Как ни старался Сашка выжимать из довольно скоростного джипа весь максимум, на который тот был способен, средняя скорость в пути так и не превысила семидесяти километров в час. Да и то сказать – как можно было стать быстрее, когда никудышные узбекские дороги сменялись чуть ли не тропками каракалпакской степи, а те в свою очередь – нерегруженными сверх всякой меры шоссе Краснодарского края.
Как ни пытался парень полностью использовать две возможности своего довольно комфортабельного «коня», бесконечно меняя регулировку сиденья и руля, усталость смертельной тяжестью сдавливала плечи, спину, руки, оковывала дремой красные от постоянного недосыпанная ввалившиеся глаза.
Шутки-шутками, но шесть суток за рулем без сменщика-напарника и с минимальными остановками для отдыха, питания и дозаправки лишили бы сил любого человека, даже такого тренированного здоровяка, каким с полным правом мог считать себя Банда Правда, теперь от этого здоровяка, честно сказать, мало что и осталось За последнюю неделю он изменился неузнаваемо – осунулся, похудел Его глаза, и без того строгие и колючие, запали глубоко-глубоко, выцветшими голубыми хрусталиками сверкая из-под насупленных бровей Пыльные волосы свисали тяжелыми жирными прядями в невообразимом беспорядке, придавая их хозяину странный и страшный вид Милиционеры, таможенники, пограничники, которые попадались на его пути, с удивлением разглядывали Бондаровича, с недоверием вертя в руках его документы, и часто советовали водителю остановиться – поспать, отдохнуть. Но еще чаще представители дорожной власти с задумчивым видом тянулись во внутренний карман кителя, красноречиво вытаскивая книжку квитанций на штраф «Э, дорогой, скорость превысил, надо платить!», «Вы не заметили знак, товарищ водитель, и в результате нарушили пункт такой-то правил дорожного движения Придется вам выписать штраф!» и т.д и т.п.
Вершиной нахальства инспекторов ГАИ ему поначалу показался случай в Ургенче. Там местный инспектор долго чесал голову, не в силах выдумать подходящее в данном случае нарушение, а затем радостно воскликнул, тыча пальцем! в пыльный бок машины «Э-э-э, уважаемый, у тебя машина совсем грязный Нехорошо Экология, понимаешь, в опасности, а ты такой грязь в город везешь!» Увлекшись, гаишник подбежал к передку «мицубиси» и, просунув руку сквозь решетку мощного никелированного бампера, пальцем протер стекло блок-фары: «Ты смотри, и фары грязный совсем! Ты, уважаемый, аварийный обстановка создаешь. Совсем нехорошо!» Тогда Сашка с тоской взглянул на яркое солнце, в лучах которого он будто бы создавал аварийную обстановку запыленными фарами, и со вздохом расстался с двадцатидолларовой купюрой, которая тут же превратила его «паджеро» в исключительно чистый в экологическом отношении автомобиль.
Потом он пытался мыть машину в каждом более или менее большом городе, но когда уже в Элисте инспектор заговорил с ним про местный налог, которым, видите ли, облагаются все транзитные автомобили с объемом двигателя больше полутора литров, нервы у Сашки сдали окончательно, и, обменяв на десятидолларовые купюры две сотни баксов, Банда продолжал свой путь спокойно и без проблем, с легкостью утрясая все экологические, аварийно-транспортные и прочие проблемы, заодно помогая местным властям поддерживать уровень жизни их инспекторов ГАИ на должном уровне.
Настоящий праздник начался только тогда, когда Сашка пересек границу Украины.
Хохлы, и на самом деле оказавшиеся довольно хитрым народом, все же умели поддерживать в своей стране порядок, к тому же не были избалованы ни жуткими взятками, ни вездесущим, казалось бы, на просторах бывшего СССР духом баксов. Украинские гаишники спокойно и невозмутимо объясняли Бондаровичу его нарушения (которые, честное слово, на самом деле были!) и действительно начинали составлять самый что ни на есть настоящий протокол. Нет, их, конечно же, можно было уговорить пяти– или десятидолларовой бумажкой, но однажды под Белой Церковью с Бандой приключился случай, который надолго остался в его памяти, в самом лучшем свете выставив образ украинского гаишника.
Дело было так. На лесном участке шоссе Сашка заметил знак «Дорожные работы» и сразу же ограничение скорости сначала до шестидесяти, а затем и до сорока километров в час. Сбросив слегка скорость, парень присмотрелся и совершенно резонно решил, что дорожные работы, видимо, кончились асфальт лежал новый, обочины разровняли, – а потому прибавил газу, доведя стрелку спидометра на этом прекрасном новом покрытии километров до ста сорока.
