Отец отказался принять кого-либо из взрослых, за исключением минимального количества мандазарских нянек, но у него нашлось место для каждого детеныша, которого принесли на транспортную станцию.
Когда отца спрашивали, кто позаботится о детях, тот обещал, что направит на Целестию «обученных воспитателей».
«Жуткая афера! – моя сестра округлила глаза. – Жители Целестин никогда не узнают, с чем им придется столкнуться. Все дело в том, Эдвард, что Целестия – независимая планета, которая лежит прямо на пути экспансии Технократии. Планета малоразвита и малонаселенна, не говоря уже о том, что ее природа вполне пригодна для земной жизни. Все знают, что это лакомый кусочек, которым Технократия хочет завладеть, и правительство Целестии из кожи вон лезет, пытаясь привлечь иммигрантов-негуманоидов, чтобы заполнить столь заманчивое жизненное пространство. – Сэм рассмеялась. – Сейчас жители Целестии наверняка радуются тому, насколько им повезло – десять миллионов мандазаров! Наконец-то они смогут заявить Технократии: "Эй, вы нас не трогайте, у нас тут растет население!" Вот только целестийцы не понимают, что для того, чтобы заботиться о десяти миллионах детенышей, потребуется двадцать миллионов человек. Благодаря любезности Высшего совета адмиралов Целестия окажется наводнена людьми-опекунами, а если кто-то решит пожаловаться Лиге, мы скажем, что действуем лишь из сострадания к бледным маленьким омарам».
«Но, – сказал я, – если детишки отправятся на Целестию всего на несколько недель…»
«Когда детеныши вернутся домой, – ответила сестра, – воспитатели останутся. Что сможет сделать Целестия? Одно дело прогнать прочь несколько десятков незаконных поселенцев, но совсем другое – двадцать миллионов. Особенно двадцать миллионов своенравных первопроходцев, которые с нетерпением ждали, когда получат свою собственную землю. Таким образом через неделю Целестия фактически окажется человеческой колонией, подчиняющейся лишь Александру Йорку, адмиралу флота. Колонизация как свершившийся факт».
Значит, те, кто якобы должен был заботиться о детенышах, вовсе не были обученными воспитателями, а всего лишь желавшими быстро обогатиться поселенцами, которые ждали, когда для них найдется подходящая колония где-нибудь в еще не освоенном космосе. Вероятно, они рассчитывали за несколько лет полностью завладеть планетой, загнав местное негуманоидное население в резервации и на черную работу. Большинство будущих захватчиков земель представления не имели, насколько тяжко им придется трудиться, чтобы основать собственное поселение, и уж точно никакого понятия они не имели о том, как воспитывать детенышей-мандазаров.
Это бы мало что значило, если бы дети на самом деле оставались на планете лишь несколько недель. Но затем на Трояне разразилась полномасштабная война, и Технократия объявила карантин – Троян был закрыт, никого не впускали и не выпускали. Детеныши на Целестии не могли вернуться домой, у них даже не было учителей из числа им подобных, за исключением немногочисленных мандазаров, находившихся за пределами планеты, когда Троян оказался в блокаде.
Могу представить, какими ругательствами разразился отец, узнав о случившемся. Он взял на себя ответственность за детенышей, и теперь у него не оставалось выбора, кроме как заняться их воспитанием – даже если на это пришлось бы израсходовать все деньги, которые он получил от новых поселенцев на Целестии. Хуже того, Адмиралтейство потребовало, чтобы он обучал юных мандазаров их собственной истории, географии и прочему – иначе штатские пришли бы в ярость, крича повсюду об «империализме», «притеснении» и «культурном геноциде». Все еще продолжая сыпать проклятиями, отец собрал всех, кто знал хоть что-то о Трояне. В итоге детенышам пришлось иметь дело с теми, кто на самом деле знал о мандазарской культуре лишь по книгам или коротким туристским поездкам. Двадцать лет спустя подобное невежество дало о себе знать – я не был специалистом по Трояну, но я провел там пятнадцать лет с дипломатической миссией, плюс еще двадцать лет наблюдал за ним с базы. Мне известна была разница между нормальным произношением и тем, которое напоминало речь маленького ребенка с набитым кашей ртом.
