С.Элиота, основал сеть универмагов “Хартсдейл”, пятьдесят лет удерживавшую лидирующую позицию в своей отрасли в западных штатах. После Первой мировой войны Хартсдейл был послом США в Бельгии. Чету Мартинсонов хоронила их многочисленная родня: брат мистера Мартинсона – Керкби, сестра – Эмма Бич, постоянно проживающая в Лос-Анджелесе, братья миссис Мартинсон – Лестер и Паркер, руководящие дизайнерской фирмой “Ля Бон Ви” в Нью-Йорке, и трое детей – Спенсер, сотрудник Центрального разведывательного управления, постоянно проживающий в Арлингтоне, Паркер, Сан-Франциско, и Орлетт Монаган, художница, живущая в данный момент в Испании. Внуков у покойных не было.
Тино изучил фотографии двух образцовых граждан. Уильям Мартинсон оказался обладателем близко посаженных глаз и копны седых волос, обрамляющих симпатичное умное лицо. У него был вид человека, преуспевшего в этой жизни. Барбару Мартинсон засняли в тот момент, когда она смотрела куда-то в сторону с едва заметной улыбкой на губах. Вид у нее был такой, как будто ей только что пришло в голову что-то очень смешное и, скорее всего, непристойное.
На третьей странице того же номера красовался заголовок:
“ДРУЗЬЯ И СОСЕДИ ВСПОМИНАЮТ МАРТИНСОНОВ”. Пумо начал читать через строчку небольшую статью, ошибочно полагая, что ему уже известны все изложенные в ней сколько-нибудь значимые Факты. Конечно, Мартинсонов любили, ими восхищались. Естественно, их смерть явилась трагической утратой для общества. Супруги были красивы, умны и щедры. Но чего никак нельзя было предсказать, так это того, что мистер Мартинсон был до сих пор известен своим старым почитателям по псевдониму “Фафи”, которым он пользовался, сотрудничая в “Кантри Дей”. Было также сказано, что Уильям Мартинсон проявил свои замечательные деловые способности после того, как решил оставить журналистику и присоединиться к семейному бизнесу в тот момент, когда “Мартинсон Тул энд Эквипмент” переживала кризис.
“Журналистика? — удивился Пумо. – Фафи?”
В статье был подзаголовок: “Две карьеры мистера Мартинсона”.
Уильям Мартинсон, оказывается, специализировался в журналистике еще в Кэньон-колледже, а позднее получил степень магистра на факультете журналистки в Колумбийском университете. В сорок восьмом году он стал штатным сотрудником “Сент-Луис Пост-Диспэтч” и вскоре приобрел репутацию репортера исключительных способностей. В шестьдесят четвертом году, после еще нескольких престижных журналистских постов, он становится корреспондентом журнала “Ньюсуик” во Вьетнаме. Мистер Мартинсон присылал репортажи из Вьетнама до самого взятия Сайгона, после чего он стал шефом одного из отделений журнала. В семидесятом году в его честь был дан обед, на котором отмечался особый вклад Мартинсона в информационное обеспечение американцев по вопросам, касающимся войны во Вьетнаме. В особенности это касалось его репортажей о происшествии близ некой вьетнамской деревушки, поначалу показавшемся всем героическим актом...
Пумо перестал читать. Какое-то время он ничего не видел и не слышал вокруг – Я-Тук вновь ослепила его. Постепенно Тино обнаружил, что руки его как бы сами собой вынимают из аппарата кассету с информацией из Сент-Луиса.
– Проклятый Биверс, – повторял он про себя. – Чертов дурак.
– Успокойтесь, приятель, – послышался голос над головой Пумо. Тот попытался развернуть стол и так ударился при этом ногой, что наверняка заработал синяк. Потирая бедро, он поднял глаза на все того же бородатого молодого человека.
– Пума, так? – спросил тот. Тино вздохнул и кивнул.
– Вам все еще нужно это? – он протягивал Пумо еще одну стопку микрофильмов.
Пумо взял пленки и снова обернулся к аппарату. Он не понимал, на что смотрит и что ищет. Он чувствовал себя так, будто его только что ударила молния. Этот чертов Биверс, который поднял такой шум вокруг своей колоссальной работы по сбору информации, не потрудился копнуть дальше поверхности преступления Коко. Тино почувствовал, что его вновь захлестывает волна гнева.
Он с такой силой впихнул в аппарат кассету с копиями лондонской “Таймс”, что стол задрожал. Из-за перегородки, отделяющей его от соседнего монитора, послышались возмущенные возгласы.
