Повязка съехала набок, и рана опять кровоточила, правда, несильно, зато по краям покраснела и воспалилась, и это встревожило Розамунду куда сильнее. Как и в прошлый раз, она наклонилась ниже и принюхалась к ране, но, по счастью, так и не ощутила гнилостного запаха.
Переведя дух, Розамунда огляделась в поисках седельных сумок. Они так и валялись на полу у кровати, там, где Мэйтленд бросил их прошлой ночью, прежде чем провалиться в беспробудный сон. То, что нужно было Розамунде, обнаружилось в первой же сумке. Вернувшись к своему подопечному, Розамунда тотчас принялась за дело. Сдвинув пониже повязку, она обмыла засохшую кровь лоскутом, смоченным в бренди. Она изо всех сил старалась не потревожить раненого, однако посреди этой процедуры Мэйтленд внезапно дернулся, задев руку Розамунды, и содержимое серебряной фляжки выплеснулось на рану. Мэйтленд громко застонал, попытался сесть, но тут же рухнул навзничь.
— Мэйтленд! — требовательно окликнула Розамунда.
Ответа не было.
Она отставила фляжку и проверила пульс, хоть учащенный, он хорошо прощупывался. Розамунда приложила ладонь к его лбу. Жар. Значит, это не просто обморок. Неужели сотрясение мозга? Но если бы Мэйтленд упал и разбил голову, она, Розамунда, наверняка бы это заметила… Да нет, сказала она себе, вряд ли. Прошлой ночью она была слишком поглощена собой.
Странное чувство охватило ее, когда она перебирала волосы Мэйтленда, отыскивая рану на голове. Ощутив пальцами липкую влагу, она выпрямилась и глянула на свою руку. Сомнений не было, он где-то разбил себе голову.
Это лишь осложняло дело, потому что с сотрясением мозга Розамунда еще не сталкивалась. Впрочем, рана казалась неглубокой… и Розамунда решила, что о ней пока можно забыть. Мэйтленд, в конце концов, вынослив, как бык, и разбитая голова вряд ли сильно повредит его здоровью. Самое опасное сейчас — воспалившаяся рана на груди.
В комнате не было умывальника, но Розамунда заметила в дальней стене приоткрытую дверь. Как она и предполагала, за этой дверью находилась ванная комната с большой медной ванной, внушительных размеров стульчиком и роскошным, красного дерева умывальником. Подобная комнатка примыкала к ее собственной спальне в Твикенхэм-хаус. Изысканность обстановки портили только валявшийся на полу смятый мужской сюртук и испачканное кровью полотенце. Очевидно, когда она ушла, Мэйтленд пытался привести себя в порядок, а это доказывало, что Розамунда права. Рана на голове не опасна, иначе бы он не сумел самостоятельно выбраться из постели.
Взяв пару полотенец, Розамунда поспешила к своему подопечному. Ни разу еще не случалось, чтобы конь, за которым она ухаживала, испустил дух… и этому пациенту, хоть он и человек, а не лошадь, она тоже не даст умереть.
Прижав к ране сложенное подушечкой полотенце, Розамунда натянула поверх него повязку. Это была лишь временная мера, покуда она не отыщет все необходимое, чтобы изготовить противовоспалительную мазь. Следующая задача — промыть рану на голове. Справившись и с этим делом, Розамунда решила раздеть раненого и обнаружила, что его одежда до сих пор влажная. Девушка замерла. Не так уж мало времени прошло с тех пор, как они попали под дождь, и ее одежда давно успела высохнуть. Так отчего же не высохла одежда Мэйтленда? Впрочем, она знала ответ на этот вопрос. Найдя для Розамунды укрытие от дождя, Мэйтленд позаботился о лошадях, а потом занялся и другими делами. За все время их путешествия он всегда последним укрывался от дождя, последним ел и отдыхал и первым принимался за любое дело.
Розамунда была не права, считая, что о ней Мэйтленд заботился хуже, чем о лошадях. Хуже всего он заботился о себе самом.
Качая головой, Розамунда вновь принялась за дело. Тяжело дыша и отдуваясь, она кое-как развернула Мэйтленда так, чтобы удобней было его раздеть. Видимо, при этом она потревожила раненого, потому что он вдруг вскинулся и стал отбиваться. Боясь, что ножевая рана от резких беспорядочных движений снова начнет кровоточить, Розамунда навалилась на него всем телом, только так и удалось его утихомирить.