– Меня зовут Эдвард, – сказал я, решив, что безопаснее будет говорить по-английски, чем по-мандазарски. – Я не собираюсь причинять вреда тебе или твоему улью. Просто… – Я махнул рукой в сторону спасательного модуля, все еще спокойно плававшего в канале позади нас. – С моим кораблем случилась беда. В космосе. И так уж получилось, что спасательная шлюпка села именно здесь.
– Зилипулл я, – ответил воин. Слово «зилипулл» по-мандазарски означало «неустрашимый», или «непобедимый», или «упорный» – весьма популярное имя среди воинов. Несколько секунд он мрачно смотрел на шлюпку, затем спросил: – Другие хуманы придут? Найти и забрать тебя?
– Думаю, да. Может быть.
Бортовой компьютер шлюпки наверняка передавал сигнал бедствия на аварийной волне флота. «Палисандру» и базе Ирис явно было сейчас не до меня из-за черного корабля, но они несомненно должны были прислать кого-то за мной, когда у них появится время. Впрочем, неизвестно, захотят ли они меня искать – в других модулях никого не было, так что спасательная команда вполне могла решить, что и этот тоже пуст. Возможно, они просто заберут шлюпку и улетят, не задавая лишних вопросов.
Оставалось лишь надеяться.
Пока что Зилипулл и его соплеменники по улью были единственными, кто знал, что я здесь. Если я уберусь с глаз долой, пока у остальных не закончилась сиеста, и сумею убедить этих мандазаров никому не говорить, что они меня видели…
– Могу я немного поговорить с твоей семьей? Где-нибудь без посторонних?
Он недоверчиво посмотрел на меня. По крайней мере, так мне показалось – на Трояне я в свое время научился читать выражения морд мандазаров, но у меня уже двадцать лет как не было практики. Зилипулл таращился на меня еще несколько секунд, тяжело дыша. Затем он повернулся и направился к дому, бормоча через плечо:
– Идем, вонючий хуман.
Я последовал за ним, размышляя над тем, что он имел в виду. Он уже дважды назвал меня «вонючим» – что это, просто брошенные в сердцах слова обиженного ребенка или же от меня действительно плохо пахло? Носы мандазаров во много раз чувствительнее человеческих, но при этом они вполне терпимо относились к самым разным запахам. Только немногие вызывали у них отвращение, например запах их собственной крови, но в основном они лишь постоянно принюхивались, радуясь, словно собаки, – им были интересны любые запахи, даже те, которые людям казались неприятными. Королева Истина когда-то говорила мне, что человек пахнет «аппетитно», что жутковато было слышать от существа размером со слона, но в любом случае никогда не называла людей «вонючими».
Единственной вонью, приходившей мне на ум, был запах мертвых тел на «Иве». Я довольно часто заходил в кают-компанию, и, возможно, он пропитал мою одежду.
Как всегда, я ошибался.
***
Соплеменники Зилипулла не слишком рады были меня видеть, но, по крайней мере, вели себя воспитанно.
– Привет, добрый день, здравствуй, ты промок?
Подобная формальная вежливость вполне меня устраивала. Я опасался, что мандазары на Целестии могут враждебно отнестись к людям – иначе почему Зилипулл сразу напал на меня? Но, насколько я мог понять, они воспринимали меня лишь как досадную помеху – незваного гостя, заявившегося к ним на обед.
Кроме Зилипулла улей состоял еще из четырех членов: трех белых рабочих, которых звали Хиб, Ниб и Пиб (все, естественно, бесполые), и коричневой самки по имени Советница. По крайней мере, так она представилась – возможно, у нее было другое, тайное имя, которое она никогда не открыла бы первому встречному. Единственное, что меня удивило, – то, что она назвалась английским словом, а не словом ее собственного языка. Впрочем, английский вполне мог быть ее родным языком – она говорила на нем намного лучше, чем Зилипулл, и немедленно включилась в беседу.