Пумо просматривал текст, пока не нашел нужный ему заголовок: “ПИСАТЕЛЬ И ЖУРНАЛИСТ МАККЕННА УБИТ В СИНГАПУРЕ”. И подзаголовок: “Приобрел известность во время войны во Вьетнаме”. Клив Маккенна занял первую страницу “Таймс” двадцать девятого января восемьдесят второго года, через шесть дней после своей смерти и через день после того, как был обнаружен его труп. Маккенна работал на агентства “Рейтор” в Австралии и Новой Зеландии в течение десяти лет, затем перебрался в сайгонское отделение, где быстро приобрел известность. Он был первым английским журналистом, освещавшим блокаду Хе-Санх, события в Май Лей и военные действия в Хью, и был единственным английским журналистом, побывавшим в Я-Тук непосредственно после событий, вызвавших расследование военного трибунала и последующее признание невиновными двух американских солдат. Маккенна расстался с журналистикой в семьдесят первом году, вернувшись в Лондон, чтобы написать первый из серии приключенческих триллеров, сделавших его одним из самых известных и преуспевающих авторов.
– Он был в том чертовом вертолете, – вслух произнес Пумо. Клив Маккенна был одним из пассажиров вертолета, доставившего репортеров в Я-Тук, Уильям Мартинсон был в том же вертолете и французские журналисты, наверняка, тоже.
Тино поменял кассету на другую, с французской периодикой. Пумо не понимал по-французски, но слова “Вьетнам” и “Я-Тук” в одной из статей на первой странице “Экспресс” читались одинаково по-английски и по-французски.
Сбоку кабинки Пумо появилась огромная голова с карими глазами за стеклами огромных очков в серой оправе.
– Извините, – произнесла голова, – но если вы не в состоянии контролировать себя и свой словарь, я буду вынужден попросить вас удалиться.
Пумо захотелось ударить этого высокопарного осла. Тем более что на нем был галстук-бабочка, напомнивший ему о Гарри Биверсе.
Нимало не сомневаясь в том, что на него смотрит весь кабинет микрофильмов, Пумо взял со спинки стула пиджак, сдал у стола пленки с микрофильмами и вышел из кабинета. Тино сломя голову сбежал по лестнице и выбежал за дверь библиотеки. Падал снег.
Пумо шагал по улице, засунув руки в карманы, в твидовой кепке из какой-то банановой республики на голове. Было очень холодно, и это успокаивало. В такой холод, когда все думали только о том, как бы скорее добраться до дома, практически исключалась возможность нападения на улице.
Пумо попытался вспомнить лица репортеров, побывавших в Я-Тук. Это была только часть более многочисленной группы, прибывшей в Кэмп Крэнделл из дальней провинции Кванг-Три, где они осматривали места сражений, дабы поведать человечеству об ужасах Вьетнама. После того как журналисты выполнили обязательную программу, они могли выбрать для второстепенных историй не столь знаменитые места. Большая часть группы решила послать эту возможность к чертовой матери и вернулась в Сайгон, где можно было спокойно шататься по барам и курить опиум. Все телерепортеры отправились в Кэмп Эванс, чтобы потом добраться до Хью, где можно было стоять на красивом мосту на фоне живописного пейзажа, подняв к губам микрофон, и вещать миру: “Я говорю с вами, стоя на берегу реки Паудер, протекающей через древний город Хью, история которого исчисляется столетиями”. Из них некоторые застряли в Кэмп Эванс, ожидая случая, пролетев несколько миль на север, написать захватывающие репортажи о прибытии вертолетов в зону высадки Хью. И совсем небольшая горсточка журналистов решила посмотреть, что же все-таки случилось в деревне под названием Я-Тук.
От посещения журналистов у Пумо осталось лишь воспоминание о том, как все эти репортеры в пижонски скроенной полувоенной одежде окружили вполне довольного собой Гарри Биверса. Они напоминали свору собак, лающих друг на друга и судорожно заглатывающих перепавшие им куски пищи.
И вот из всех, кто обступил в тот день Гарри Биверса, четверо мертвы. А сколько осталось в живых?
Опустив голову, Пумо брел сквозь снегопад по Пятой авеню и старался мысленно пересчитать людей, окружавших Биверса. Но ничего не выходило – они представлялись Тино бесформенной кучей, никак не поддающейся пересчету. Тогда он попытался представить, как они сходят по трапу вертолета.