Под тяжестью ее тела Мэйтленд замер.
— Харпер? — спросил он. И когда Розамунда ничего не ответила, уже настойчивей повторил: — Харпер?
— Да.
Этот тихий ответ, казалось, совершенно успокоил Мэйтленда. Больше он уже не сопротивлялся, и Розамунда без помех стянула с него сапоги и брюки. Над нижним бельем она на минуту призадумалась, но затем рассудила, что все равно ей придется обмыть раненого холодной водой, чтобы ослабить жар, а белье этому только помешает.
Принимаясь за дело, Розамунда вдруг осознала, что у нее самой жарко пылает лицо, и не на шутку разозлилась на себя. В конце концов, не впервые она видит мужскую наготу! Ей частенько случалось видеть, как братья нагишом плещутся в рукотворном пруду Твикенхэм-хаус. Тогда она ничуть не смущалась их видом, так что незачем и теперь поддаваться ложной стыдливости!
Да и вовсе не нагота Мэйтленда привлекла ее взгляд, а старые шрамы, которыми в изобилии была покрыта его грудь. И еще один длинный шрам, который наискось пересекал живот и доходил до самого паха.
Да, перед ней настоящий солдат, только раненый и совершенно беспомощный. Единственная его надежда на спасение — она, Розамунда, а какой от нее прок?..
Может быть, и никакого… но сейчас, в эту минуту она твердо решила, что не покинет Мэйтленда, пока он не встанет на ноги.
Розамунда укрыла его простынями и выпрямилась. Она даже не пыталась разобраться в своих чувствах — слишком многое сейчас предстоит сделать. Нужно изготовить противовоспалительную мазь, унять жар и постараться, чтобы раненый как можно больше пил, позаботиться о том, чтобы он не метался в жару и не причинил себе вреда.
Начать она решила с мази.
Кухня отыскалась легко. Одна из дверей спальни выходила на лестницу черного хода, а внизу были комнаты для слуг. Кухня располагалась рядом с буфетной. Розамунду ничуть не удивило, что кладовая битком набита провизией. Хотя в доме явно не было ни слуг, ни постоянных обитателей, все здесь находилось в идеальном порядке.
Но кто же в таком случае приглядывал за домом? Впрочем, об этом можно будет подумать и позже. Розамунда с сомнением уставилась на огниво, лежащее на полке большого закопченного очага.
Она подошла к очагу тем же решительным шагом, каким недавно вернулась в дом. Этот бой ей ни в коем случае нельзя проиграть.
11
Он всегда умел обращаться с женщинами. Ему даже не пришлось учиться, это было врожденное умение. Еще в детстве стоило ему принять несчастный вид, и мать беспрекословно исполняла все его желания. И потому его вовсе не удивило, когда домохозяйка Ричарда Мэйтленда охотно согласилась показать ему апартаменты прежнего жильца, решив, что он, быть может, пожелает их снять.
— Мистер Уиверс, не так ли?
— Джордж Уиверс, — уточнил он.
Он не видел причин называться другим именем. Если его хоть раз поймают на лжи, люди захотят присмотреться к нему пристальней, начнут задавать неприятные вопросы. Опыт научил его придерживаться правды, если только нет весомой причины лгать. В этом случае такой причины не было. Он и вправду подыскивал себе жилище попросторней, его апартаменты на Бонд-стрит были тесноваты.
Миссис Эверетт поправила чепчик, застенчиво улыбнулась и повела своего посетителя наверх.
— Уж и не знаю, вправе ли я показывать вам эти комнаты, — говорила она. — Мистер Мэйтленд уплатил за них до конца сентября. Он, знаете ли, платил регулярно каждые три месяца. Такой тихий, приличный джентльмен! Ну да в тихом омуте черти водятся, правда? Знаете, что мне в нем никогда не нравилось? Очень уж он холодно держался, к себе не подпускал. Общительным его не назовешь, что правда, то правда… но чтобы убить?! Никогда не думала, что этакое может случиться!
Домохозяйке было около пятидесяти — пухлая, говорливая, некрасивая женщина. И тем не менее он обращался с ней так же галантно, как со светской красавицей-аристократкой. Глупая корова так и не поняла, что ему от нее нужны только сведения. Убедившись, что миссис Эверетт почти ничего не известно, он уговорил ее вернуться к своим делам и оставить его одного в комнатах Мэйтленда, пообещав взамен, что на обратном пути непременно заглянет к ней выпить чашечку чаю с домашними лепешками.
