Многие мне тогда советовали его пристрелить. Ну, это нетрудно, это любой может. Мне понадобился примерно месяц, чтобы научить его понимать, кто тут хозяин, так? И в итоге получилась самая лучшая собака из всех, какие у меня были. Вот и с тобой так будет, голубушка.
Энни встала.
– Я тебе не собака! Я человек, живой человек! И я твоя жена…
– Нет! Ты была моей женой. А теперь ты моя собственность.
– Ничего подобного!
Клифф толкнул Энни назад в качалку и навис над ней. Он посмотрел на нее долгим пристальным взглядом, потом с сарказмом в голосе произнес:
– Ну, если бы ты была мне женой, у тебя было бы обручальное кольцо, а я его что-то не вижу.
Она ничего не ответила.
– Найдешь его, тогда поговорим насчет того, жена ты мне или нет. Как ты думаешь, где ты его потеряла?
Энни молчала.
– Ну и черт с тобой, кольцо тебе все равно не нужно. У тебя теперь есть кандалы и наручники. Надо было давным-давно на тебя их надеть. И пояс верности, чтобы твоя слишком горячая дыра не напрашивалась на неприятности. Бог свидетель, ты никогда не воспринимала узы брака всерьез.
– Ты…
– Что? Хочешь мне сказать, что я гулял направо и налево? И что с того? Если хочешь знать, эти бабы для меня – дерьмо, даже меньше. Если бы ты исполняла свои обязанности, мне бы не пришлось совать свой член в кого попало. А вот ты – ты взяла и влюбилась. Что, не так?
Энни не ответила.
Бакстер придвинулся ближе, и Энни отвернулась от него.
– Смотри на меня! – приказал он. Энни заставила себя повернуться.
– Думаешь, я когда-нибудь позабуду то, что увидел в том мотеле? Не то, что ты с ним трахалась. Черт побери, я себе много раз представлял, как ты трахаешься с другими. А то, что ты на меня бросилась, чтобы он мог… мог бы попытаться убить меня. И то, как ты его прикрывала, чтобы я не размозжил ему череп. Думаешь, я все это когда-нибудь забуду? А?
– Нет.
– Вот именно что нет. Никогда.
Кит и Билли сидели на корточках возле самого края поляны.
Билли осматривал поляну через оптический прицел своей винтовки, а Кит тем временем навел бинокль на дом. Свет в окнах еще горел, но не тот, что был раньше и источником которого был светильник, стоявший, видимо, поблизости от раздвижной стеклянной двери. Этот свет был слабее и исходил из окна, прорезанного в наклонной стене ближе к середине дома, к тому месту, откуда поднималась над крышей дымовая труба, – окна, сквозь которое Кит тогда разглядел Энни. По-видимому, горела небольшая лампа, стоящая на каком-нибудь столике. Света от других ламп не было заметно, как не видно было и отблесков пламени от горевшего камина, хотя над трубой еще поднимался легкий дымок, который по-прежнему тянуло в их сторону, – значит, ветер дул сюда, и собаки не могли их почуять. Это хорошо.
Кит продолжал рассматривать в бинокль дом. В окне не было видно ни теней, ни какого-либо движения. Не видно было и голубоватого мерцания, какое обычно исходит от экрана, – жаль: звуки и шумы от работающего телевизора были бы им на руку. Возможно, конечно, что в доме работало радио или играл магнитофон, впрочем, Кит отдавал Бакстеру должное и понимал, что тот не станет сам создавать себе дополнительные помехи. Если бы Кита попросили представить себе, что происходит сейчас в доме – а он именно это и пытался сделать, – он бы ответил, что, по-видимому, кто-то один из его обитателей еще не спит, сидит перед догорающим камином, возможно, читает; или они разговаривают друг с другом. Кит допускал, что свобода передвижения Энни может быть как-то ограничена, иначе Бакстеру пришлось бы круглосуточно ее караулить.
Кит осмотрел открытое пространство перед домом. Рыжая охотничья собака лежала на дальнем от них конце своей привязи, ближе к озеру, и, вероятно, спала. Вторую собаку он увидел бредущей по берегу – ее силуэт хорошо просматривался на фоне поблескивающей воды; Киту показалось, что она тоже посажена на проволоку, только проложенную вдоль озера. Третьего пса Кит так нигде и не увидел и решил, что тот должен находиться где-нибудь с тыльной стороны дома. Только сейчас Киту пришла в голову мысль, что Бакстер, видимо, предпринял меры предосторожности, и в том числе расположил собак так, чтобы защитить дом со всех сторон, задолго до того, как скрылся в своем логове. Что ж, подумал Кит, если бы я вел такой образ жизни, как Бакстер, я бы тоже побеспокоился о таких вещах заранее.