Спэнки Барредж, Тротман, Денглер и он сам, Тино Пумо, несут мешки с рисом, добытые в пещере, и складывают их под деревьями. Биверс был такой радостный еще и потому, что обнаружили под рисом ящики с русским оружием. Биверс прыгал по этому поводу, как заводной болванчик.
– Выведите детей, – кричал он. – Поставьте их рядом с этим рисом и направьте на них оружие. – Он жестом указал на вертолет, стоящий рядом. – Выводите их! Выводите!
Пумо вспоминал, как люди выпрыгивают из вертолета и, пригнувшись, бегут в направлении деревни. Все журналисты пытались походить на Джона Уэйна или Эрола Флинна, и сколько же их все-таки было? Пять? Шесть?
Если бы Пул и Биверс скорее добрались до Андерхилла, они могли бы спасти еще по крайней мере одну жизнь.
Пумо поднял глаза и обнаружил, что дошел почти до конца Тридцатой стрит. Глядя на дорожный знак, он сумел наконец восстановить в голове четкую картину людей, выпрыгивающих из вертолета и бегущих через лужайку, трава на которой напоминала кошачью шерстку, зачесанную не в ту сторону. Сначала вылез один человек, за ним – двое, потом еще один, припустивший так, словно у него болели ноги, а за ним какой-то совершенно лысый коллега. Один из репортеров попытался заговорить на мягком, слащавом испанском с солдатом по имени Ля-Лютц, который лишь пробормотал в ответ что-то недружелюбное, и журналист отвернулся. Ля-Лютца убили примерно через месяц.
На снегу лежали холодные белые тени, а рядом с ними искрился серебром снег.
Каким-то образом Коко вытаскивал их всех в Сингапур и Бангкок, этих репортеров, умел найти способ заставить их попасться в расставленные сети. Он – самый настоящий паук. Маленький ребенок с протянутыми руками, полными смерти. Мигнули уличные фонари, и секунду машины и автобусы, сгрудившиеся на Пятой авеню, выглядели бесцветными, поблекшими. Пума почувствовал на языке вкус водки и повернул на Двадцать четвертую стрит.
2
Пока Пумо не выпил две порции, он обращал внимание только на ряд бутылок, выставленных за спиной бармена, на руку, протягивающую ему спиртное, – бокал, полный льда и какой-то прозрачной жидкости. Наверное, в какой-то момент Пумо даже закрыл глаза. Сейчас перед Пумо появилась уже третья порция выпивки, а он только выходил из этого состояния.
– Да, я был в “АА”, – произнес голос рядом с Пумо, явно продолжая разговор. – И знаешь, что я сделал в один прекрасный момент? Послал все к чертовой матери, вот что я сделал.
Пумо услышал, как человек говорит, что выбрал преисподнюю. Как любой человек, выбравший ад, он всячески рекламировал свой выбор. Не так страшен черт, как его малюют. У собеседника его было багровое лицо, на котором кожа висела складками, и неприятно пахло изо рта. Демоны притаились за его впалыми щеками и зажгли желтый огонь в его глазах. Он положил тяжелую грязную руку на плечо Пумо и сообщил, что ему нравится стиль Тино – он любит людей, которые пьют с закрытыми глазами. Бармен хмыкнул и удалился в прокуренную пещеру в глубине бара.
– Ты когда-нибудь убивал кого-нибудь? – спросил Пумо его новый приятель. – Представь себе, что мы на телевидении, и ты должен рассказать мне всю правду. Укокошил кого-нибудь хоть раз в жизни? Что-то подсказывает мне, что да. – Мужчина сильнее сжал плечо Пумо.
– Надеюсь, что нет, – сказал Пумо и залпом осушил половину бокала.
Человек рядом с ним шумно дышал в ухо. Внутри его прыгали демоны, размахивая своими острыми вилами для пыток, приплясывали и подбрасывали хвороста в свой костер.
– Узнаю этот ответ – ответ бывшего вояки. Я прав, а? Пумо сбросил с плеча руку мужчины и отвернулся.
– Вы думаете, это имеет значение? Нет, не имеет. Только в одном смысле. Когда я спрашиваю, убивал ли ты кого-нибудь, я имею в виду, приходилось ли тебе отнимать чужую жизнь так же легко, как ты пьешь виски или ходишь помочиться. Я спрашиваю, убийца ли ты. И тут все берется в расчет – даже если ты убил, когда на тебе была форма твоей страны. В техническом смысле убийцей все равно был ты.
