тебе еще позвоню.
Часов около девяти вечера того же дня Кит решил, что, прободрствовав почти полтора суток, можно бы уже и поспать. Он открыл ящик тумбочки и обнаружил, что лежавшего там раньше «глока» на месте нет.
Кит задумался. Портеры знали, где был спрятан ключ от дома, но они бы не взяли пистолет. Кит внимательно осмотрел все шкафы и ящики и заметил, что некоторые вещи лежали или висели не на своих местах.
В доме явно побывал Бакстер, что для полицейского, имеющего возможность в любой момент призвать себе в помощники одного-двух слесарей, не должно было составить никакого труда.
Ничего, кроме пистолета, вроде бы не пропало; да он и не держал в доме никаких компрометирующих вещей, ничего такого, из-за чего ему стоило бы теперь волноваться. Самые последние письма Энни он сжег, а каждое из тех, что она писала ему на протяжении двадцати с лишним лет, непременно попадало после прочтения в машинку для уничтожения секретных бумаг. Кит не любил ничего хранить и теперь был искренне рад, что не обзавелся подобной привычкой.
Но «глок» все-таки пропал – все свидетельствовало о том, что в его вещах рылся Бакстер. Одно это было достаточной причиной, чтобы убить этого типа, что Кит бы и сделал, если бы только не пообещал Энни не трогать его и если бы не то обстоятельство, что Бакстеру и так предстояло потерять жену, работу, друзей и вообще навсегда покинуть этот городок. Как говорится, смерть была для этого негодяя слишком легким наказанием.
Кит разыскал свой старый армейский нож и положил его на тумбочку возле кровати. Потом выключил свет и лег спать.
Проснулся он очень рано, принял душ, оделся и спустился вниз. Воскресное утро выдалось прохладным, даже морозным, бодрящим. Кит прошелся до кукурузного поля, отогнул листья на нескольких початках. Зерна были уже почти спелыми, да и листья, высохшие и тонкие, как бумага, тоже свидетельствовали, что кукуруза почти дозрела. Почти, но все-таки пока не совсем. Надо бы еще подождать недельку-другую, если погода не испортится.
Кит прошел по двору, внимательно осматривая хозяйственные постройки, изгороди, грядки. В целом он тут порядком поработал, и это обошлось ему в приличную сумму, в массу времени и потребовало нелегкого и напряженного труда. Он в общем-то не очень ясно отдавал себе отчет, почему и ради чего он тут гнул спину, какова была цель всех этих усилий, – однако ему было приятно сознавать, что сделано немало. Ему доставляла радость мысль, что он касается тех же предметов, возится с теми же вещами, ремонтирует те же приспособления и сооружения, к которым прикасались, с которыми возились и которые чинили его отец, дядя и даже его дед. От времен его прадеда мало что осталось, а от времен прапрадеда, который был тут когда-то первопоселенцем, и вообще ничего. Но Кит ходил сейчас по той же самой земле, по которой когда-то ходили и они, а рано утром или вечером, когда окрестности как бы замирали в сумеречном свете, у Кита возникало такое ощущение, будто он физически чувствует присутствие своих далеких предков.
Он отправился на воскресную службу. Но не в свою, а в церковь Святого Иоанна, ту, что находилась в Спенсервиле. Этот приход заметно отличался от сельского: и люди были одеты лучше, и машины у них были дороже. Большое здание церкви, выстроенное из кирпича и камня, являлось второй после здания окружного суда достопримечательностью Спенсервиля. Церковь Святого Иоанна была храмом всего местного истеблишмента, тесно связанным и с историей самых Первых поселенцев округа, и с современной его властной структурой. Несмотря на то, что храм был лютеранским, сюда время от времени заглядывали и сторонники англиканской церкви, особенно те, кто добивался для себя какой-нибудь выборной должности или имел в городе свое дело.
Подойдя к церкви, Кит поискал взглядом Бакстеров, но не увидел их. Сейчас, даже если бы он в самом прямом смысле слова натолкнулся бы на грузное тело Бакстера, Кит мог не опасаться последствий: день был воскресный, они находились в церкви, и богобоязненная спенсервильская знать не потерпела бы в этот Божий день никакого нарушения спокойствия и благочинности ни в храме Божием, ни в непосредственной близости от него.
Кит вошел внутрь. Храм был большой, способный вместить человек восемьсот. Кит пробежал взглядом по спинам сидевших на скамьях прихожан, но и здесь не увидел ни мистера, ни миссис Бакстер. Но если они в церкви, то, задержавшись у входа после окончания службы, Кит их обязательно увидит.
Кит сел на свободное место сзади, по левую сторону от прохода, и стал слушать службу, которую вел пастор Уилбур Шенк, духовник миссис Бакстер.
Богослужение подходило уже к середине, когда Кит наконец разглядел, что Энни находится среди участников хора, расположившегося в правом углу от алтаря. С того места, где сидел Кит, ее было отлично видно.