– Говоришь, ты флотский? – спросила она, пристально глядя на мою форму. Только теперь я понял, насколько жалко я выгляжу, весь грязный и мокрый.
– Мне пришлось искупаться, – сказал я, показывая на канал.
– Нет, – ответила она, шевеля вибриссами. – Тебе незачем было лезть в воду. Ты мог оставаться в своей капсуле, пока кто-нибудь за тобой бы не прилетел.
– Ах, – хором произнесли трое рабочих, словно их поразила логика Советницы.
Рабочие, как правило, обожают самок, так же как бабушки и дедушки обожают внуков: «Ах, какая умненькая малышка!» В подобном улье Хиб, Ниб и Пиб наверняка готовы были исполнить почти любую просьбу Советницы, но с таким видом, будто потворствуют мелким капризам пятилетнего ребенка: «Ты хочешь, чтобы мы по двенадцать часов в день копали морковь под палящим солнцем? Что ж, дорогая, если ты действительно так считаешь – думаю, мы справимся».
Будь я самкой, давно бы уже устал и разозлился от подобного отношения ко мне – словно я малый ребенок, к тому же немного не в своем уме. Однако самки это воспринимают как само собой разумеющееся.
– Конечно, я мог остаться в спасательной шлюпке, – сказал я Советнице, – но я слишком долгое время провел в космосе, и мне хотелось подышать свежим воздухом.
– Больше воздуха тебе нужно даже сейчас, – пробормотал Зилипулл. – Грязная вонь на твоих пальцах.
Он начал шумно прочищать нос, когда я поднес ладонь к его морде. Все четверо его соплеменников немедленно стали тщательно меня обнюхивать. Мандазары всегда себя так ведут: «Говоришь, это плохо пахнет? Очень, очень плохо? Действительно плохо? Давай проверю?» Хиб и Пиб нацелились на мои подмышки, в то время как Ниб сунул нос мне между ног – видимо, они знали, в каких именно местах от человека обычно пахнет сильнее всего. Советница, однако, обратила внимание на слова Зилипулла и ткнулась носом мне в руку. Слегка фыркнув, она отдернула голову и быстро отступила назад.
– Что это? – спросила она.
– Гм…
Я не мог не заметить, что она обнюхивала мою правую руку, ту же самую, которую я подсунул под нос Зилипуллу. Руку, на которую пролился яд королевы.
Но доза яда была минимальной, к тому же это было достаточно давно. С тех пор я не раз принимал душ, не говоря уже о том, что основательно потел во время болезни. Неужели Советница после всего этого действительно могла учуять яд? Или это был просто запах грязной воды и ила, а может быть, я случайно угодил во что-то рукой, когда выбирался на берег канала?
Проверить можно было лишь одним образом – значительно более свежая порция яда попала мне на щеки в шлюпке.
– Гм, – сказал я, – вы не могли бы… э… понюхать мне лицо?
Все пятеро мандазаров наклонились ко мне. Их вибриссы дрожали, будто от волнения, приближаясь к моей коже…
Рабочие отскочили назад, словно я хлестнул их по мордам. Зилипулл остался на месте, но резко отдернул голову, едва не проткнув меня своим шипом на носу. Что касается Советницы, она просто упала без чувств, уткнувшись лицом в землю.
Глава 11
ЗНАКОМЛЮСЬ С УЛЬЕМ
Поспешно опустившись на колени, я поднял Советницу с земли. Самки мандазаров выглядят маленькими и хрупкими по сравнению с рабочими или воинами, но тем не менее весят как взрослый человек крепкого телосложения, к тому же их конечности слишком легко гнутся и их не так-то просто поднять.
– Давайте занесем ее в дом, – сказал я ее соплеменникам. Они не ответили, все еще ошеломленно глядя на меня – видимо, свежий яд нанес немалый удар по мандазарским носам. Я с трудом втащил Советницу в дверь ближайшего купола, после чего уложил ее на одну из подушек вокруг обеденного стола.
