Кофе обжег рот Конора.
– Он иногда приходит сюда, – сказал Чэм. – Все иногда приходят сюда.
Конор нагнулся глотнуть еще кофе. Когда он поднял голову, то был уже не в фойе, а на заднем сиденье такси.
– Твой друг был плохой, очень плохой, – слышался голос Чэма. – Его нигде больше не хотят видеть. Он плохой или просто больной? Расскажи мне. Я хочу больше знать об этом человеке.
– Потрахаться он был здоров, – сказал Конор, тут же поняв, что то, что он имел в виду, вряд ли удастся передать словами.
– Но он очень глупый.
– Ты тоже.
– Я не блюю в общественных местах. Я не сею вокруг себя ужас и отчаяние. Я не угрожаю тем, кто имеет надо мной власть, и не оскорбляю их.
– Все это звучит очень похоже на Андерхилла, – пробормотал Конор, погружаясь в сон.
Ему приснилось все то же ужасное лицо за стеклом машины только теперь это было лицо Андерхилла. Конор в ужасе проснулся и обнаружил, что сидит один на заднем сиденье машины.
– Что такое? – пробормотал он.
– Крэп кроп кроп кроп, – сказал водитель и, перегнувшись через спинку сиденья, протянул Конору сложенный листочек бумаги.
– Где все? – Конор дрожащей рукой потянулся к записке и выглянул в окно.
Такси стояло на широкой улице между высоким бетонным зданием, по виду напоминавшим гараж, и низеньким одноэтажным, тоже бетонным, строением без окон. В свете фонаря бетон и асфальт дороги казались ярко-желтыми.
– Где мы?
Водитель показал пальцем куда-то вниз. Конор смущенно проследил за движением его руки и увидел собственный член, белевший в темноте салона, который беспомощно свисал на его правое бедро. Конор наклонился, чтобы укрыться от глаз водителя, и застегнул штаны. Сердце его учащенно билось, голова болела. Он взял наконец записку из рук шофера. В ней было несколько строчек мелким почерком: “Ты слишком много пил. Твой друг может быть здесь. Если пойдешь, будь осторожен. Водителю хорошо заплачено”. Чуть ниже был приписан номер телефона. Конор смял записку и вышел из машины. Водитель стал разворачиваться. Конор швырнул записку на землю и наподдал по ней ногой. Возле одноэтажного здания как будто материализовались из воздуха несколько таиландцев в облегающих национальных костюмах. Они направились по аллее к Конору. Ему захотелось вдруг убежать – люди эти напоминали стаю акул. Он еле держался на ногах. Фары машины слепили глаза. И очень хотелось выпить.
– Вы зайдете? – ближайший к Конору мужчина улыбался улыбкой мумии. – Чэм говорил с нами. Мы вас ждем.
– Чэм – не мой друг, – сказал Конор, но мужчины продолжали махать в сторону здания без окон. – Я не собирался туда заходить. А что у вас там?
– Секс-шоу, – ответила голова мумии.
– И всего-то, – Конор позволил увлечь себя к двери. Внутри он заплатил триста монет за вход женщине в темных очках с серьгами в форме бутылочек “кока-колы” с женской грудью.
– Мне нравятся эти сережки, – сказал Конор. – Ты знаешь Тима Андерхилла.
– Еще не пришел, – сказала женщина. Сережки покачивались в ушах как два повешенных.
Конор проследовал за одним из мужчин по длинному темному коридору и оказался в комнате с низким потолком, окрашенной в черный цвет. Неяркий красный цвет заливал ряды складных стульев и две сцены – одну прямо перед стульями, другую рядом с переполненным баром. На каждой сцене плясала голая девица. У девиц были нессиммeтpичныe груди и узкие бедра. Их губы в лучах красного света выглядели черными. Посетители бара были в основном таиландцами, но в толпе то тут, то там можно было заметить пьяного белокожего мужчину, вроде самого Конора, и было даже несколько пар в американской одежде. Конор упал на один из стульев в дальнем углу зала заказал материализовавшейся рядом с ним полуголой диве пива, которое стоило ему сотню.