Кит опустил бинокль, Билли положил винтовку. Из-за собак оба старались почти не двигаться и разговаривали, еле слышно шепча друг другу на ухо.
– Видно все хуже и хуже, – прошептал Билли. Кит кивнул. Луна теперь стояла низко над юго-западной частью озера, возвышаясь над самыми высокими из сосен не больше чем градусов на десять. Кит предпочел бы дождаться полной темноты и того времени, когда сон у человека и у собак наиболее крепок – а это бывает обычно между тремя и четырьмя часами утра. Но если бы удалось отделаться от собак сейчас, пока их еще было видно, то потом Кит чувствовал бы себя гораздо спокойней и увереннее на этом открытом пространстве между краем леса и домом.
Они ждали, надеясь, что свет в доме выключат раньше, чем луна опустится ниже деревьев.
Кит принялся разглядывать дом так, без бинокля. И чем дольше смотрел он на это строение – темное, в форме огромного треугольника, посаженное на сваях высоко над землей посреди совершенно пустого места, этой поляны, явно намеренно расчищенной для того, чтобы превратить ее в зону гарантированного попадания на случай стрельбы, залитое лунным светом, с этим струящимся из окна и идущим откуда-то из глубины, из невидимых сейчас комнат слабеньким светом лампы, – тем более зловещим оно ему казалось. Над озером поднялся туман, и окружавшая их картина стала казаться еще более призрачной. Кит попытался представить себе, что могло происходить сейчас в этом доме, что говорили друг другу, думали и чувствовали Энни и Клифф Бакстер – сейчас, когда после стольких лет совместной жизни каждый из них понимал, что конец совсем близок.
Энни не отрывала взгляда от Клиффа, и впервые за последние три дня – а может, даже и за многие последние годы, подумала она, – их взгляды встретились. Она давно уже не любила его, и оба они это знали, а на протяжении нескольких последних лет он стал просто безразличен ей как человек. Но ей никогда не хотелось причинить ему страдания, даже несмотря на все плохое, что он внес в ее жизнь. И теперь, после всей боли и физических мучений, какие он ей доставил, Энни все равно прониклась некоторым сочувствием к его эмоциональным переживаниям, которые – она понимала это – были искренними и глубокими. Она не испытывала к нему никакой привязанности, подобные чувства он убил в ней уже давным-давно. Но она бы предпочла, чтобы ему не пришлось увидеть того, что он видел там, в мотеле.
Клифф, похоже, уловил ее мысли и сказал:
– Ради меня ты ничего подобного бы не сделала. Даже и двадцать лет тому назад.
– Да, не сделала бы. Извини, Клифф, – добавила она. – Мне действительно жаль, что все так обернулось. Можешь меня бить, насиловать, делать со мной что хочешь, но к тебе я испытываю только жалость. Может быть, отчасти я и сама виновата в том, что не ушла от тебя раньше. Ты напрасно мне помешал.
Он ничего не ответил, но она видела, что слова ее достигают цели. Энни сознавала, что они причиняют ему дополнительные боль и страдания, однако при сложившихся обстоятельствах, когда вся ее жизнь была низведена до борьбы за физическое выживание, да еще при том, что он сам поднял эту тему, необходимо было честно называть вещи своими именами. Она не думала, что сказанное ею может вывести Клиффа из того ненормального состояния, в котором он находился, – скорее уж наоборот, ее слова могли только все ухудшить. Но если ей – или им обоим – суждено умереть, то она хотела, чтобы перед самым концом он узнал о ее истинных чувствах.
Кит чувствовал, как его охватывает хорошо знакомое ощущение особого спокойствия, которое всегда приходило к нему перед боем – когда ум и тело словно каким-то сверхъестественным образом отделяются друг от друга и человек начинает воспринимать все вокруг так, будто это происходит не с ним. Он знал, что подобное ощущение испытывает перед боем большинство людей и что потом, когда бой начинается и его горячка захватывает человека, ощущение это исчезает, а тело и мозг выходят из этого странного состояния и воссоединяются снова.
Он подумал об Энни. Кит надеялся, что она верит в близость помощи, сможет выдержать и продержаться еще какое-то время и не подтолкнет, вольно или невольно, Бакстера к преждевременной развязке.
