Раза два или три в голову приходила мысль: он и сам едва ли верит тому, что открылось за минувшие четыре недели. Было бы жестоко тащить за собой Кармен по всем кругам этого ада.
Впереди годы. Уйти от воспоминаний все равно не удастся.
ГЛАВА 45
Понедельник, 6 августа, шесть часов утра. Сутки с небольшим.
Войдя в свой кабинет, Адам бесшумно прикрыл дверь. Ровно в семь он позвонил судье Слэттери. К телефону никто не подошел. Рассчитывать на другое было бы наивно, но Адам надеялся, что хотя бы автоответчик сообщит ему, где можно получить какую-нибудь информацию. Слэттери не спешил дать ответ на протест в связи с патологическим расстройством менталитета осужденного. Для судьи протест адвоката являлся, по-видимому, чем-то вроде использованной бумажной салфетки.
Оператор справочной службы подсказала номер домашнего телефона мистера Флинна Слэттери, однако поднимать его из постели Адам не захотел. Подождем до девяти.
Сам он спал менее трех часов. Пульс частил, сердце вбрасывало в кровь одну порцию адреналина за другой. Клиенту остается чуть более суток, когда же, черт побери, Слэттери примет решение? Пусть откажет, только побыстрее – еще есть время обратиться в другую инстанцию.
Зазвенел телефон. Клерк апелляционного суда в весьма сдержанной манере извещал о том, что жалоба мистера Кэйхолла на неквалифицированные действия своего бывшего защитника, Бенджамина Кейеса, отвергнута по причине нарушения положенных сроков. Подавать ее следовало годы назад. В данный момент суд вынужден признать жалобу утратившей свою суть.
– Тогда почему вы рассматривали ее больше недели? – вспылил Адам. – Ответ можно было дать по крайней мере десятью днями раньше!
– Факсом направляю вам копию.
– Огромное спасибо!
– Не пропадайте, мистер Холл. Ждем от вас новостей.
Положив трубку, Адам отправился на поиски кофе. В половине восьмого подошла усталая и невыспавшаяся Дарлен. С собой она принесла листки злополучного факса и два свежих бублика. Адам попросил ее отправить в Верховный суд страны оригинал жалобы на неквалифицированные действия своего предшественника: бумага была готова еще три дня назад. Мистер Олэндер сообщил, что ее копия у него уже есть.
Покинув кабинет, Дарлен через минуту возвратилась со стаканом воды и двумя таблетками аспирина – голова Адама раскалывалась от боли. Он оставил секретарше необходимые инструкции и вышел – чтобы никогда уже не вернуться в здание “Бринкли-Плазы”, где размещался мемфисский офис юридической фирмы “Крейвиц энд Бэйн”.
* * *
Полковник Наджент ступил через порог отсека “А” во главе небольшого отряда из восьми человек – членов группы по исполнению приговора. По погруженному в тишину коридору плечистые люди двигались с решительностью зондеркоманды СС. Возле решетки камеры номер шесть, где на узкой койке лежал Сэм, Наджент остановился. Обитатели отсека напряженно ждали.
– Сэм, пора перебираться в “комнату передержки”. – В голосе полковника прозвучало сочувствие, как если бы Наджент искренне сожалел о предстоящем.
Зондеркоманда выстроилась навытяжку под окнами. Кэйхолл неторопливо поднялся, сделал шаг к решетке:
– Зачем?
– Потому что я так сказал.
– На кой черт мне куда-то перебираться? Цель, генерал?
– Этого требуют правила, Сэм. Существует определенный порядок.
– Значит, никакой особой цели нет?
– Мне она и не нужна. Повернись.
Подойдя к раковине, Сэм тщательно почистил зубы. Затем постоял над унитазом, вымыл руки. Полковник уже начал терять терпение, но Кэйхолл с независимым видом закурил сигарету и лишь после этого повернулся спиной к решетке и сунул в прямоугольную прорезь кисти рук. Наджент защелкнул стальные браслеты, подал кому-то знак, и дверь камеры отъехала в сторону. Оказавшись в коридоре, Сэм первым делом кивнул Джей-Би, который со слезами на глазах наблюдал за происходящим.
Полковник взял заключенного под локоть и повел его вдоль камер – мимо Гуллита, Ллойда Итона, Стокгольма Тернера, Гарри Скотта, Будди Ли Харриса и, у самой двери, Проповедника. Тот, зарывшись лицом в тощую подушку, беззвучно плакал. За раскрытой металлической дверью с ноги на ногу переминалась еще одна группа помощников Наджента, человек пять. Неширокий проход, где они стояли, вел к “комнате передержки”. Соседняя с ней служила местом “сосредоточения”.
