Ему казалось, что на этих сборищах все пытаются говорить одновременно, никто никого не слушает, и в результате люди расходятся, оставшись при своем мнении.
Юноша отыскал взглядом Кестрель. Девушка стояла в центре компании молодых людей, яростно о чем-то дискутировавших. Мампо остановился рядом, хотя Пинто и тянула его вперед.
— Опять пустопорожние разговоры, — вздохнула девочка.
Однако Мампо и не собирался слушать. Он смотрел. Как было принято среди молодежи, Кестрель коротко подстригла и взлохматила волосы. Она носила выгоревшую черную мантию, чтобы ее одежда отличалась от ярких облачений, принятых среди взрослых.
Необычное скуластое лицо Кесс нельзя было назвать красивым, если исходить из классических канонов. Но какой-то потаенный внутренний огонь всегда освещал ее черты, притягивая взгляды. А для Мампо лицо подруги было вообще самым прекрасным на свете. И даже более — иногда Кестрель казалась Мампо самой жизнью, в ней заключался источник всего живого. Когда черные глаза Кесс встретились с его глазами, юноша ощутил толчок в сердце, и все вокруг словно приобрело более яркие и четкие очертания.
— Почему тебя не было на собрании, Мампо?
Он понял, что Кестрель обращается к нему.
— Ну, эти штуки не по мне…
— Почему? Ты ведь тоже живешь в городе, верно?
— Живу, — подтвердил Мампо.
— И тебя совершенно не интересует, что происходит в твоем доме?
Как обычно, Мампо выпалил первое, что пришло в голову:
— Я не чувствую, что это мой дом.
Кестрель пристально посмотрела на приятеля и на долгое время замолчала. Затем она повернулась, коротко попрощалась со всеми и направилась прочь.
Мампо и Пинто не спеша шли домой. Дом, где юноша жил вместе с отцом, располагался недалеко от квартала, в котором проживала семья Хазов, в самом центре города.
— Вот всегда я говорю не то, — печалился Мампо. — Сам не знаю почему.
Бомен тоже не пришел на собрание. Он прогуливался по улицам, стараясь определить источник опасности, которую почувствовал во время обряда. Угроза витала в воздухе, она была неуловима, словно запах. Иногда Бо казалось, что он нащупал ее источник, затем след вновь терялся. Юноша повернулся лицом к ветру и вдохнул воздух, надеясь, что ветер поможет определить направление. Не запах, не звук… и все же Бомен что-то ощущал. Он мог почуять страх за милю, мог распознать радость, готовую вылиться в смех, когда чьи-то губы еще только раздвигаются в улыбке. Однако проследить, откуда исходит то или иное ощущение, очень трудно: нелегко разобрать, где эхо чужих чувств, а где — собственные переживания.
Тем временем запах опасности, казалось, исчез. Может быть, все закончилось. А возможно, Бомен просто проголодался. Он решил пойти домой.
Когда остальные члены семьи Хазов вернулись, они нашли Бомена на маленьком балконе — он всматривался в ночь. Печка погасла. Анно Хазу пришлось вновь возвращать ее к жизни.
— Ты дал огню погаснуть, Бо.
— Разве?
Казалось, Бомен удивился. Люди говорили, что Бо — фантазер (а более прямодушные — что он вечно спит на ходу), однако отец понимал сына. Бомен был не более сонным, чем любой из окружающих, и соображал даже быстрее многих. Только его предназначение заключалось в ином.
— Пустая трата времени, как обычно, — сказала Кестрель, входя в комнату. — Единственным, кто сказал что-то ценное, оказался Мампо, а ведь он — просто дурак.
— Никакой он не дурак! — возмущенно откликнулась Пинто, показавшаяся вслед за сестрой.
— Ну да, всем известно, что он — твой любимчик!
Пинто налетела на Кестрель, сжав кулачки и молотя ими сестру. Горячие слезы брызнули из глаз девочки. Защищаясь, Кесс ударила Пинто по носу. Младшая из сестер с рыданием повалилась на пол.
— Кестрель! — резко прикрикнул отец.
— Она первая начала!
Аира Хаз подняла Пинто и стала успокаивать. Из носа девочки капала кровь. Обнаружив это, Пинто втайне обрадовалась и тут же перестала плакать.
— Кровь! Кесс избила меня до крови!
— Крови совсем немного, детка, — попыталась утихомирить ее мама.
— Но она же ударила меня! — победно повторила Пинто. Всем известно — виноват тот, кто пустил кровь. — Почему ты не ругаешь ее?