Пумо сделал над собой усилие, чтобы опять повернуться лицом к этому человеку:
– Отвали. Оставь меня в покое.
– Или что? Ты убьешь меня, как убивал их там, во Вьетнаме? А это ты видел? – Человек-демон поднял кулак, по размеру напоминавший мусорный бак и почти такой же грязный. – Когда я убил его, я убил его этим кулаком.
Пумо почувствовал, что стены пещеры как бы смотрят на него, будто линзы огромной камеры. От человека-демона к Пумо плыли обволакивающий дым и зловоние.
– И где бы ты ни был, помни одно: ты не можешь чувствовать себя в безопасности. Я-то знаю. Ведь я тоже убийца. Ты думаешь, что можешь победить, но ты не можешь победить. Я знаю, как это.
Пумо обернулся к двери.
– Все будет исполнено, – продолжал демон. – Где бы ты ни был. Помни об этом.
– Я знаю, – сказал Пумо, торопливо вытаскивая из кармана деньги.
* * *
Вылезая из такси, Пумо заметил, что окна второго этажа ярко освещены. Слава Богу, Мэгги была дома. Пумо поглядел на часы и очень удивился, обнаружив, что уже почти девять часов. Несколько часов просто-напросто испарились из его дня. Сколько же он просидел в баре на Двадцать четвертой улице и сколько раз заказывал выпивку? Пумо вспомнил явившегося ему человека-дьявола и решил, что, видимо, много.
Цепляясь за стены, Пумо поднялся кое-как по узкой белой лестнице, отпер дверь и очутился наконец в тепле.
– Мэгги.
В ответ ни звука.
– Мэгги!
Пумо расстегнул свое тяжелое пальто и кое-как пристроил его на одну из вешалок. Потянувшись за кепкой, он коснулся собственного голого лба и тут же мысленно увидел, как кладет кепку рядом с собой на сиденье в такси.
Он зашел в гостиную и сразу увидел Мэгги, сидящую за столом на платформе, положив руки на телефон. Губы девушки были плотно сжаты, как будто она поймала ртом какое-нибудь насекомое, которое не хочет выпускать на волю.
– Ты напился, – сказала она. – Я только что обзвонила три больницы, а ты, оказывается, был в баре.
– Я знаю, почему он убил их, – выпалил Пумо. – Я даже видел их всех в Наме. Я помню, как они выпрыгивали из вертолета. И известно ли тебе, что я тебя люблю?
– Никому не нужна такая любовь, – сказала Мэгги, но, даже будучи пьян, Пумо заметил, что черты лица ее смягчились: теперь за плотно сжатыми губами уже не томилось в плену крошечное насекомое.
Пумо начал объяснять, что удалось выяснить о Мартинсоне и Маккенне и как он встретил демона в преисподней, но Мэгги уже подходила к нему. Она раздела Пумо и, взяв его одной рукой за член, повела в спальню, как кораблик на веревочке.
– Мне надо позвонить в Сингапур, – бормотал Пумо. – Они еще не знают.
Мэгги скользнула в постель и пристроилась поудобнее рядом с Пумо.
– Чем скорее мы начнем, тем лучше, – сказала она. – А то я вспомню все, что передумала, пока ждала тебя, и опять разозлюсь. – Мэгги обняла Пумо и прижалась к нему всем телом. Затем она откинула голову назад. – О, от тебя странно пахнет. Где еще ты успел побывать? В паровом котле?
– Это был человек-демон, – сказал Пумо. – Я пропитался его запахом, когда он положил руку мне на плечо. Он сказал, что в аду не так уж плохо. В конце концов привыкаешь.
– Американцы ничего не понимают в демонах, – сказала Мэгги.
Пумо подумал, ему бывает так хорошо с Мэгги, потому что, должно быть, она и сама демон. И поэтому так хорошо в них разбирается. Дракула была демоном, человек в баре был демоном, и, если бы Пумо умел отличать демонов от обычных людей, он бы наверняка увидел множество демонов, снующих туда-сюда по улицам Нью-Йорка. Гарри Биверс – еще один демон. На этом месте то, что проделывала с ним Мэгги Ла, окончательно лишило Пумо возможности сосредоточиться на чем-либо, кроме мысли о том, что, когда он женится на этой девушке, жизнь его обещает быть очень интересной, потому что он женится на демоне.
