Баклушин . Нет, Настасья Сергевна, не утешайте себя, вам здесь нехорошо. Напрасно вы оставили вашу крестную маменьку.
Настя . Разве я сама ее оставила! Она начала меня упрекать: «Что ты все хорошеешь!» Ну, а что же мне делать! Я не виновата. Стала меня одевать похуже, а я все-таки лучше ее дочерей. Рассердилась за это да и прогнала меня.
Баклушин . Да, так вот что! Ну, теперь для меня дело ясно.
Анна . Да, ни за что обидели девушку. Да и нам-то какая тягость! Мы и сами-то с куска на кусок перебиваемся, а тут еще ее нам на шею спихнули.
Настя (с упреком) . Тетенька!
Анна . Что, Настенька, скрываться-то, коли он тебе знакомый! Пусть уж все узнает. Кабы с рук ее сбыть, вот бы перекреститься можно.
Баклушин . Сбыть! Точно вещь какую. А куда же сбыть ее вы думаете?
Анна . Кроме как замуж, куда ж она годится! Ничего она не знает, ничего не умеет.
Баклушин . Неприятное положение! Надо подумать об этом серьезно. Что же вы делаете?
Настя . Так, кой-что.
Баклушин . Не кой-что, вам надо трудиться! Вы хоть бы уроки давали.
Настя . Чему? Я сама ничего не знаю. Вы видели, как меня воспитывали. Меня учили только тешить гостей, чтоб все смеялись каждому моему слову; меня учили быть милой да наивной; ну, я и старалась.
Баклушин . Да. правда. Ну, так вот что: сами учитесь! Да учитесь прилежней.
Анна . Оно, точно, хорошо; только, пока учишься, надо кушать что-нибудь.
Баклушин . И то правда.
Анна . Богатые думают об ученье, а бедные о том, чтоб только живу быть.
Настя . Постойте, погодите, тетенька! Дайте нам поговорить. (Отходит к стороне и манит Баклушина.) Подите сюда на минуточку!
Баклушин (подходя) . Что вам угодно?
Настя . Можно вас об одном спросить?
Баклушин . Спрашивайте, что хотите!
Настя (тихо) . Вы меня любите по-прежнему?
Баклушин . Больше прежнего.
Настя . Ах, как это хорошо!
Баклушин . А вы?
Настя . Про меня-то что и говорить! Кого ж мне и любить, как не вас? Так смотрите же!
Баклушин . Что смотреть-то?
Настя . Не обманите меня.
Баклушин . В чем? Я вам ничего не обещал.
Настя . Вы обещали меня любить, а это мне дороже всего.
Баклушин . Если я вам так дорог, отчего же вы давеча не хотели сказать мне своей квартиры?

Подходят к столу.

Настя . Я боялась, что вы войдете к нам, увидите нашу бедность и разлюбите меня. (Плачет.)
Баклушин . А плакать-то об чем?
Настя . Мне стыдно.
Баклушин . А зачем же стыдиться бедности?
Анна . А то чего же стыдиться-то! Есть ли что еще хуже, обидней бедности, ообенно для молодой девушки?
Баклушин . Мало ль что есть хуже бедности!
Анна . Вы посмотрите хорошенько на людей-то! Многие ль стыдятся того, что хуже-то, а бедности-то всякий стыдится. Вы сами бедности не знаете, оттого не по-людски и судите.
Настя . Оставьте, тетенька, этот разговор. Вы опять за то же. Я так счастлива, что Модест Григорьич у меня в гостях! Можно нам теперь хоть ненадолго и забыть про свое горе.
Баклушин . Вот теперь вы очень мило рассуждаете. Позвольте за это поцеловать вашу руку!
Настя . Ах, извольте, извольте!

Выходят из саду Фетинья , Мигачева , Лариса и Елеся .

Явление восьмое

Анна , Настя , Баклушин , Фетинья , Мигачева , Лариса и Елеся .