Хор поднялся, готовясь запеть, и Энни посмотрела на Кита с выражением, позволявшим заключить, что она-то заметила его уже давно и негодует по поводу того, что он ее никак не увидит. Их взгляды на мгновение встретились, и Кит подмигнул ей. Энни в ответ улыбнулась, хор в этот момент запел славословие Христу, и она, еще продолжая улыбаться, опустила взгляд вниз, на раскрытый Псалтырь. В красном, как и все другие хористки, платье, со сверкающими в бликах свечей глазами она казалась настоящим ангелом. Псалом закончился, Энни закрыла Псалтырь и, садясь на свое место, снова посмотрела на Кита.
Не дожидаясь окончания службы, Кит вышел из церкви, сел в машину и уехал из Спенсервиля.
Он заглянул на ферму Каули и долго стучал, но никто так и не откликнулся. Дверь оказалась незаперта, поэтому Кит вошел и принялся звать Билли Марлона, но в доме, похоже, никого не было. Кит прошел на кухню, отыскал карандаш, а в баке с мусором – выброшенный конверт и написал на нем: «Билли, я на время уезжаю из города. Увидимся в следующий раз. Перестань пить. Съезди в госпиталь для ветеранов в Толидо и пройди обследование. Это приказ, рядовой Марлон». И подписался: «Лондри, полковник вооруженных сил США». Кит сомневался, принесет ли его послание хоть какой-нибудь прок, но испытывал в душе неясную потребность, даже обязанность, написать Билли записку. Он оставил на кухонном столе стодолларовую бумажку и вышел.
Кит подумал, не заехать ли ему к Портерам, но он уже раньше распрощался с ними и не хотел посеять в их душах тревогу переменой своих планов; и к тому же это был как раз тот случай, когда чем меньше люди знают, тем лучше для них же самих. С Клиффом Бакстером и его воинством приходилось не просто считаться: эта публика пока еще задавала правила игры.
Следующий визит Кит нанес тете Бетти. По дороге он остановился возле какой-то фермы, где имелся свой магазинчик, и накупил там разного варенья, кленового сиропа, конфет и прочих вкусных вещей домашнего приготовления. Большинству людей от такого обилия сахара стало бы просто плохо, но тете Бетти, похоже, всевозможные сладости шли только на пользу.
Тетя оказалась дома и, как она заявила Киту, собиралась в гости: на воскресный обед к Лили и Фреду. Она пригласила Кита зайти, но, как и большинство пожилых людей, которых он знал, – особенно его родственники по германской линии, – испытывала явное затруднение от того, что жизнь внесла в ее планы на день незначительную поправку.
– Я должна быть у них через час, – проговорила она.
Лили и Фред жили минутах в двадцати езды от ее дома, и Кит с улыбкой вспомнил тетину теорию относительности: ее привычку очень по-разному воспринимать время применительно к себе и к другим.
– Я к тебе только на одну минутку, – сказал он. Так что если ты потом немного поторопишься, то не опоздаешь. Вот, я тебе кое-что привез. – С этими словами он водрузил сумку на обеденный стол и принялся разгружать ее, доставая каждую покупку по отдельности.
– Ой, Кит, ну к чему все это?! Ты просто чудо… – изливала она свои восторги, пока он выкладывал содержимое сумки.
– Тетя Бетти, – перебил ее Кит, – я на некоторое время уезжаю и хотел тебя попросить, чтобы ты приглядела в мое отсутствие за домом.
– Опять уезжаешь?
– Да. Я не так уж часто это делаю. Раз в двадцать пять лет или около того.
– И куда же ты на этот раз?
– В Вашингтон, надо там закончить некоторые дела. Я попросил еще кое-кого тоже присмотреть за домом. Джеффри и Гейл Портеров. Джеффри – мой бывший одноклассник.
– Это какой же из Портеров? Тот, у которого трое сыновей?
– Нет, это у его отца трое сыновей. А сам Джеффри – как раз один из этих сыновей. Он того же возраста, что и я. В общем, я просто хотел тебя предупредить, чтобы ты знала.
– Подожди-ка. У меня для тебя кое-что есть. – Она ушла на кухню и вернулась с холодной, прямо из холодильника бутылкой того красного бургундского, которую он тогда привез. – У меня это все равно пропадет, так что забирай.
– Спасибо.
– А почему бы тебе не поехать сейчас со мной к Фреду и Лили? Я им позвоню. Поставят лишнюю тарелку на стол. Она все равно всегда слишком много готовит. Сколько же у нее еды зря пропадает, у этой женщины! Я Хэрриет много раз говорила: твоя дочь переводит продукты…
– Я должен быть в одном месте. Тетя Бетти, послушай меня. Я знаю, ты не любишь собирать сплетни, не распространяешь их и не веришь им. Но через какое-то время до тебя может дойти одна сплетня насчет твоего любимого племянника и Энни Бакстер.
Так вот, скорее всего, то, что ты услышишь, будет в целом правдой.
Тетя бросила на него быстрый взгляд, потом все ее внимание снова переключилось на разложенные на столе сладости.
Кит поцеловал ее в щеку.
