А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Решаю побриться у Аллена Гинзберга, который живет чуть дальше по улице. Лабиринт улиц, комнат, коридоров, тупиков, дверных проемов, таких узких, что протискиваться нужно боком, огромных открытых дворов и залов. Решаю отнести двух кошек к Аллену -- его квартира состоит из одной ванны в маленькой комнатке. Я могу побриться над этой ванной. Оглядываюсь и вижу, что мои кошки изчезли. Заглядываю под ванну и вытаскиваю длинного, худого серого кота, но своих кошек найти не могу. Там дырка, что ли? Лучше б я их дома оставил.
Захожу в огромный зал без крыши, где стоят статуи и алтари -- все очень больших размеров. Снаружи -- двор, окруженный деревянными зданиями. Здесь природа зданий сдвигается и меняется. Французское влияние. Возникает узкая крутая улочка смутно парижского типа. Вижу дверной проем, выгравированный синим и пурпурным. Номер -- 62. Каменная клетка тупика. Шкафчик, из дыры в крышке которого выскакивает странная дубинка. Пытаюсь ее схватить, но она не дается. Ее приводят в движение колебания веса. Она примерно двух футов в длину, покрыта кричащей ацтекской мозаикой -пурпурные и оранжевые, пурпурные и розовые краски, вроде отвратительной кожной болезни.
Я поворачиваюсь к небольшой открытой витрине, где лежит молоточек из блестящего металла, вроде нержавеющей стали. Там же -- другие предметы из такого же металла, которых я не могу вспомнить, поскольку их нельзя отнести ни к одной узнаваемой функции. У меня в мозгу просто нет места, чтобы разместить такие данные. Пытаюсь взять молоточек, в нем всего около шести дюймов, но он очень тяжелый и, как и дубинка, подвержен внезапным изменениям веса, поэтому если мне и удается приподнять его немного за рукоятку, вес неожиданно смещается из головки в рукоять. В тяжести молотка есть что-то очень неприятное, как и в том, как он выскакивает или выскальзывает у меня из руки.
Теперь здесь стоит человек, но я вижу только его голову и плечи, они очень крупные. Его лицо бледно. У него усы и очень ясные серые глаза. Похож на солдата времен Гражданской войны. Он что-то говорит, я его не понимаю.
Мальчик в плавательном бассейне... Турецкие бани. Мы с ним это делаем, затем я смотрю на панораму железнодорожных путей, и дневной солнечный свет растягивается вдаль. Могу ли я шагнуть прямо в этот район, идти все дальше и дальше и никогда не вернуться?
Беседую с Майклом Портманом и Тедом Морганом. Тед гораздо моложе, стройный. Мы разговариваем в кафетерии. Президент Эйзенхауэр, тоже намного моложе и стройнее, показывает мне вход в здание.
Мне нужно сложить вещи, а времени очень мало.
Вчера ночью -- очень странный кошмар. В моей постели -- мальчик. Лет пятнадцати, смуглый, с круглым лицом, довольно симпатичный, темные глаза. В руке он держит металлическую трубку примерно трех с половиной дюймов в длину и от половины до трех четвертей дюйма в диаметре, вроде зажигалки. На конце трубки -- короткий язычок пламени, как у миниатюрной горелки, и мальчик все время повторяет "Масон!" или "Мачен!" -- так, очевидно, называется этот инструмент, который, насколько мне известно, почему-то смертельно опасен, и мальчик грозит пустить этот "Масон" в ход против меня, и тогда мне конец. Вместе с тем, на его юном круглом лице -- ни единого признака угрозы. Кажется, он совсем голый, если не считать какой-то куртки для каратэ.
-- Масон! Масон! Масон! -- повторяет он снова и снова, а трубка вспыхивает.
Затем я просыпаюсь, мальчик растворяется, и за ним возникает призрачная фигура Пола Боулза, полностью одетого, в куртке и с галстуком... прозрачная... сквозь него я вижу стену.
Теперь уже полностью проснулся и чувствую, как по затылку у меня бегут мурашки. Что может означать этот "Масон"? Ну, есть Масон Хоффенберг(27)... (Город Духовок)... что напоминает мне о собственных тяготах. Но мальчик совсем не похож на Масона. Вообще не семитской наружности... скорее арабской или латиноамериканской.
Засыпаю снова, и сон продолжается, но уже без парализующего страха первого эпизода. Я вижу Билли, он очень маленький, но ходит, как взрослый, вся спина у него в гноящихся пустулах. Отец тоже здесь, и мы уводим Билли в другую комнату.
Теперь я стою в странной темной комнате, поднимаю руки и смотрюсь в зеркало, но не успевает мое отражение проясниться, как я падаю сквозь зеркало вниз по какой-то лестнице в какую-то кладовую.