Фетинья . Ишь, блаженствуют! Ну, не обида это?
Мигачева . А вот я сейчас осажу их. (Подходит к столу.) Уж вы очень проклажаетесь за чужим-то самоваром. Нам самим нужно, у нас тоже гости; они хоть и не благородные, а пожалуй, что и почище будут. Бери, Елеся!

Елеся берет самовар и уносит.

Настя . Что с вами? За что вы нас обижаете?
Мигачева . Уж не взыщите! За свою собственность всегда могу.
Настя . Нам он был уж не нужен, мы бы и сами вам отдали.
Мигачева . Ну, еще когда вас дождешься, а так-то лучше. Да и платок-то бы отдали. Что щеголять-то в чужом.
Анна (отдавая платок) . Возьмите!
Настя . Ах, какой стыд, какой стыд!
Лариса (подходя к Насте) . Здравствуйте, Настенька!
Настя (отворачиваясь) . Здравствуйте!
Лариса . Это ваш жених? Даже очень недурен.
Настя . Какой жених! У меня нет жениха.
Лариса . Ах, напрасно. Вы не должны от нас скрываться, формально все доказывает, что этот самый и есть ваш жених.
Настя . Оставьте вы меня!
Лариса . Коль скоро вы ходите по лавкам собирать на приданое и даже бумагу для этого выправили, как же вы можете быть без жениха? Потому вы не должны народ обманывать.
Настя . Ах, ах! (Закрывает лицо руками.)
Лариса . А вдруг и мы хотим дать вам рубль серебра и говорим: «Окажите нам вашего жениха для видимости. Может, с вашей стороны обман!» (Отходит к Фетинье.)

Настя стоит как убитая.

Фетинья . Ай да Лариса! Она, нет-нет, да и скажет словцо!
Лариса . Что ж, вы воображаете, что я совсем без образования? Но как много вы о своем дитя ошибаетесь. (Важно уходит в калитку, Фетинья и Мигачева за нею.)

Явление девятое

Баклушин , Анна , Настя .

Баклушин . Что это значит? Куда я попал?
Настя (складывая руки и умоляющим голосом) . Простите меня!
Анна (берет ее за руку) . Полно ты, полно! Что за оправдания! Ну, пошли, так и пошли. Надо чем-нибудь кормиться.
Баклушин . Можно ли, можно ли? У меня руки опускаются. Что мне думать о вас?
Настя . Вы меня разлюбите?
Анна . Да что за беда такая! Дядя и свидетельство достал и приказал ей идти, потому что кормить лишнего человека нам нечем, – мы сами часто не евши-с сидим. Вот и все. Она не смела не идти.
Баклушин . Вы говорили, что для молодой девушки ничего нет хуже, обидней бедности. Просить, побираться, милостивая государыня, вот что хуже бедности.
Анна . Это не хуже бедности, милостивый государь, это самая бедность-то есть. Сначала просить, потом воровать…
Баклушин . Что за ужасы! Что вы ее пугаете! Вам еще далеко до крайности, вы пьете хороший чай.
Настя . Ах, этот чай! Вся и беда-то от него. Послушайте! Вы писали, что придете ко мне, а у меня решительно ничего не было, нечего и заложить; а мне хотелось вас чаем напоить, вот я и пошла. Я не знала, что это так дурно.
Баклушин . Так вы это для меня? Благодарю вас. Но вот что, Настасья Сергевна: коли денег нет, так работать надо, работать, а не милостыню просить.
Анна . А вы думаете, мы сложа руки сидим? Мы чуть не ослепли от работы. Да что стоит наша работа, когда мы ничего не умеем. Мы на хлеб не вырабатываем.
Баклушин . По-моему, уж лучше в горничные идти.
Настя . Тетенька, вон что говорят. Найдите мне место, я пойду в горничные.
Анна . Мало ль что говорят, а ты слушай всех. Где тебя держать будут? Тебе рубля в месяц не дадут. Ты и утюга-то в руки взять не умеешь. (Баклушину.) Вы видите наше положение, вы ее любите; вот вам бы и помочь бедной девушке.
Баклушин . Чем же я могу?
Анна . Ведь вы холостой?
Баклушин . Холостой.
Анна . Женитесь!
Настя . Тетенька, перестаньте.
Анна . Что за церемонии! Спасите ее, ведь погибнет.
Настя (с испугом) . Тетенька, разве я погибну?
Анна . Погибнешь, душа моя. Не ты первая, не ты последняя.
Настя . Ах, как страшно! (Баклушину.) Так спасите меня!
Баклушин . Ангел мой, я люблю вас, но жениться было бы безумие с моей стороны. У меня ничего нет. Жалованья мне только хватает на платье, да и то я чуть не всем портным в Москве должен. Я сам ищу богатой невесты, чтоб поправить свои дела.
Анна . Да, вот что?
Настя . Хорошо же вы меня любите!
Баклушин . Вас-то я люблю очень.
Настя . А себя больше?
Баклушин . Немножко больше.
Настя . Бог с вами! (Отворачивается и плачет.)
Баклушин (берет ее за руку) . Ну, перестаньте, Настасья Сергевна! Настенька! Ну, рассмейтесь! Ну, агунюшки, дитя мое милое! Ну, какой я муж? Я ведь шалопай совершеннейший. Ну, рассмейтесь!