Бакстер вытащил из кобуры пистолет, поднял его и проговорил:
– Это его пистолет. Украденный мной из его дома. И я хочу, чтобы ты знала: если я решу тебя застрелить, то сделаю это из его оружия.
– Ну и что?
Бакстер наставил на нее девятимиллиметровый «глок»:
– Хочешь, прямо сейчас все кончим?
Она посмотрела на глядевший на нее черный кончик ствола и ответила:
– Решай сам. Мои слова для тебя все равно ничего не значат.
– Разумеется, значат. Ты меня любишь?
– Нет.
– А его?
– Да.
Он некоторое время глядел на нее поверх ствола, потом повернул ствол, направив его себе в голову, и снял пистолет с предохранителя.
– Хочешь, нажму на курок?
– Нет.
– Почему нет?
– Я… Клифф, не надо…
– Не хочешь видеть, как разлетятся мои мозги?
– Нет. – Она отвернулась.
– Смотри на меня.
– Нет.
– Ну, не важно. Если я прострелю себе башку, ты умрешь здесь медленной, очень медленной смертью, так и прикованная к полу. И будешь наблюдать, как станет разлагаться мой труп. Будешь нюхать, как я стану тут гнить, прямо у тебя под носом.
Она закрыла лицо руками и простонала:
– Клифф… пожалуйста, не надо… не мучай ни меня, ни себя…
– Кому-то из нас надо умереть, голубушка. Или тебе, или мне. Кому?
– Прекрати это! Прекрати!
– Прощай, дорогая…
Внезапно до них долетел приглушенный звук выстрела – Кит и Билли мгновенно присели. Они подождали, но больше выстрелов не было, только заливались лаем собаки.
– Это откуда, из дома? – прошептал Билли.
– Не знаю… – Но, похоже, стреляли действительно там. Звук был не резкий и четкий, как у винтовки, из которой стреляют на открытом месте, а приглушенный, несколько смазанный, какой бывает у пистолетного выстрела, сделанного внутри помещения. Кит поднял к глазам бинокль и обнаружил, что у него дрожат руки. Через окно ничего не было видно, и первым побуждением Кита было броситься к дому: но что бы там внутри ни произошло, это уже случилось, и вмешательство Кита ничего не могло бы изменить.
– Не психуй, – прошептал Билли. – Мы не знаем, что там.
– Скоро узнаем.
Энни услышала над собой оглушительный выстрел, звук которого заставил ее подскочить в кресле. Она повернулась и увидела, что Клифф стоит рядом, опустив пистолет вниз, и улыбается.
– Промахнулся, – заявил он и рассмеялся. – Что, обделалась со страху? – Он снова залился смехом.
Энни опять закрыла лицо руками и разрыдалась.
Клифф взял свой АК-47, бронежилет, пневморужье, потом выключил настольную лампу, погрузив гостиную во тьму.
Энни слышала, как он тяжело дышит где-то рядом, потом раздался его голос:
– Спокойной ночи, голубушка.
Она не ответила.
– Я сказал: спокойной ночи, голубушка.
– Спокойной ночи.
– Смотри, не броди тут во сне, как лунатик. – Бакстер засмеялся.
Энни услышала, как он вышел из комнаты.
Наверное, целую минуту она просидела не шевелясь, потом открыла глаза. В камине тускло мерцали янтарным светом догорающие угольки. Энни чувствовала, как бешено колотится ее сердце, и с трудом перевела дыхание. Несмотря на случавшиеся у него приступы иррационального поведения, действительно пугавшие ее, Энни чувствовала, что пока еще в состоянии заронить Бакстеру в голову ту или иную мысль и заставить его действовать под влиянием этой мысли. Сегодня вечером он не намеревался убивать ни ее, ни себя. Чего он хотел, так это причинить ей возможно больше страданий, – именно поэтому ему пришлась по душе идея оставить ее тут на всю ночь прикованной к полу, голой и замерзающей. Пока что все складывалось неплохо. У нее был шанс, но всего лишь один. Энни выскользнула из кресла, беззвучно опустилась на пол и поползла к камину.
Кит увидел, что свет в окне погас, потом, несколько мгновений спустя, осветилось другое окно, ближе к тыльной стороне дома, – по-видимому, находившееся в спальне. Еще через минуту свет во втором окне тоже погас, и Кит опустил бинокль. Было бы странно полагать, что в доме только что кого-то убили, а оставшийся в живых спокойно выключил свет и лег спать. В этом охотничьем уголке, убеждал себя Кит, постоянно кто-то где-то стреляет, даже и ночью, а поскольку вокруг лес, да и поверхность озера отражает звук, то трудно определить точно, с какой стороны донесся до них тот выстрел.
