Среди них я был чужаком. По правде говоря, я и сам себе немало навредил. Среди соучеников я держался особняком и всячески подчеркивал свои высокие моральные принципы.
Он о многом недоговаривал, но заполнить эти пробелы было легко. Юноша из скромной небогатой семьи оказался вдруг в окружении сверстников, привыкших к своему богатству и знатности. С первой минуты он должен был ощущать себя среди них чужаком, а уж когда отказался присоединиться к остальным в «светских удовольствиях», его попросту исключили из тесного круга студенческого братства и он остался в гордом одиночестве. Молодые люди, о которых говорил Мэйтленд, вполне могли быть похожими на ее собственных братьев. Они вовсе не были намеренно жестокими, просто безразличными, а это наихудшая разновидность жестокости.
Мэйтленд молчал, неотрывно глядя на свой бокал, словно это был магический кристалл, который показывает не будущее, а прошлое.
— И однако же, — негромко продолжил он, — как бы ни куражились эти мальчики, а они все и впрямь были еще мальчиками, они строго соблюдали законы чести. Всякий, кто нарушил эти законы, почитался недостойным даже презрения, и относились к нему соответственно.
— И ты нарушил эти законы? — негромко спросила Розамунда.
— Нет, но мои соученики решили, что нарушил. Дело в том, что у студентов начали пропадать деньги: мелкие суммы, драгоценные безделушки и прочее. Один из юношей, Мидлер, взялся, никому не сказав, устроить вору ловушку. В нее попались двое, я и еще один студент. Оба мы, один за другим, заходили в комнату Мид-лера, оба знали, что он только что получил от отца солидную сумму. Излишне говорить, что деньги пропали… и вором, конечно же, должен был быть один из нас.
— Зачем ты заходил в комнату Мидлера?
— В начале семестра я одолжил ему книгу и хотел ее забрать. Что до второго юноши, Фрэнка Степлтона, они с Мидлером часто заходили в комнаты друг к другу. Они были приятелями.
Розамунда коротко кивнула, прекрасно зная, что он скажет дальше.
— Думаю, ты и так догадаешься, кого обвинили в краже, — продолжал Мэйтленд. — Как я уже раньше сказал, я был чужаком в этом тесном кругу. Меня-то и решили примерно наказать.
— Тебя избили?
— О нет, что ты, никаких варварских методов. Мне просто было велено покинуть Кембридж и никогда более туда не возвращаться. На это я ответил, что покину Кембридж тогда и только тогда, когда сам сочту это нужным. И тогда мне объявили бойкот.
— Господи!
— Впрочем, это продолжалось недолго, я ведь знал, что вором должен быть Фрэнк Степлтон, а потому принялся искать доказательства его вины. Можно сказать, что это было первое мое дело. — Мэйтленд криво усмехнулся, но так и не дождался ответной улыбки Розамунды и выразительно пожал плечами. — Как бы то ни было, Степлтон заложил украденные безделушки у ростовщика. В итоге этот ростовщик опознал его и очистил меня от обвинений.
— А деньги?
— Как только стало ясно, что вор — Степлтон, друзья вынудили его сознаться во всем. Деньги он истратил до последнего гроша, чтобы уплатить своим кредиторам. Ирония судьбы — долги он наделал именно ради того, чтобы тратить деньги на своих друзей.
— Его должны были наказать гораздо суровей, чем тебя, — пробормотала Розамунда.
— Откуда ты знаешь? — удивился Мэйтленд.
— Его преступление было более тяжким, чем простое воровство. Он допустил, чтобы наказали невиновного, а это уже трусость. И как же его наказали?
Глаза Мэйтленда потемнели.
— Его вымазали смолой, обваляли в перьях и привязали на всю ночь к дереву посреди двора, чтобы утром весь университет мог стать свидетелем его позора. Полагаю, в то время я считал, что Степлтон заслужил такое наказание… однако очень скоро уже сожалел о случившемся. Степлтон почти сразу покинул Кембридж. Вскоре вслед за ним уехал и я и никогда уже больше туда не вернулся. Следующий семестр я начал уже в Абердинском университете, среди себе подобных.
— Ты говоришь об этом с такой горечью…
— Это потому, что я оживил в памяти нелегкие воспоминания. Если б я и в самом деле до сих пор испытывал горечь от той давней истории, я бы долго не протянул… — Мэйтленд оборвал себя и махнул рукой. — Все это бессмысленно, Розамунда. Ты хотела знать, стал ли я причиной чьего-то позора, вот тебе ответ. Только Степл-тон был виновен, так что, как видишь, наши истории не совсем схожи.