В конце прохода Сэм подсчитал шаги: смерть стала ближе на сорок восемь футов. Он привалился плечом к стене, невозмутимо направил к потолку струю дыма: все в норме, обычная тюремная рутина.
Вернувшись к камере номер шесть, Наджент принялся отдавать приказы. В камеру ступили четверо охранников и начали собирать имущество Кэйхолла: книги, пишущую машинку, вентилятор, телевизор, жалкую одежду, туалетные принадлежности. Касаясь вещей так, будто все они заражены губительным вирусом, мужчины переносили их в “комнату передержки”. Матрас вместе с постельным бельем был скатан в рулон, который брезгливо потащил по полу один из охранников.
Неожиданный всплеск активности вызвал у заключенных пристальный, смешанный с чувством скорби интерес. Тесные камеры служили им каким-никаким, но убежищем, чем-то напоминающим панцирь черепахи; видеть, как панцирь этот безжалостно крушат, им было больно. “То же самое ждет и меня”, – думал каждый. Жуткая реальность обескураживала: грохот тяжелых ботинок, отрывистые, лишенные человеческих интонаций голоса. На хлопнувшую в отдалении дверь неделю назад никто не обратил бы внимания, сейчас же этот безобидный в общем-то стук звучал как удар топора по плахе.
Переноска пожитков Сэма не отняла у подчиненных Наджента много времени. Обустраивать новое жилье Кэйхоллу предоставили самому.
Ни один из восьми членов зондеркоманды не имел со Скамьей ничего общего. В оставленных Найфехом маловразумительных инструкциях полковник вычитал, что группа по исполнению приговора должна состоять из лиц, абсолютно незнакомых осужденному на казнь. Подбирать их следовало в соседних зонах Парчмана. Добровольцами вызвались тридцать один человек. Из них Наджент облек доверием только лучших.
– Ничего не осталось? – строго спросил он у проходившего мимо парня в униформе.
– Нет, сэр.
– Отлично. Займись своим хозяйством, Сэм.
– Благодарю, мой генерал!
Полковник кивнул, и решетка двери перекрыла проем в “комнату передержки”. Наджент взялся обеими руками за стальные прутья.
– Слушай внимательно, Сэм. – Кэйхолл с подчеркнутым безразличием уставился в потолок. – Появится какая-то нужда – мы рядом. Здесь наблюдать за тобой легче. Могу я сейчас для тебя что-то сделать?
Вопрос остался без ответа.
– Вот и хорошо. – Наджент оглянулся на помощников. – Пошли.
Дверь в коридоре распахнулась, и девять мужчин двинулись в отсек “А”.
– Эй, Наджент! – прозвучал за их спинами голос разъяренного Сэма. – А браслеты?
Полковник замер.
– Болван! Ты не можешь оставить меня в наручниках! В коридоре послышался довольный гогот.
Стиснув зубы, Наджент вытащил из кармана связку ключей и зашагал назад.
– Поворачивайся, – процедил он сквозь зубы, подойдя к решетке.
– Безмозглый ты сукин сын! – с ухмылкой бросил Кэйхолл в лицо, которое находилось на расстоянии менее полуметра от него.
Гогот стал громче.
– И такому придурку поручили командовать экзекуцией! Смотри не задохнись сам!
– Пусть это тебя не беспокоит. Спиной ко мне! Кто-то из сидельцев, скорее всего Хэнк Хеншоу, а может быть, и Гарри Скотт, истошно завопил:
– Барни Гугл!
Издевательский возглас был немедленно подхвачен:
– Барни Гугл! Барни Гугл! Барни Гугл!
– Молчать!
– Барни Гугл! Барни Гугл!
– Требую тишины!
Сэм наконец сунул в прорезь руки. Наджент снял стальные браслеты и стремительным шагом двинулся по коридору.
– Барни Гугл! Барни Гугл! Барни Гугл! – нараспев тянули сидельцы до тех пор, пока дверь в отсек “А” с грохотом не закрылась.
Через мгновение злорадное ржание стихло.
Смерив долгим взглядом двух находившихся в проходе охранников, Кэйхолл начал раскладывать свои пожитки. Воткнул в тройник электрической розетки штепсели вентилятора и телевизора, аккуратно, как если бы собирался ими пользоваться, поставил на полку книги, проверил, есть ли вода в туалетном бачке. Затем он опустился на койку, с сожалением провел ладонью по разорванной простыне.
