Ну вот же он! Бери! Пока тепленький...
А этот «тепленький» запросто раскидывает троих лучших оперативников и... исчезает. На служебной «Волге»! Господи! Остается только ждать, когда он с этой барышней появится в Москве, передаст ее на руки папаше, а этот чокнутый ученый, используя свои связи, поднимет такой скандал, что мало никому не покажется. Ладно генерал, – его спровадят на пенсию. А вот полковнику Котлярову такими темпами можно и до пенсии не дотянуть...
Проклятье!
Хуже всего то, что после разговора с генералом от его крика и ругани в голове Котлярова воцарилась такая сумятица, такая мешанина, что ни одна мало-мальски толковая мысль не могла даже зародиться. Степан Петрович с ужасом осознавал, что его подвела и тончайшая интуиция – не подсказала выхода из дурацкой ситуации.
Более того, он вдруг понял, что единственное чувство, которое еще вызывало в нем это пропащее дело, – это чувство... восхищения этим парнем! Как там его? Бондарович. Банда... Эх, если такого «опера» иметь у себя в отделе – горы свернуть можно было бы!
Резкая трель аппарата внутренней связи окончательно сбила размышления Котлярова, и он обреченно снял трубку:
– Слушаю, товарищ генерал-лейтенант!
– Зайди ко мне!
– Есть! – в уже молчавшую трубку ответил полковник...

* * *

– Ну вот, пожалуй, все. Что мог, я сделал, – молодой бородатый врач вытащил шприц из вены Банды и, положив на ранку от иглы смоченную в спирте ватку, старательно заклеил ее пластырем. – Этот препарат должен вас взбодрить, поддержать силы. Но честно говоря...
– Что, доктор, это серьезно? – испуг в голосе Алины был настолько очевиден, что не только Банда, но и врач неловко поежился, избегая тревожного взгляда девушки.
– Перестань, Алина... – начал было Банда, но, слава Богу, бородач поспешил ему на помощь:
– Нет, я этого не сказал. Рана – тьфу, тьфу! – мне нравится. То есть, я хотел сказать, осложнений бояться не стоит, я ее как следует обработал, и если соблюдать элементарные правила...
– Я хорошо знаю, как обходиться с огнестрельными ранениями, – перебил его Банда.
– ...Тем лучше. Словом, через две-три недели он будет в полном порядке. Я просто хотел сказать, что большая потеря крови здорово ослабила организм...
– Ну это уж я как-нибудь переживу!.. – снова встрял Банда, но Алина грозно сверкнула в его сторону глазами, заставляя замолчать, и снова обратилась к врачу:
– Продолжайте, пожалуйста.
– Короче, я бы советовал пару деньков отлежаться, поднакопить сил. Неплохо было бы капельницу...
– Ладно, спасибо вам большое, – Банда уже просунул раненую руку в рукав куртки и решительно встал. – Алина, иди к машине, я сейчас.
Когда девушка вышла из приемного покоя, Бондарович, положив руку врачу на плечо, заглянул ему прямо в глаза:
– Слушай, доктор. Я ведь не зря просил тебя не регистрировать меня и никуда не звонить. Я не могу ничего тебе рассказать, но поверь, что это не криминальные разборки. По очень важным причинам я не могу долго оставаться в этом городе, не могу объяснить местной милиции обстоятельства получения ранения. И спасибо тебе за то, что ты все понял.
Банда извлек из кармана две стодолларовые купюры и чуть ли не насильно вложил бородачу в руку:
– Держи. Не отказывайся. Я представляю, какую ты получаешь зарплату в ваших этих «хохлобаксах»... Я не хочу тебя обидеть, просто спасибо тебе за то, что ты все понял, – поспешил добавить Банда, заметив, что доктор, сообразив, что у него в руках, собирается запротестовать.
– Ну тебя... – молодой врач был явно смущен, но, прочитав в глазах Банды искреннее чувство благодарности, быстро оглянулся на дверь и сунул деньги в карман халата. – Я твоей девушке дал несколько батончиков «Гематогена». Туфта, конечно, но ты все-таки пожуй их. Не помешает.
– Спасибо. Пока.
– Давай-давай.
Банда вышел в коридор и направился к дежурной медсестре, сидевшей с книжкой за столиком у выхода. Наклонившись к ней и приобняв за плечи, он шепнул:
– Сестричка, ты просто прелесть.
– Да ну вас... – засмущалась та, пытаясь отстраниться, но Банда только покрепче сжал ее плечи. – Перестаньте, а то позову вашу девушку!
– Эх, не было бы со мной невесты!.. Я бы тебе доказал, что ты мне очень понравилась. Могу я сделать хоть что-то приятное девушке, которая пришлась мне по душе?
– Можете, и запросто, – лукаво улыбнулась девушка. – Убирайтесь отсюда, пока я вас официально не оформила.
– А вот, чтобы ты этого не делала, – Банда снова залез в карман и вытащил пятидесятидолларовую купюру, – и чтобы твои глазки сверкали всегда так же ясно и весело... Короче, спасибо тебе, милая. Ты мне очень помогла, – закончил он уже совершенно серьезно, кладя перед ней на раскрытую книгу деньги.
– Ой, да что вы!
– А чем я еще тебя могу отблагодарить? – помахал он ей на прощание, исчезая в ночной темноте.