На три часа назначена какая-то атака. Я ищу свой .45. Пистолеты мои -в шкафчике за кроватью, но там нет никакого замка. Я не уверен, кто собирается на нас нападать, да и кто такие "мы", тоже не знаю.
Снова просыпаюсь.
Язвы на спине у Билли? Помню, я жил с Джеком Андерсоном на Западной Двадцатой улице в Нью-Йорке. Ему приснился кошмар, он проснулся и бросился убегать от кого-то -- у того по всей спине были язвы, которые он пытался Джеку показать. Кто же это может быть?
Снова засыпаю.
Кажется, д-р Эйсслер, мой старый психоаналитик из Чикаго, читает лекцию. Мне не очень хочется тащиться туда на метро. Неужели нельзя ее как-то пропустить? Почему-то я обязан там присутствовать.
Снова просыпаюсь.
Последний эпизод: я в квартире. Там, наверное, комнат пять, все выходят в коридор. Вся постройка довольна дешева. У дверей -- кто-то похожий на старый мой портрет с какой-то книжной суперобложки. Но это почему-то Иэн. Я прошу его зайти, но он отвечает:
-- Я просто хотел отдать тебе вот это, -- и протягивает мне номер парижской "Интернэшнл Геральд Трибьюн". Я беру газету и иду по коридору к хозяйской спальне, где стоит шкафчик с пистолетами.
Что же касается "Масона", я прихожу к выводу, что нечто столь абсолютно необъяснимое обычно соотносится с какой-то будущей точкой пересечения.
Вчера ночью -- большая авиакатастрофа в аэропорту Канзас-Сити.
~~~
Странная запись на клочке бумаги на стуле рядом с моей кроватью.
"Power Faiture. То есть Power Failure 13".(28)
Я совершенно этого не помню. В журнале "Смитсониан" я читал статью об авариях энергоснабжения -- то есть, просмотрел ее. Отключение электричества... хммммм... здесь fate(29) или французское fait, факт, как в fait accompli(30).
Перевожу это как Власть Судьба Твоя... или Ты Судьба Силы.
Билли в постели, болеет, в голой комнате с рекой за окном. С той стороны, что выходит на реку, стены нет. Я наблюдаю двух финикийцев, стоящих на льдинах. Выглядит очень опасно, полагаю, их вынесет в море? Ну, по крайней мере, у них есть весла, и они довольно близко от берега.
Билли -- в большой кровати с коричневым одеялом. Его лечащий врач -доктор Джон Дент. Я чувствую, что д-р Дент не так серьезно рассматривает заболевание, как предупреждают симптомы. Я высказываю предположение, что у Билли -- кожная болезнь. Днем раньше я читал статью про Пауля Клее(31), страдавшего от заболевания кожи под названием "склеродерма" -- оно превратило его кожу в некое подобие брони.
Я выхожу и иду по короткому коридору в другую комнату. Маленькое помещение с низким сводчатым потолком овальной формы, потолок так изгибается, что в углах комнаты касается пола, а в стенах к тому же -маленькие ниши. Вся комната отделана белым гипсом, как усыпальница, и я начинаю бояться, что сейчас зверь закроется и запечатает меня внутри. Возобновляющийся кошмар, в котором я спускаюсь по лестницам, становящимся все уже и уже, а потом за мной захлопывается дверь. Иногда тупик -комната, а не лестница. В своих снах я научился избегать таких ловушек. Поэтому теперь я торопливо делаю шаг назад, в коридор.
Тем временем дом превратился в корабль. У меня есть билет, и я вхожу в комнату, где лежит Билли, -- теперь она устлана красными коврами, -- со своим багажом. Кто-то велит мне сойти со сцены. Это фильм, и я чувствую, как судно движется, когда ухожу за кулисы.
Судно останавливается. Это не корабль. Просто пустой дом, белые гипсовые стены. Я иду по коридору, прохожу через комнаты. Здесь давно уже никого не было. Меня ошеломляет отчаяние и грусть, и я просыпаюсь со стоном.
Иэну... это как бы удалось. Он ловит мысль, как мячик.
Я повторил:
-- Я буду помнить свои сны.
На набережной увидел синих козлов и черных козлов. Это было в Танжере или Египте. Между реками там проложены каналы. Там был Джон Кук.
За дверью из проволочной сетки -- животные: огромная свинья, которую сосут поросята. Несколько собак, одна из них -- моя, и кошки, у них сексуальная оргия.
Там был Грегори, и мы собирались поделить немного героина.
Дом на Прайс-роуд. Ходячий труп. Множество кошек. В комнату вошла еще одна мать. У нее довольно короткие светлые волосы, и на Лору совсем не похожа. Ее лицо напоминало Люсьена Карра в молодости.