“Этот негодяй вынул из штанов мой член, – думал он. – Мне, небось, еще повезло, что он не отрезал его и не унес в бутылочке с собой на память”. Он выпил свое пиво, затем еще несколько порций, пока девицы на сцене меняли тела и лица, меняли длинные волосы на короткие, бейсбольную форму на футбольную, пышные бедра на бедра поджарых борзых собак. Конор решил, что ему, пожалуй, нравятся эти девицы. Одна из них умела открывать влагалищем бутылки “кока-колы”, причем пробка отлетала от бутылки с громким щелчком. У девицы было скуластое личико и горящие черные глаза. Открыв бутылку, она высасывала из нее жидкость, которую затем выливала обратно. Насколько было известно Конору, ни одна из девиц “У Донована” так не умела.
Конор вдруг осознал, что дошел как раз до той стадии опьянения, когда дальше алкоголь уже не действует.
Посмотрев на боковую сцену, Конор густо залился краской – стройное юное создание освободилось от платья, чтобы продемонстрировать собравшимся, что является одновременно владельцем двух маленьких упругих грудей и внушительных размеров мужского полового органа, который, опустившись на колени, взял в рот другой “катуи”. Конор повернулся вновь к центральной сцене, на которой девица с непроницаемым лицом жены диктатора собиралась что-то делать с большой рыжей собакой.
– Дайте мне виски, – сказал Конор официантке.
Когда жена диктатора вместе с собакой покинули сцену, на нее взобрались невысокий мускулистый таиландец и девица с волосами по пояс. Скоро они уже демонстрировали половой акт, все время меняя позы и вращаясь, как гимнасты в воздухе. Один из трансвеститов рядом с Конором тяжело вздохнул. Конор заказал еще виски. Призрак Тима Андерхилла сидел где-то в зале и аплодировал.
Конор вдруг понял, что не может с точностью утверждать, кто из людей, выступающих на сцене, на самом деле мужчины, а кто – женщины. Тут были мужчины с женской грудью, женщины с членами.
Сейчас на сцене было четверо, которые сплелись как бы в тугой клубок, из которого Конору удавалось увидеть то женскую улыбку, то пышные бедра, то внушительных размеров зад. Затем все четверо встали и начали кланяться, как артисты. Эти люди показались вдруг Конору хранителями памяти о вечном наслаждении, они отличались от тех, кто сидел в зале, как марсиане, они были нетленны и неприкосновенны, как ангелы.
“Вот это да!” – думал Конор. Ему открылось вдруг, что только что он наблюдал момент полной, абсолютной ясности и правды жизни. Конор увидел самого себя, стоящим перед сверкающей стеной нерушимого и непостижимого мира, где стирались границы между полами а языком служила музыка, и все, что двигалось, было настолько быстрым и ярким, что слепило глаза.
Затем он вновь вернулся в жестокую реальность.
Выступавшие, облачившись в робы, сошли со сцены в полуопустевший зал, где оставались теперь в основном прибалдевшие наркоманы и проститутки, живущие в хибарках вдоль реки. Конор был пьян. Тим Андерхилл был пьяницей-неудачником, таким же, как он. Конор пытался припомнить этот момент познания абсолютной истины, но вспоминались только бары и задние сиденья такси, которые видел он сегодня во время своей бесплодной охоты – настолько бесплодной, будто он искал не человека, а единорога или какое-нибудь другое мифическое существо.
Конор думал о том, что, в сущности, вся его жизнь была историей непонимания, что происходит с ним и с этим миром.
Конор вытер руки о джинсы и устало последовал за остальными засидевшимися посетителями по темному коридору к выходу.
Несколько человек двинулись в сторону стоящего рядом гаража. Все они были одеты в облегающие тайские костюмы и напоминали солдат-наемников в отпуске. На одном из них были темные очки. Конор стоял, покачиваясь, перед дверью клуба, соображая, что эти люди стоят и ждут, когда он уйдет.
Ему стало вдруг ясно, что увиденное сегодня в клубе было лишь прелюдией к главному номеру. Эти люди не довольствовались тем, чего было достаточно для остальных. “И я тоже”, – подумал Конор, вспомнив, что он испытывал, глядя, как кланяются артисты. Должно быть что-то еще – еще более захватывающее. И еще одна вещь заставила Конора подойти к этим людям: Тим Андерхилл должен был бы быть вместе с ними. Ведь именно поэтому Чэм привез его сюда. Чего бы ни ждали эти люди, это должно было стать последним действием представления, так захватившего Конора.
Когда Конор сделал шаг в сторону кучки людей, тот, что был в темных очках, что-то сказал своим приятелям и пошел ему навстречу. Он поднял руку вверх, как полисмен, регулирующий движение, затем жестом показал Конору, что ему надо уходить.