Кит окончательно овладел собой и поглядел на Билли, который сам смотрел на него, ожидая распоряжений. Оба они по собственному опыту знали, что в такие, самые последние перед началом боя мгновения все разговоры сводились обычно к одной из трех команд: «вперед», «отставить» или «погоди». «Отставить» в данном случае исключалась; «погоди» хотелось и сказать, и услышать; после команды «вперед» пути назад уже не было.
– Готов? – спросил Кит.
– Готов.
– Пошли.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Энни тихонько ползла по дубовому полу, пока кольцо, обхватывающее ее левую ногу, не врезалось в лодыжку. Она протянула правую руку вперед и попыталась дотянуться до витой чугунной кочерги, что стояла сбоку от камина, однако достать ее таким образом ей не удалось.
Она минутку передохнула и прислушалась. Из спальни, что была футах в двадцати и располагалась наискосок через холл от гостиной, до Энни доносилось похрапывание Клиффа. Она напряглась изо всех сил и попыталась дотянуться еще раз: казалось, вот она, кочерга, совсем рядом, но Энни не хватало до нее каких-нибудь полдюйма.
Она сделала еще одну попытку, снова собрав для нее все силы, но лишь едва коснулась кочерги кончиками пальцев. Обессиленная, Энни поникла, и цепь, до этого туго натянутая, упала на пол, издав легкий звон. Энни застыла и прислушалась.
Храп Клиффа на минуту стих, потом возобновился снова. Энни села и обвела взглядом погруженную в темноту комнату. Правда, угли в камине еще продолжали тлеть, а через окна в южной стене дома в комнату проникал лунный свет. Энни искала глазами что-то такое, что помогло бы ей дотянуться до кочерги, но ничего подходящего поблизости не видела. Наконец она заметила то, что могло ей сгодиться. На кирпичах возле самого камина, освещенная тусклыми отблесками неровного пламени тлеющих углей, лежала крупная изогнутая соломка к пиву, упавшая туда, когда Клифф сдернул с Энни одеяло. Маленький знак оказанного ей внимания. «Спасибо тебе, Клифф» . Энни подобрала соломку, снова вся вытянулась, напряглась и протянула руку к кочерге.
Каждый ее мускул дрожал от напряжения, она чувствовала, как по ногам, по всему ее избитому и измученному телу пробегают короткие и быстрые волны боли. Однако Энни не теряла присутствия духа и не отступала: крепко сжимая соломку кончиками пальцев, она продолжала тянуться до тех пор, пока ей не удалось зацепить кочергу и дернуть ее на себя. Кочерга начала падать – Энни поймала ее и застыла на полу, с трудом переводя дыхание.
Наконец, убедившись, что Клифф ничего не слышал, она тихо отползла назад к креслу-качалке и села возле него на полу. Там она склонилась над своими кандалами и принялась внимательно разглядывать цепь, висячий замок и ушко крюка, к которому все это было прикреплено. Энни не сомневалась, что сломать дужку замка или вырвать крюк из пола ей не удастся. Но крюк был ввинчен в пол, и она могла попробовать вывинтить его оттуда. Она засунула конец кочерги в дужку замка и принялась вращать ее против часовой стрелки, используя и кочергу, и сам замок как рычаги. Крюк поддался, и дубовые доски пола пронзительно заскрипели под резьбой. Энни замерла, прислушиваясь, потом вставила кочергу несколько иначе, чтобы при ее вращении не звенела цепь, и снова повернула. Сделав несколько оборотов, она ощупала в темноте крюк и, почувствовав под пальцами резьбу, убедилась: тот явно понемногу вывинчивался из пола. Энни вспомнила, что нарезка на крюке была три или четыре дюйма длиной и что когда Клифф загнал его в дубовый пол, то заявил ей: «Назад уже не выкрутишь». «Ошибаешься, Клифф». Хотя, конечно, это потребует некоторого времени и усилий. Энни продолжала орудовать кочергой, и спустя несколько минут крюк вышел из пола дюйма на два, хотя еще держался достаточно крепко.
Энни услышала, как заскрипели сперва кровать, потом доски пола под грузным телом Клиффа; со стороны холла послышались его приближавшиеся шаги.