В Боготе с Брайоном. Он направил меня к шиферу в подвал табачной лавки, где меня ширнули.
По городской площади тусуются толпы народа.
Три миниатюрных солдатика ростом фута по три, с черными усами и ружьями. Похожи на японцев.
~~~
В поезде... быстрее и быстрее. Мне кажется -- точно разобьемся. Собирались доехать до Фриско, но все погибнем. Наверное, за рычагами управления -- Джордж Каулль.
Быстрее и быстрее... девяносто миль в час.
Хожу по странному городу. Я сочинял рассказ под названием "Конец линии". Казалось, дело происходит в восточной Сибири, как раз на другой стороне Берингова пролива. Приезжаю с одним чемоданом и пузырьком морфия в таблетках... умираю от рака.
В моей квартире английская полиция. Джеймс тоже там, а место -- совсем не здесь. Я разговаривал с английским фараоном, очень высокопоставленным, и он знал, что я не виновен в том, что мне шьют. У него -- смуглое, чисто выбритое лицо. Очевидно, что он -- Помощник Уполномоченного из "Тайного агента" Джозефа Конрада(32).
Я был дома, на Першинг-авеню, No4664, только комнаты в другом порядке. Я на втором этаже в задней части дома. Очень запущенного и грязного. Лампочки не зажигаются. Затем в открытом дверном проеме, который ведет в прихожую и другую комнату, появляется призрачный нарушитель. На нем -какой-то белый халат с желтыми знаками. Меня так парализовало страхом, что не могу даже выхватить свой тупорылый .38.
Через прихожую, в другой комнате я вижу Брайона -- он сидит в постели, подоткнутый подушками. С ним Алан Уотсон, просит у меня героина. У меня очень мало, он смешан со смалью.
Жак Стерн -- в Марокко. В конце коридора -- аптека. Жак проскальзывает за прилавок и отказывается отоварить рецепт на хлоралгидрат. Я остаюсь в унылом пустом холле с мрачной тьмою снаружи.
Затем иду гулять с Ж.С. Улица -- как коридор. Выхожу на другую улицу, очень узкую, она круто забирает вверх, в гнилостный свет из закрытого гетто. Вонь тысячелетий нестираного белья и людей в непроветриваемых комнатах за ставнями.
Флетч только что вскочил на стол, и я ласкаю его за ушами и глажу по сильной мускулистой спине -- и осознаю, насколько мужское он существо. Малютка Пестрая -- восхитительная женская особь, вроде Джейн Боулз(33), Джоан(34) и мамы... маленький дух, который весело возится повсюду. Когда я беру ее на руки, она слабо протестует. Ни разу меня не поцарапала, что необычайно. От Флетча царапины у меня до сих пор -- глубокие и плохо затягиваются. Иногда она чуть-чуть меня не царапает, как сегодня днем, когда она канючила под дверью моего чулана, а затем запрыгнула на рубашки, носки и белье -- я потянулся за ней, и она почти что царапнула меня, но вовремя отпрянула. Я никогда не сделаю ей больно. Никогда ее не шлепну. К ней за всю жизнь никогда плохо не относились, а я присутствовал при ее рождении. Ее никогда не шлепали.
Поскольку действие многих снов происходит в доме на Прайс-роуд (Южная Прайс-роуд, 700), я расскажу, как этот дом был и, вероятно, до сих пор спланирован: первый этаж, парадная дверь открывается в прихожую. Налево от двери -- столовая. За столовой -- кухня и комнаты для прислуги, потом черный ход. Направо -- гостиная. Наверху -- задняя комната с двумя кроватями, двумя чуланами и окнами с трех сторон, где мы с Мортом жили и спали. Ванная и комната для гостей. Над гостиной -- комната, где спали отец с матерью. Ванная. Балкон выходит в сад.
Вчера ночью приснилось, что со мной в задней комнате Дэвид Бадд. Поскольку он часто подписывает свои письма "Братец Бадд", ассоциация очевидна. Во сне там только одна большая кровать. Я предлагаю ему расположиться на постели в родительской спальне, и мы заходим туда. Из ванной доносится радиопередача. Мне кажется -- новости. Дэвид Бадд рассказывает об острове у побережья Флориды. Называется как-то вроде Сплоэтти. Он говорит, что там живут очень гадкие люди.
Я там обнаруживаю себя в качестве администратора больницы. Сорок коек, две заняты пациентками. Я спрашиваю, не хотелось бы им по уколу морфия. Они отвечают, что хотелось бы. Ищу шкафчик с наркотиками. Санитар показывает: нажимаешь на кнопку, и он открывается. Пузырьки с закручивающимися колпачками. Не могу подготовить укол. В любом случае, никто не ставит под сомнение мои обязанности.