– Представление закончилось, – сказал мужчина. – Вы должны идти.
– Я хочу посмотреть, что еще здесь покажут.
– Больше ничего. Вы должны идти, – мужчина повторил свой жест.
Остальные таиландцы, хотя и не было заметно, чтобы они двигались, были теперь гораздо ближе к Конору. Он почувствовал хорошо знакомые чувства возбуждения и ожидания при встрече с опасностью. Насилие витало в воздухе, эти люди как бы излучали его.
– Тим Андерхилл посоветовал мне прийти сюда, – громко произнес он. – Вы ведь знаете Тима, так?
Мужчины стали переговариваться вполголоса. Конор услышал что-то похожее на “Андерхилл”, затем последовали смешки. Он расслабился. Человек в черных очках глянул на него, как бы беззвучно отдавая команду не двигаться. Мужчины снова стали переговариваться, один из них, видимо, отпустил шутку, которой улыбнулись даже Темные Очки.
– Давайте посмотрим, что еще у вас тут приготовлено, ребята.
– Крэп кроп крэп, – громко крикнул один из группы, и остальные снова заулыбались.
Темные Очки, демонстрируя офицерскую выправку, подошел вплотную к Конору.
– Вы знаете, где находитесь? – спросил он.
– Бангкок. О, Боже, я не до такой степени пьян! Бангкок, Таиланд, чертово королевство Сиамское.
Мужчина обнажил в улыбке желтые зубы.
– На какой улице? В каком районе?
– А плевать я хотел, – ответил на это Конор.
По крайней мере несколько мужчин наверняка поняли, что он сказал, потому что они стали по очереди что-то кричать человеку в темных очках. В тоне их Конору послышалось что-то циничное, интонации людей, которым наплевать на все и вся, которые он не слышал вот уже лет четырнадцать. Они говорили одно из двух: либо “Убей его скорее и пойдем”, либо “Пусть этот балбес-американец идет с нами”.
Темные Очки смотрел на Конора с таким видом, будто в нем боролись сомнения и желание позабавиться.
– Двенадцать сотен, – изрек он наконец.
– Это шоу должно, черт возьми, оказаться раза в четыре лучше предыдущего, – пробормотал Конор, доставая из кармана очередную порцию мятых бумажек. Остальные мужчины уже подходили к высокому бетонному гаражу. Конор пристроился в хвост цепочки, стараясь изо всех сил шагать по прямой.
Мужчина в темных очках забежал впереди остальных и открыл дверь под пандусом. Все стали спускаться по крутым ступенькам в тускло освещенный колодец. Темные Очки помахал рукой в воздухе, призывая Конора следовать за остальными.
– Я здесь, – успокоил его Конор.
3
На следующий день Конор все пытался убедить себя, что он не может быть на сто процентов уверен в том, что произошло вчера, после того как он спустился вслед за остальными в глубину гаража. Ведь он выпил за вечер столько, что еле держался на ногах. В секс-клубе он увидел видение – видение чего? ангелов? света? – которое овладело его мозгом. Из всего, что говорили в гараже, он понял только одно слово, да и в нем не был уверен. Просто он был достаточно глуп и легкомыслен, чтобы позволить себе слышать то, чего не говорили, и видеть то, чего не было на самом деле. Это легкомыслие овладело им еще на борту самолета, когда они с Майклом и Биверсом летели в самолете из Лос-Анджелеса. После этого сама реальность, казалось, как-то причудливо изогнулась, поместив Конора в мир, где смотрят из темного зала на сцену, на которой пухленькие девчонки пускают из влагалищ колечки дыма, где мужчины превращаются в женщин, а женщины – в мужчин. Они приближаются к Тиму Андерхиллу, сказал Майкл, и Конор действительно чувствовал близость этого человека всякий раз, когда думал о том, что происходило в гараже. Приближаться к Андерхиллу – видимо это означало ступить на некую территорию, где все по самой природе своей было поставлено с ног на голову, где нельзя доверять собственным чувствам. Андерхиллу нравились такие места, – ему нравился Вьетнам. Андерхиллу, подобно летучей мыши, всегда хорошо было в темных углах. Как и Коко, предположил Конор. На следующий день он решил никому не говорить о том, что он видел или не видел, – даже Майку Пулу.