Настя улыбается.

Анна . А, так вы шалопай? Да, я вижу. Ну, а нам не до шутовства! Мне слушать больно. У нас забота о насущном хлебе, а вы хотите смешить нас! Ей не агунюшки нужны! Ей нужен теплый угол да кусок хлеба. Вот подойдет осень, этому ребенку и надеть-то нечего, и кушать-то нечего, и жить-то негде. Если дядя и не погонит, так она в нашей сырой конуре умрет через неделю. Мы на вас надеялись: она, бедная, последние деньжонки истратила, чтоб принять вас поприличнее.
Баклушин . Я бы рад всей душой помочь Настасье Сергевне, но у меня есть одно ужасное обстоятельство, которое связывает мне руки. Ах, если б вы знали!
Анна . Разговор короток. Ей помощь нужна настоящая, а вы, как я вижу, ровно ничем ей помочь не можете.
Баклушин . Отчего же ничем? Дружеским участием, советом.
Анна . Отчего это богатым никто ничего не советует, а все только бедным? Как будто у бедных уж и ума нет. У нас, бедных, только денег нет, а ум такой же, как и у вас. Что нынче за свет такой! С наставлением набивается всякий, а денег никто не дает.
Баклушин . Где мне взять денег! Мне самому не хватает. Разве малость какую-нибудь!
Анна . Да хоть и малость, все-таки ей помощь. У ней ведь уж чисто ничего.
Настя . Тетенька, я от него не возьму ни за что.
Анна . Ты не возьмешь, я возьму. Коли теперь с вами нет, занесите как-нибудь. Доброе дело сделаете.
Баклушин . Непременно занесу, непременно. Ох, этот ростовщик проклятый, опутал он меня по рукам и по ногам. А я, знаете ли что, я все-таки подумаю; может быть, ведь…
Анна . Подумайте! Душу-то ее пожалейте! А то ведь я… уж там суди меня бог! Я с голоду умереть ей не дам. Я знаю, что такое голод.
Баклушин . Прощайте, мой милый ребенок. Я вот что, я к вам сегодня же зайду.
Настя . Приходите!

Баклушин раскланивается и уходит.

Явление десятое

Анна , Настя .