“Комната передержки” стала четвертым местом его обитания на Скамье и, без сомнения, уже последним. Минут пять Сэм размышлял о первых двух, вернее, даже о втором, в отсеке “Б”, по соседству с Бастером Моуком. Несколько лет назад за Бастером пришли, чтобы перевести его сюда, в “передержку”. Охрана не спускала здесь с него глаз – не дай Бог, осужденный перед самой казнью наложит на себя руки! Когда Моука уводили, Сэм плакал.
Все, кто обитал до Кэйхолла в “комнате передержки”, неизбежно попадали и в соседнюю. А оттуда уже был только один выход.
* * *
Ступив в величественный вестибюль капитолия, Гарнер Гудмэн назвал миловидной женщине за столиком свое имя, сдержанно посетовал на жару и попросил известить губернатора о том, что готов к разговору. Ответить даме помешал звонок телефона. С гримасой легкой досады на лице она выслушала звонившего, положила трубку и вздохнула:
– Ну и ну.
– Простите? – невинно переспросил Гарнер.
– В связи с предстоящей казнью вашего клиента телефоны губернатора не выдерживают нагрузки.
– Да, дело довольно громкое. Похоже, жители штата Миссисипи обеими руками за смертную казнь.
– Только не этот. – Дама кивнула на телефон и начала заполнять розовый бланк. – Подавляющее большинство наших абонентов категорически против.
– Неужели? Поразительно.
– Извините. Я сообщу мисс Старк о вашем приходе.
– Спасибо.
Гудмэн опустился в кресло, положил на колени пачку утренних выпусков газет. В субботу городские власти Тьюпело объявили о начале телефонного опроса общественного мнения на предмет готовящейся в Парчмане экзекуции. Аналитики Гарнера рьяно включились в работу. На следующий день воскресный выпуск “Тьюпело ньюс” подвел первые итоги. Они заслуживали внимания: из трехсот двадцати позвонивших триста два человека требовали отменить казнь. Гарнер улыбнулся.
Сидя за своим рабочим столом, Макаллистер нервно листал те же газеты. В покрасневших глазах губернатора висела тревога. С чашкой кофе в руке на пороге кабинета возникла Мона Старк.
– Гудмэн здесь. Ждет в вестибюле.
– Пусть ждет.
– Горячая линия уже не справляется.
Губернатор бросил взгляд на часы: без десяти девять. Костяшками пальцев Макаллистер провел по подбородку. С трех пополудни субботы до восьми вечера воскресенья специальный сотрудник аппарата обзвонил двести жителей штата. Семьдесят восемь процентов высказались в поддержку смертной казни как таковой, и цифра эта ничуть губернатора не удивила. Однако пятьдесят один процент опрошенных заявили, что Сэму Кэйхоллу необходимо сохранить жизнь. Доводы в пользу этого приводились различные. Многие считали Сэма слишком старым для того, чтобы войти в газовую камеру. Преступление свершилось двадцать три года назад, говорили они, общество успело стать совершенно иным, Кэйхолл все равно скоро умрет в Парчмане, так оставьте старика в покое. Его преследуют по политическим мотивам, вторили другие, к тому же он – белый. Последний фактор был весьма значимым, и Макаллистер отдавал себе в этом отчет.
Что ж, пятьдесят один процент – не так плохо. Куда грознее выглядели показатели горячей линии. Ее единственный работавший в выходные оператор получил двести тридцать один звонок в субботу и сто восемьдесят – в воскресенье. Всего выходило четыреста одиннадцать звонков. Из них девяносто пять процентов назвали казнь Кэйхолла недопустимой. С утра пятницы горячей линией воспользовались восемьсот девяносто семь человек, причем чуть более девяноста процентов были однозначно против казни. И температура горячей линии продолжала неуклонно подниматься.
Однако этим дело не ограничивалось. Региональные офисы докладывали о шквале звонков. Почти все абоненты отрицали саму возможность казни. Помощники губернатора выходили после уик-энда на работу и делились друг с другом рассказами о том, как мучили их дома раскалившиеся телефоны. По словам Роксбурга, он не имел ни минуты отдыха.
Макаллистер испытывал нечеловеческую усталость.
– Что у нас назначено на десять? – спросил он у Моны, не повернув головы.
– Встреча с руководством бойскаутов.
– Отменить. Скажите, губернатор приносит извинения. Не хочу слепнуть под фотовспышками. С кем я обедаю?
– Обед запланирован с сенатором Прессгроувом. Вы должны обсудить его иск к университету.