* * *

– И что дальше?
Алина, справившись с волнением, сидела теперь рядом с ним на переднем сиденье совершенно спокойная и строгая. Банда даже подивился про себя силе ее характера. Впрочем, обольщаться не стоит – прошло все же слишком мало времени с момента ее спасения. Он насмотрелся на это еще в Афгане – после операции по «очистке» очередного перевала или кишлака часто бывало так, что его пацаны целые сутки могли ходить бодрыми и бравыми, и только потом то у одного, то у другого вдруг сдавали нервы, и парни срывались в жуткую истерику. Алина могла все еще находиться в шоке, в трансе и только много позже, когда все останется позади, выплеснуть накопившееся в душе напряжение.
– Дальше? – переспросил Банда, выруливая, следуя дорожным указателям, на загородное шоссе. – Дальше мы понесемся что есть мочи на Джанкой. Нам надо быть там как можно скорее, пока ребята из ФСБ не контролируют ситуацию. А потом мы рванем на Херсон и Николаев. Надеюсь, что ждать они нас будут в другой стороне, у Мелитополя, по дороге на Москву. А мы двинем на Сарны...
– А потом?
Вопрос был задан настолько серьезным тоном, что Банда с тревогой взглянул на девушку.
Крепко сжав губы, она смотрела прямо перед собой, на яркое пятно света фар на набегающей навстречу дороге, и Банде вдруг показалось, что стена холодного отчуждения выросла за последние часы между ними и развела по разные стороны баррикад.
Чтобы отогнать от себя тревожные мысли, он перевел разговор на другую тему:
– Алина, а не позвонить ли нам твоему отцу? Он, я думаю, заждался уже от меня весточки.
– От тебя? Почему от тебя? – недоуменно спросила она Банду. – Неужели?..
– Да, – кивнул Банда, не без удовольствия представив, какой эффект произведут его слова. – Он все знает, он единственный, кто знал, что по следам террористов пошел я. Мы с ним, если хочешь знать, несколько раз встречались после твоего похищения...
– ...Он же видеть тебя не мог! Он же нам с мамой даже запретил упоминать в доме твое имя!
– Даже такие умные люди, как Владимир Александрович, могут иногда ошибаться. Знаешь, мне понравилось, что он умеет признавать свои ошибки. Мой тесть – мировой мужик!
– Твой тесть?! – изумлению Алины не было предела. – Ну ты даешь!
– А что, разве ты передумала выходить за меня замуж? – подмигнул ей Банда. – Ты что, разлюбила меня, пока по Европе путешествовала?
– Банда!..
– Смотри, ты рискуешь, так меня называя. Скоро и у тебя будет такая же фамилия. Не век же тебе Большаковой ходить. Будешь госпожой Бондарович, иначе говоря – Бандой...
– Сашка, как я тебя люблю! – девушка внезапно порывисто обняла его, страстно целуя в щеку, ухо, шею.
Александр чуть не выпустил руль от неожиданности.
– Ну-ну, Алинушка! Перестань целоваться, а то я сейчас остановлюсь – и пусть ФСБ берет нас тепленькими. Прямо здесь, на дороге, – он и впрямь испытывал жуткое желание ударить по тормозам и обнять родное, милое существо, зацеловать его, заласкать, изливая всю свою нежность и любовь, и лишь неимоверным усилием воли заставил себя не бросить руль.
– Милый, я тебя никому не отдам!
– А я не отдамся...
Наконец она отодвинулась от него и снова строго нахмурила брови.
– Так что, вы с папой нашли общий язык?
– Я же тебе пытаюсь рассказать, а ты не слушаешь, – пошутил Банда, мягко улыбнувшись.
– Говори, я слушаю. Еще как слушаю!
– Короче, рассказывать-то особо и нечего. Сначала мы с ним здорово поругались, и он меня выгнал из своего кабинета. Потом я снова пришел к нему, поговорил начистоту. Я сыграл ва-банк, выложил Владимиру Александровичу все, что знал про него и про ФСБ... Точнее, в то время я еще ничего не знал, а лишь догадывался. В конце концов он понял, что от меня может быть какая-то польза...
– Еще бы! – удовлетворенно вставила Алина.
– Да и терять ему было нечего, – продолжал Банда. – После того, как ты исчезла, ему, как мне показалось, стали абсолютно безразличны все игры вокруг генерал-лейтенанта Большакова, великого специалиста по части ракетных двигателей. Все эти иранцы, гэбисты, спецслужбы... И мы поговорили откровенно, как мужчины... Нет, даже не как мужчины, а как отец и жених, как два человека, у которых нет на свете дороже существа, чем ты... В общем, он поверил, что я тебя найду и спасу. И я это сделал.
– Сашенька! Я... – Алина не находила слов от переполнявших ее чувств.
– И теперь я думаю... «Ты толко нэ абыжайся, но я тэбэ адын умный вэщ скажу!» – процитировал он фразу из любимого «Мимино». – Если он после всего этого не отдаст тебя за меня – я тебя сам в заложницы возьму. Пока не согласится.
– Согласится! Конечно, согласится! – она радостно захлопала в ладоши. – Мы с мамой его обязательно уломаем!
– Надеюсь.
– А я уверена!
– Алина, – он на секунду оторвался от дороги и взглянул на девушку, – ты знаешь... Я, по-моему, уже очень давно не говорил тебе этого...
– Что?
– Я тебя очень-очень люблю!
– Саша, и я тебя!
...Черная «Волга», отвоеванная у незадачливых «киллеров» из ФСБ, на огромной скорости неслась к Джанкою...