Через два часа Пумо проснулся с головной болью, сладким привкусом поцелуев Мэгги во рту и сознанием того, что какое-то важное дело осталось невыполненным. На Пумо накатило знакомое ощущение ужаса, сопровождавшее обычно его ресторанные неприятности, и он находился во власти этого чувства, пока не вспомнил, как провел сегодняшний день. Он посмотрел на часы: без пятнадцати одиннадцать. В Сингапуре сейчас без пятнадцати одиннадцать утра. Есть шанс, что ему удастся застать Майкла в номере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Тино изучил фотографии двух образцовых граждан. Уильям Мартинсон оказался обладателем близко посаженных глаз и копны седых волос, обрамляющих симпатичное умное лицо. У него был вид человека, преуспевшего в этой жизни. Барбару Мартинсон засняли в тот момент, когда она смотрела куда-то в сторону с едва заметной улыбкой на губах. Вид у нее был такой, как будто ей только что пришло в голову что-то очень смешное и, скорее всего, непристойное.
На третьей странице того же номера красовался заголовок:
“ДРУЗЬЯ И СОСЕДИ ВСПОМИНАЮТ МАРТИНСОНОВ”. Пумо начал читать через строчку небольшую статью, ошибочно полагая, что ему уже известны все изложенные в ней сколько-нибудь значимые Факты. Конечно, Мартинсонов любили, ими восхищались. Естественно, их смерть явилась трагической утратой для общества. Супруги были красивы, умны и щедры. Но чего никак нельзя было предсказать, так это того, что мистер Мартинсон был до сих пор известен своим старым почитателям по псевдониму “Фафи”, которым он пользовался, сотрудничая в “Кантри Дей”. Было также сказано, что Уильям Мартинсон проявил свои замечательные деловые способности после того, как решил оставить журналистику и присоединиться к семейному бизнесу в тот момент, когда “Мартинсон Тул энд Эквипмент” переживала кризис.
“Журналистика? — удивился Пумо. – Фафи?”
В статье был подзаголовок: “Две карьеры мистера Мартинсона”.
Уильям Мартинсон, оказывается, специализировался в журналистике еще в Кэньон-колледже, а позднее получил степень магистра на факультете журналистки в Колумбийском университете. В сорок восьмом году он стал штатным сотрудником “Сент-Луис Пост-Диспэтч” и вскоре приобрел репутацию репортера исключительных способностей. В шестьдесят четвертом году, после еще нескольких престижных журналистских постов, он становится корреспондентом журнала “Ньюсуик” во Вьетнаме. Мистер Мартинсон присылал репортажи из Вьетнама до самого взятия Сайгона, после чего он стал шефом одного из отделений журнала. В семидесятом году в его честь был дан обед, на котором отмечался особый вклад Мартинсона в информационное обеспечение американцев по вопросам, касающимся войны во Вьетнаме. В особенности это касалось его репортажей о происшествии близ некой вьетнамской деревушки, поначалу показавшемся всем героическим актом...
Пумо перестал читать. Какое-то время он ничего не видел и не слышал вокруг – Я-Тук вновь ослепила его. Постепенно Тино обнаружил, что руки его как бы сами собой вынимают из аппарата кассету с информацией из Сент-Луиса.
– Проклятый Биверс, – повторял он про себя. – Чертов дурак.
– Успокойтесь, приятель, – послышался голос над головой Пумо. Тот попытался развернуть стол и так ударился при этом ногой, что наверняка заработал синяк. Потирая бедро, он поднял глаза на все того же бородатого молодого человека.
– Пума, так? – спросил тот. Тино вздохнул и кивнул.
– Вам все еще нужно это? – он протягивал Пумо еще одну стопку микрофильмов.
Пумо взял пленки и снова обернулся к аппарату. Он не понимал, на что смотрит и что ищет. Он чувствовал себя так, будто его только что ударила молния. Этот чертов Биверс, который поднял такой шум вокруг своей колоссальной работы по сбору информации, не потрудился копнуть дальше поверхности преступления Коко. Тино почувствовал, что его вновь захлестывает волна гнева.
Он с такой силой впихнул в аппарат кассету с копиями лондонской “Таймс”, что стол задрожал. Из-за перегородки, отделяющей его от соседнего монитора, послышались возмущенные возгласы.