Едва старая дуреха ушла, как его галантная улыбка мгновенно увяла. Полицейские, конечно, уже забрали отсюда все, что сочли важным, однако он мог бы побиться об заклад, что Ричард Мэйтленд не из тех людей, что оставляют на виду что-либо ценное. Впрочем, это лишь предположение, а опыт научил его никогда не полагаться на свои выводы, не проверив их на практике. Он прекрасно знал, что у них с Мэйтлендом много общего. И если б Мэйтленд оказался вдруг на его месте, тоже непременно пришел бы сюда.
Сейчас, четыре дня спустя, поиски Мэйтленда велись уже без прежнего запала — точнее было бы сказать, что след беглеца остыл. Правда, конные патрули метались как одержимые по всей стране, обшаривая те места, где якобы видели Мэйтленда или его бывшего телохранителя, но в этих поисках не было никакой системы, ничего, что могло бы и впрямь навести на след. Известно было только, что Мэйтленд укрывался в заброшенном домике в окрестностях Челси, а потом ускользнул оттуда в лодке. Лишь на следующее утро лодку обнаружили под причалом в Воксхилле. Там след оборвался.
Ходил слух — и он знал, что слух обоснованный, — что лорд Каспар привлек к поискам Мэйтленда Хью Темплера. Это и его обнадежило… однако пока что об успехах Темплера ничего не было слышно. Если бы они отыскали леди Розамунду, сейчас об этом знал бы весь свет.
Может быть, он все-таки неверно судил о Темплере. Возможно, тот вовсе не оставил в беде старого друга и теперь тянет время, чтобы тот успел замести следы… а в один прекрасный день вернуться и отомстить за все свои злосчастья.
Именно поэтому он и решил, что должен поторопиться. Только у него имеется самая веская причина отыскать Мэйтленда: ему есть что терять, причем больше, чем другим. Не то чтобы он всерьез верил, будто Мэйтленд вычислит своего врага и вернется с ним расквитаться… но после той давней их схватки предпочитал не рисковать.
Несколько минут он бродил по комнатам, осматривался. То, что он обнаружил, немало его удивило. Он ожидал увидеть более спартанскую обстановку — соответственно характеру самого Мэйтленда, — однако эти комнаты были обставлены довольно уютно, обитая синим мебель из ореха и красного дерева говорила о достатке и вкусе владельца. Только библиотека выглядела именно так, как он ожидал: книжные шкафы рядами, пара потертых кожаных кресел по обе стороны от небольшого камина, письменный стол — вот почти и вся обстановка.
Оглядев комнаты, он принялся методично, ящик за ящиком, обшаривать все шкафы и шкафчики. Все было именно так, как он предполагал: два-три письма, пара записок да несколько документов, которые не представляли для него совершенно никакой ценности. Единственное, что в конце концов привлекло его внимание, — небольшой пейзаж маслом, висевший в простенке в библиотеке. Пейзаж был исполнен довольно неплохо, хотя и не рукой мастера, и изображал великолепный дом, выстроенный в неоклассическом стиле, на фоне сельской местности. Автором его был Ричард Мэйтленд.
В комнатах Мэйтленда были и другие пейзажи его работы, но все — виды Шотландии: угрюмые скалы, свинцово-серые озера, вересковые пустоши, по всей видимости, места, где Мэйтленд родился и вырос.
Он еще раз обошел все комнаты, но на сей раз обращал внимание только на картины. Все они были намного лучше того пейзажа, что висел в библиотеке, и ни на одной не красовался автограф Мэйтленда.
Ему показалось, что пейзаж с изображением дома имеет для Мэйтленда какое-то личное значение, иначе с какой стати он стал бы хранить свое посредственное творение? Тут ему пришло в голову кое-что еще: пейзаж-то скорее английский, чем шотландский…
Он вспомнил, что на время каникул по домам разъезжались все, кроме Мэйтленда, тот уезжал к дяде, у которого был дом где-то в Беркшире.
Как же его звали, этого дядю? И как назывался тот дом? Впрочем, едва ли это важно. Когда Мэйтленд покинул окрестности Челси, он направился вниз по течению, в обратном от Беркшира направлении.
Уиверс задумался, прикрыв глаза и потирая пальцами переносицу. Неужели это — ложный ход, чтобы сбить погоню со следа? Что еще проделал Мэйтленд, чтобы обмануть преследователей?