* * *
Конор последовал “низ за остальными, размышляя о том, что гражданские люди ничего не понимают в настоящей жестокости и насилии. Они думают, что насилие – это действие. Один парень бьет другого, трещат кости, льется кровь. Простые люди считают: насилие – это нечто, что можно увидеть. Они думают, что можно спрятаться от этого, если смотреть в другую сторону. Но насилие – это не действие. За любым насилием прежде всего стоит чувство. Как ледяной конверт вокруг ударов, ножей и ружей. Это чувство исходит даже не от людей, которые используют оружие, – они просто кладут свои мысли, свои головы внутрь конверта. И делают то, чего требует содержимое конверта.
Конор думал об этом холодно и как бы отстранение, продолжая спускаться по лестнице.
Он скоро перестал считать, на сколько пролетов они спустились. Шесть, или семь, или восемь... бетонные ступеньки кончились этажа на два ниже того места, где Конор в последний раз заметил припаркованные машины. Они вошли на этаж неправильной формы, с полом, который сперва показался Конору цементным, но при ближайшем рассмотрении оказался земляным. Лампа, стоявшая у подножия лестницы, бросала рассеянный свет на двадцать-тридцать футов вокруг, где полная теней серая мгла постепенно переходила в абсолютную черноту. Воздух был холодным и одновременно спертым.
Один из мужчин что-то выкрикнул, видимо, вопрос.
Послышались какие-то звуки и осветилась дальняя часть подвала. Перед вошедшими стоял, все еще держа руку на шнуре выключателя, таиландец лет шестидесяти и весьма натянуто улыбался. На длинном столе перед мужчиной громоздилась импровизированная стойка бара с высокими и низкими бокалами и двумя рядами бутылок. Мужчина медленно развел в стороны руки, как бы предлагая выбирать напитки, и слегка наклонился. Лучи блеклого света отразились на его макушке.
Таиландцы подошли к бару. Они говорили тихо, но в звуках их голосов Конору по-прежнему слышались воинственные нотки. Темные Очки подвел его к бару.
Он заказал виски, решив, что теплый горячительный напиток придаст ему сил, а не собьет с ног.
– Немного льда, – попросил он бармена, замечая про себя, что вся лысина его покрыта почти идеально круглыми большими каплями пота. Виски были с каким-то непроизносимым шотландским названием и подозрительно отдавали на вкус дымом, туманом, древесиной и старыми веревками. Глотать этот напиток было все равно, что жевать кусочек земли с дальнего побережья Шотландии.
Темные Очки сухо кивнул Конору и взял у бармена свою порцию виски, налитую из той же бутылки.
Кто были эти парни? В своих дорогих облегающих костюмах они могли с равной долей вероятности оказаться гангстерами, банкирами или же страховыми агентами. От них веяло уверенностью в себе людей, которым никогда не приходилось заботиться о хлебе насущном.
Конор вспомнил Гарри Биверса. Эти тоже сидели, откинувшись на спинку кресла, и ждали, пока деньги сами войдут в дверь.
Темные Очки отошел от остальных и махнул рукой куда-то в другую сторону подвала.
Где-то там, в темноте, раздались тихие шаги. Конор глотнул еще немного виски. На краю освещенного пространства появились две человеческие фигуры. Низенький таиландец в костюме цвета хаки, лысый, как бильярдный шар, с глубокими складками и оспинами на неулыбчивом лице подошел к мужчинам, стоящим у бара, держа за локоть красивую азиатскую женщину, одетую в черный балахон, который был явно велик ей на несколько размеров. Свет, казалось, слепил ее. “Она не тайка, – подумал Конор, – не те черты лица. Она, наверное, китаянка или вьетнамка”. Мужчина сжимал ее руку и, казалось, заставлял двигаться. Голова ее безвольно свисала на плечо, губы раскрылись в полуулыбке.
Мужчина подвел ее еще на несколько шагов ближе к бару. Только теперь Конор заметил на носу его очки в тонкой металлической оправе. Конор знал этот тип людей – бойцы, вояки до мозга костей. Лысый явно не был богатым человеком, что не мешало ему иметь апломб по меньшей мере генерала.
Конору показалось, что один из стоящих рядом мужчин прошептал слово “телефон”. Когда мужчина и его спутница оказались в самом центре освещенного пространства, он убрал руку с ее локтя. Она слегка покачнулась, но тут же выпрямилась, расставив пошире ноги и расправив плечи. Девушка смотрела сквозь полуприкрытые веки и таинственно улыбалась.