Пумо просматривал текст, пока не нашел нужный ему заголовок: “ПИСАТЕЛЬ И ЖУРНАЛИСТ МАККЕННА УБИТ В СИНГАПУРЕ”. И подзаголовок: “Приобрел известность во время войны во Вьетнаме”. Клив Маккенна занял первую страницу “Таймс” двадцать девятого января восемьдесят второго года, через шесть дней после своей смерти и через день после того, как был обнаружен его труп. Маккенна работал на агентства “Рейтор” в Австралии и Новой Зеландии в течение десяти лет, затем перебрался в сайгонское отделение, где быстро приобрел известность. Он был первым английским журналистом, освещавшим блокаду Хе-Санх, события в Май Лей и военные действия в Хью, и был единственным английским журналистом, побывавшим в Я-Тук непосредственно после событий, вызвавших расследование военного трибунала и последующее признание невиновными двух американских солдат. Маккенна расстался с журналистикой в семьдесят первом году, вернувшись в Лондон, чтобы написать первый из серии приключенческих триллеров, сделавших его одним из самых известных и преуспевающих авторов.
– Он был в том чертовом вертолете, – вслух произнес Пумо. Клив Маккенна был одним из пассажиров вертолета, доставившего репортеров в Я-Тук, Уильям Мартинсон был в том же вертолете и французские журналисты, наверняка, тоже.
Тино поменял кассету на другую, с французской периодикой. Пумо не понимал по-французски, но слова “Вьетнам” и “Я-Тук” в одной из статей на первой странице “Экспресс” читались одинаково по-английски и по-французски.
Сбоку кабинки Пумо появилась огромная голова с карими глазами за стеклами огромных очков в серой оправе.
– Извините, – произнесла голова, – но если вы не в состоянии контролировать себя и свой словарь, я буду вынужден попросить вас удалиться.
Пумо захотелось ударить этого высокопарного осла. Тем более что на нем был галстук-бабочка, напомнивший ему о Гарри Биверсе.
Нимало не сомневаясь в том, что на него смотрит весь кабинет микрофильмов, Пумо взял со спинки стула пиджак, сдал у стола пленки с микрофильмами и вышел из кабинета. Тино сломя голову сбежал по лестнице и выбежал за дверь библиотеки. Падал снег.
Пумо шагал по улице, засунув руки в карманы, в твидовой кепке из какой-то банановой республики на голове. Было очень холодно, и это успокаивало. В такой холод, когда все думали только о том, как бы скорее добраться до дома, практически исключалась возможность нападения на улице.
Пумо попытался вспомнить лица репортеров, побывавших в Я-Тук. Это была только часть более многочисленной группы, прибывшей в Кэмп Крэнделл из дальней провинции Кванг-Три, где они осматривали места сражений, дабы поведать человечеству об ужасах Вьетнама. После того как журналисты выполнили обязательную программу, они могли выбрать для второстепенных историй не столь знаменитые места. Большая часть группы решила послать эту возможность к чертовой матери и вернулась в Сайгон, где можно было спокойно шататься по барам и курить опиум. Все телерепортеры отправились в Кэмп Эванс, чтобы потом добраться до Хью, где можно было стоять на красивом мосту на фоне живописного пейзажа, подняв к губам микрофон, и вещать миру: “Я говорю с вами, стоя на берегу реки Паудер, протекающей через древний город Хью, история которого исчисляется столетиями”. Из них некоторые застряли в Кэмп Эванс, ожидая случая, пролетев несколько миль на север, написать захватывающие репортажи о прибытии вертолетов в зону высадки Хью. И совсем небольшая горсточка журналистов решила посмотреть, что же все-таки случилось в деревне под названием Я-Тук.
От посещения журналистов у Пумо осталось лишь воспоминание о том, как все эти репортеры в пижонски скроенной полувоенной одежде окружили вполне довольного собой Гарри Биверса. Они напоминали свору собак, лающих друг на друга и судорожно заглатывающих перепавшие им куски пищи.
И вот из всех, кто обступил в тот день Гарри Биверса, четверо мертвы. А сколько осталось в живых?
Опустив голову, Пумо брел сквозь снегопад по Пятой авеню и старался мысленно пересчитать людей, окружавших Биверса. Но ничего не выходило – они представлялись Тино бесформенной кучей, никак не поддающейся пересчету. Тогда он попытался представить, как они сходят по трапу вертолета.
Спэнки Барредж, Тротман, Денглер и он сам, Тино Пумо, несут мешки с рисом, добытые в пещере, и складывают их под деревьями. Биверс был такой радостный еще и потому, что обнаружили под рисом ящики с русским оружием. Биверс прыгал по этому поводу, как заводной болванчик.
– Выведите детей, – кричал он. – Поставьте их рядом с этим рисом и направьте на них оружие. – Он жестом указал на вертолет, стоящий рядом. – Выводите их! Выводите!