– Терпеть не могу Прессгроува. Отменить. На обед пусть подадут жареного цыпленка. Хорошо, давайте сюда Гудмэна.
Мона вышла за дверь и через минуту вернулась вместе с Гарнером Гудмэном. Стоя у окна, Макаллистер смотрел на цветущие магнолии.
Мужчины обменялись рукопожатием и сели. В воскресенье после полудня Гудмэн, исполняя волю своего клиента, передал Ларримуру официально оформленный документ с просьбой отменить слушание по вопросу о помиловании.
– Выходит, слушание вам ни к чему? – с вымученной улыбкой спросил губернатор.
– По мнению нашего клиента, оно бесполезно. Ничего нового Сэм не скажет. Переубедить его мы не смогли.
Мона протянула Гарнеру чашечку с кофе.
– Старый упрямец. Сэм всегда был таким. Как обстоят дела с апелляциями? – В голосе Макаллистера слышалась почти искренняя заинтересованность.
– Все идет своим чередом.
– Мистер Гудмэн, вам приходилось попадать в подобные ситуации, мне – нет. Скажите, что, по-вашему, ждет Кэйхолла?
В данную минуту ничто уже не мешало Гарнеру быть откровенным.
– Как его адвокат, я склонен к оптимизму. У Сэма тридцать шансов из ста.
Губернатор погрузился в размышления. Где-то вдалеке слышались трели телефонных звонков.
– Знаете, чего бы я сейчас хотел? – прямо спросил Макаллистер.
Еще бы, подумал Гудмэн. Чтобы разом заглохли все телефоны.
– Чего же?
– Переговорить с Адамом Холлом. Где он?
– Видимо, в Парчмане. Я звонил ему около часа назад.
– Он может подъехать?
– После обеда Адам рассчитывает быть здесь, в Джексоне.
– Я дождусь его.
Гарнер подавил желание улыбнуться. Может, крошечная трещинка привела к размыву плотины? Каким бы странным это ни казалось, но слабый лучик надежды забрезжил, когда его никто не чаял увидеть.
* * *
В шести кварталах от капитолия по коридору здания федерального суда к двери кабинета его чести Флинна Слэттери приближался Брейк Джефферсон. На пороге Джефферсон прижал к груди папку с бумагами и замер: его шеф разговаривал по телефону.
– Что еще там? – осведомился Слэттери, кладя трубку.
– Необходимо уточнить насчет Кэйхолла, – мрачно сказал клерк. – У нас его петиция. Патологическое расстройство рассудка.
– Подготовь отказ. И поторопись, у меня очень мало времени. Пусть обращаются в апелляционный суд, с нас хватит.
На лице Джефферсона отразилось беспокойство. Медленно, с расстановкой он проговорил:
– По-моему, вам лучше взглянуть.
– Оставь, Брейк. В чем дело?
– Его требования могут оказаться обоснованными. Слэттери нетерпеливо повел плечами:
– Вот как? Ты не шутишь? У меня через полчаса процесс, присяжные ждут.
На последнем курсе юридического колледжа в Эмори Джефферсон считался самым перспективным выпускником. Флинн Слэттери доверял своему референту безгранично.
– Адвокат Сэма уверяет, что казнь необходимо отменить, поскольку его клиент недееспособен. По законам штата это достаточное основание.
– Всем давно известно, что Кэйхолл – умалишенный.
– Есть эксперт-психоаналитик, готовый подтвердить мнение защиты. Игнорировать его точку зрения мы не можем.
– О чем это ты?
– Смотрите. – Джефферсон раскрыл папку.
– Ну-ну. – Кончиками пальцев его честь осторожно помассировал лоб. – Садись.
* * *
– Осталось всего несколько миль, – ободряюще заметил Адам, нажимая на педаль газа. – Как ты?
За всю дорогу до Парчмана Кармен не произнесла и десятка слов. Штат Миссисипи поразил ее причудливо изрезанными рукавами Дельты, бескрайними полями хлопка, лепившимися друг к дружке вдоль ленты автострады убогими хижинами сезонных рабочих.
– Немного не по себе, – призналась она.
В пути Адам расспрашивал сестру о Беркли, о том, что предстоит ей по окончании учебы. Ни мать с отцом, ни Сэм в его лаконичных фразах не фигурировали.
– Дед тоже нервничает.
– Слушай, Адам, тут любой потерял бы голову. Мчаться на дикой скорости к человеку, которого вот-вот должны казнить. Каково, а?
Он положил правую руку на колено сестры.
– Не переживай, девочка. Ты поступаешь правильно.