Большая миска с водой была еще наполовину полна после обеда. Я начал плескать водой на морду и шею Советницы, в основном лишь потому, что не знал, чем ей еще можно помочь. Когда самка лишается чувств, причиной тому не шок или что-то в этом роде – на самом деле это некая разновидность транса, в который она впадает, столкнувшись с чем-то непостижимым для ее разума. Сознание ее отключается, давая возможность подсознанию работать на полную мощность, примерно так же, как компьютер отключает свой внешний интерфейс, благодаря чему может на полную мощность использовать свой процессор. Советница должна была прийти в себя, когда ее мозг справится с ядом, запах которого она почувствовала, но я продолжал брызгать на нее водой просто потому, что нужно было делать хоть что-то.
За это время я успел окинуть взглядом обстановку жилища. Больше всего оно напоминало одну из «памятных комнат» во дворце королевы Истины – помещение, где хранятся вещи, представляющие слишком большую историческую ценность для того, чтобы их выбросить, но слишком давно вышедшие из моды для того, чтобы ими пользоваться. Прекрасным примером служил обеденный стол, на крышке которого была изображена лакированная репродукция троянской картины двухсотлетней давности – королева Мудрость, выходящая из моря после совместной рыбной ловли с первым посланником Лиги Наций. Эта картина столь же знаменита среди мандазаров, как и «Мона Лиза» среди людей, и потому давно уже стала банальностью, которую никому не хотелось бы иметь в своем доме.
По крайней мере, так считалось на Трояне. На Целестин могло быть иначе. Возможно, улей купил стол ради шутки, так же как подростки порой любят коллекционировать разные сокровища; но не исключено, что они просто не знали, что изображение королевы давно уже вышло из моды. Скорее всего, картина представляла для них особую ценность, связывая их с потерянной навсегда родной планетой.
То же самое можно было сказать и о других безделушках – дешевом зонтике с континента королевы Чести; паре острых железных наконечников, надевавшихся на клешни воина, которыми на Трояне никто не пользовался с доиндустриальных времен; небольшом куске ткани с вышитыми на нем словами на одном из древних иероглифических языков. Я не знал, какой именно это язык, с какого континента или как давно эти иероглифы были вытеснены намного более удобным алфавитом.
Представители знати из дворца королевы Истины пренебрежительно дернули бы вибриссами при виде подобной свалки собранных вместе реликвий, никак не сочетавшихся друг с другом – все они относились к разным временам и регионам. Но настоящими древностями они не были. Каждая из безделушек выглядела новехонькой, словно на Целестии имелась сотня фабрик по производству копий троянских древностей, изображения которых можно было найти за пределами планеты.
Мне стало жаль этих бедняг, которые были готовы купить что угодно, хоть как-то напоминавшее им о родной планете. Они были так одиноки. И тосковали по дому.
Впрочем, мандазары вызывали и уважение – за то, что сохраняли связь с планетой, которую едва помнили. Большой красный Зилипулл никогда не слышал слова «найзо», несмотря на то что оно было известно уже много столетий, но знал более длинную фразу-оригинал, наследие придумавших ее средневековых воинов.
Чем больше я об этом думал, тем больше понимал, что на самом деле происходит: здешние мандазары были не просто двадцатилетними подростками, они оставались детьми. Независимо от того, насколько повзрослели их тела, их дом напоминал убежище в ветвях дерева, забитое драгоценностями, найденными на свалке или купленными за гроши. В их поведении не было ничего трогательного, даже благородного – они просто вели себя как дети, подражавшие взрослым.
Но даже при всем при этом стол с королевой Мудростью выглядел крайне вульгарно.
***
Советница моргнула и несколько раз дернула вибриссами, стряхивая воду, которую я брызгал ей на морду, оатем она села и с ужасом уставилась на меня.
– От тебя пахнет…
Она не договорила. Зилипулл пробормотал: «Вонючий хуман», рабочие же столпились вокруг, желая удостовериться, что с Советницей все в порядке. Они вели себя в точности так, как обеспокоенные мандазарские мамаши: гладили Советницу по щекам, проверяя, нет ли у нее лихорадки, исследовали цвет кончиков ее пальцев, обнюхивали маленькие мускусные железы у основания хвоста, убеждаясь, что от нее не пахнет болезнью.