Он открыл глаза и воззрился на пейзаж работы Мэйтленда. Если б только вспомнить название этого дома… Поразмышляв немного, он снял со стены пейзаж и подошел с ним к окну.
Так и есть — на фасаде дома, прямо над портиком виднелись крохотные буковки.
Дансмур.
* * *
В это время в Дансмуре Розамунда без сил растянулась в одном из кресел, стоявших по обе стороны от камина. Ночью ей чудом удалось прихватить пару часов сна, но уже с рассветом она была на ногах, ухаживала за своим подопечным и занималась другими домашними делами. Сказать, что она устала, значило бы не сказать ничего. Все ее тело гудело и ныло от полного изнеможения. Розамунда не знала даже, найдет ли она теперь в себе силы подняться из этого кресла — после того, как поддалась искушению устроить себе краткую передышку.
Она глянула на часы, затем на кровать. Мэйтленд крепко спал… однако минут через пять нужно будет приступить к ритуалу, который Розамунда исполняла каждый час, чтобы сбить жар у раненого и очистить воспаленную рану. Каждый час она меняла примочку с противовоспалительной мазью, обмывала подопечного холодной водой, поила его с ложечки некрепким чаем, осматривала рану на голове и проверяла пульс.
В последний раз она кое-что добавила в этот ритуал, точнее говоря, в чай. Ночью Мэйтленд спал так неспокойно, что разорвал примочку, и мазь растеклась по его груди. Будь Розамунда при этом, такого бы не случилось, но она как раз в это время готовила в кухне чай. Когда она вернулась к раненому, растекшаяся мазь уже присохла к его коже намертво, и пришлось ее долго отмывать. После этого Розамунда добавила в чай капельку лауданума. Это помогло, во всяком случае, теперь Мэйтленд спал спокойно. Вот только она совсем не была уверена, что поступила правильно.
Если бы она могла хоть с кем-то посоветоваться, поделиться своими тревогами… хотя бы с тем же Харпером. Розамунда полагала — вернее, надеялась, — что жар у Мэйтленда немного спал, однако не была в этом твердо уверена. Так же обстояли дела и с воспаленной ножевой раной. А уж с ранениями головы Розамунда и вовсе никогда не имела дела. Да, хороший советчик ей бы сейчас очень даже не помешал…
Одно она могла сказать с уверенностью: состояние Мэйтленда не ухудшилось.
Усилием воли Розамунда вынудила себя подняться наконец из кресла. И тут до ее слуха донесся едва различимый скрип половицы. Девушка замерла, затаив дыхание. Скрип повторился, на сей раз уже явственней; сердце Розамунды бешено застучало. Кто-то украдкой, на цыпочках поднимался по лестнице для слуг, явно не желая, чтобы его присутствие было обнаружено. Значит, это не Харпер… но и не полиция. Полицейские не стали бы прятаться. Скорее всего, это вор, который решил, что в доме никто не живет. Или, может быть, смертельный враг Мэйтленда, тот самый, что подстроил его арест.
Усталость, еще недавно владевшая Розамундой, улетучилась бесследно. Ей на смену пришла чуткая, почти звериная решимость защищаться. Спрятать или увезти отсюда Мэйтленда не было никакой возможности, значит, придется встретить опасность лицом к лицу. Пистолет Мэйтленда, заряженный и взведенный, лежал на туалетном столике. Куда бы ни шла Розамунда, она неизменно брала его с собой.
Холодея от волнения и тревоги, она дрожащими пальцами стиснула гладкую прохладную рукоять пистолета и на цыпочках, подобравшись к двери, замерла сбоку, у стены. Когда пришелец распахнет дверь, Розамунду он сразу не заметит.
Повернулась дверная ручка… Розамунда затаила дыхание. Медленно, дюйм за дюймом открылась дверь. Послышалось удивленное восклицание, затем пришелец вошел в комнату и направился прямиком к кровати.
Розамунда вскинула пистолет.
— Только тронь его, и я вышибу тебе мозги! Я не шучу! Ну-ка, положи свой пистолет на пол, только медленно… медленно, понял? А теперь — руки вверх и повернись ко мне.