Генерал зашел ей за спину и спусти робу с плеч девушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Он иногда приходит сюда, – сказал Чэм. – Все иногда приходят сюда.
Конор нагнулся глотнуть еще кофе. Когда он поднял голову, то был уже не в фойе, а на заднем сиденье такси.
– Твой друг был плохой, очень плохой, – слышался голос Чэма. – Его нигде больше не хотят видеть. Он плохой или просто больной? Расскажи мне. Я хочу больше знать об этом человеке.
– Потрахаться он был здоров, – сказал Конор, тут же поняв, что то, что он имел в виду, вряд ли удастся передать словами.
– Но он очень глупый.
– Ты тоже.
– Я не блюю в общественных местах. Я не сею вокруг себя ужас и отчаяние. Я не угрожаю тем, кто имеет надо мной власть, и не оскорбляю их.
– Все это звучит очень похоже на Андерхилла, – пробормотал Конор, погружаясь в сон.
Ему приснилось все то же ужасное лицо за стеклом машины только теперь это было лицо Андерхилла. Конор в ужасе проснулся и обнаружил, что сидит один на заднем сиденье машины.
– Что такое? – пробормотал он.
– Крэп кроп кроп кроп, – сказал водитель и, перегнувшись через спинку сиденья, протянул Конору сложенный листочек бумаги.
– Где все? – Конор дрожащей рукой потянулся к записке и выглянул в окно.
Такси стояло на широкой улице между высоким бетонным зданием, по виду напоминавшим гараж, и низеньким одноэтажным, тоже бетонным, строением без окон. В свете фонаря бетон и асфальт дороги казались ярко-желтыми.
– Где мы?
Водитель показал пальцем куда-то вниз. Конор смущенно проследил за движением его руки и увидел собственный член, белевший в темноте салона, который беспомощно свисал на его правое бедро. Конор наклонился, чтобы укрыться от глаз водителя, и застегнул штаны. Сердце его учащенно билось, голова болела. Он взял наконец записку из рук шофера. В ней было несколько строчек мелким почерком: “Ты слишком много пил. Твой друг может быть здесь. Если пойдешь, будь осторожен. Водителю хорошо заплачено”. Чуть ниже был приписан номер телефона. Конор смял записку и вышел из машины. Водитель стал разворачиваться. Конор швырнул записку на землю и наподдал по ней ногой. Возле одноэтажного здания как будто материализовались из воздуха несколько таиландцев в облегающих национальных костюмах. Они направились по аллее к Конору. Ему захотелось вдруг убежать – люди эти напоминали стаю акул. Он еле держался на ногах. Фары машины слепили глаза. И очень хотелось выпить.
– Вы зайдете? – ближайший к Конору мужчина улыбался улыбкой мумии. – Чэм говорил с нами. Мы вас ждем.
– Чэм – не мой друг, – сказал Конор, но мужчины продолжали махать в сторону здания без окон. – Я не собирался туда заходить. А что у вас там?
– Секс-шоу, – ответила голова мумии.
– И всего-то, – Конор позволил увлечь себя к двери. Внутри он заплатил триста монет за вход женщине в темных очках с серьгами в форме бутылочек “кока-колы” с женской грудью.
– Мне нравятся эти сережки, – сказал Конор. – Ты знаешь Тима Андерхилла.
– Еще не пришел, – сказала женщина. Сережки покачивались в ушах как два повешенных.
Конор проследовал за одним из мужчин по длинному темному коридору и оказался в комнате с низким потолком, окрашенной в черный цвет. Неяркий красный цвет заливал ряды складных стульев и две сцены – одну прямо перед стульями, другую рядом с переполненным баром. На каждой сцене плясала голая девица. У девиц были нессиммeтpичныe груди и узкие бедра. Их губы в лучах красного света выглядели черными. Посетители бара были в основном таиландцами, но в толпе то тут, то там можно было заметить пьяного белокожего мужчину, вроде самого Конора, и было даже несколько пар в американской одежде. Конор упал на один из стульев в дальнем углу зала заказал материализовавшейся рядом с ним полуголой диве пива, которое стоило ему сотню.