Розамунда молчала, бессильно ссутулясь в кресле.
— Ты разочарована? — мягко спросил Мэйтленд.
— Пожалуй, да. Мне-то казалось, что мы наконец напали на след. А что сталось со Степлтоном?
— Не имею ни малейшего понятия.
— А с теми студентами, которые вываляли его в смоле и перьях?
— Я встречал иногда то одного, то другого, но все случайно. Мы держались друг с другом вежливо, но не более. Что-то все время стояло между нами… думаю, ты понимаешь, о чем я. Как бы то ни было, все это случилось семнадцать лет назад. Ты и вправду уверена, что та история может быть как-то связана с нынешними событиями?
Розамунда тяжело вздохнула:
— Нет… к сожалению.
После этого они говорили еще долго, перебирая события из прошлого Мэйтленда, проверяя каждую деталь в надежде на то, что выйдут на верный путь, и все напрасно. Отвлек их от этого занятия только Харпер, который принес ужин.
— Говяжья похлебка, — сообщил он, — с пирожками и клецками.
Он накрыл на стол и почти сразу ушел.
— Погляжу, как там лошади, — пояснил он, подмигнув Розамунде.
Позднее, когда с ужином было покончено, Розамунда попросила:
— Расскажи мне про этот дом и о том, что сталось с Дансмурами.
— Они оба умерли, — кратко ответил Ричард, — а я унаследовал дом.
— И ты думаешь, что скрываться здесь безопасно? Я имею в виду, что если сюда явится полиция?
— Кроме меня самого, — сказал Мэйтленд, — об этом доме знаете только ты и Харпер.
— Да, но если ты здесь жил…
— Не жил, — перебил он. — Покинув Кембридж, я уже не вернулся в Дансмур. Предоставь беспокоиться об этом мне, хорошо?
Этот щелчок по носу снова застал Розамунду врасплох, и она тотчас отступила, укрылась в своем панцире, точно перепуганная черепашка. Помолчав немного, она глянула на часы, изумленно воскликнула: «Как поздно!..» и, сославшись на усталость, поднялась из-за стола. Мэйтленд проводил ее до двери.
Розамунда услышала его вздох, а затем Мэйтленд крепко взял ее за плечи и развернул к себе.
— Возвращайтесь домой, леди Розамунда Девэр, — сказал он тихо, — возвращайтесь, и забудьте обо мне. — На миг он с силой сжал ее плечи, затем бессильно уронил руки вдоль тела и отступил на шаг. — Забудь меня, Розамунда, — повторил он.
Розамунда испытующе глядела на него. Нет, он совсем не хочет ее обидеть, эти слова искренни и идут от самого сердца.
Ее же сердце разрывалось от боли. Она не может дать Мэйтленду ответ, которого он ждет, потому что никогда не забудет ни его самого, ни смертельную опасность, которая нависла над ним. Забыть об этом — все равно что его предать, а этого она никогда не сделает.
Розамунда скрыла свою боль за принужденной улыбкой.
— Берегись, Ричард Мэйтленд, — проговорила она. — Ты обзавелся опасным врагом, и он еще не отступился от мысли уничтожить тебя.
И стремительно вышла из комнаты прежде, чем хлынули из глаз непрошеные слезы.
13
Еще не рассвело, когда Харпер разбудил Розамунду и сообщил, что ей пора собираться в дорогу. Он принес с собой чай с тостами и чистую одежду.
— Мужское платье, — сообщил он, усмехаясь. — Ехать нам долго, а двое мужчин в дороге привлекут меньше внимания, чем мужчина и женщина. От женщин, прошу прощения у вашей милости, сплошные неприятности.
— А полковник Мэйтленд? — быстро спросила Розамунда, прежде чем Харпер сумел выскользнуть из комнаты. — Как он себя чувствует?
— Отменно! Лучше просто не бывает! Свеж как огурчик! — выпалил Харпер и, не дожидаясь новых вопросов, поспешно ретировался.
Розамунда поспешно вскочила с постели. Одевание не отняло у нее много времени. И десяти минут не прошло, как она решительно шагнула в спальню Ричарда… и остановилась как вкопанная. Кровать была застелена, в камине вовсю пылал огонь, на маленьком столике у окна видны были остатки завтрака, но самого Ричарда в комнате не было.
— Нам бы лучше поторопиться, ваша милость, — прозвучал от распахнутых дверей голос Харпера.
Розамунда стремительно обернулась к нему.
— Харпер, где он?
Тот опустил глаза, упорно разглядывая носки своих сапог.