Ладно сидевшие джинсы, разбитые кроссовки и выгоревшая красная блузка делали Кармен похожей на студентку-второкурсницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Впереди годы. Уйти от воспоминаний все равно не удастся.
ГЛАВА 45
Понедельник, 6 августа, шесть часов утра. Сутки с небольшим.
Войдя в свой кабинет, Адам бесшумно прикрыл дверь. Ровно в семь он позвонил судье Слэттери. К телефону никто не подошел. Рассчитывать на другое было бы наивно, но Адам надеялся, что хотя бы автоответчик сообщит ему, где можно получить какую-нибудь информацию. Слэттери не спешил дать ответ на протест в связи с патологическим расстройством менталитета осужденного. Для судьи протест адвоката являлся, по-видимому, чем-то вроде использованной бумажной салфетки.
Оператор справочной службы подсказала номер домашнего телефона мистера Флинна Слэттери, однако поднимать его из постели Адам не захотел. Подождем до девяти.
Сам он спал менее трех часов. Пульс частил, сердце вбрасывало в кровь одну порцию адреналина за другой. Клиенту остается чуть более суток, когда же, черт побери, Слэттери примет решение? Пусть откажет, только побыстрее – еще есть время обратиться в другую инстанцию.
Зазвенел телефон. Клерк апелляционного суда в весьма сдержанной манере извещал о том, что жалоба мистера Кэйхолла на неквалифицированные действия своего бывшего защитника, Бенджамина Кейеса, отвергнута по причине нарушения положенных сроков. Подавать ее следовало годы назад. В данный момент суд вынужден признать жалобу утратившей свою суть.
– Тогда почему вы рассматривали ее больше недели? – вспылил Адам. – Ответ можно было дать по крайней мере десятью днями раньше!
– Факсом направляю вам копию.
– Огромное спасибо!
– Не пропадайте, мистер Холл. Ждем от вас новостей.
Положив трубку, Адам отправился на поиски кофе. В половине восьмого подошла усталая и невыспавшаяся Дарлен. С собой она принесла листки злополучного факса и два свежих бублика. Адам попросил ее отправить в Верховный суд страны оригинал жалобы на неквалифицированные действия своего предшественника: бумага была готова еще три дня назад. Мистер Олэндер сообщил, что ее копия у него уже есть.
Покинув кабинет, Дарлен через минуту возвратилась со стаканом воды и двумя таблетками аспирина – голова Адама раскалывалась от боли. Он оставил секретарше необходимые инструкции и вышел – чтобы никогда уже не вернуться в здание “Бринкли-Плазы”, где размещался мемфисский офис юридической фирмы “Крейвиц энд Бэйн”.
* * *
Полковник Наджент ступил через порог отсека “А” во главе небольшого отряда из восьми человек – членов группы по исполнению приговора. По погруженному в тишину коридору плечистые люди двигались с решительностью зондеркоманды СС. Возле решетки камеры номер шесть, где на узкой койке лежал Сэм, Наджент остановился. Обитатели отсека напряженно ждали.
– Сэм, пора перебираться в “комнату передержки”. – В голосе полковника прозвучало сочувствие, как если бы Наджент искренне сожалел о предстоящем.
Зондеркоманда выстроилась навытяжку под окнами. Кэйхолл неторопливо поднялся, сделал шаг к решетке:
– Зачем?
– Потому что я так сказал.
– На кой черт мне куда-то перебираться? Цель, генерал?
– Этого требуют правила, Сэм. Существует определенный порядок.
– Значит, никакой особой цели нет?
– Мне она и не нужна. Повернись.
Подойдя к раковине, Сэм тщательно почистил зубы. Затем постоял над унитазом, вымыл руки. Полковник уже начал терять терпение, но Кэйхолл с независимым видом закурил сигарету и лишь после этого повернулся спиной к решетке и сунул в прямоугольную прорезь кисти рук. Наджент защелкнул стальные браслеты, подал кому-то знак, и дверь камеры отъехала в сторону. Оказавшись в коридоре, Сэм первым делом кивнул Джей-Би, который со слезами на глазах наблюдал за происходящим.
Полковник взял заключенного под локоть и повел его вдоль камер – мимо Гуллита, Ллойда Итона, Стокгольма Тернера, Гарри Скотта, Будди Ли Харриса и, у самой двери, Проповедника. Тот, зарывшись лицом в тощую подушку, беззвучно плакал. За раскрытой металлической дверью с ноги на ногу переминалась еще одна группа помощников Наджента, человек пять. Неширокий проход, где они стояли, вел к “комнате передержки”. Соседняя с ней служила местом “сосредоточения”.