«Вот ведь, – еще подумал он тогда, – все везде одинаково – работы окончены, а временные знаки не убраны!»
Но не успел он толком насладиться кайфом быстрой езды, как на очередном повороте заметил желтую с синей полосой «восьмерку» и парня в форме, поднявшего жезл.
– Превышаете скорость, водитель, – строго произнес сержант, проверив и возвращая Бондаровичу документы и права. – Сколько шли? Только честно!
– Километров сто тридцать, – вздохнул Банда, на всякий случай чуть приврав, и привычным жестом полез в карман за очередной купюрой.
– Да, классная машина – мечтательно протянул тем временем гаишник, обходя со всех сторон «мицубиси».
– Понимаешь, сержант, смотрю – вроде ремонт окончен, а знаки снять забыли, – привычно начал оправдываться Банда, одновременно размышляя, сколько же лучше дать.
– Знаки действительно забыли снять, вы правы, – неожиданно согласился с ним инспектор и, взяв под козырек, произнес совершенно удивительную тираду:
– Вы свободны, водитель. Но я вам делаю замечание – для закрытых поворотов скорость вы выбрали все же слишком высокую.
И, улыбнувшись, добавил:
– А на такой тачке и в самом деле – не грех разогнаться!..
Он повернулся и пошел к своей «канарейке», а Банда еще несколько мгновений удивленно смотрел ему вслед, сжимая в руках десятидолларовую бумажку. За все время своей долгой дороги он впервые видел такого странного стража порядка.

* * *

Банда давно уже, еще в Бухаре, решил, что первым делом съездит к Вострякову. У него можно было перевести дух, собраться с мыслями и решить, что делать дальше. У него в конце концов можно было спрятать на время оружие, не показываясь в Москве с таким арсеналом...
Весь последний день пути Банда шел без остановок, с каждым километром чувствуя приближение заветной цели своего путешествия и не желая терять ни минуты, мечтая поскорее достигнуть Сарнов.
Конце концов он даже боялся, что если остановится, расслабится, то может просто не найти в себе сил продолжить путь.
Он уже пересек границу Ровенской области оставалось проехать километров сорок – минут двадцать пять езды! – когда машину вдруг подбросило и мелко-мелко затрясло. Руль буквально рвался из рук, не помогал даже отличный гидроусилитель. Подвеска вся ходила ходуном, и Сашка почувствовал, как плохо на скорости сто тридцать километров в час вдруг стала держать дорогу его «мицубиси» – через каждые пятьдесят метров она подлетала, как на мини-трамплинах, а потом внезапно ныряла вниз и в сторону, чуть ли не вылетая на обочину.
Бондарович резко сбросил скорость.
Он шел на запад, и низко висящее заходящее солнце слепило его, не давало совершенно никакой возможности разглядеть дорогу. Последний час он вел автомобиль практически на ощупь, только по блеску металла замечая встречные и впереди идущие машины.
И вот теперь эта свистопляска доконала его. Не было больше сил удерживать руль, не было желания всматриваться воспаленными глазами в блестящее полотно шоссе, щурясь от нестерпимо ярких лучей солнца.
Сашка нажал на тормоза и выключил двигатель, всей грудью подавшись вперед и положив голову на скрещенные на рулевом колесе руки.
Тишина немного успокоила его. Он вышел из машины и чертыхнулся, уразумев причину такого резкого изменения в поведении джипа – асфальт кончился, и он ехал теперь по совершенно уникальной брусчатке: дорога была выложена плоскими огромными камнями, довольно плотно подогнанным ми друг к другу. Впрочем, это «довольно плотно», может, и годилось для начала века, но сегодня такое покрытие совершенно не позволяло хоть на сколько-нибудь реализовывать скоростные возможности современных машин.
Банда закурил и обессиленно сел прямо на дорогу, на теплые еще камни, привалившись спиной к грязному колесу своего джипа и вытянув ноги поперек шоссе.
«Все, здесь меня и найдут. Может, предсмертную записку накарябать?» – невесело пошутил сам с собой Сашка, разглядывая белесое и чуть розоватое вечернее небо, ровный ряд деревьев вдоль дороги и бесконечные шеренги виноградников, тянувшихся до самого горизонта.
Но, перекурив минут пятнадцать и собравшись с силами, парень встал и снова уселся в машину, с ненавистью берясь за вконец опостылевшее рулевое колесо...