“Этот негодяй вынул из штанов мой член, – думал он. – Мне, небось, еще повезло, что он не отрезал его и не унес в бутылочке с собой на память”. Он выпил свое пиво, затем еще несколько порций, пока девицы на сцене меняли тела и лица, меняли длинные волосы на короткие, бейсбольную форму на футбольную, пышные бедра на бедра поджарых борзых собак. Конор решил, что ему, пожалуй, нравятся эти девицы. Одна из них умела открывать влагалищем бутылки “кока-колы”, причем пробка отлетала от бутылки с громким щелчком. У девицы было скуластое личико и горящие черные глаза. Открыв бутылку, она высасывала из нее жидкость, которую затем выливала обратно. Насколько было известно Конору, ни одна из девиц “У Донована” так не умела.
Конор вдруг осознал, что дошел как раз до той стадии опьянения, когда дальше алкоголь уже не действует.
Посмотрев на боковую сцену, Конор густо залился краской – стройное юное создание освободилось от платья, чтобы продемонстрировать собравшимся, что является одновременно владельцем двух маленьких упругих грудей и внушительных размеров мужского полового органа, который, опустившись на колени, взял в рот другой “катуи”. Конор повернулся вновь к центральной сцене, на которой девица с непроницаемым лицом жены диктатора собиралась что-то делать с большой рыжей собакой.
– Дайте мне виски, – сказал Конор официантке.
Когда жена диктатора вместе с собакой покинули сцену, на нее взобрались невысокий мускулистый таиландец и девица с волосами по пояс. Скоро они уже демонстрировали половой акт, все время меняя позы и вращаясь, как гимнасты в воздухе. Один из трансвеститов рядом с Конором тяжело вздохнул. Конор заказал еще виски. Призрак Тима Андерхилла сидел где-то в зале и аплодировал.
Конор вдруг понял, что не может с точностью утверждать, кто из людей, выступающих на сцене, на самом деле мужчины, а кто – женщины. Тут были мужчины с женской грудью, женщины с членами.
Сейчас на сцене было четверо, которые сплелись как бы в тугой клубок, из которого Конору удавалось увидеть то женскую улыбку, то пышные бедра, то внушительных размеров зад. Затем все четверо встали и начали кланяться, как артисты. Эти люди показались вдруг Конору хранителями памяти о вечном наслаждении, они отличались от тех, кто сидел в зале, как марсиане, они были нетленны и неприкосновенны, как ангелы.
“Вот это да!” – думал Конор. Ему открылось вдруг, что только что он наблюдал момент полной, абсолютной ясности и правды жизни. Конор увидел самого себя, стоящим перед сверкающей стеной нерушимого и непостижимого мира, где стирались границы между полами а языком служила музыка, и все, что двигалось, было настолько быстрым и ярким, что слепило глаза.
Затем он вновь вернулся в жестокую реальность.
Выступавшие, облачившись в робы, сошли со сцены в полуопустевший зал, где оставались теперь в основном прибалдевшие наркоманы и проститутки, живущие в хибарках вдоль реки. Конор был пьян. Тим Андерхилл был пьяницей-неудачником, таким же, как он. Конор пытался припомнить этот момент познания абсолютной истины, но вспоминались только бары и задние сиденья такси, которые видел он сегодня во время своей бесплодной охоты – настолько бесплодной, будто он искал не человека, а единорога или какое-нибудь другое мифическое существо.
Конор думал о том, что, в сущности, вся его жизнь была историей непонимания, что происходит с ним и с этим миром.
Конор вытер руки о джинсы и устало последовал за остальными засидевшимися посетителями по темному коридору к выходу.
Несколько человек двинулись в сторону стоящего рядом гаража. Все они были одеты в облегающие тайские костюмы и напоминали солдат-наемников в отпуске. На одном из них были темные очки. Конор стоял, покачиваясь, перед дверью клуба, соображая, что эти люди стоят и ждут, когда он уйдет.
Ему стало вдруг ясно, что увиденное сегодня в клубе было лишь прелюдией к главному номеру. Эти люди не довольствовались тем, чего было достаточно для остальных. “И я тоже”, – подумал Конор, вспомнив, что он испытывал, глядя, как кланяются артисты. Должно быть что-то еще – еще более захватывающее. И еще одна вещь заставила Конора подойти к этим людям: Тим Андерхилл должен был бы быть вместе с ними. Ведь именно поэтому Чэм привез его сюда. Чего бы ни ждали эти люди, это должно было стать последним действием представления, так захватившего Конора.
Когда Конор сделал шаг в сторону кучки людей, тот, что был в темных очках, что-то сказал своим приятелям и пошел ему навстречу. Он поднял руку вверх, как полисмен, регулирующий движение, затем жестом показал Конору, что ему надо уходить.