II

Генерал Большаков совсем сдал. Осунувшийся и похудевший, без прежней уверенности во взгляде, он целые дни просиживал дома, в кабинете, не выходя на работу, и думал о чем-то, тупо уставившись в стол перед собой. Он ждал. Он каждую минуту ждал каких-либо вестей. Он готов был уже даже к самому худшему. Лишь бы только не неизвестность, не это молчание!
А молчали все. Молчала ФСБ. Молчали иранцы, пропав куда-то так же неожиданно, как и возникли.
Молчал и Банда, как будто провалившись вслед за Алиной в страшную черную дыру безвестности.
Это молчание медленно убивало Владимира Александровича.
Он не мог спать, не мог есть. Он не видел ничего и никого. И если бы не Настасья Тимофеевна, которая, видя состояние мужа, сумела взять себя в руки, он умер бы от горя. Но верная спутница жизни, подавив собственную, разрывающую ей сердце боль, теперь ухаживала за мужем, как за малым ребенком, стараясь при любой возможности быть рядом, чуть ли не насильно заставляя его то съедать бутерброд или яичницу, то принимать успокаивающее, то хоть изредка ложиться в постель.
Немного расслабляясь под воздействием лекарств, Владимир Александрович и сам иногда пытался уснуть, ворочаясь с боку на бок на кровати, но сон не шел, и он часами молча лежал, чтобы не нарушить чуткий, тревожный сон жены, невидящим взглядом уставившись в темноту.
Так было и в эту ночь, пока ночную тишину вдруг не взорвал резкий звонок телефона. Нетерпеливая, частая трель. Сомнений быть не могло – межгород.
Большаков вскочил и, не включая свет, бросился в коридор к телефону. Следом спешила мгновенно проснувшаяся жена.
Владимир Александрович схватил трубку и вдруг почувствовал, как разом подкосились ноги, отказываясь служить, и он медленно сполз по стенке на пол, прижимая трубку к уху.
– Алло... – голос предательски дрогнул и сорвался на хрип.
– Алло! Владимир Александрович?
Слышно было не очень хорошо, и Большаков никак не мог узнать этот знакомый молодой мужской голос и лишь недоуменно пожал плечами, взглянув на смотревшую на него с немой мольбой в глазах жену.
– Да.
– Не узнаете?
– Не-ет.
– Бондарович.
– Саша!.. Где ты? Что слышно? Где Алина? Что с ней? – Большаков заторопился, занервничал, боясь, что разговор вот-вот прервется, что он ничего не узнает и вновь потекут часы и дни томительного безысходного ожидания.
– Сашенька! – всхлипнула рядом Настасья Тимофеевна, и Большаков грозно махнул рукой на жену: подожди, помолчи, и так плохо слышно.
– Алло! Ты меня слышишь, Александр?
– Да-да! Сейчас...
– Папа! Папочка! – вдруг ворвался в трубку родной голос дочери. – Папочка, со мной все в порядке! Саша спас меня...
Владимир Александрович вдруг почувствовал, как что-то лопнуло у него внутри, в груди, будто натянутая до предела струна, и стало вдруг так легко, так радостно и счастливо, что он зарыдал. Зарыдал в полный голос, не стесняясь жены и дочери:
– Алинушка! Голубушка! Доченька моя! Где ты, моя милая? Мы с мамой совсем измучались...
– Папа, не плачь, что ты? Успокойся, пожалуйста!.. – скороговоркой кричала Алина, но он уже не слышал ее – трубку вырвала Настасья Тимофеевна, а он сидел на полу в коридоре, плача впервые за последние сорок лет.
– Доченька, это ты? – срывающимся от волнения голосом закричала в трубку мать.
– Да, мама. Все в порядке. Все позади.
– Где ты?
– В Джанкое, в Крыму. С Александром. Он спас меня. Все хорошо.
– Когда ты приедешь?
– Не знаю, мама...
– Как это? Доченька...
– Нам пока нельзя...
– Что ты говоришь?..
– За нами охотятся люди из ФСБ. Они хотели убить Сашу...
– Алинушка, о чем ты? – Настасья Тимофеевна не верила своим ушам. – За что?
– За то, что спас меня.
– Как это?! Да что ты... – мать ничего не могла понять и беспомощно протянула трубку мужу. – Володя, перестань! Послушай, она говорит что-то страшное. Я ничего не понимаю...
Большаков мгновенно собрался, схватил трубку:
– Алина!
– Да, папа.
– Что там у вас стряслось?
– Тут такие дела!.. Сейчас, папа, тебе Саша все расскажет, я даю ему трубку.
– Владимир Александрович?
– Ну, говори же! – в голосе Большакова снова появились твердость и уверенность.
– За нами гонятся люди из службы безопасности. Я лишний в их игре, понимаете? Я мог бы отправить к вам Алину, но считаю, что пока этого делать не стоит. Они могут взять ее и использовать в своих комбинациях. Мы пока исчезнем на время, Владимир Александрович.
– Так... Я кое о чем догадываюсь... Это все серьезно?
– Серьезней некуда.
– С Алиной все в порядке?
– Абсолютно.
– Как тебе удалось?..
– Не сейчас.
– Да, конечно.
– У нас очень мало времени.
– Да, я понимаю. Звоните мне.
– Если сможем. Нас легко могут засечь...
– Понимаю.
– До свиданья, Владимир Александрович. Мы постараемся приехать сразу, как только это будет возможно.
– Да. Конечно. Береги ее, Саша!
Большаков повесил трубку и повернулся к жене.
Каким счастьем светилось ее лицо!
Он обнял ее, и она прижалась головой к его плечу. Долго стояли они в коридоре, не в силах оторваться друг от друга. Не было в Москве в эту ночь более счастливых людей...