— Потому что это твоя вина, — вмешалась Кестрель. — Сама врезалась носом в мою руку.
— Ай-ай-ай! — продолжала ныть Пинто. — Лживая ведьма!
— Ну, все, довольно. — Мягкий голос Анно Хаза, как обычно, положил конец ссоре. — А что, Кесс, Мампо действительно сказал нечто интересное?
— Я как раз собиралась рассказать тебе, когда Кнопка…
— Не смей называть меня Кнопкой!
— Так, я могу спокойно говорить?..
— Твое дело. Болтай что хочешь.
На самом деле Пинто было интересно, что скажет сестра, — дело ведь касалось Мампо.
— Он сказал, что не считает Арамант своим домом.
— Бедный мальчик!
— Да, но его слова заставили меня задуматься. Ведь и я не считаю Арамант своим домом.
Анно посмотрел на жену.
— Ну и где же твой дом, Кесс?
— Не знаю.
— Что ж, возможно, ты и права. Во всех старинных книгах говорится, что Арамант — это всего лишь остановка на нашем пути к родине.
— К родине? — сердито фыркнула Аира. — Что за родина такая? Где она находится? Хочешь, я скажу тебе? Там, где нас нет, вот где. Где бы ты ни жил, везде тебя преследуют беды и горести, вот ты и думаешь, что где-то есть место получше. Вот там и находится твоя бесценная родина. Лучше бы мы делали что-нибудь хорошее там, где живем сейчас.
— Возможно, ты и права, дорогая.
— Мама, — продолжила Кестрель, — неужели ты не чувствуешь, что мы здесь чужие?
— Да я вообще из тех странных людей, что везде кажутся чужими! — отмахнулась Аира.
— Ага, мы странная семья, — произнесла Пинто. Эта мысль очень понравилась ей.
— Нет, где-то должна быть наша истинная родина, — продолжала настаивать Кесс. — Папа, неужели в твоих книгах ничего не говорится об этом?
— Нет, детка. Если бы там нашлось что-нибудь подобное, я бы давно ушел искать родную землю.
— Почему?
— Наверное, потому, что я старый мечтатель.
— В таком случае я тоже отправлюсь с тобой.
— Подожди, пока выйдешь замуж, — сказала мать. — Вот увидишь, тогда многое изменится.
— Я не хочу замуж!
Аира Хаз подняла глаза и посмотрела на мужа. Анно слегка пожал плечами и вновь обернулся к Бомену.
— Мы никогда не станем принуждать тебя, Кесс, — осторожно начала мать. — С другой стороны…
— Да, знаю — в старости я буду одинокой, — отрезала Кестрель, всем своим видом показывая, что не хочет ничего слышать. — Только мне плевать.
— Кесс никогда не будет одинока, — завистливо протянула Пинто. — У нее есть Бо.
Мать тряхнула головой и ничего не сказала. Анно вышел на балкон и встал рядом с Боменом. Отец молчал, не зная, как начать разговор. Впрочем, Бомен и без слов понимал, о чем думает Анно.
— Я действительно стараюсь, папа.
— Знаю.
— Это не так-то просто.
Анно Хаз вздохнул. Ему очень не хотелось расспрашивать сына. И все-таки Аира права — близнецы выросли, и им следует учиться жить порознь.
— Вы до сих пор слышите мысли друг друга?
— Да, хотя и не так часто, как раньше.
— Она должна жить своей собственной жизнью. Так же как и ты.
— Понимаю, папа.
Бомену хотелось сказать отцу, что они не такие, как все, что они не обязаны жить, как другие люди, что у них иное предназначение. Однако юноша не знал, в чем именно оно состоит, и даже не мог объяснить, почему они с сестрой другие, — просто чувствовал, и все. И Бомен промолчал, не найдя ответа.
— Я не требую, чтобы вы разлюбили друг друга. Вы лишь должны завести себе новых друзей.
— Хорошо.
Анно осторожно опустил руку на плечо сына. Несколько мгновений Бомен терпел, а затем произнес:
— Пожалуй, я пройдусь.
Когда он направился к двери, Кестрель поймала взгляд брата.
Можно, я пойду с тобой?
Не стоит.
Кестрель, так же как и Бомен, понимала: родители хотят, чтобы брат с сестрой проводили больше времени порознь. Но она также знала — Бомена беспокоит что-то еще.
Скажи мне, в чем дело.
Скажу. Потом.