– Представление закончилось, – сказал мужчина. – Вы должны идти.
– Я хочу посмотреть, что еще здесь покажут.
– Больше ничего. Вы должны идти, – мужчина повторил свой жест.
Остальные таиландцы, хотя и не было заметно, чтобы они двигались, были теперь гораздо ближе к Конору. Он почувствовал хорошо знакомые чувства возбуждения и ожидания при встрече с опасностью. Насилие витало в воздухе, эти люди как бы излучали его.
– Тим Андерхилл посоветовал мне прийти сюда, – громко произнес он. – Вы ведь знаете Тима, так?
Мужчины стали переговариваться вполголоса. Конор услышал что-то похожее на “Андерхилл”, затем последовали смешки. Он расслабился. Человек в черных очках глянул на него, как бы беззвучно отдавая команду не двигаться. Мужчины снова стали переговариваться, один из них, видимо, отпустил шутку, которой улыбнулись даже Темные Очки.
– Давайте посмотрим, что еще у вас тут приготовлено, ребята.
– Крэп кроп крэп, – громко крикнул один из группы, и остальные снова заулыбались.
Темные Очки, демонстрируя офицерскую выправку, подошел вплотную к Конору.
– Вы знаете, где находитесь? – спросил он.
– Бангкок. О, Боже, я не до такой степени пьян! Бангкок, Таиланд, чертово королевство Сиамское.
Мужчина обнажил в улыбке желтые зубы.
– На какой улице? В каком районе?
– А плевать я хотел, – ответил на это Конор.
По крайней мере несколько мужчин наверняка поняли, что он сказал, потому что они стали по очереди что-то кричать человеку в темных очках. В тоне их Конору послышалось что-то циничное, интонации людей, которым наплевать на все и вся, которые он не слышал вот уже лет четырнадцать. Они говорили одно из двух: либо “Убей его скорее и пойдем”, либо “Пусть этот балбес-американец идет с нами”.
Темные Очки смотрел на Конора с таким видом, будто в нем боролись сомнения и желание позабавиться.
– Двенадцать сотен, – изрек он наконец.
– Это шоу должно, черт возьми, оказаться раза в четыре лучше предыдущего, – пробормотал Конор, доставая из кармана очередную порцию мятых бумажек. Остальные мужчины уже подходили к высокому бетонному гаражу. Конор пристроился в хвост цепочки, стараясь изо всех сил шагать по прямой.
Мужчина в темных очках забежал впереди остальных и открыл дверь под пандусом. Все стали спускаться по крутым ступенькам в тускло освещенный колодец. Темные Очки помахал рукой в воздухе, призывая Конора следовать за остальными.
– Я здесь, – успокоил его Конор.
3
На следующий день Конор все пытался убедить себя, что он не может быть на сто процентов уверен в том, что произошло вчера, после того как он спустился вслед за остальными в глубину гаража. Ведь он выпил за вечер столько, что еле держался на ногах. В секс-клубе он увидел видение – видение чего? ангелов? света? – которое овладело его мозгом. Из всего, что говорили в гараже, он понял только одно слово, да и в нем не был уверен. Просто он был достаточно глуп и легкомыслен, чтобы позволить себе слышать то, чего не говорили, и видеть то, чего не было на самом деле. Это легкомыслие овладело им еще на борту самолета, когда они с Майклом и Биверсом летели в самолете из Лос-Анджелеса. После этого сама реальность, казалось, как-то причудливо изогнулась, поместив Конора в мир, где смотрят из темного зала на сцену, на которой пухленькие девчонки пускают из влагалищ колечки дыма, где мужчины превращаются в женщин, а женщины – в мужчин. Они приближаются к Тиму Андерхиллу, сказал Майкл, и Конор действительно чувствовал близость этого человека всякий раз, когда думал о том, что происходило в гараже. Приближаться к Андерхиллу – видимо это означало ступить на некую территорию, где все по самой природе своей было поставлено с ног на голову, где нельзя доверять собственным чувствам. Андерхиллу нравились такие места, – ему нравился Вьетнам. Андерхиллу, подобно летучей мыши, всегда хорошо было в темных углах. Как и Коко, предположил Конор. На следующий день он решил никому не говорить о том, что он видел или не видел, – даже Майку Пулу.