* * *
Харпер едва успел взглянуть на патрона и убедиться, что он жив, когда сзади его окликнул жесткий, властный голос. Он подчинился приказу, однако, поворачиваясь на голос, напрягся, готовый к прыжку. И — остолбенел, увидев своего противника. Перед ним стоял безусый юнец, причем выглядел он так, словно только что покинул поле боя. Лицо его и рубашка были забрызганы засохшей кровью и грязью, глаза покраснели и слезились, лицо было бледное, осунувшееся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Переведя дух, Розамунда огляделась в поисках седельных сумок. Они так и валялись на полу у кровати, там, где Мэйтленд бросил их прошлой ночью, прежде чем провалиться в беспробудный сон. То, что нужно было Розамунде, обнаружилось в первой же сумке. Вернувшись к своему подопечному, Розамунда тотчас принялась за дело. Сдвинув пониже повязку, она обмыла засохшую кровь лоскутом, смоченным в бренди. Она изо всех сил старалась не потревожить раненого, однако посреди этой процедуры Мэйтленд внезапно дернулся, задев руку Розамунды, и содержимое серебряной фляжки выплеснулось на рану. Мэйтленд громко застонал, попытался сесть, но тут же рухнул навзничь.
— Мэйтленд! — требовательно окликнула Розамунда.
Ответа не было.
Она отставила фляжку и проверила пульс, хоть учащенный, он хорошо прощупывался. Розамунда приложила ладонь к его лбу. Жар. Значит, это не просто обморок. Неужели сотрясение мозга? Но если бы Мэйтленд упал и разбил голову, она, Розамунда, наверняка бы это заметила… Да нет, сказала она себе, вряд ли. Прошлой ночью она была слишком поглощена собой.
Странное чувство охватило ее, когда она перебирала волосы Мэйтленда, отыскивая рану на голове. Ощутив пальцами липкую влагу, она выпрямилась и глянула на свою руку. Сомнений не было, он где-то разбил себе голову.
Это лишь осложняло дело, потому что с сотрясением мозга Розамунда еще не сталкивалась. Впрочем, рана казалась неглубокой… и Розамунда решила, что о ней пока можно забыть. Мэйтленд, в конце концов, вынослив, как бык, и разбитая голова вряд ли сильно повредит его здоровью. Самое опасное сейчас — воспалившаяся рана на груди.
В комнате не было умывальника, но Розамунда заметила в дальней стене приоткрытую дверь. Как она и предполагала, за этой дверью находилась ванная комната с большой медной ванной, внушительных размеров стульчиком и роскошным, красного дерева умывальником. Подобная комнатка примыкала к ее собственной спальне в Твикенхэм-хаус. Изысканность обстановки портили только валявшийся на полу смятый мужской сюртук и испачканное кровью полотенце. Очевидно, когда она ушла, Мэйтленд пытался привести себя в порядок, а это доказывало, что Розамунда права. Рана на голове не опасна, иначе бы он не сумел самостоятельно выбраться из постели.
Взяв пару полотенец, Розамунда поспешила к своему подопечному. Ни разу еще не случалось, чтобы конь, за которым она ухаживала, испустил дух… и этому пациенту, хоть он и человек, а не лошадь, она тоже не даст умереть.
Прижав к ране сложенное подушечкой полотенце, Розамунда натянула поверх него повязку. Это была лишь временная мера, покуда она не отыщет все необходимое, чтобы изготовить противовоспалительную мазь. Следующая задача — промыть рану на голове. Справившись и с этим делом, Розамунда решила раздеть раненого и обнаружила, что его одежда до сих пор влажная. Девушка замерла. Не так уж мало времени прошло с тех пор, как они попали под дождь, и ее одежда давно успела высохнуть. Так отчего же не высохла одежда Мэйтленда? Впрочем, она знала ответ на этот вопрос. Найдя для Розамунды укрытие от дождя, Мэйтленд позаботился о лошадях, а потом занялся и другими делами. За все время их путешествия он всегда последним укрывался от дождя, последним ел и отдыхал и первым принимался за любое дело.
Розамунда была не права, считая, что о ней Мэйтленд заботился хуже, чем о лошадях. Хуже всего он заботился о себе самом.
Качая головой, Розамунда вновь принялась за дело. Тяжело дыша и отдуваясь, она кое-как развернула Мэйтленда так, чтобы удобней было его раздеть. Видимо, при этом она потревожила раненого, потому что он вдруг вскинулся и стал отбиваться. Боясь, что ножевая рана от резких беспорядочных движений снова начнет кровоточить, Розамунда навалилась на него всем телом, только так и удалось его утихомирить.
Под тяжестью ее тела Мэйтленд замер.
— Харпер? — спросил он. И когда Розамунда ничего не ответила, уже настойчивей повторил: — Харпер?