* * *

Честно говоря, свой первый вечер в Сарнах он вспоминал впоследствии довольно смутно.
Все разрывалось на какие-то отдельные, оторванные друг от друга кусочки.
Вот он колесит по городу, с трудом соображая, какого цвета сигналы на светофорах...
Вот он вроде бы находит улицу с таким избитым, но как нельзя лучше подходящим в данном случае названием – Садовую...
Вот он спрашивает у деда, сидящего на лавочке у ворот, как найти дом номер такой-то, а в ответ дед интересуется, кого именно Банда ищет, потому как тут все знают друг друга по имени, а не по номерам, и при имени Олежки Вострякова уверенно машет вдоль улицы, тыча пальцем в крону большущего дерева: «Вон там, под тем вязом ихний дом...»
Вот Сашка стучит уже в высоченные ворота с навесом, и лай собаки прерывается сердитым и таким знакомым окриком бывшего лейтенанта...
Вот калитка открывается, и парень чувствует, как сильные руки сдавили его в объятиях, отрывая от земли, и закружили на месте как мальчишку...
"Мамо, подывися, хто приихав!.. То ж Банда!..
Это же он меня от смерти тогда спас, мамо! Я же тебе рассказывал про него тысячу раз..."
Он помнил, как встревоженно Олег расспрашивал, здоров ли он, испуганный видом своего бывшего командира.
Помнил, как мать Олежки, Галина Пилиповна, звала его за стол, а услышав отказ, участливо поинтересовалась, стелить гостю в хате или в саду, под яблоней...
Помнил, как попросил Олежку, загнавшего машину с улицы во двор, старательно закрыть все двери...
А больше он ничего не помнил – только дотронувшись головой до подушки, Банда сразу же уснул крепким и тяжелым сном – тем сном, который принято называть мертвым, в который человек проваливается, как в колодец, и спит тихо и беспробудно – без сновидений и без движений...

* * *

– Рота, подъем! Тревога!
Крик ворвался в сон неожиданно и резко, сразу же напомнив что-то очень далекое и одновременно очень привычное...
«Ты что – охренел совсем?! „Духи!“ А ты дрыхнешь!» – мелькнуло в голове у Банды, и он вскочил с кровати, не успев толком даже открыть глаза.
– Отбой тревоге! Товарищ гвардии старший лейтенант, разрешите доложить – завтрак готов! – ржал, стоя перед ним, сверкая белозубой улыбкой, Востряков в десантном тельнике и с полотенцем на плече. – Ну не злись, не злись... На, держи, Банда, рушник, пошли мыться. А то ж ты на черта как две капли воды смахиваешь.
– Сам ты черт! Такой Сон прогнал, – попробовал возмутиться Банда, но, вспомнив, что ему в эту ночь так ничего и не приснилось, взглянул на солнце и на часы – "Ого, ничего себе – двенадцать!
Полсуток продрых!" – и сладко потянулся. – Ох, красота-то какая!
– Пошли-пошли, «красота», мыться будем. Я уж баньку протопил, позавтракаешь – ив парилку. Ага?
– Отлично. Олежка, блин, дай-ка я тебя обниму как следует, а то вчера...
– Ладно тебе! Видел я, какой ты вчера был...
Они подошли к умывальнику, но Востряков зачерпнул кувшином воду из стоящего рядом ведра:
– Бери, Банда, мыло на «соске»... Да ты куртку-то, старлей, снимешь?
Бондарович расстегнул куртку, с радостью сбрасывая пропотевшую тяжелую одежду с плеч.
– Ого! – присвистнул Востряков, разом заметив наплечную кобуру с «узи» и «вальтер» за поясом. – Стой-стой, старлей, так не пойдет!
Он снова накинул куртку Банде на плечи, встревоженно оборачиваясь на окна дома.
– У тебя, брат, смотрю, война еще не кончилась? – серьезно спросил он, пытливо заглядывая Бондаровичу прямо в глаза.
– Теперь, Олежка, вроде кончилась... А потому к тебе и приехал, наверное. Воевать надоело – во! – Банда энергично рубанул себя рукой по шее.
– Так-так... Ну ладно, расстегни кобуру, сними, сложи все в куртку и закрути поаккуратнее. Не стоит, чтобы мама все это видела.
– Конечно...
Бондарович быстро разоружился, а затем сбросил и тельняшку, во всей красе продемонстрировав свой хорошо развитый загорелый торс.
– Загарчик, никак, южный? – пытливо прищурился Востряков, рассматривая Банду.