Бомен ушел — спустился по ступенькам и затерялся на вечерних улицах. У него не было никакой определенной цели, просто хотелось оказаться подальше от людей, подальше от семьи. Он бы и сам от себя убежал, если бы знал как. Бомен понял, что чувство опасности, не покидавшее его с самого утра, гнездится в нем самом. Он хотел разобраться с этим, хотел понять, почему после стольких лет оно пробудилось вновь. Юноша повернул на юг, к океану.
За пределами города не было огней, и находить дорогу пришлось при свете звезд. Стояла прохладная осенняя ночь, и Бомен слегка продрог. Глаза привыкли к темноте, и вскоре он различил вдали береговую линию и цепь низких холмов на востоке. Наконец он остановился — не потому, что достиг цели, просто юноше показалось, что теперь он находится достаточно далеко от суеты города. Один, в темноте ночи Бомен тихо стоял, закрыв глаза. Теперь он наконец нашел причину собственного страха и нашел ее пугающе близко — в собственном сердце. Она была могущественной и жестокой. Бомен мысленно обратился к той силе, что когда-то жила внутри его. Я не хочу. Я никогда не хотел быть тобой. Нет, неправда. Бомен жаждал этой силы. Все годы, проведенные будто во сне, он втайне мечтал вновь ощутить ее. Когда-то давно Бомен позволил этому пьянящему духу наполнить себя. И с тех пор Морах была в нем, никогда ему не освободиться…
Юноша немного прошел к востоку, поднялся на возвышенность и остановился. Все это время страх окружал его плотной стеной. Теперь Бомен мог различить только линию холмов и серую массу океана. Он обернулся — перед ним лежал Арамант, нежно мерцая в ночи. Там жили все, кого он любил, все, кто любил его, — кроме этих людей, у Бомена нет никого в целом свете. Как же он мог сказать им, что внутри его прячется угроза? Что он предатель, который осмелился принести живой дух Морах прямо в их дом — самое безопасное место на свете. Как сказать сестре, его половинке, что теперь они не могут быть так же близки, как раньше, иначе Морах завладеет и ее душой?
Во мне живет зло. Я должен нести эту ношу в одиночку.
Зло было так сильно, так всеобъемлюще, что даже ночной воздух темным облаком сгустился вокруг Бомена. Внезапно он почувствовал, что задыхается. Юноша повернулся и быстро зашагал к городу, не подозревая о том, что если бы он поднялся на холм еще немного, то увидел бы армию Домината, стоявшую лагерем в отдалении. В лагере не зажигали костров, лошади были привязаны. Армия безмолвно ожидала рассвета.
Глава 2
Ужас на рассвете
Среди ночи Аира Хаз проснулась от удивительно яркого сновидения. Женщина села в постели и поняла, что во сне плакала. Аира не могла остановить рыдания. Она уткнулась в изнанку покрывала, но так и не сумела успокоиться. Аира решила встать, чтобы попить воды. Однако ноги отказались держать ее, и пришлось снова сесть на кровать.
Аира разбудила мужа. Увидев следы слез на ее щеках, Анно встревожился, и она поведала ему свой сон.
Вместе с семьей и множеством других людей она шла по занесенной снегом дороге, которая вела в ущелье между двумя высокими холмами. По обеим сторонам дороги вздымались крутые склоны, белые и гладкие, дорога же сперва шла в гору, а потом, за перевалом, спускалась вниз, по другую сторону гряды. Похоже, путь вел на запад — прямо впереди, в сужающемся книзу просвете между скал садилось солнце. Несмотря на холодный зимний воздух, Аира ощущала на лице тепло его лучей.
Она шагала впереди всех, поэтому первой достигла вершины и остановилась на гребне холма. Стоило ей добраться до него, как вокруг закружилась снежная метель, а солнце окрасило небо на западе в темно-красные тона. Сквозь пелену снега, в лучах заката Аира смотрела на широкую равнину, лежащую перед ней, на две реки, которые несли свои воды к неизвестному океану.
Продолжая разглядывать равнину сквозь сыплющийся на фоне темно-красного неба снег и чувствуя солнечное тепло на щеках, Аира внезапно ощутила такое счастье, что на глазах выступили слезы. Ослабев от радости, она обернулась к Анно и детям. Однако, взглянув в их лица, Аира внезапно поняла, что близкие не могут последовать за ней. Женщина чувствовала безмерное счастье и в то же время понимала, что должна вскоре потерять тех, кого любит. Аира заплакала от радости и горя, плач перешел в рыдание, и она проснулась.
Анно вытер слезы жены и обнял ее, убеждая, что все это лишь сон. Постепенно потрясение отступило, и Аира успокоилась. Не стоило вчера потакать этим глупым разговорам о неизвестной родине, подумала она.
— Почему ты упала? — спросил Анно.