В конце прохода Сэм подсчитал шаги: смерть стала ближе на сорок восемь футов. Он привалился плечом к стене, невозмутимо направил к потолку струю дыма: все в норме, обычная тюремная рутина.
Вернувшись к камере номер шесть, Наджент принялся отдавать приказы. В камеру ступили четверо охранников и начали собирать имущество Кэйхолла: книги, пишущую машинку, вентилятор, телевизор, жалкую одежду, туалетные принадлежности. Касаясь вещей так, будто все они заражены губительным вирусом, мужчины переносили их в “комнату передержки”. Матрас вместе с постельным бельем был скатан в рулон, который брезгливо потащил по полу один из охранников.
Неожиданный всплеск активности вызвал у заключенных пристальный, смешанный с чувством скорби интерес. Тесные камеры служили им каким-никаким, но убежищем, чем-то напоминающим панцирь черепахи; видеть, как панцирь этот безжалостно крушат, им было больно. “То же самое ждет и меня”, – думал каждый. Жуткая реальность обескураживала: грохот тяжелых ботинок, отрывистые, лишенные человеческих интонаций голоса. На хлопнувшую в отдалении дверь неделю назад никто не обратил бы внимания, сейчас же этот безобидный в общем-то стук звучал как удар топора по плахе.
Переноска пожитков Сэма не отняла у подчиненных Наджента много времени. Обустраивать новое жилье Кэйхоллу предоставили самому.
Ни один из восьми членов зондеркоманды не имел со Скамьей ничего общего. В оставленных Найфехом маловразумительных инструкциях полковник вычитал, что группа по исполнению приговора должна состоять из лиц, абсолютно незнакомых осужденному на казнь. Подбирать их следовало в соседних зонах Парчмана. Добровольцами вызвались тридцать один человек. Из них Наджент облек доверием только лучших.
– Ничего не осталось? – строго спросил он у проходившего мимо парня в униформе.
– Нет, сэр.
– Отлично. Займись своим хозяйством, Сэм.
– Благодарю, мой генерал!
Полковник кивнул, и решетка двери перекрыла проем в “комнату передержки”. Наджент взялся обеими руками за стальные прутья.
– Слушай внимательно, Сэм. – Кэйхолл с подчеркнутым безразличием уставился в потолок. – Появится какая-то нужда – мы рядом. Здесь наблюдать за тобой легче. Могу я сейчас для тебя что-то сделать?
Вопрос остался без ответа.
– Вот и хорошо. – Наджент оглянулся на помощников. – Пошли.
Дверь в коридоре распахнулась, и девять мужчин двинулись в отсек “А”.
– Эй, Наджент! – прозвучал за их спинами голос разъяренного Сэма. – А браслеты?
Полковник замер.
– Болван! Ты не можешь оставить меня в наручниках! В коридоре послышался довольный гогот.
Стиснув зубы, Наджент вытащил из кармана связку ключей и зашагал назад.
– Поворачивайся, – процедил он сквозь зубы, подойдя к решетке.
– Безмозглый ты сукин сын! – с ухмылкой бросил Кэйхолл в лицо, которое находилось на расстоянии менее полуметра от него.
Гогот стал громче.
– И такому придурку поручили командовать экзекуцией! Смотри не задохнись сам!
– Пусть это тебя не беспокоит. Спиной ко мне! Кто-то из сидельцев, скорее всего Хэнк Хеншоу, а может быть, и Гарри Скотт, истошно завопил:
– Барни Гугл!
Издевательский возглас был немедленно подхвачен:
– Барни Гугл! Барни Гугл! Барни Гугл!
– Молчать!
– Барни Гугл! Барни Гугл!
– Требую тишины!
Сэм наконец сунул в прорезь руки. Наджент снял стальные браслеты и стремительным шагом двинулся по коридору.
– Барни Гугл! Барни Гугл! Барни Гугл! – нараспев тянули сидельцы до тех пор, пока дверь в отсек “А” с грохотом не закрылась.
Через мгновение злорадное ржание стихло.
Смерив долгим взглядом двух находившихся в проходе охранников, Кэйхолл начал раскладывать свои пожитки. Воткнул в тройник электрической розетки штепсели вентилятора и телевизора, аккуратно, как если бы собирался ими пользоваться, поставил на полку книги, проверил, есть ли вода в туалетном бачке. Затем он опустился на койку, с сожалением провел ладонью по разорванной простыне.