– Южный... У меня к тебе... разговор больший... и серьезный... – фыркая и пыхтя, обливаясь водой, начал Банда. – Очень серьезный разговор, Олежка...
– Ладно-ладно, поговорим... Но потом. А сейчас пошли в хату, мама нас уже заждалась. Небось весь завтрак остыл, пока ты тут плескался, – накинув Банде на шею полотенце, сказал Вострявков. – Пошли и скруток свой прихвати, не стоит ему здесь без присмотра валяться!
Несколько часов просидели они потом в бане, попивая пиво и вспоминая Афган. Затем покатались на машине Вострякова – старом «Опеле-асконе» – по Сарнам. Банде очень понравился этот небольшой и тихий зеленый городок. Съездили и на фирму Олега, где подобрали для Банды одежду – джинсы, тенниску, кроссовки, ветровку...
Вечером они снова сидели в саду, где Галина Пилиповна накрыла шикарный стол – вареная картошка, огурчики, грибки маринованные, жаренная с лукой свинина и сказочно пахнущее, тающее во рту подкопченное сало с аппетитными мясными прослойками. Под такую закуску не грех било и выпить, и когда первая опустошенная бутылка «Казацкой» ушла под стол и Банда сходил в свой джип за подаренной Турсуновым «Смирновкой», языки ребят стали ворочаться более быстро и разговор у них получился пооткровеннее. Мать вскоре ушла в хату спать, оставив хлопцев наедине.
– Так ты не женился еще, Олежка?
– Да ну! Ты же видел – бизнес не позволяет, все времени нет с девками хороводиться, – засмеялся Востряков. – А ты, старлей, гляжу, тоже неокольцованный? Знать, зазнобушку еще не отыскал?
Банда отрицательно замотал головой.
– Расскажи, как ты? После госпиталя-то домой сразу поехал? Долго отходил?
– Ну, – Востряков сочно хрустнул огурцом, – сначала в Термезе валялся, ты же знаешь. Потом в Москву перевезли, грудь плохо заживала. Мне ж гады легкое тогда задели... Комиссия признала – не годен к строевой, а я и рад – надоело до чертей зеленых! Рапорт на увольнение по состоянию здоровья – и домой!.. Давай, Банда, за тех, кто там остался, – молча, стоя, по-нашему, как там. Помнишь?
– Давай!
Они выпили, помолчали, закусывая, и бывший лейтенант продолжал:
– Приехал – слабый-слабый, мать аж за голову схватилась. Ноги болят, дыхания никакого, голову при перемене погоды ломит – жить не хотелось...
Вернулся, словом, сынок – грудь в орденах, да самой груди нету... Наплакалась она по ночам!.. Я ведь все слышал, подолгу заснуть не мог.
– Я тоже, Олежка, пока к тишине привык, к темноте, спокойствию, по полночи без сна валялся...
– Ну я и говорю... Но знаешь, полгода своего молока попил, – кивнул Востряков в сторону хлева, – воздухом родным подышал, а мать тут по бабкам побегала, какие-то травы на ноги и на грудь клала, какие-то заклинания надо мной старушки пошептали, так, поверь, Бог или черт помог, но...
Тьфу-тьфу! Вроде полный порядок теперь!
– Это хорошо, – немного пьяновато согласился Банда, подцепив вилкой маринованный боровичок.
– Ну а когда оклемался, думаю, поработать надо бы. Знаешь, огород хоть и свой, да и скотина своя, а без копейки – не то. Мать, – она у меня учительница, – гроши получает, не мог же я у нее на горбу-то сидеть... Вот. А у меня – сестра бухгалтером на молокозаводе. Поговорила там с кем надо – взяли меня начальником охраны. Ешь твою клешь – четыре пенсионера на проходной да два божьих одуванчика в ночных сторожах. Зарплата – тьфу, а чуть что – куда охрана смотрит, мол, сметану, масло, сыр центнерами с завода тянут, – Востряков разочарованно вздохнул и налил еще по одной. – Короче, я не выдержал да плюнул на все это гнилое дело... Давай, Банда, шмякнем за жизнь нашу с тобой собачью.
– Поехали!
Парни дружно опорожнили стаканы, привычно занюхивая хлебом.
– И кем ты устроился?
– А никем! Работы тут, в городе родном, никакой... Словом, покумекали мы тут с парнями, кстати, здесь еще трое, которые из Афгана вернулись, и решили начать бизнес. Сначала по мелочам – тот же сыр да масло на Россию гнали, а оттуда шмотки возили, потом в Польшу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34