Она молниеносно сунула кочергу под лежавший на кирпичах коврик и бесшумно опустилась в кресло, прикрыв босой ногой замок и ушко крюка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Энни встала.
– Я тебе не собака! Я человек, живой человек! И я твоя жена…
– Нет! Ты была моей женой. А теперь ты моя собственность.
– Ничего подобного!
Клифф толкнул Энни назад в качалку и навис над ней. Он посмотрел на нее долгим пристальным взглядом, потом с сарказмом в голосе произнес:
– Ну, если бы ты была мне женой, у тебя было бы обручальное кольцо, а я его что-то не вижу.
Она ничего не ответила.
– Найдешь его, тогда поговорим насчет того, жена ты мне или нет. Как ты думаешь, где ты его потеряла?
Энни молчала.
– Ну и черт с тобой, кольцо тебе все равно не нужно. У тебя теперь есть кандалы и наручники. Надо было давным-давно на тебя их надеть. И пояс верности, чтобы твоя слишком горячая дыра не напрашивалась на неприятности. Бог свидетель, ты никогда не воспринимала узы брака всерьез.
– Ты…
– Что? Хочешь мне сказать, что я гулял направо и налево? И что с того? Если хочешь знать, эти бабы для меня – дерьмо, даже меньше. Если бы ты исполняла свои обязанности, мне бы не пришлось совать свой член в кого попало. А вот ты – ты взяла и влюбилась. Что, не так?
Энни не ответила.
Бакстер придвинулся ближе, и Энни отвернулась от него.
– Смотри на меня! – приказал он. Энни заставила себя повернуться.
– Думаешь, я когда-нибудь позабуду то, что увидел в том мотеле? Не то, что ты с ним трахалась. Черт побери, я себе много раз представлял, как ты трахаешься с другими. А то, что ты на меня бросилась, чтобы он мог… мог бы попытаться убить меня. И то, как ты его прикрывала, чтобы я не размозжил ему череп. Думаешь, я все это когда-нибудь забуду? А?
– Нет.
– Вот именно что нет. Никогда.
Кит и Билли сидели на корточках возле самого края поляны.
Билли осматривал поляну через оптический прицел своей винтовки, а Кит тем временем навел бинокль на дом. Свет в окнах еще горел, но не тот, что был раньше и источником которого был светильник, стоявший, видимо, поблизости от раздвижной стеклянной двери. Этот свет был слабее и исходил из окна, прорезанного в наклонной стене ближе к середине дома, к тому месту, откуда поднималась над крышей дымовая труба, – окна, сквозь которое Кит тогда разглядел Энни. По-видимому, горела небольшая лампа, стоящая на каком-нибудь столике. Света от других ламп не было заметно, как не видно было и отблесков пламени от горевшего камина, хотя над трубой еще поднимался легкий дымок, который по-прежнему тянуло в их сторону, – значит, ветер дул сюда, и собаки не могли их почуять. Это хорошо.
Кит продолжал рассматривать в бинокль дом. В окне не было видно ни теней, ни какого-либо движения. Не видно было и голубоватого мерцания, какое обычно исходит от экрана, – жаль: звуки и шумы от работающего телевизора были бы им на руку. Возможно, конечно, что в доме работало радио или играл магнитофон, впрочем, Кит отдавал Бакстеру должное и понимал, что тот не станет сам создавать себе дополнительные помехи. Если бы Кита попросили представить себе, что происходит сейчас в доме – а он именно это и пытался сделать, – он бы ответил, что, по-видимому, кто-то один из его обитателей еще не спит, сидит перед догорающим камином, возможно, читает; или они разговаривают друг с другом. Кит допускал, что свобода передвижения Энни может быть как-то ограничена, иначе Бакстеру пришлось бы круглосуточно ее караулить.
Кит осмотрел открытое пространство перед домом. Рыжая охотничья собака лежала на дальнем от них конце своей привязи, ближе к озеру, и, вероятно, спала. Вторую собаку он увидел бредущей по берегу – ее силуэт хорошо просматривался на фоне поблескивающей воды; Киту показалось, что она тоже посажена на проволоку, только проложенную вдоль озера. Третьего пса Кит так нигде и не увидел и решил, что тот должен находиться где-нибудь с тыльной стороны дома. Только сейчас Киту пришла в голову мысль, что Бакстер, видимо, предпринял меры предосторожности, и в том числе расположил собак так, чтобы защитить дом со всех сторон, задолго до того, как скрылся в своем логове. Что ж, подумал Кит, если бы я вел такой образ жизни, как Бакстер, я бы тоже побеспокоился о таких вещах заранее.