— Да.
Этот тихий ответ, казалось, совершенно успокоил Мэйтленда. Больше он уже не сопротивлялся, и Розамунда без помех стянула с него сапоги и брюки. Над нижним бельем она на минуту призадумалась, но затем рассудила, что все равно ей придется обмыть раненого холодной водой, чтобы ослабить жар, а белье этому только помешает.
Принимаясь за дело, Розамунда вдруг осознала, что у нее самой жарко пылает лицо, и не на шутку разозлилась на себя. В конце концов, не впервые она видит мужскую наготу! Ей частенько случалось видеть, как братья нагишом плещутся в рукотворном пруду Твикенхэм-хаус. Тогда она ничуть не смущалась их видом, так что незачем и теперь поддаваться ложной стыдливости!
Да и вовсе не нагота Мэйтленда привлекла ее взгляд, а старые шрамы, которыми в изобилии была покрыта его грудь. И еще один длинный шрам, который наискось пересекал живот и доходил до самого паха.
Да, перед ней настоящий солдат, только раненый и совершенно беспомощный. Единственная его надежда на спасение — она, Розамунда, а какой от нее прок?..
Может быть, и никакого… но сейчас, в эту минуту она твердо решила, что не покинет Мэйтленда, пока он не встанет на ноги.
Розамунда укрыла его простынями и выпрямилась. Она даже не пыталась разобраться в своих чувствах — слишком многое сейчас предстоит сделать. Нужно изготовить противовоспалительную мазь, унять жар и постараться, чтобы раненый как можно больше пил, позаботиться о том, чтобы он не метался в жару и не причинил себе вреда.
Начать она решила с мази.
Кухня отыскалась легко. Одна из дверей спальни выходила на лестницу черного хода, а внизу были комнаты для слуг. Кухня располагалась рядом с буфетной. Розамунду ничуть не удивило, что кладовая битком набита провизией. Хотя в доме явно не было ни слуг, ни постоянных обитателей, все здесь находилось в идеальном порядке.
Но кто же в таком случае приглядывал за домом? Впрочем, об этом можно будет подумать и позже. Розамунда с сомнением уставилась на огниво, лежащее на полке большого закопченного очага.
Она подошла к очагу тем же решительным шагом, каким недавно вернулась в дом. Этот бой ей ни в коем случае нельзя проиграть.
11
Он всегда умел обращаться с женщинами. Ему даже не пришлось учиться, это было врожденное умение. Еще в детстве стоило ему принять несчастный вид, и мать беспрекословно исполняла все его желания. И потому его вовсе не удивило, когда домохозяйка Ричарда Мэйтленда охотно согласилась показать ему апартаменты прежнего жильца, решив, что он, быть может, пожелает их снять.
— Мистер Уиверс, не так ли?
— Джордж Уиверс, — уточнил он.
Он не видел причин называться другим именем. Если его хоть раз поймают на лжи, люди захотят присмотреться к нему пристальней, начнут задавать неприятные вопросы. Опыт научил его придерживаться правды, если только нет весомой причины лгать. В этом случае такой причины не было. Он и вправду подыскивал себе жилище попросторней, его апартаменты на Бонд-стрит были тесноваты.
Миссис Эверетт поправила чепчик, застенчиво улыбнулась и повела своего посетителя наверх.
— Уж и не знаю, вправе ли я показывать вам эти комнаты, — говорила она. — Мистер Мэйтленд уплатил за них до конца сентября. Он, знаете ли, платил регулярно каждые три месяца. Такой тихий, приличный джентльмен! Ну да в тихом омуте черти водятся, правда? Знаете, что мне в нем никогда не нравилось? Очень уж он холодно держался, к себе не подпускал. Общительным его не назовешь, что правда, то правда… но чтобы убить?! Никогда не думала, что этакое может случиться!
Домохозяйке было около пятидесяти — пухлая, говорливая, некрасивая женщина. И тем не менее он обращался с ней так же галантно, как со светской красавицей-аристократкой. Глупая корова так и не поняла, что ему от нее нужны только сведения. Убедившись, что миссис Эверетт почти ничего не известно, он уговорил ее вернуться к своим делам и оставить его одного в комнатах Мэйтленда, пообещав взамен, что на обратном пути непременно заглянет к ней выпить чашечку чаю с домашними лепешками.