— Я не упала. Просто села.
— Почему?
— Почувствовала слабость.
Анно больше ничего не сказал, но Аира знала, о чем подумал муж. Ее далекий предок, Аира Мантх, был провидцем, первым пророком племени мантхов. «Каждый раз, когда я вижу Идущее, — писал он, — я слабею. Мой дар — это моя болезнь. Предсказания убьют меня».
— Это всего лишь сон, Анно.
— Хотелось бы верить, дорогая.
— И не забивай детям головы. В их мозгах и так достаточно путаницы.
— Я ничего не скажу ребятам.
Аира снова попыталась встать, на сей раз она чувствовала себя увереннее. Женщина подошла к окну, раздвинула занавески и увидела, что первые лучи нового дня уже окрасили небо на востоке.
— Светает.
Анно подошел к окну и обнял жену.
— Я так люблю тебя, — нежно произнес он.
Аира повернулась и поцеловала мужа в щеку. Довольно долго они молча стояли у окна. Вдруг Анно спросил:
— Ты слышишь?
— Что?
— Поющую башню.
Аира прислушалась.
— Нет.
Башня молчала.
Мариус Симеон Ортиз остановил коня на гребне холма, воины позади него. Океанский бриз шевелил листья на деревьях и подмешивал к рассветному воздуху сильный запах соли. Пока Ортиз рассматривал город внизу, его люди готовились к битве. Ниже по склону, на левом фланге, солдаты атакующего отряда затаились в ожидании команды. Ортиз чувствовал, как возбуждены слегка уставшие лошади. Его собственный Конь беспокойно переступал с ноги на ногу, ноздри животного раздувались, время от времени он беспокойно ржал.
— Ну-ну, — сказал Ортиз, — успокойся.
Горящая стрела прочертила тихое небо — значит, лазутчики проникли на склады.
— Маркитанты! — произнес Ортиз. — Стрелки! — Ему не требовалось повышать голос — воины жадно ловили каждое слово своего командира.
Фургоны с провизией двинулись вниз по склону холма в сопровождении безмолвных солдат. Люди шагали быстро, понимая, что у них не так уж много времени, чтобы исполнить свою работу. Впереди вприпрыжку неслись стрелки, у каждого солдата за спину был закинут узел с пропитанными маслом щепками. Ортиз поднял руку, и оставшиеся пехотинцы устремились по длинной извилистой дороге, ведущей к приморской части города. За ними медленно катились пустые повозки, прозванные обезьяньими фургонами.
Со стороны города раздался крик. Сторож обнаружил маркитантов. Люди просыпались, мелькали огни. Но пожар уже запылал в одном из заброшенных домов Серого округа, а ветер раздул пламя. Вот загорелось еще одно здание, потом еще… В северной части Араманта ширилась и росла стена огня.
Конь Ортиза вздрогнул — животное почуяло дым и догадалось, что время атаки приближается. Со стороны города доносились крики, вопли и топот бегущих ног. Ортиз так часто видел, что творится в разоряемых городах, что легко мог представить себе эту картину: горожане внезапно проснулись и видят — улицы объяты огнем, и тогда люди выскакивают из домов полуодетые, ничего не соображающие, испуганные.
Ортиз медленно поднял меч. Шеренга конных воинов последовала примеру своего командира. Три сотни клинков покинули ножны со зловещим свистом. Ортиз немного ослабил поводья, и конь шагнул вперед. Позади полководца всадники тронули коней и двинулись следом. Ударом шпор он послал коня в рысь, затем — в легкий галоп. Стук копыт раздавался за спиной. Глаза Ортиза были прикованы к горящему городу, он вел всадников галопом по каменистой земле. Этот маневр решал все. Если атака будет быстрой, неожиданной и ужасной, то тысяча людей сможет захватить целый город и взять в плен горожан, число которых в десять раз превышает количество нападающих. Именно ужас первого натиска и обращает свободных людей в рабов.
Ортиз бросил взгляд налево и увидел, что пехотинцы тоже приготовились к атаке. Позади полководца первые лучи восходящего светила достигли темной гряды холмов. Вот оно, то мгновение, когда уже невозможно повернуть назад, теперь — все или ничего. Приподнявшись в седле, Ортиз ощутил чистый восторг. Глаза его загорелись, губы сложились в радостную улыбку. Он поднял меч, пришпорил коня и прокричал:
— Вперед!