Кит опустил бинокль, Билли положил винтовку. Из-за собак оба старались почти не двигаться и разговаривали, еле слышно шепча друг другу на ухо.
– Видно все хуже и хуже, – прошептал Билли. Кит кивнул. Луна теперь стояла низко над юго-западной частью озера, возвышаясь над самыми высокими из сосен не больше чем градусов на десять. Кит предпочел бы дождаться полной темноты и того времени, когда сон у человека и у собак наиболее крепок – а это бывает обычно между тремя и четырьмя часами утра. Но если бы удалось отделаться от собак сейчас, пока их еще было видно, то потом Кит чувствовал бы себя гораздо спокойней и увереннее на этом открытом пространстве между краем леса и домом.
Они ждали, надеясь, что свет в доме выключат раньше, чем луна опустится ниже деревьев.
Кит принялся разглядывать дом так, без бинокля. И чем дольше смотрел он на это строение – темное, в форме огромного треугольника, посаженное на сваях высоко над землей посреди совершенно пустого места, этой поляны, явно намеренно расчищенной для того, чтобы превратить ее в зону гарантированного попадания на случай стрельбы, залитое лунным светом, с этим струящимся из окна и идущим откуда-то из глубины, из невидимых сейчас комнат слабеньким светом лампы, – тем более зловещим оно ему казалось. Над озером поднялся туман, и окружавшая их картина стала казаться еще более призрачной. Кит попытался представить себе, что могло происходить сейчас в этом доме, что говорили друг другу, думали и чувствовали Энни и Клифф Бакстер – сейчас, когда после стольких лет совместной жизни каждый из них понимал, что конец совсем близок.
Энни не отрывала взгляда от Клиффа, и впервые за последние три дня – а может, даже и за многие последние годы, подумала она, – их взгляды встретились. Она давно уже не любила его, и оба они это знали, а на протяжении нескольких последних лет он стал просто безразличен ей как человек. Но ей никогда не хотелось причинить ему страдания, даже несмотря на все плохое, что он внес в ее жизнь. И теперь, после всей боли и физических мучений, какие он ей доставил, Энни все равно прониклась некоторым сочувствием к его эмоциональным переживаниям, которые – она понимала это – были искренними и глубокими. Она не испытывала к нему никакой привязанности, подобные чувства он убил в ней уже давным-давно. Но она бы предпочла, чтобы ему не пришлось увидеть того, что он видел там, в мотеле.
Клифф, похоже, уловил ее мысли и сказал:
– Ради меня ты ничего подобного бы не сделала. Даже и двадцать лет тому назад.
– Да, не сделала бы. Извини, Клифф, – добавила она. – Мне действительно жаль, что все так обернулось. Можешь меня бить, насиловать, делать со мной что хочешь, но к тебе я испытываю только жалость. Может быть, отчасти я и сама виновата в том, что не ушла от тебя раньше. Ты напрасно мне помешал.
Он ничего не ответил, но она видела, что слова ее достигают цели. Энни сознавала, что они причиняют ему дополнительные боль и страдания, однако при сложившихся обстоятельствах, когда вся ее жизнь была низведена до борьбы за физическое выживание, да еще при том, что он сам поднял эту тему, необходимо было честно называть вещи своими именами. Она не думала, что сказанное ею может вывести Клиффа из того ненормального состояния, в котором он находился, – скорее уж наоборот, ее слова могли только все ухудшить. Но если ей – или им обоим – суждено умереть, то она хотела, чтобы перед самым концом он узнал о ее истинных чувствах.
Кит чувствовал, как его охватывает хорошо знакомое ощущение особого спокойствия, которое всегда приходило к нему перед боем – когда ум и тело словно каким-то сверхъестественным образом отделяются друг от друга и человек начинает воспринимать все вокруг так, будто это происходит не с ним. Он знал, что подобное ощущение испытывает перед боем большинство людей и что потом, когда бой начинается и его горячка захватывает человека, ощущение это исчезает, а тело и мозг выходят из этого странного состояния и воссоединяются снова.
Он подумал об Энни. Кит надеялся, что она верит в близость помощи, сможет выдержать и продержаться еще какое-то время и не подтолкнет, вольно или невольно, Бакстера к преждевременной развязке.