Едва старая дуреха ушла, как его галантная улыбка мгновенно увяла. Полицейские, конечно, уже забрали отсюда все, что сочли важным, однако он мог бы побиться об заклад, что Ричард Мэйтленд не из тех людей, что оставляют на виду что-либо ценное. Впрочем, это лишь предположение, а опыт научил его никогда не полагаться на свои выводы, не проверив их на практике. Он прекрасно знал, что у них с Мэйтлендом много общего. И если б Мэйтленд оказался вдруг на его месте, тоже непременно пришел бы сюда.
Сейчас, четыре дня спустя, поиски Мэйтленда велись уже без прежнего запала — точнее было бы сказать, что след беглеца остыл. Правда, конные патрули метались как одержимые по всей стране, обшаривая те места, где якобы видели Мэйтленда или его бывшего телохранителя, но в этих поисках не было никакой системы, ничего, что могло бы и впрямь навести на след. Известно было только, что Мэйтленд укрывался в заброшенном домике в окрестностях Челси, а потом ускользнул оттуда в лодке. Лишь на следующее утро лодку обнаружили под причалом в Воксхилле. Там след оборвался.
Ходил слух — и он знал, что слух обоснованный, — что лорд Каспар привлек к поискам Мэйтленда Хью Темплера. Это и его обнадежило… однако пока что об успехах Темплера ничего не было слышно. Если бы они отыскали леди Розамунду, сейчас об этом знал бы весь свет.
Может быть, он все-таки неверно судил о Темплере. Возможно, тот вовсе не оставил в беде старого друга и теперь тянет время, чтобы тот успел замести следы… а в один прекрасный день вернуться и отомстить за все свои злосчастья.
Именно поэтому он и решил, что должен поторопиться. Только у него имеется самая веская причина отыскать Мэйтленда: ему есть что терять, причем больше, чем другим. Не то чтобы он всерьез верил, будто Мэйтленд вычислит своего врага и вернется с ним расквитаться… но после той давней их схватки предпочитал не рисковать.
Несколько минут он бродил по комнатам, осматривался. То, что он обнаружил, немало его удивило. Он ожидал увидеть более спартанскую обстановку — соответственно характеру самого Мэйтленда, — однако эти комнаты были обставлены довольно уютно, обитая синим мебель из ореха и красного дерева говорила о достатке и вкусе владельца. Только библиотека выглядела именно так, как он ожидал: книжные шкафы рядами, пара потертых кожаных кресел по обе стороны от небольшого камина, письменный стол — вот почти и вся обстановка.
Оглядев комнаты, он принялся методично, ящик за ящиком, обшаривать все шкафы и шкафчики. Все было именно так, как он предполагал: два-три письма, пара записок да несколько документов, которые не представляли для него совершенно никакой ценности. Единственное, что в конце концов привлекло его внимание, — небольшой пейзаж маслом, висевший в простенке в библиотеке. Пейзаж был исполнен довольно неплохо, хотя и не рукой мастера, и изображал великолепный дом, выстроенный в неоклассическом стиле, на фоне сельской местности. Автором его был Ричард Мэйтленд.
В комнатах Мэйтленда были и другие пейзажи его работы, но все — виды Шотландии: угрюмые скалы, свинцово-серые озера, вересковые пустоши, по всей видимости, места, где Мэйтленд родился и вырос.
Он еще раз обошел все комнаты, но на сей раз обращал внимание только на картины. Все они были намного лучше того пейзажа, что висел в библиотеке, и ни на одной не красовался автограф Мэйтленда.
Ему показалось, что пейзаж с изображением дома имеет для Мэйтленда какое-то личное значение, иначе с какой стати он стал бы хранить свое посредственное творение? Тут ему пришло в голову кое-что еще: пейзаж-то скорее английский, чем шотландский…
Он вспомнил, что на время каникул по домам разъезжались все, кроме Мэйтленда, тот уезжал к дяде, у которого был дом где-то в Беркшире.
Как же его звали, этого дядю? И как назывался тот дом? Впрочем, едва ли это важно. Когда Мэйтленд покинул окрестности Челси, он направился вниз по течению, в обратном от Беркшира направлении.
Уиверс задумался, прикрыв глаза и потирая пальцами переносицу. Неужели это — ложный ход, чтобы сбить погоню со следа? Что еще проделал Мэйтленд, чтобы обмануть преследователей?
Он открыл глаза и воззрился на пейзаж работы Мэйтленда. Если б только вспомнить название этого дома… Поразмышляв немного, он снял со стены пейзаж и подошел с ним к окну.