Просматривая старые записи снов, обнаруживаю:
С Дэвидом Баддом в Восточном Сент-Луисе. Тоннели под аптекой. Старая гостиница. Пять маленьких собачек. Подозреваю, что это собаки-привратники, приносящие смерть или несчастье, когда последуют за кем-то через порог. Восточный Сент-Луис -- обветшавшее место, там остались слои еще с 20-х годов и до старых колесных речных пароходов. Деревенские трущобы... на задних дворах растет кукуруза. Тротуары, на которых сквозь щели в мостовой пробиваются сорняки. С одной стороны -- пятнадцатифутовый обрыв, на пустырь смотрит оббитая известняковая кладка. Сорняки, колючие кусты, битая кладка и кирпичи. Бордели и игральные притоны. По-прежнему героиновый банк, как я понимаю.
В комнате на Прайс-роуд. Обнаруживаю, что в постели со мной кто-то есть. Сначала думаю: может, это мой кот Руски, но оно очень большое. Это же человек! Я повторяю: "Морт! Морт!!" Может быть -- Морт, который спал в кровати на другой стороне комнаты? Но это не он. Наконец я вижу его -уродливое деревянное лицо. В комнате темно, но, глядя на восток, я вижу, что снаружи день... синее небо и солнце. Пытаюсь поднять жалюзи, чтобы впустить свет.
Опасная бритва в конторском шкафчике. Категории, обозначающие имя. Биологическая революция и видишь, как Сан-Франциско рассредоточивается. Потеря контуров от СПИДа громко и ясно. Смертные кости холодных окурков. Его тайное имя Рукоять. Обрежьте линии. Ничто мое имя. Нравится? Я объявляю биологическое бездомное отчаянье. Город с картинки. Элеватор просто так. Где моментальный снимок там мое имя. Моя цель может увидеть комнату. Рискни!
Поэтому я дергаюсь к концу в своей "Модели Т" с прыщами. Конец линии. Больше нечего сказать. Вот они мы. Оглянись на 1920-е, на 1930-е. Оглянись. Тут ничего нет. Посмотри на Брэдшо, Техас, на город-призрак. Пыль и пустота. Быстрая рука мертв. Старый Запад мертв. Быстр и мертв.
Воля писателя -- это ветры мертвого штиля в Западных Землях. Где-то вдалеке он может начинать сотрясать парус. Писатель, камо грядеши? Писать. Вот они мы в текстах уже начертанных в небесах. Где ему больше не нужно писать. Слегка сейсмичен с кошачьей книгой. Всегда помни: работа -- это грот, на котором дойдешь до Западных Земель. Тексты поют. Всё -- трава и кусты, пустыня или лабиринт текстов. Вот, пожалуйста... никогда не проходи в одну дверь дважды. Небо во всех направлениях... по слову за слово. Слово для слова -- слово. Западный парус бередит свечи на столе в сельском клубе 1920-х годов. Каждая страница -- дверь ко всему дозволено. Утлая спасательная шлюпка между этим и тем. Твои слова -- паруса.
~~~
Мы с Иэном в больнице. Он не хочет, как водится. Большая картина маслом, коричневые очертания воздушных шаров, иссеченные черной сеткой. Как старые паровые воздушные шары. В Западные Земли есть много входов. Отметка -- чувство умиротворенной радости. Она может быть вспышкой солнечного света на грязной воде. Домом. Особым домом... крыльцо из крупных желтых камней в цементном растворе. Чаем со льдом... спокойный мир... еще один дом в Северном Сент-Луисе... на склоне холма... гараж... кусочки ярких и тающих деталей. Многоквартирный дом... окраина Чикаго. Приятно японский. Дуновение моря в ветерке было его музыкой. Движущаяся камера. Полуразрушенный внутренний дворик. Бугенвиллия. Пурпурные цветы под ногами... Танжер... Марракеш... Палм-Бич, Л.А. Дозор торнадо. Выходи, а не прячься в затопленном подполе. Насосы еще держатся? Вспомни морскую историю. Включай насосы. Мы грузим воду, и наши мускулы накачиваются до невероятных размеров. Хорошо бы спуститься туда и выкачать ее.
Я страдал от парализующих депрессий. Иногда я всерьез спрашиваю себя, как можно вообще чувствовать себя так плохо и жить дальше. Часто я просто падаю в стель. То есть, в постель, конечно... подумать только, у меня никогда не было любовника по имени Стель.
Это не какая-то суперизнуряющая, потаенная, исключительная депрессия, ведомая лишь немногим избранным и выдающимся. Это осознание грубого ужаса человеческого положения в данный момент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20