Пумо вспоминал, как люди выпрыгивают из вертолета и, пригнувшись, бегут в направлении деревни. Все журналисты пытались походить на Джона Уэйна или Эрола Флинна, и сколько же их все-таки было? Пять? Шесть?
Если бы Пул и Биверс скорее добрались до Андерхилла, они могли бы спасти еще по крайней мере одну жизнь.
Пумо поднял глаза и обнаружил, что дошел почти до конца Тридцатой стрит. Глядя на дорожный знак, он сумел наконец восстановить в голове четкую картину людей, выпрыгивающих из вертолета и бегущих через лужайку, трава на которой напоминала кошачью шерстку, зачесанную не в ту сторону. Сначала вылез один человек, за ним – двое, потом еще один, припустивший так, словно у него болели ноги, а за ним какой-то совершенно лысый коллега. Один из репортеров попытался заговорить на мягком, слащавом испанском с солдатом по имени Ля-Лютц, который лишь пробормотал в ответ что-то недружелюбное, и журналист отвернулся. Ля-Лютца убили примерно через месяц.
На снегу лежали холодные белые тени, а рядом с ними искрился серебром снег.
Каким-то образом Коко вытаскивал их всех в Сингапур и Бангкок, этих репортеров, умел найти способ заставить их попасться в расставленные сети. Он – самый настоящий паук. Маленький ребенок с протянутыми руками, полными смерти. Мигнули уличные фонари, и секунду машины и автобусы, сгрудившиеся на Пятой авеню, выглядели бесцветными, поблекшими. Пума почувствовал на языке вкус водки и повернул на Двадцать четвертую стрит.
2
Пока Пумо не выпил две порции, он обращал внимание только на ряд бутылок, выставленных за спиной бармена, на руку, протягивающую ему спиртное, – бокал, полный льда и какой-то прозрачной жидкости. Наверное, в какой-то момент Пумо даже закрыл глаза. Сейчас перед Пумо появилась уже третья порция выпивки, а он только выходил из этого состояния.
– Да, я был в “АА”, – произнес голос рядом с Пумо, явно продолжая разговор. – И знаешь, что я сделал в один прекрасный момент? Послал все к чертовой матери, вот что я сделал.
Пумо услышал, как человек говорит, что выбрал преисподнюю. Как любой человек, выбравший ад, он всячески рекламировал свой выбор. Не так страшен черт, как его малюют. У собеседника его было багровое лицо, на котором кожа висела складками, и неприятно пахло изо рта. Демоны притаились за его впалыми щеками и зажгли желтый огонь в его глазах. Он положил тяжелую грязную руку на плечо Пумо и сообщил, что ему нравится стиль Тино – он любит людей, которые пьют с закрытыми глазами. Бармен хмыкнул и удалился в прокуренную пещеру в глубине бара.
– Ты когда-нибудь убивал кого-нибудь? – спросил Пумо его новый приятель. – Представь себе, что мы на телевидении, и ты должен рассказать мне всю правду. Укокошил кого-нибудь хоть раз в жизни? Что-то подсказывает мне, что да. – Мужчина сильнее сжал плечо Пумо.
– Надеюсь, что нет, – сказал Пумо и залпом осушил половину бокала.
Человек рядом с ним шумно дышал в ухо. Внутри его прыгали демоны, размахивая своими острыми вилами для пыток, приплясывали и подбрасывали хвороста в свой костер.
– Узнаю этот ответ – ответ бывшего вояки. Я прав, а? Пумо сбросил с плеча руку мужчины и отвернулся.
– Вы думаете, это имеет значение? Нет, не имеет. Только в одном смысле. Когда я спрашиваю, убивал ли ты кого-нибудь, я имею в виду, приходилось ли тебе отнимать чужую жизнь так же легко, как ты пьешь виски или ходишь помочиться. Я спрашиваю, убийца ли ты. И тут все берется в расчет – даже если ты убил, когда на тебе была форма твоей страны. В техническом смысле убийцей все равно был ты.
Пумо сделал над собой усилие, чтобы опять повернуться лицом к этому человеку:
– Отвали. Оставь меня в покое.
– Или что? Ты убьешь меня, как убивал их там, во Вьетнаме? А это ты видел? – Человек-демон поднял кулак, по размеру напоминавший мусорный бак и почти такой же грязный. – Когда я убил его, я убил его этим кулаком.