Так и есть — на фасаде дома, прямо над портиком виднелись крохотные буковки.
Дансмур.
* * *
В это время в Дансмуре Розамунда без сил растянулась в одном из кресел, стоявших по обе стороны от камина. Ночью ей чудом удалось прихватить пару часов сна, но уже с рассветом она была на ногах, ухаживала за своим подопечным и занималась другими домашними делами. Сказать, что она устала, значило бы не сказать ничего. Все ее тело гудело и ныло от полного изнеможения. Розамунда не знала даже, найдет ли она теперь в себе силы подняться из этого кресла — после того, как поддалась искушению устроить себе краткую передышку.
Она глянула на часы, затем на кровать. Мэйтленд крепко спал… однако минут через пять нужно будет приступить к ритуалу, который Розамунда исполняла каждый час, чтобы сбить жар у раненого и очистить воспаленную рану. Каждый час она меняла примочку с противовоспалительной мазью, обмывала подопечного холодной водой, поила его с ложечки некрепким чаем, осматривала рану на голове и проверяла пульс.
В последний раз она кое-что добавила в этот ритуал, точнее говоря, в чай. Ночью Мэйтленд спал так неспокойно, что разорвал примочку, и мазь растеклась по его груди. Будь Розамунда при этом, такого бы не случилось, но она как раз в это время готовила в кухне чай. Когда она вернулась к раненому, растекшаяся мазь уже присохла к его коже намертво, и пришлось ее долго отмывать. После этого Розамунда добавила в чай капельку лауданума. Это помогло, во всяком случае, теперь Мэйтленд спал спокойно. Вот только она совсем не была уверена, что поступила правильно.
Если бы она могла хоть с кем-то посоветоваться, поделиться своими тревогами… хотя бы с тем же Харпером. Розамунда полагала — вернее, надеялась, — что жар у Мэйтленда немного спал, однако не была в этом твердо уверена. Так же обстояли дела и с воспаленной ножевой раной. А уж с ранениями головы Розамунда и вовсе никогда не имела дела. Да, хороший советчик ей бы сейчас очень даже не помешал…
Одно она могла сказать с уверенностью: состояние Мэйтленда не ухудшилось.
Усилием воли Розамунда вынудила себя подняться наконец из кресла. И тут до ее слуха донесся едва различимый скрип половицы. Девушка замерла, затаив дыхание. Скрип повторился, на сей раз уже явственней; сердце Розамунды бешено застучало. Кто-то украдкой, на цыпочках поднимался по лестнице для слуг, явно не желая, чтобы его присутствие было обнаружено. Значит, это не Харпер… но и не полиция. Полицейские не стали бы прятаться. Скорее всего, это вор, который решил, что в доме никто не живет. Или, может быть, смертельный враг Мэйтленда, тот самый, что подстроил его арест.
Усталость, еще недавно владевшая Розамундой, улетучилась бесследно. Ей на смену пришла чуткая, почти звериная решимость защищаться. Спрятать или увезти отсюда Мэйтленда не было никакой возможности, значит, придется встретить опасность лицом к лицу. Пистолет Мэйтленда, заряженный и взведенный, лежал на туалетном столике. Куда бы ни шла Розамунда, она неизменно брала его с собой.
Холодея от волнения и тревоги, она дрожащими пальцами стиснула гладкую прохладную рукоять пистолета и на цыпочках, подобравшись к двери, замерла сбоку, у стены. Когда пришелец распахнет дверь, Розамунду он сразу не заметит.
Повернулась дверная ручка… Розамунда затаила дыхание. Медленно, дюйм за дюймом открылась дверь. Послышалось удивленное восклицание, затем пришелец вошел в комнату и направился прямиком к кровати.
Розамунда вскинула пистолет.
— Только тронь его, и я вышибу тебе мозги! Я не шучу! Ну-ка, положи свой пистолет на пол, только медленно… медленно, понял? А теперь — руки вверх и повернись ко мне.
* * *
Харпер едва успел взглянуть на патрона и убедиться, что он жив, когда сзади его окликнул жесткий, властный голос. Он подчинился приказу, однако, поворачиваясь на голос, напрягся, готовый к прыжку. И — остолбенел, увидев своего противника. Перед ним стоял безусый юнец, причем выглядел он так, словно только что покинул поле боя. Лицо его и рубашка были забрызганы засохшей кровью и грязью, глаза покраснели и слезились, лицо было бледное, осунувшееся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35