* * *

– Погиб... – глаза Галины Пилиповны потемнели.
Банда бормотал какие-то слова утешения, но она не слышала его. Молча повернувшись, даже не заплакав, она ушла в дом, казалось, совершенно забыв о своих гостях, принесших страшную весть – самую страшную, которую только может услышать мать.
Банда сея на лавку под яблоней – на ту самую лавку, на которой любили они с Олежкой коротать прошлым летом вечера, заново переживая прошлое, вспоминая боевых товарищей и жестокие бои. Олег надеялся, что Банда уезжает не навсегда. Он так надеялся еще и еще раз посидеть с ним под этой яблоней. Как он звал Банду с Алиной приехать в Сарны погостить после того, как узнал из письма о Сашкиной любви!
И вот теперь они снова здесь. Вдвоем с Алиной...
Но без Олежки.
Банда, спасший лейтенанту Вострякову жизнь на горном афганском перевале, теперь, после войны, приехал к его матери, чтобы рассказать, как погиб ее сын. Погиб на чужой земле. Погиб по зову дружбы и чести, помогая другу, попавшему в беду.
И погиб, как солдат, с оружием в руках.
– Саша, может, мне пойти попробовать успокоить ее? – Алина, опустившись рядом с Бандой на скамейку, обняла его за плечи, заглядывая в глаза.
– Нет, не надо. Она – сильная женщина. Она сама справится. Посади со мной. Подождем.
Они не чувствовали времени, находясь в каком-то странном оцепенении. Банда курил одну сигарету за другой, нервно растаптывая окурки в траве.
Алина, опустив голову, сложив на коленях руки, задумалась, глядя в какую-то одну точку перед собой.
Из дома Востряковых не доносилось ни звука, и ребята не смели нарушить эту тишину.
Наконец дверь скрипнула, и Галина Пилиповна позвала их с порога хаты:
– Ну, что вы там? Заходите...
Они сидели за столом, собранным хозяйкой, посреди самой большой и светлой комнаты и пили водку, не чокаясь, из маленьких граненых стаканчиков, поминая Олега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27