Поющая башня была объята пламенем. Анно Хаз направлял пожарный шланг на огонь, в то время как Бомен и Кестрель изо всех сил качали насос. На всех ярусах арены виднелись человеческие фигуры. Клич «Пожар!» распространился по городу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Юноша отыскал взглядом Кестрель. Девушка стояла в центре компании молодых людей, яростно о чем-то дискутировавших. Мампо остановился рядом, хотя Пинто и тянула его вперед.
— Опять пустопорожние разговоры, — вздохнула девочка.
Однако Мампо и не собирался слушать. Он смотрел. Как было принято среди молодежи, Кестрель коротко подстригла и взлохматила волосы. Она носила выгоревшую черную мантию, чтобы ее одежда отличалась от ярких облачений, принятых среди взрослых.
Необычное скуластое лицо Кесс нельзя было назвать красивым, если исходить из классических канонов. Но какой-то потаенный внутренний огонь всегда освещал ее черты, притягивая взгляды. А для Мампо лицо подруги было вообще самым прекрасным на свете. И даже более — иногда Кестрель казалась Мампо самой жизнью, в ней заключался источник всего живого. Когда черные глаза Кесс встретились с его глазами, юноша ощутил толчок в сердце, и все вокруг словно приобрело более яркие и четкие очертания.
— Почему тебя не было на собрании, Мампо?
Он понял, что Кестрель обращается к нему.
— Ну, эти штуки не по мне…
— Почему? Ты ведь тоже живешь в городе, верно?
— Живу, — подтвердил Мампо.
— И тебя совершенно не интересует, что происходит в твоем доме?
Как обычно, Мампо выпалил первое, что пришло в голову:
— Я не чувствую, что это мой дом.
Кестрель пристально посмотрела на приятеля и на долгое время замолчала. Затем она повернулась, коротко попрощалась со всеми и направилась прочь.
Мампо и Пинто не спеша шли домой. Дом, где юноша жил вместе с отцом, располагался недалеко от квартала, в котором проживала семья Хазов, в самом центре города.
— Вот всегда я говорю не то, — печалился Мампо. — Сам не знаю почему.
Бомен тоже не пришел на собрание. Он прогуливался по улицам, стараясь определить источник опасности, которую почувствовал во время обряда. Угроза витала в воздухе, она была неуловима, словно запах. Иногда Бо казалось, что он нащупал ее источник, затем след вновь терялся. Юноша повернулся лицом к ветру и вдохнул воздух, надеясь, что ветер поможет определить направление. Не запах, не звук… и все же Бомен что-то ощущал. Он мог почуять страх за милю, мог распознать радость, готовую вылиться в смех, когда чьи-то губы еще только раздвигаются в улыбке. Однако проследить, откуда исходит то или иное ощущение, очень трудно: нелегко разобрать, где эхо чужих чувств, а где — собственные переживания.
Тем временем запах опасности, казалось, исчез. Может быть, все закончилось. А возможно, Бомен просто проголодался. Он решил пойти домой.
Когда остальные члены семьи Хазов вернулись, они нашли Бомена на маленьком балконе — он всматривался в ночь. Печка погасла. Анно Хазу пришлось вновь возвращать ее к жизни.
— Ты дал огню погаснуть, Бо.
— Разве?
Казалось, Бомен удивился. Люди говорили, что Бо — фантазер (а более прямодушные — что он вечно спит на ходу), однако отец понимал сына. Бомен был не более сонным, чем любой из окружающих, и соображал даже быстрее многих. Только его предназначение заключалось в ином.
— Пустая трата времени, как обычно, — сказала Кестрель, входя в комнату. — Единственным, кто сказал что-то ценное, оказался Мампо, а ведь он — просто дурак.
— Никакой он не дурак! — возмущенно откликнулась Пинто, показавшаяся вслед за сестрой.
— Ну да, всем известно, что он — твой любимчик!
Пинто налетела на Кестрель, сжав кулачки и молотя ими сестру. Горячие слезы брызнули из глаз девочки. Защищаясь, Кесс ударила Пинто по носу. Младшая из сестер с рыданием повалилась на пол.
— Кестрель! — резко прикрикнул отец.
— Она первая начала!
Аира Хаз подняла Пинто и стала успокаивать. Из носа девочки капала кровь. Обнаружив это, Пинто втайне обрадовалась и тут же перестала плакать.
— Кровь! Кесс избила меня до крови!
— Крови совсем немного, детка, — попыталась утихомирить ее мама.
— Но она же ударила меня! — победно повторила Пинто. Всем известно — виноват тот, кто пустил кровь. — Почему ты не ругаешь ее?
— Потому что это твоя вина, — вмешалась Кестрель. — Сама врезалась носом в мою руку.