Бакстер вытащил из кобуры пистолет, поднял его и проговорил:
– Это его пистолет. Украденный мной из его дома. И я хочу, чтобы ты знала: если я решу тебя застрелить, то сделаю это из его оружия.
– Ну и что?
Бакстер наставил на нее девятимиллиметровый «глок»:
– Хочешь, прямо сейчас все кончим?
Она посмотрела на глядевший на нее черный кончик ствола и ответила:
– Решай сам. Мои слова для тебя все равно ничего не значат.
– Разумеется, значат. Ты меня любишь?
– Нет.
– А его?
– Да.
Он некоторое время глядел на нее поверх ствола, потом повернул ствол, направив его себе в голову, и снял пистолет с предохранителя.
– Хочешь, нажму на курок?
– Нет.
– Почему нет?
– Я… Клифф, не надо…
– Не хочешь видеть, как разлетятся мои мозги?
– Нет. – Она отвернулась.
– Смотри на меня.
– Нет.
– Ну, не важно. Если я прострелю себе башку, ты умрешь здесь медленной, очень медленной смертью, так и прикованная к полу. И будешь наблюдать, как станет разлагаться мой труп. Будешь нюхать, как я стану тут гнить, прямо у тебя под носом.
Она закрыла лицо руками и простонала:
– Клифф… пожалуйста, не надо… не мучай ни меня, ни себя…
– Кому-то из нас надо умереть, голубушка. Или тебе, или мне. Кому?
– Прекрати это! Прекрати!
– Прощай, дорогая…
Внезапно до них долетел приглушенный звук выстрела – Кит и Билли мгновенно присели. Они подождали, но больше выстрелов не было, только заливались лаем собаки.
– Это откуда, из дома? – прошептал Билли.
– Не знаю… – Но, похоже, стреляли действительно там. Звук был не резкий и четкий, как у винтовки, из которой стреляют на открытом месте, а приглушенный, несколько смазанный, какой бывает у пистолетного выстрела, сделанного внутри помещения. Кит поднял к глазам бинокль и обнаружил, что у него дрожат руки. Через окно ничего не было видно, и первым побуждением Кита было броситься к дому: но что бы там внутри ни произошло, это уже случилось, и вмешательство Кита ничего не могло бы изменить.
– Не психуй, – прошептал Билли. – Мы не знаем, что там.
– Скоро узнаем.
Энни услышала над собой оглушительный выстрел, звук которого заставил ее подскочить в кресле. Она повернулась и увидела, что Клифф стоит рядом, опустив пистолет вниз, и улыбается.
– Промахнулся, – заявил он и рассмеялся. – Что, обделалась со страху? – Он снова залился смехом.
Энни опять закрыла лицо руками и разрыдалась.
Клифф взял свой АК-47, бронежилет, пневморужье, потом выключил настольную лампу, погрузив гостиную во тьму.
Энни слышала, как он тяжело дышит где-то рядом, потом раздался его голос:
– Спокойной ночи, голубушка.
Она не ответила.
– Я сказал: спокойной ночи, голубушка.
– Спокойной ночи.
– Смотри, не броди тут во сне, как лунатик. – Бакстер засмеялся.
Энни услышала, как он вышел из комнаты.
Наверное, целую минуту она просидела не шевелясь, потом открыла глаза. В камине тускло мерцали янтарным светом догорающие угольки. Энни чувствовала, как бешено колотится ее сердце, и с трудом перевела дыхание. Несмотря на случавшиеся у него приступы иррационального поведения, действительно пугавшие ее, Энни чувствовала, что пока еще в состоянии заронить Бакстеру в голову ту или иную мысль и заставить его действовать под влиянием этой мысли. Сегодня вечером он не намеревался убивать ни ее, ни себя. Чего он хотел, так это причинить ей возможно больше страданий, – именно поэтому ему пришлась по душе идея оставить ее тут на всю ночь прикованной к полу, голой и замерзающей. Пока что все складывалось неплохо. У нее был шанс, но всего лишь один. Энни выскользнула из кресла, беззвучно опустилась на пол и поползла к камину.
Кит увидел, что свет в окне погас, потом, несколько мгновений спустя, осветилось другое окно, ближе к тыльной стороне дома, – по-видимому, находившееся в спальне. Еще через минуту свет во втором окне тоже погас, и Кит опустил бинокль. Было бы странно полагать, что в доме только что кого-то убили, а оставшийся в живых спокойно выключил свет и лег спать. В этом охотничьем уголке, убеждал себя Кит, постоянно кто-то где-то стреляет, даже и ночью, а поскольку вокруг лес, да и поверхность озера отражает звук, то трудно определить точно, с какой стороны донесся до них тот выстрел.