— Э-э… наверно, пошел прогуляться…
— Да ведь сейчас еще темно!
Харпер насупился, вздохнул и с некоторым смущением ответил:
— Правду говоря, миледи, я и сам не знаю, где он сейчас… да только он велел, чтобы я увез вас отсюда еще до восхода солнца.
Розамунда вышла из комнаты, обогнув его, точно предмет обстановки, и направилась к следующей двери, за ней тоже оказалась спальня, где вся мебель была укрыта голландскими чехлами. Такой же нежилой вид был и у других комнат. Харпер следовал за Розамундой по пятам. Вначале он взывал к ее здравому смыслу, затем сетовал на то, что они попусту теряют драгоценное время, и наконец прямо заявил, что так будет лучше всего.
— Да вы сами подумайте, миледи, что такого вы можете ему сказать, чего еще не говорили?
«Многое», — подумала Розамунда. Она всю ночь не спала, думая о том, что хотела бы сказать Ричарду Мэйтленду. Она хотела сказать ему, что сможет убедить отца и братьев поверить в его невиновность и приложить все усилия, дабы очистить его имя от неправедных обвинений. Она хотела сказать Ричарду, что никто и никогда не сумеет поколебать ее веры в него.
Да, это самое важное: Ричард должен знать, что никто и никогда не сумеет поколебать ее веры в него.
Именно это и не давало Розамунде заснуть минувшей ночью. Она не перебирала в памяти рассказ Ричарда о том, что произошло с ним в Кембридже, а восстанавливала те детали, которые он намеренно пропустил. В Кембридже Ричард был чужаком. Он не принадлежал к тесному кругу богатых и знатных соучеников, и потому его избрали козлом отпущения.
Мне объявили бойкот.
Розамунда хорошо знала, что это означает. Если Ричард входил в общий зал, все тотчас выходили оттуда. Если он садился за стол, все дружно вставали и уходили к другому столу. Днем и ночью Ричард был один, совершенно один, наедине со своими мыслями.
Дрянные, жестокие мальчишки!
Впрочем, от Ричарда не так-то легко было избавиться. И все же он в конце концов покинул Кембридж и уже туда не вернулся. Не вернулся он и сюда, в этот дом. Это могло означать лишь одно: мистер Дансмур тоже поверил в его виновность. Потом, судя по всему, он переменил свое мнение, иначе бы не оставил Ричарду в наследство этот дом… однако Розамунда уже давно поняла, что Ричард никогда, никому и ничего не прощает. И это, пожалуй, самый серьезный его недостаток.
Она обернулась к Харперу и, прервав на полуслове его излияния, спросила:
— Ты можешь дать мне слово, что он хорошо себя чувствует?
— Само собой! Вы хорошо потрудились, ваша милость.
Розамунда двинулась дальше. Она знала, что в другой половине дома есть еще одна лестница, но чем дальше, тем больше казались ей бессмысленными эти поиски. Если Ричард не желает, чтобы его нашли, его и не найдешь.
— Голубушка, — мягко, вполголоса сказал Хар-пер, — ехать пора.
В глазах его было такое искреннее сочувствие, что Розамунда едва не разрыдалась.
— Я тебе не по душе, верно, Харпер?
Он прекрасно понял, что она имела в виду.
— Миледи, полковник не ровня дочери герцога.
Розамунда подождала, пока голос ее не обретет привычную твердость.
— Харпер, передай от меня полковнику Мэйтленду пару слов, хорошо? Скажи ему, что я так легко не отступлюсь.
Она помолчала и, боясь, что сейчас не сдержится, торопливо бросила:
— Ладно, Харпер, твоя взяла. Едем.
* * *
Услышав, что они уехали, Ричард отшвырнул заметки, над которыми усердно корпел с тех пор, как встал с постели. Он укрывался на верхнем этаже дома, в небольшом кабинете, который когда-то принадлежал ему, еще в те времена, когда юный Ричард был почти своим в семье Дансмур. Впрочем, это было целую вечность назад: до Кембриджа, до отчуждения, возникшего между Ричардом и человеком, которого он когда-то звал «дядя Эндрю».
Он отодвинул кресло, встал… и замешкался, пережидая, когда перестанет кружиться голова. Что ж, он пока еще не вполне оправился от раны… наверняка виной всему слабость и последствия лихорадки. Головокружение скоро унялось, и Ричард подошел к окну.
Он надеялся, что хотя бы мельком увидит Розамунду… но за окном стояла непроглядная темнота. Заря лишь занималась на востоке, да и то не обещала ясного дня, скорее уж пасмурную погоду, которая стояла в последние дни. Прольется дождь или нет, а в воздухе будет стоять сырость, которая победно воцарится во всем доме, и справиться с нею будет невозможно.