— Ай-ай-ай! — продолжала ныть Пинто. — Лживая ведьма!
— Ну, все, довольно. — Мягкий голос Анно Хаза, как обычно, положил конец ссоре. — А что, Кесс, Мампо действительно сказал нечто интересное?
— Я как раз собиралась рассказать тебе, когда Кнопка…
— Не смей называть меня Кнопкой!
— Так, я могу спокойно говорить?..
— Твое дело. Болтай что хочешь.
На самом деле Пинто было интересно, что скажет сестра, — дело ведь касалось Мампо.
— Он сказал, что не считает Арамант своим домом.
— Бедный мальчик!
— Да, но его слова заставили меня задуматься. Ведь и я не считаю Арамант своим домом.
Анно посмотрел на жену.
— Ну и где же твой дом, Кесс?
— Не знаю.
— Что ж, возможно, ты и права. Во всех старинных книгах говорится, что Арамант — это всего лишь остановка на нашем пути к родине.
— К родине? — сердито фыркнула Аира. — Что за родина такая? Где она находится? Хочешь, я скажу тебе? Там, где нас нет, вот где. Где бы ты ни жил, везде тебя преследуют беды и горести, вот ты и думаешь, что где-то есть место получше. Вот там и находится твоя бесценная родина. Лучше бы мы делали что-нибудь хорошее там, где живем сейчас.
— Возможно, ты и права, дорогая.
— Мама, — продолжила Кестрель, — неужели ты не чувствуешь, что мы здесь чужие?
— Да я вообще из тех странных людей, что везде кажутся чужими! — отмахнулась Аира.
— Ага, мы странная семья, — произнесла Пинто. Эта мысль очень понравилась ей.
— Нет, где-то должна быть наша истинная родина, — продолжала настаивать Кесс. — Папа, неужели в твоих книгах ничего не говорится об этом?
— Нет, детка. Если бы там нашлось что-нибудь подобное, я бы давно ушел искать родную землю.
— Почему?
— Наверное, потому, что я старый мечтатель.
— В таком случае я тоже отправлюсь с тобой.
— Подожди, пока выйдешь замуж, — сказала мать. — Вот увидишь, тогда многое изменится.
— Я не хочу замуж!
Аира Хаз подняла глаза и посмотрела на мужа. Анно слегка пожал плечами и вновь обернулся к Бомену.
— Мы никогда не станем принуждать тебя, Кесс, — осторожно начала мать. — С другой стороны…
— Да, знаю — в старости я буду одинокой, — отрезала Кестрель, всем своим видом показывая, что не хочет ничего слышать. — Только мне плевать.
— Кесс никогда не будет одинока, — завистливо протянула Пинто. — У нее есть Бо.
Мать тряхнула головой и ничего не сказала. Анно вышел на балкон и встал рядом с Боменом. Отец молчал, не зная, как начать разговор. Впрочем, Бомен и без слов понимал, о чем думает Анно.
— Я действительно стараюсь, папа.
— Знаю.
— Это не так-то просто.
Анно Хаз вздохнул. Ему очень не хотелось расспрашивать сына. И все-таки Аира права — близнецы выросли, и им следует учиться жить порознь.
— Вы до сих пор слышите мысли друг друга?
— Да, хотя и не так часто, как раньше.
— Она должна жить своей собственной жизнью. Так же как и ты.
— Понимаю, папа.
Бомену хотелось сказать отцу, что они не такие, как все, что они не обязаны жить, как другие люди, что у них иное предназначение. Однако юноша не знал, в чем именно оно состоит, и даже не мог объяснить, почему они с сестрой другие, — просто чувствовал, и все. И Бомен промолчал, не найдя ответа.
— Я не требую, чтобы вы разлюбили друг друга. Вы лишь должны завести себе новых друзей.
— Хорошо.
Анно осторожно опустил руку на плечо сына. Несколько мгновений Бомен терпел, а затем произнес:
— Пожалуй, я пройдусь.
Когда он направился к двери, Кестрель поймала взгляд брата.
Можно, я пойду с тобой?
Не стоит.
Кестрель, так же как и Бомен, понимала: родители хотят, чтобы брат с сестрой проводили больше времени порознь. Но она также знала — Бомена беспокоит что-то еще.
Скажи мне, в чем дело.
Скажу. Потом.
Бомен ушел — спустился по ступенькам и затерялся на вечерних улицах. У него не было никакой определенной цели, просто хотелось оказаться подальше от людей, подальше от семьи. Он бы и сам от себя убежал, если бы знал как. Бомен понял, что чувство опасности, не покидавшее его с самого утра, гнездится в нем самом. Он хотел разобраться с этим, хотел понять, почему после стольких лет оно пробудилось вновь. Юноша повернул на юг, к океану.