Я посмотрел на эти железы размером с пуговицу. Если бы Советница в детстве стала королевой, эти железы превратились бы в огромные зеленые мешки.
– Запах с моего лица, – сказал я. – Это яд. От мандазарской королевы.
Все пятеро снова судорожно задергали вибриссами. Зилипуллу потребовалось лишь полсекунды, чтобы прийти в неописуемую ярость.
– Осмеливаешься ты заявлять…
– Я ничего не заявляю, – прервал я его. – Это правда.
– Тогда еще хуже! – завопил Зилипулл.
От него, словно дым, начал исходить запах горящего дерева – боевой мускус Б. Еще тридцать секунд, и он окончательно озверел бы – особенно в замкнутом пространстве столовой, где собственный запах приводил его в еще большее безумие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Когда отца спрашивали, кто позаботится о детях, тот обещал, что направит на Целестию «обученных воспитателей».
«Жуткая афера! – моя сестра округлила глаза. – Жители Целестин никогда не узнают, с чем им придется столкнуться. Все дело в том, Эдвард, что Целестия – независимая планета, которая лежит прямо на пути экспансии Технократии. Планета малоразвита и малонаселенна, не говоря уже о том, что ее природа вполне пригодна для земной жизни. Все знают, что это лакомый кусочек, которым Технократия хочет завладеть, и правительство Целестии из кожи вон лезет, пытаясь привлечь иммигрантов-негуманоидов, чтобы заполнить столь заманчивое жизненное пространство. – Сэм рассмеялась. – Сейчас жители Целестии наверняка радуются тому, насколько им повезло – десять миллионов мандазаров! Наконец-то они смогут заявить Технократии: "Эй, вы нас не трогайте, у нас тут растет население!" Вот только целестийцы не понимают, что для того, чтобы заботиться о десяти миллионах детенышей, потребуется двадцать миллионов человек. Благодаря любезности Высшего совета адмиралов Целестия окажется наводнена людьми-опекунами, а если кто-то решит пожаловаться Лиге, мы скажем, что действуем лишь из сострадания к бледным маленьким омарам».
«Но, – сказал я, – если детишки отправятся на Целестию всего на несколько недель…»
«Когда детеныши вернутся домой, – ответила сестра, – воспитатели останутся. Что сможет сделать Целестия? Одно дело прогнать прочь несколько десятков незаконных поселенцев, но совсем другое – двадцать миллионов. Особенно двадцать миллионов своенравных первопроходцев, которые с нетерпением ждали, когда получат свою собственную землю. Таким образом через неделю Целестия фактически окажется человеческой колонией, подчиняющейся лишь Александру Йорку, адмиралу флота. Колонизация как свершившийся факт».
Значит, те, кто якобы должен был заботиться о детенышах, вовсе не были обученными воспитателями, а всего лишь желавшими быстро обогатиться поселенцами, которые ждали, когда для них найдется подходящая колония где-нибудь в еще не освоенном космосе. Вероятно, они рассчитывали за несколько лет полностью завладеть планетой, загнав местное негуманоидное население в резервации и на черную работу. Большинство будущих захватчиков земель представления не имели, насколько тяжко им придется трудиться, чтобы основать собственное поселение, и уж точно никакого понятия они не имели о том, как воспитывать детенышей-мандазаров.
Это бы мало что значило, если бы дети на самом деле оставались на планете лишь несколько недель. Но затем на Трояне разразилась полномасштабная война, и Технократия объявила карантин – Троян был закрыт, никого не впускали и не выпускали. Детеныши на Целестии не могли вернуться домой, у них даже не было учителей из числа им подобных, за исключением немногочисленных мандазаров, находившихся за пределами планеты, когда Троян оказался в блокаде.