Как невозможно справиться с Розамундой.
Улыбка скользнула по губам Ричарда, но тут же погасла. Он всей душой надеялся, что Розамунда смирится и позабудет его. Слишком уж они сблизились за последние дни… чересчур, на его взгляд. Ричард не хотел, чтобы хоть что-то отвлекало его от предстоящего дела. Кроме того, быть с ним рядом сейчас слишком опасно. Он и друзей-то своих постарался держать подальше от этой злосчастной истории, а уж тем более не станет втягивать в нее наивную и до смешного доверчивую девчонку, которой вздумалось поиграть в сыщика…
«Это ты убил Люси Райдер?»
«Нет».
И этого хватило, чтобы Розамунда ему поверила.
Такая женщина опасна, и не только потому, что умеет мгновенно принимать решения, но и потому, что обретает поразительную власть над своими жертвами. Если б только сердце Ричарда не было защищено броней давнишнего опыта, быть может, и он испытал бы соблазн излить Розамунде все свои печали.
Ричард вдруг услышал мысленно другой голос, который задавал ему похожий вопрос. Голос дяди Эндрю.
«Это ты украл деньги?»
«Нет, сэр».
«Не лги мне! Я знаю этих мальчиков! Я знаю их отцов! Они ни за что не стали бы обвинять тебя в краже, если б ты был невиновен! И потому я спрашиваю еще раз: это ты украл деньги?»
«Нет, сэр».
«Я тебе не верю!»
Потом, конечно, справедливость была отчасти восстановлена… и все же прежним отношениям с Дансмура-ми пришел конец. Так что Ричард вернулся в Шотландию и сразу после окончания университета подался в армию. Время от времени он обменивался письмами с четой Дансмур, но случалось это редко, Ричард не любил писать письма. В то время, когда он был в Испании, умерла миссис Дансмур, а вскоре за нею ушел из жизни и ее супруг, и дом Дансмуров перешел к Ричарду. Ричард, признаться, никак этого не ожидал. Он написал своему поверенному, чтобы тот сдал внаем дом и пристройки, но сам, даже когда вернулся в Англию, ни разу туда не приезжал.
Только острая нужда вынудила Ричарда вернуться в Дансмур, и сейчас, оказавшись здесь, он втайне удивлялся тому, что так долго медлил с возвращением. Работая в Тайной службе, он повидал и пережил немало такого, в сравнении с чем его ссора с Дансмурами казалась детской обидой. Давно уже пора было бы позабыть эту старую историю. Если б Ричард тогда оказался на месте дяди Эндрю, он и сам, пожалуй, поступил бы точно так же.
Не все же так великодушны и милосердны, как Розамунда…
Опять Розамунда! Нахмурясь, Ричард взглянул на свои заметки, беспорядочно рассыпанные на столе. Ему бы сейчас рыться в этих записях, выискивать в прошлом человека, который подходит под описание, составленное Розамундой, человека, который захотел ему отомстить. Око за око. Зуб за зуб.
Присев к столу, Ричард принялся писать. Через полчаса, осознав, что так и не продвинулся дальше, он поднялся из-за стола, вышел из кабинета и спустился в спальню. При виде кровати его потянуло вздремнуть, но он не поддался этому искушению. Харпер вернется невесть когда, а значит, и позаботиться о нем, Ричарде, некому, кроме него самого.
Хотя Ричард в глубине души был твердо уверен, что никто не сумеет обнаружить подлинного владельца дома Дансмуров, все же опыт, нажитый в нелегкой жизни агента Тайной службы, научил его осторожности. Он растопил камин в спальне, развел огонь в большом кухонном очаге и, набросив плотный дорожный плащ с капюшоном, вышел из дома оглядеться.
Восток в это время как раз совершил героическую попытку заалеть, однако эта попытка осталась почти незамеченной из-за плотной завесы серых туч. Впрочем, дело было не только в тучах, с отсыревшей земли подымался густой туман, обволакивая рощи, дом и пристройки.
Ричард не обратил внимания ни на непогоду, ни на охвативший его озноб. Опустив голову и подавшись вперед, чтобы легче было идти против ветра, он направился к конюшне. Там сейчас стояла только одна лошадь, но после того, как Ричард налил ей воды и подсыпал корма, он устал так, словно обиходил десятка два коней.
Осторожность осторожностью, но если он немедленно не отправится спать, то рухнет без сил прямо здесь, во дворе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35