За пределами города не было огней, и находить дорогу пришлось при свете звезд. Стояла прохладная осенняя ночь, и Бомен слегка продрог. Глаза привыкли к темноте, и вскоре он различил вдали береговую линию и цепь низких холмов на востоке. Наконец он остановился — не потому, что достиг цели, просто юноше показалось, что теперь он находится достаточно далеко от суеты города. Один, в темноте ночи Бомен тихо стоял, закрыв глаза. Теперь он наконец нашел причину собственного страха и нашел ее пугающе близко — в собственном сердце. Она была могущественной и жестокой. Бомен мысленно обратился к той силе, что когда-то жила внутри его. Я не хочу. Я никогда не хотел быть тобой. Нет, неправда. Бомен жаждал этой силы. Все годы, проведенные будто во сне, он втайне мечтал вновь ощутить ее. Когда-то давно Бомен позволил этому пьянящему духу наполнить себя. И с тех пор Морах была в нем, никогда ему не освободиться…
Юноша немного прошел к востоку, поднялся на возвышенность и остановился. Все это время страх окружал его плотной стеной. Теперь Бомен мог различить только линию холмов и серую массу океана. Он обернулся — перед ним лежал Арамант, нежно мерцая в ночи. Там жили все, кого он любил, все, кто любил его, — кроме этих людей, у Бомена нет никого в целом свете. Как же он мог сказать им, что внутри его прячется угроза? Что он предатель, который осмелился принести живой дух Морах прямо в их дом — самое безопасное место на свете. Как сказать сестре, его половинке, что теперь они не могут быть так же близки, как раньше, иначе Морах завладеет и ее душой?
Во мне живет зло. Я должен нести эту ношу в одиночку.
Зло было так сильно, так всеобъемлюще, что даже ночной воздух темным облаком сгустился вокруг Бомена. Внезапно он почувствовал, что задыхается. Юноша повернулся и быстро зашагал к городу, не подозревая о том, что если бы он поднялся на холм еще немного, то увидел бы армию Домината, стоявшую лагерем в отдалении. В лагере не зажигали костров, лошади были привязаны. Армия безмолвно ожидала рассвета.
Глава 2
Ужас на рассвете
Среди ночи Аира Хаз проснулась от удивительно яркого сновидения. Женщина села в постели и поняла, что во сне плакала. Аира не могла остановить рыдания. Она уткнулась в изнанку покрывала, но так и не сумела успокоиться. Аира решила встать, чтобы попить воды. Однако ноги отказались держать ее, и пришлось снова сесть на кровать.
Аира разбудила мужа. Увидев следы слез на ее щеках, Анно встревожился, и она поведала ему свой сон.
Вместе с семьей и множеством других людей она шла по занесенной снегом дороге, которая вела в ущелье между двумя высокими холмами. По обеим сторонам дороги вздымались крутые склоны, белые и гладкие, дорога же сперва шла в гору, а потом, за перевалом, спускалась вниз, по другую сторону гряды. Похоже, путь вел на запад — прямо впереди, в сужающемся книзу просвете между скал садилось солнце. Несмотря на холодный зимний воздух, Аира ощущала на лице тепло его лучей.
Она шагала впереди всех, поэтому первой достигла вершины и остановилась на гребне холма. Стоило ей добраться до него, как вокруг закружилась снежная метель, а солнце окрасило небо на западе в темно-красные тона. Сквозь пелену снега, в лучах заката Аира смотрела на широкую равнину, лежащую перед ней, на две реки, которые несли свои воды к неизвестному океану.
Продолжая разглядывать равнину сквозь сыплющийся на фоне темно-красного неба снег и чувствуя солнечное тепло на щеках, Аира внезапно ощутила такое счастье, что на глазах выступили слезы. Ослабев от радости, она обернулась к Анно и детям. Однако, взглянув в их лица, Аира внезапно поняла, что близкие не могут последовать за ней. Женщина чувствовала безмерное счастье и в то же время понимала, что должна вскоре потерять тех, кого любит. Аира заплакала от радости и горя, плач перешел в рыдание, и она проснулась.
Анно вытер слезы жены и обнял ее, убеждая, что все это лишь сон. Постепенно потрясение отступило, и Аира успокоилась. Не стоило вчера потакать этим глупым разговорам о неизвестной родине, подумала она.
— Почему ты упала? — спросил Анно.
— Я не упала. Просто села.
— Почему?