– Не гони, когда поедешь. Я тебе напишу. – Он вышел из столовой, оставив тетю Бетти в полной растерянности: той надо было убрать подарки и поспеть к обеду к Лили, и на все это у нее оставалось меньше часа. Кит улыбнулся. Ну что ж, он получил обратно свою бутылку – неплохой обмен.
Теперь он направился домой, назад на ферму. Время перевалило за полдень, октябрьское солнце уже клонилось к западу, поднялся северный ветер, и на небе появились облака. Вокруг сразу же стало как-то мрачно, холодно и по-особенному пустынно в этот близящийся уже к вечеру воскресный день.
Кит тоже чувствовал себя одиноко. У него в душе возникло странное чувство, как будто он закончил, завершил какое-то большое дело, хотя и непонятно, какое именно, и одновременно с этим чувством появилась и уверенность, что он все сделал верно, как надо. Утром он уедет, с Энни или без нее; но в любом случае она постоянно будет в его сердце, а сам он – в ее. Через неделю, через месяц, может быть, даже через год, но они обязательно будут вместе.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Часов около шести вечера Кит сидел дома в гостиной и читал, попивая свое бургундское, нагревшееся к этому времени до комнатной температуры. Он раскопал на чердаке коробку со старыми, оставшимися у него еще со времен колледжа книгами и выбрал оттуда «Этен Фром» Эдит Уортон. В университетские годы Эдит Уортон ему нравилась, как и другие писатели ее периода, включая и Генри Джеймса, и Теодора Драйзера, и родившегося в Огайо Шервуда Андерсона. Кит, однако, подозревал, что теперь их книг никто не читает. Не забыть спросить Портеров, подумал он, включают ли все еще в Антиохии работы Андерсона в перечень обязательной для студентов литературы.
Самому ему после колледжа приходилось читать главным образом текущую публицистику и книги общего характера по политике, то есть литературу такого рода, которую можно обнаружить, пожалуй, только в вашингтонских списках бестселлеров и больше нигде в мире. И теперь он предвкушал, что на протяжении следующих двадцати пяти лет своей жизни станет читать только такие произведения, которые напрочь лишены любого сиюминутного, прикладного практического значения.
По приемнику, настроенному на одну из радиостанций Толидо, передававшую старые вещи, Ван Моррисон допел очень симпатичную Киту «Девушку с каштановыми глазами», и теперь Перси Следж тихо и проникновенно мурлыкал «Когда влюблен» – одну из тех песен, под которые Киту больше всего нравилось заниматься любовью.
Небо затянули облака, и потому рано наступившие сумерки казались еще темнее. И в этой полумгле Кит вдруг увидел свет фар: какая-то машина – какая именно, он пока не мог разглядеть – свернула с шоссе на ведущую к его дому дорогу. Минуту спустя он услышал, как снаружи зашелестели по гравию шины, – и звук этот приближался.
Кит отложил книгу, выключил радио и выглянул на улицу. Белый «линкольн» проехал мимо окна и повернул за угол дома.
Кит прошел в кухню и вышел через заднюю дверь дома в тот самый момент, когда «линкольн» остановился. Дверца со стороны водителя открылась, и из машины появилась Энни, одетая в белую водолазку, коричневую твидовую юбку и такую же жакетку. Следом за ней выскочила энергичная серая дворняжка, которая сразу же принялась носиться по всему двору.
Они молча стояли в нескольких шагах друг от друга, Энни улыбалась.
– Из-за тебя я пропустила свою часть в псаломе.
– Ты и пела, и выглядела как ангел, – произнес он.
– Хорош ангел. Знал бы ты, о чем я в тот момент думала. Наверное, лицо у меня было такое же красное, как платье.
Кит подошел к ней, и они поцеловались, не страстно, а как бы с немым вопросом: каждый спрашивал другого, чем у них все это кончится.
– Тетя Хэрриет говорит, что ты ее просил передавать мне привет, – сказала Энни.
– Просил. Кстати, она мне понравилась. Надо будет тебе послать ей из Рима открытку.
Энни на последние его слова прямо не ответила, но проговорила:
– Она мне рассказывала, что как-то в воскресенье встретилась с тобой за обедом у твоей тети. Очень подробно мне расписывала, какой ты симпатичный и культурный мужчина. И даже назвала тебя сексуальным, – добавила Энни.
– Боже мой! Нет, тогда я сам пошлю ей открытку из Рима.
Теперь Энни уже больше не улыбалась, вид у нее стал очень задумчивый, она как будто ушла в себя.
Кит обратил внимание, что на бампере ее машины красовалась бело-голубая наклейка со словами: «Помогайте своей местной полиции».
Энни проследила за его взглядом и спросила:
– Хочешь такую? У меня их много.
– Я подумаю.
Она улыбнулась, потом лицо ее стало хмурым.
– У меня ведь нет особого выбора.
– Я знаю.
На несколько мгновений между ними снова повисла тишина, потом Кит задал совершенно естественный и абсолютно неромантичный вопрос:
– А где твой муж?
– Все еще в доме на Грей-лейк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32