* * *
Конор последовал “низ за остальными, размышляя о том, что гражданские люди ничего не понимают в настоящей жестокости и насилии. Они думают, что насилие – это действие. Один парень бьет другого, трещат кости, льется кровь. Простые люди считают: насилие – это нечто, что можно увидеть. Они думают, что можно спрятаться от этого, если смотреть в другую сторону. Но насилие – это не действие. За любым насилием прежде всего стоит чувство. Как ледяной конверт вокруг ударов, ножей и ружей. Это чувство исходит даже не от людей, которые используют оружие, – они просто кладут свои мысли, свои головы внутрь конверта. И делают то, чего требует содержимое конверта.
Конор думал об этом холодно и как бы отстранение, продолжая спускаться по лестнице.
Он скоро перестал считать, на сколько пролетов они спустились. Шесть, или семь, или восемь... бетонные ступеньки кончились этажа на два ниже того места, где Конор в последний раз заметил припаркованные машины. Они вошли на этаж неправильной формы, с полом, который сперва показался Конору цементным, но при ближайшем рассмотрении оказался земляным. Лампа, стоявшая у подножия лестницы, бросала рассеянный свет на двадцать-тридцать футов вокруг, где полная теней серая мгла постепенно переходила в абсолютную черноту. Воздух был холодным и одновременно спертым.
Один из мужчин что-то выкрикнул, видимо, вопрос.
Послышались какие-то звуки и осветилась дальняя часть подвала. Перед вошедшими стоял, все еще держа руку на шнуре выключателя, таиландец лет шестидесяти и весьма натянуто улыбался. На длинном столе перед мужчиной громоздилась импровизированная стойка бара с высокими и низкими бокалами и двумя рядами бутылок. Мужчина медленно развел в стороны руки, как бы предлагая выбирать напитки, и слегка наклонился. Лучи блеклого света отразились на его макушке.
Таиландцы подошли к бару. Они говорили тихо, но в звуках их голосов Конору по-прежнему слышались воинственные нотки. Темные Очки подвел его к бару.
Он заказал виски, решив, что теплый горячительный напиток придаст ему сил, а не собьет с ног.
– Немного льда, – попросил он бармена, замечая про себя, что вся лысина его покрыта почти идеально круглыми большими каплями пота. Виски были с каким-то непроизносимым шотландским названием и подозрительно отдавали на вкус дымом, туманом, древесиной и старыми веревками. Глотать этот напиток было все равно, что жевать кусочек земли с дальнего побережья Шотландии.
Темные Очки сухо кивнул Конору и взял у бармена свою порцию виски, налитую из той же бутылки.
Кто были эти парни? В своих дорогих облегающих костюмах они могли с равной долей вероятности оказаться гангстерами, банкирами или же страховыми агентами. От них веяло уверенностью в себе людей, которым никогда не приходилось заботиться о хлебе насущном.
Конор вспомнил Гарри Биверса. Эти тоже сидели, откинувшись на спинку кресла, и ждали, пока деньги сами войдут в дверь.
Темные Очки отошел от остальных и махнул рукой куда-то в другую сторону подвала.
Где-то там, в темноте, раздались тихие шаги. Конор глотнул еще немного виски. На краю освещенного пространства появились две человеческие фигуры. Низенький таиландец в костюме цвета хаки, лысый, как бильярдный шар, с глубокими складками и оспинами на неулыбчивом лице подошел к мужчинам, стоящим у бара, держа за локоть красивую азиатскую женщину, одетую в черный балахон, который был явно велик ей на несколько размеров. Свет, казалось, слепил ее. “Она не тайка, – подумал Конор, – не те черты лица. Она, наверное, китаянка или вьетнамка”. Мужчина сжимал ее руку и, казалось, заставлял двигаться. Голова ее безвольно свисала на плечо, губы раскрылись в полуулыбке.
Мужчина подвел ее еще на несколько шагов ближе к бару. Только теперь Конор заметил на носу его очки в тонкой металлической оправе. Конор знал этот тип людей – бойцы, вояки до мозга костей. Лысый явно не был богатым человеком, что не мешало ему иметь апломб по меньшей мере генерала.
Конору показалось, что один из стоящих рядом мужчин прошептал слово “телефон”. Когда мужчина и его спутница оказались в самом центре освещенного пространства, он убрал руку с ее локтя. Она слегка покачнулась, но тут же выпрямилась, расставив пошире ноги и расправив плечи. Девушка смотрела сквозь полуприкрытые веки и таинственно улыбалась.
Генерал зашел ей за спину и спусти робу с плеч девушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71