Анна . Ну, видела я теперь твоего знакомого довольно хорошо. Надо бы тебя поругать хорошенько, да уж и жалко.
Настя . За что?
Анна . Истратила ты свои последние деньжонки, а что толку! Послушай-ко ты меня! Выкинь ты его из головы вон.
Настя . Да ведь он сказал, что еще подумает.
Анна . Ну, да, как же! Будет он думать, нужно ему очень! А коли и будет, так ничего не выдумает. Ему бы только болтать о пустяках, вот его дело. Много таких-то по Москве бегает, да не очень-то они нам нужны. Мы иной день не евши сидим, а он придет с разговорами только оскомину набивать. И не надо его, и бог с ним.
Настя . Ах, не прогнать же его!
Анна . Отчего ж не прогнать; и прогоним. Вот он нынче придет; я тебя научу тогда, что ему сказать. Поверь, что он больше и не заглянет к нам. Да и хорошо бы. Какая от него польза? На что он нам? Сбивать тебя с толку? Так у тебя и то его немного. А тебе, душа моя, пора самой думать о себе, да, ох, думать-то хорошенько. Ребячество твое кончилось, миновалось.
Настя . Я знаю, что оно миновалось.
Анна . Нет, плохо знаешь! Все еще ты ребячишься. А ребячиться тебе уж не то что стыдно, а как-то зазорно глядеть-то на тебя. Богатая девушка прыгает, так ничего, весело; а бедная скачет, как коза, так уж очень обидно на нее. Что было, то прошло, того не воротишь; а впереди для тебя – нечего мне скрывать-то – и сама ты видишь, ничего хорошего нет. Жить с нами в нищете, в холоде, в голоде тебе нельзя. И остается тебе…
Настя . Что мне остается?
Анна . Что тебе остается-то? Бедная ты, бедная! Лучше бы всего тебе теперь…
Настя . Что, тетенька?
Анна . Что? Умереть, вот что.
Настя . Ах, умереть…
Анна . Да. Я об тебе и плакать бы не стала. В могилку-то тебя как в постельку бы положила.
Настя . Страшно, тетенька! (С криком.) Ах, страшно, страшно! Холодно. Повезут меня на этих черных дрогах… такие страшные! Лежать в могиле, а все живут!.. Мне жить хочется, я такая молоденькая.
Анна . Ох, жить! Да ведь уж нечего делать! Бог смерти не дает, так, видно, жить надобно. Только я уж тебе сказала, что жить так, как мы живем, тебе нельзя. Да и что за напасть! Ты такая хорошенькая, тебе можно жить и лучше.
Настя . А как же?
Анна . А вот в сумерки придет купец… Дело-то ясное; я давеча тебе всего не сказала, что он со мной говорил.
Настя (закрывая лицо руками) . Ах, ах! Нехорошо!
Анна . Да, нехорошо. Что дурное хвалить! А где ж взять для тебя хорошего-то? Тебе его в жизни и не дождаться никогда. Уж худого-то не минуешь. Так из худого-то надо выбирать, что получше.
Настя . Дайте мне подумать.
Анна . Думай, Настенька, думай, душа моя, хорошенько. Хуже всего, коли руки опустишь. Затянешься в нашу нищенскую жизнь, беда! Думай теперь, пока еще в тебе чувства-то не замерли, а то и солдатской шинели будешь рада.
Настя . Ай, что вы! Нет, нет!
Анна . Ходить по домам побираться, то кусочек сахарцу занять, то огарочек свечки; подбирать на чужих дворах щепочки, чтоб вскипятить горшок пустых щей…
Настя . Ах нет, нет! Не говорите, замолчите! (Подумав.) Тетенька!
Анна . Что, душа моя?
Настя . А много девушек умирают… от бедности, от горя?
Анна . Довольно-таки.
Настя . А много и таких…
Анна . Каких?
Настя . Ах, как стыдно!
Анна . Ох, много, много!
Настя . И все смеются над ними, презирают, обижают их… бедных?
Анна . Есть, кто и пожалеет; только мало христианства-то в людях.
Настя . И ведь никому-то, никому, кто на тебя косо взглянет, кто от тебя отворотится, рассказать нельзя, объяснить нельзя, что тебе только и оставалось или смерть или такая жизнь.
Анна . Думай, Настенька! Времени остается нам немного; купец придет скоро, – надо будет ему сказать что-нибудь. Да ты не забудь и того, что завтра нам опять идти сбирать; а если ты не пойдешь, так дядя тебя прогонит из дому.
Настя . Помогите мне, посоветуйте!
Анна . Нет, мой друг, я греха на душу не возьму. И не слушай ты никого, будь ты сама над собой большая. А я ни советовать тебе, ни осуждать тебя не стану. Хочешь ты, живи…
Настя . Да, тетенька, простите меня, не презирайте меня, мне хочется пожить получше! (Прилегает на грудь к Анне Тихоновне.)
Анна . Бог тебя простит; я тебе не судья.