“Комната передержки” стала четвертым местом его обитания на Скамье и, без сомнения, уже последним. Минут пять Сэм размышлял о первых двух, вернее, даже о втором, в отсеке “Б”, по соседству с Бастером Моуком. Несколько лет назад за Бастером пришли, чтобы перевести его сюда, в “передержку”. Охрана не спускала здесь с него глаз – не дай Бог, осужденный перед самой казнью наложит на себя руки! Когда Моука уводили, Сэм плакал.
Все, кто обитал до Кэйхолла в “комнате передержки”, неизбежно попадали и в соседнюю. А оттуда уже был только один выход.
* * *
Ступив в величественный вестибюль капитолия, Гарнер Гудмэн назвал миловидной женщине за столиком свое имя, сдержанно посетовал на жару и попросил известить губернатора о том, что готов к разговору. Ответить даме помешал звонок телефона. С гримасой легкой досады на лице она выслушала звонившего, положила трубку и вздохнула:
– Ну и ну.
– Простите? – невинно переспросил Гарнер.
– В связи с предстоящей казнью вашего клиента телефоны губернатора не выдерживают нагрузки.
– Да, дело довольно громкое. Похоже, жители штата Миссисипи обеими руками за смертную казнь.
– Только не этот. – Дама кивнула на телефон и начала заполнять розовый бланк. – Подавляющее большинство наших абонентов категорически против.
– Неужели? Поразительно.
– Извините. Я сообщу мисс Старк о вашем приходе.
– Спасибо.
Гудмэн опустился в кресло, положил на колени пачку утренних выпусков газет. В субботу городские власти Тьюпело объявили о начале телефонного опроса общественного мнения на предмет готовящейся в Парчмане экзекуции. Аналитики Гарнера рьяно включились в работу. На следующий день воскресный выпуск “Тьюпело ньюс” подвел первые итоги. Они заслуживали внимания: из трехсот двадцати позвонивших триста два человека требовали отменить казнь. Гарнер улыбнулся.
Сидя за своим рабочим столом, Макаллистер нервно листал те же газеты. В покрасневших глазах губернатора висела тревога. С чашкой кофе в руке на пороге кабинета возникла Мона Старк.
– Гудмэн здесь. Ждет в вестибюле.
– Пусть ждет.
– Горячая линия уже не справляется.
Губернатор бросил взгляд на часы: без десяти девять. Костяшками пальцев Макаллистер провел по подбородку. С трех пополудни субботы до восьми вечера воскресенья специальный сотрудник аппарата обзвонил двести жителей штата. Семьдесят восемь процентов высказались в поддержку смертной казни как таковой, и цифра эта ничуть губернатора не удивила. Однако пятьдесят один процент опрошенных заявили, что Сэму Кэйхоллу необходимо сохранить жизнь. Доводы в пользу этого приводились различные. Многие считали Сэма слишком старым для того, чтобы войти в газовую камеру. Преступление свершилось двадцать три года назад, говорили они, общество успело стать совершенно иным, Кэйхолл все равно скоро умрет в Парчмане, так оставьте старика в покое. Его преследуют по политическим мотивам, вторили другие, к тому же он – белый. Последний фактор был весьма значимым, и Макаллистер отдавал себе в этом отчет.
Что ж, пятьдесят один процент – не так плохо. Куда грознее выглядели показатели горячей линии. Ее единственный работавший в выходные оператор получил двести тридцать один звонок в субботу и сто восемьдесят – в воскресенье. Всего выходило четыреста одиннадцать звонков. Из них девяносто пять процентов назвали казнь Кэйхолла недопустимой. С утра пятницы горячей линией воспользовались восемьсот девяносто семь человек, причем чуть более девяноста процентов были однозначно против казни. И температура горячей линии продолжала неуклонно подниматься.
Однако этим дело не ограничивалось. Региональные офисы докладывали о шквале звонков. Почти все абоненты отрицали саму возможность казни. Помощники губернатора выходили после уик-энда на работу и делились друг с другом рассказами о том, как мучили их дома раскалившиеся телефоны. По словам Роксбурга, он не имел ни минуты отдыха.
Макаллистер испытывал нечеловеческую усталость.
– Что у нас назначено на десять? – спросил он у Моны, не повернув головы.
– Встреча с руководством бойскаутов.
– Отменить. Скажите, губернатор приносит извинения. Не хочу слепнуть под фотовспышками. С кем я обедаю?
– Обед запланирован с сенатором Прессгроувом. Вы должны обсудить его иск к университету.
– Терпеть не могу Прессгроува. Отменить. На обед пусть подадут жареного цыпленка. Хорошо, давайте сюда Гудмэна.