— Почувствовала слабость.
Анно больше ничего не сказал, но Аира знала, о чем подумал муж. Ее далекий предок, Аира Мантх, был провидцем, первым пророком племени мантхов. «Каждый раз, когда я вижу Идущее, — писал он, — я слабею. Мой дар — это моя болезнь. Предсказания убьют меня».
— Это всего лишь сон, Анно.
— Хотелось бы верить, дорогая.
— И не забивай детям головы. В их мозгах и так достаточно путаницы.
— Я ничего не скажу ребятам.
Аира снова попыталась встать, на сей раз она чувствовала себя увереннее. Женщина подошла к окну, раздвинула занавески и увидела, что первые лучи нового дня уже окрасили небо на востоке.
— Светает.
Анно подошел к окну и обнял жену.
— Я так люблю тебя, — нежно произнес он.
Аира повернулась и поцеловала мужа в щеку. Довольно долго они молча стояли у окна. Вдруг Анно спросил:
— Ты слышишь?
— Что?
— Поющую башню.
Аира прислушалась.
— Нет.
Башня молчала.
Мариус Симеон Ортиз остановил коня на гребне холма, воины позади него. Океанский бриз шевелил листья на деревьях и подмешивал к рассветному воздуху сильный запах соли. Пока Ортиз рассматривал город внизу, его люди готовились к битве. Ниже по склону, на левом фланге, солдаты атакующего отряда затаились в ожидании команды. Ортиз чувствовал, как возбуждены слегка уставшие лошади. Его собственный Конь беспокойно переступал с ноги на ногу, ноздри животного раздувались, время от времени он беспокойно ржал.
— Ну-ну, — сказал Ортиз, — успокойся.
Горящая стрела прочертила тихое небо — значит, лазутчики проникли на склады.
— Маркитанты! — произнес Ортиз. — Стрелки! — Ему не требовалось повышать голос — воины жадно ловили каждое слово своего командира.
Фургоны с провизией двинулись вниз по склону холма в сопровождении безмолвных солдат. Люди шагали быстро, понимая, что у них не так уж много времени, чтобы исполнить свою работу. Впереди вприпрыжку неслись стрелки, у каждого солдата за спину был закинут узел с пропитанными маслом щепками. Ортиз поднял руку, и оставшиеся пехотинцы устремились по длинной извилистой дороге, ведущей к приморской части города. За ними медленно катились пустые повозки, прозванные обезьяньими фургонами.
Со стороны города раздался крик. Сторож обнаружил маркитантов. Люди просыпались, мелькали огни. Но пожар уже запылал в одном из заброшенных домов Серого округа, а ветер раздул пламя. Вот загорелось еще одно здание, потом еще… В северной части Араманта ширилась и росла стена огня.
Конь Ортиза вздрогнул — животное почуяло дым и догадалось, что время атаки приближается. Со стороны города доносились крики, вопли и топот бегущих ног. Ортиз так часто видел, что творится в разоряемых городах, что легко мог представить себе эту картину: горожане внезапно проснулись и видят — улицы объяты огнем, и тогда люди выскакивают из домов полуодетые, ничего не соображающие, испуганные.
Ортиз медленно поднял меч. Шеренга конных воинов последовала примеру своего командира. Три сотни клинков покинули ножны со зловещим свистом. Ортиз немного ослабил поводья, и конь шагнул вперед. Позади полководца всадники тронули коней и двинулись следом. Ударом шпор он послал коня в рысь, затем — в легкий галоп. Стук копыт раздавался за спиной. Глаза Ортиза были прикованы к горящему городу, он вел всадников галопом по каменистой земле. Этот маневр решал все. Если атака будет быстрой, неожиданной и ужасной, то тысяча людей сможет захватить целый город и взять в плен горожан, число которых в десять раз превышает количество нападающих. Именно ужас первого натиска и обращает свободных людей в рабов.
Ортиз бросил взгляд налево и увидел, что пехотинцы тоже приготовились к атаке. Позади полководца первые лучи восходящего светила достигли темной гряды холмов. Вот оно, то мгновение, когда уже невозможно повернуть назад, теперь — все или ничего. Приподнявшись в седле, Ортиз ощутил чистый восторг. Глаза его загорелись, губы сложились в радостную улыбку. Он поднял меч, пришпорил коня и прокричал:
— Вперед!
Поющая башня была объята пламенем. Анно Хаз направлял пожарный шланг на огонь, в то время как Бомен и Кестрель изо всех сил качали насос. На всех ярусах арены виднелись человеческие фигуры. Клич «Пожар!» распространился по городу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29