Пумо почувствовал, что стены пещеры как бы смотрят на него, будто линзы огромной камеры. От человека-демона к Пумо плыли обволакивающий дым и зловоние.
– И где бы ты ни был, помни одно: ты не можешь чувствовать себя в безопасности. Я-то знаю. Ведь я тоже убийца. Ты думаешь, что можешь победить, но ты не можешь победить. Я знаю, как это.
Пумо обернулся к двери.
– Все будет исполнено, – продолжал демон. – Где бы ты ни был. Помни об этом.
– Я знаю, – сказал Пумо, торопливо вытаскивая из кармана деньги.
* * *
Вылезая из такси, Пумо заметил, что окна второго этажа ярко освещены. Слава Богу, Мэгги была дома. Пумо поглядел на часы и очень удивился, обнаружив, что уже почти девять часов. Несколько часов просто-напросто испарились из его дня. Сколько же он просидел в баре на Двадцать четвертой улице и сколько раз заказывал выпивку? Пумо вспомнил явившегося ему человека-дьявола и решил, что, видимо, много.
Цепляясь за стены, Пумо поднялся кое-как по узкой белой лестнице, отпер дверь и очутился наконец в тепле.
– Мэгги.
В ответ ни звука.
– Мэгги!
Пумо расстегнул свое тяжелое пальто и кое-как пристроил его на одну из вешалок. Потянувшись за кепкой, он коснулся собственного голого лба и тут же мысленно увидел, как кладет кепку рядом с собой на сиденье в такси.
Он зашел в гостиную и сразу увидел Мэгги, сидящую за столом на платформе, положив руки на телефон. Губы девушки были плотно сжаты, как будто она поймала ртом какое-нибудь насекомое, которое не хочет выпускать на волю.
– Ты напился, – сказала она. – Я только что обзвонила три больницы, а ты, оказывается, был в баре.
– Я знаю, почему он убил их, – выпалил Пумо. – Я даже видел их всех в Наме. Я помню, как они выпрыгивали из вертолета. И известно ли тебе, что я тебя люблю?
– Никому не нужна такая любовь, – сказала Мэгги, но, даже будучи пьян, Пумо заметил, что черты лица ее смягчились: теперь за плотно сжатыми губами уже не томилось в плену крошечное насекомое.
Пумо начал объяснять, что удалось выяснить о Мартинсоне и Маккенне и как он встретил демона в преисподней, но Мэгги уже подходила к нему. Она раздела Пумо и, взяв его одной рукой за член, повела в спальню, как кораблик на веревочке.
– Мне надо позвонить в Сингапур, – бормотал Пумо. – Они еще не знают.
Мэгги скользнула в постель и пристроилась поудобнее рядом с Пумо.
– Чем скорее мы начнем, тем лучше, – сказала она. – А то я вспомню все, что передумала, пока ждала тебя, и опять разозлюсь. – Мэгги обняла Пумо и прижалась к нему всем телом. Затем она откинула голову назад. – О, от тебя странно пахнет. Где еще ты успел побывать? В паровом котле?
– Это был человек-демон, – сказал Пумо. – Я пропитался его запахом, когда он положил руку мне на плечо. Он сказал, что в аду не так уж плохо. В конце концов привыкаешь.
– Американцы ничего не понимают в демонах, – сказала Мэгги.
Пумо подумал, ему бывает так хорошо с Мэгги, потому что, должно быть, она и сама демон. И поэтому так хорошо в них разбирается. Дракула была демоном, человек в баре был демоном, и, если бы Пумо умел отличать демонов от обычных людей, он бы наверняка увидел множество демонов, снующих туда-сюда по улицам Нью-Йорка. Гарри Биверс – еще один демон. На этом месте то, что проделывала с ним Мэгги Ла, окончательно лишило Пумо возможности сосредоточиться на чем-либо, кроме мысли о том, что, когда он женится на этой девушке, жизнь его обещает быть очень интересной, потому что он женится на демоне.
Через два часа Пумо проснулся с головной болью, сладким привкусом поцелуев Мэгги во рту и сознанием того, что какое-то важное дело осталось невыполненным. На Пумо накатило знакомое ощущение ужаса, сопровождавшее обычно его ресторанные неприятности, и он находился во власти этого чувства, пока не вспомнил, как провел сегодняшний день. Он посмотрел на часы: без пятнадцати одиннадцать. В Сингапуре сейчас без пятнадцати одиннадцать утра. Есть шанс, что ему удастся застать Майкла в номере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71