Действие третье

Лица

Крутицкий .
Анна .
Настя .
Фетинья .
Лариса .
Мигачева .
Елеся .
Петрович .
Баклушин .
Разновесов , солидная личность.

Декорация та же. Летние сумерки.

Явление первое

Выходят: Елеся из своей калитки с кистью и ведром краски, Петрович из лавки.

Петрович . За мастерство?
Елеся . За мастерство, друг. Не так живи, как хочется, а как люди приказывают.
Петрович . А тебе как хочется?
Елеся . Чего лучше не бывает, вот как.
Петрович . Дело-то о поцеловании купеческой дочери мировой кончили?
Елеся . Еще какой мировой-то! Жених, брат, я. Вот пословица-то: не родись умен, не родись пригож, а родись счастлив.
Петрович . На грех-то, говорят, и из палки выстрелишь.
Елеся . Именно, брат. Не надеялся, нечего сказать.
Петрович . Чудеса!
Елеся . Вот поди ж ты.
Петрович . На баб-то дивиться нечего, на них куричья слепота бывает, а как же это сам-то! Он тебя не в первый раз видит; дарование и образование твое ему известны.
Елеся . Сам ничего, сам меня любит. Знаешь за что? У тебя, говорит, характер хорош, легок; если тебя когда счетами по затылку, ты не обидишься.
Петрович . Что тут обидного?
Елеся . Само собой. Русская пословица: за тычком не гонись! Так-то, Петрович, за тычком не гонись!
Петрович . Верно твое слово. Да и нечему дивиться, что, не доглядя, тебя за человека приняли; ты вот чему подивись!
Елеся . Чему, друг?

Входит Крутицкий , останавливается у своего крыльца и прислушивается.

Явление второе

Елеся , Петрович и Крутицкий .

Петрович . Я вчера Михея видел в совете опекунском.
Елеся . На подъезде с нищими? У него, гляди, там место откуплено.
Петрович . То-то нет. В зале стоит у окошечка. Кладет ли он, вынимает ли, уж не рассмотрел, а в руках у него деньги видел.
Елеся . Он ли, полно?
Петрович . Верно. А и то сказать, и удивляться-то нечего! Сколько лет он процентщиком-то был!
Елеся . Слышали мы, брат, слышали; да что ж у него денег-то не видать?
Петрович . Увидишь ты, как же! Ишь ты у него решетка-то какая крепкая. Кабы денег не было, зачем бы ему за железной решеткой жить.
Елеся . Значит, свою осторожность наблюдает?
Петрович . Наблюдает. У него, говорят, и дверь-то внутри железная, двумя замками запирается. Только нет таких замков, Елеся, которых бы отпереть нельзя было. Ключ не подойдет, так разрыв-трава есть на то.
Елеся . Да и надо этих процентщиков грабить, братец ты мой, потому не пей чужую кровь.
Петрович . Да и не забывают их: это грех сказать. Что ни послышишь, того убили, другого ограбили.
Елеся . Все ж таки, брат, лучше, ничем честных людей.
Петрович . Ну, друг, у воров этого расчета нет. Вор ворует, где ему ловчее, а конечно, и того не забывает, что у процентщика сразу много зацепить можно. Про Михея, должно быть, наши мастера еще не знают, а прослышат, так не миновать и ему. Да уж, кажется, своими бы руками помог, так я на него зол.
Елеся . За что, про что?
Петрович . Есть тому причина. Еще когда он служил, так попался я по одному казусному делу, по прикосновенности. Человек я тогда был состоятельный, дела вел большие, конкурсами занимался. Не Петровичем меня звали-то, а Иваном Петровичем Самохваловым.
Елеся . Ну, и что же, друг единственный?
Петрович . Ну, и спрятал он меня в каменный мешок, что острогом зовут. Томил, томил, сосал, сосал деньги-то, да тогда только погулять-то выпустил, когда всего нaбело отчистил.
1 2 3 4 5 6 7 8