Кит окончательно овладел собой и поглядел на Билли, который сам смотрел на него, ожидая распоряжений. Оба они по собственному опыту знали, что в такие, самые последние перед началом боя мгновения все разговоры сводились обычно к одной из трех команд: «вперед», «отставить» или «погоди». «Отставить» в данном случае исключалась; «погоди» хотелось и сказать, и услышать; после команды «вперед» пути назад уже не было.
– Готов? – спросил Кит.
– Готов.
– Пошли.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Энни тихонько ползла по дубовому полу, пока кольцо, обхватывающее ее левую ногу, не врезалось в лодыжку. Она протянула правую руку вперед и попыталась дотянуться до витой чугунной кочерги, что стояла сбоку от камина, однако достать ее таким образом ей не удалось.
Она минутку передохнула и прислушалась. Из спальни, что была футах в двадцати и располагалась наискосок через холл от гостиной, до Энни доносилось похрапывание Клиффа. Она напряглась изо всех сил и попыталась дотянуться еще раз: казалось, вот она, кочерга, совсем рядом, но Энни не хватало до нее каких-нибудь полдюйма.
Она сделала еще одну попытку, снова собрав для нее все силы, но лишь едва коснулась кочерги кончиками пальцев. Обессиленная, Энни поникла, и цепь, до этого туго натянутая, упала на пол, издав легкий звон. Энни застыла и прислушалась.
Храп Клиффа на минуту стих, потом возобновился снова. Энни села и обвела взглядом погруженную в темноту комнату. Правда, угли в камине еще продолжали тлеть, а через окна в южной стене дома в комнату проникал лунный свет. Энни искала глазами что-то такое, что помогло бы ей дотянуться до кочерги, но ничего подходящего поблизости не видела. Наконец она заметила то, что могло ей сгодиться. На кирпичах возле самого камина, освещенная тусклыми отблесками неровного пламени тлеющих углей, лежала крупная изогнутая соломка к пиву, упавшая туда, когда Клифф сдернул с Энни одеяло. Маленький знак оказанного ей внимания. «Спасибо тебе, Клифф» . Энни подобрала соломку, снова вся вытянулась, напряглась и протянула руку к кочерге.
Каждый ее мускул дрожал от напряжения, она чувствовала, как по ногам, по всему ее избитому и измученному телу пробегают короткие и быстрые волны боли. Однако Энни не теряла присутствия духа и не отступала: крепко сжимая соломку кончиками пальцев, она продолжала тянуться до тех пор, пока ей не удалось зацепить кочергу и дернуть ее на себя. Кочерга начала падать – Энни поймала ее и застыла на полу, с трудом переводя дыхание.
Наконец, убедившись, что Клифф ничего не слышал, она тихо отползла назад к креслу-качалке и села возле него на полу. Там она склонилась над своими кандалами и принялась внимательно разглядывать цепь, висячий замок и ушко крюка, к которому все это было прикреплено. Энни не сомневалась, что сломать дужку замка или вырвать крюк из пола ей не удастся. Но крюк был ввинчен в пол, и она могла попробовать вывинтить его оттуда. Она засунула конец кочерги в дужку замка и принялась вращать ее против часовой стрелки, используя и кочергу, и сам замок как рычаги. Крюк поддался, и дубовые доски пола пронзительно заскрипели под резьбой. Энни замерла, прислушиваясь, потом вставила кочергу несколько иначе, чтобы при ее вращении не звенела цепь, и снова повернула. Сделав несколько оборотов, она ощупала в темноте крюк и, почувствовав под пальцами резьбу, убедилась: тот явно понемногу вывинчивался из пола. Энни вспомнила, что нарезка на крюке была три или четыре дюйма длиной и что когда Клифф загнал его в дубовый пол, то заявил ей: «Назад уже не выкрутишь». «Ошибаешься, Клифф». Хотя, конечно, это потребует некоторого времени и усилий. Энни продолжала орудовать кочергой, и спустя несколько минут крюк вышел из пола дюйма на два, хотя еще держался достаточно крепко.
Энни услышала, как заскрипели сперва кровать, потом доски пола под грузным телом Клиффа; со стороны холла послышались его приближавшиеся шаги.
Она молниеносно сунула кочергу под лежавший на кирпичах коврик и бесшумно опустилась в кресло, прикрыв босой ногой замок и ушко крюка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32