Мона вышла за дверь и через минуту вернулась вместе с Гарнером Гудмэном. Стоя у окна, Макаллистер смотрел на цветущие магнолии.
Мужчины обменялись рукопожатием и сели. В воскресенье после полудня Гудмэн, исполняя волю своего клиента, передал Ларримуру официально оформленный документ с просьбой отменить слушание по вопросу о помиловании.
– Выходит, слушание вам ни к чему? – с вымученной улыбкой спросил губернатор.
– По мнению нашего клиента, оно бесполезно. Ничего нового Сэм не скажет. Переубедить его мы не смогли.
Мона протянула Гарнеру чашечку с кофе.
– Старый упрямец. Сэм всегда был таким. Как обстоят дела с апелляциями? – В голосе Макаллистера слышалась почти искренняя заинтересованность.
– Все идет своим чередом.
– Мистер Гудмэн, вам приходилось попадать в подобные ситуации, мне – нет. Скажите, что, по-вашему, ждет Кэйхолла?
В данную минуту ничто уже не мешало Гарнеру быть откровенным.
– Как его адвокат, я склонен к оптимизму. У Сэма тридцать шансов из ста.
Губернатор погрузился в размышления. Где-то вдалеке слышались трели телефонных звонков.
– Знаете, чего бы я сейчас хотел? – прямо спросил Макаллистер.
Еще бы, подумал Гудмэн. Чтобы разом заглохли все телефоны.
– Чего же?
– Переговорить с Адамом Холлом. Где он?
– Видимо, в Парчмане. Я звонил ему около часа назад.
– Он может подъехать?
– После обеда Адам рассчитывает быть здесь, в Джексоне.
– Я дождусь его.
Гарнер подавил желание улыбнуться. Может, крошечная трещинка привела к размыву плотины? Каким бы странным это ни казалось, но слабый лучик надежды забрезжил, когда его никто не чаял увидеть.
* * *
В шести кварталах от капитолия по коридору здания федерального суда к двери кабинета его чести Флинна Слэттери приближался Брейк Джефферсон. На пороге Джефферсон прижал к груди папку с бумагами и замер: его шеф разговаривал по телефону.
– Что еще там? – осведомился Слэттери, кладя трубку.
– Необходимо уточнить насчет Кэйхолла, – мрачно сказал клерк. – У нас его петиция. Патологическое расстройство рассудка.
– Подготовь отказ. И поторопись, у меня очень мало времени. Пусть обращаются в апелляционный суд, с нас хватит.
На лице Джефферсона отразилось беспокойство. Медленно, с расстановкой он проговорил:
– По-моему, вам лучше взглянуть.
– Оставь, Брейк. В чем дело?
– Его требования могут оказаться обоснованными. Слэттери нетерпеливо повел плечами:
– Вот как? Ты не шутишь? У меня через полчаса процесс, присяжные ждут.
На последнем курсе юридического колледжа в Эмори Джефферсон считался самым перспективным выпускником. Флинн Слэттери доверял своему референту безгранично.
– Адвокат Сэма уверяет, что казнь необходимо отменить, поскольку его клиент недееспособен. По законам штата это достаточное основание.
– Всем давно известно, что Кэйхолл – умалишенный.
– Есть эксперт-психоаналитик, готовый подтвердить мнение защиты. Игнорировать его точку зрения мы не можем.
– О чем это ты?
– Смотрите. – Джефферсон раскрыл папку.
– Ну-ну. – Кончиками пальцев его честь осторожно помассировал лоб. – Садись.
* * *
– Осталось всего несколько миль, – ободряюще заметил Адам, нажимая на педаль газа. – Как ты?
За всю дорогу до Парчмана Кармен не произнесла и десятка слов. Штат Миссисипи поразил ее причудливо изрезанными рукавами Дельты, бескрайними полями хлопка, лепившимися друг к дружке вдоль ленты автострады убогими хижинами сезонных рабочих.
– Немного не по себе, – призналась она.
В пути Адам расспрашивал сестру о Беркли, о том, что предстоит ей по окончании учебы. Ни мать с отцом, ни Сэм в его лаконичных фразах не фигурировали.
– Дед тоже нервничает.
– Слушай, Адам, тут любой потерял бы голову. Мчаться на дикой скорости к человеку, которого вот-вот должны казнить. Каково, а?
Он положил правую руку на колено сестры.
– Не переживай, девочка. Ты поступаешь правильно.
Ладно сидевшие джинсы, разбитые кроссовки и выгоревшая красная блузка делали Кармен похожей на студентку-второкурсницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60