Могу представить, какими ругательствами разразился отец, узнав о случившемся. Он взял на себя ответственность за детенышей, и теперь у него не оставалось выбора, кроме как заняться их воспитанием – даже если на это пришлось бы израсходовать все деньги, которые он получил от новых поселенцев на Целестии. Хуже того, Адмиралтейство потребовало, чтобы он обучал юных мандазаров их собственной истории, географии и прочему – иначе штатские пришли бы в ярость, крича повсюду об «империализме», «притеснении» и «культурном геноциде». Все еще продолжая сыпать проклятиями, отец собрал всех, кто знал хоть что-то о Трояне. В итоге детенышам пришлось иметь дело с теми, кто на самом деле знал о мандазарской культуре лишь по книгам или коротким туристским поездкам. Двадцать лет спустя подобное невежество дало о себе знать – я не был специалистом по Трояну, но я провел там пятнадцать лет с дипломатической миссией, плюс еще двадцать лет наблюдал за ним с базы. Мне известна была разница между нормальным произношением и тем, которое напоминало речь маленького ребенка с набитым кашей ртом.
– Меня зовут Эдвард, – сказал я, решив, что безопаснее будет говорить по-английски, чем по-мандазарски. – Я не собираюсь причинять вреда тебе или твоему улью. Просто… – Я махнул рукой в сторону спасательного модуля, все еще спокойно плававшего в канале позади нас. – С моим кораблем случилась беда. В космосе. И так уж получилось, что спасательная шлюпка села именно здесь.
– Зилипулл я, – ответил воин. Слово «зилипулл» по-мандазарски означало «неустрашимый», или «непобедимый», или «упорный» – весьма популярное имя среди воинов. Несколько секунд он мрачно смотрел на шлюпку, затем спросил: – Другие хуманы придут? Найти и забрать тебя?
– Думаю, да. Может быть.
Бортовой компьютер шлюпки наверняка передавал сигнал бедствия на аварийной волне флота. «Палисандру» и базе Ирис явно было сейчас не до меня из-за черного корабля, но они несомненно должны были прислать кого-то за мной, когда у них появится время. Впрочем, неизвестно, захотят ли они меня искать – в других модулях никого не было, так что спасательная команда вполне могла решить, что и этот тоже пуст. Возможно, они просто заберут шлюпку и улетят, не задавая лишних вопросов.
Оставалось лишь надеяться.
Пока что Зилипулл и его соплеменники по улью были единственными, кто знал, что я здесь. Если я уберусь с глаз долой, пока у остальных не закончилась сиеста, и сумею убедить этих мандазаров никому не говорить, что они меня видели…
– Могу я немного поговорить с твоей семьей? Где-нибудь без посторонних?
Он недоверчиво посмотрел на меня. По крайней мере, так мне показалось – на Трояне я в свое время научился читать выражения морд мандазаров, но у меня уже двадцать лет как не было практики. Зилипулл таращился на меня еще несколько секунд, тяжело дыша. Затем он повернулся и направился к дому, бормоча через плечо:
– Идем, вонючий хуман.
Я последовал за ним, размышляя над тем, что он имел в виду. Он уже дважды назвал меня «вонючим» – что это, просто брошенные в сердцах слова обиженного ребенка или же от меня действительно плохо пахло? Носы мандазаров во много раз чувствительнее человеческих, но при этом они вполне терпимо относились к самым разным запахам. Только немногие вызывали у них отвращение, например запах их собственной крови, но в основном они лишь постоянно принюхивались, радуясь, словно собаки, – им были интересны любые запахи, даже те, которые людям казались неприятными. Королева Истина когда-то говорила мне, что человек пахнет «аппетитно», что жутковато было слышать от существа размером со слона, но в любом случае никогда не называла людей «вонючими».
Единственной вонью, приходившей мне на ум, был запах мертвых тел на «Иве». Я довольно часто заходил в кают-компанию, и, возможно, он пропитал мою одежду.
Как всегда, я ошибался.
***
Соплеменники Зилипулла не слишком рады были меня видеть, но, по крайней мере, вели себя воспитанно.
– Привет, добрый день, здравствуй, ты промок?
Подобная формальная вежливость вполне меня устраивала. Я опасался, что мандазары на Целестии могут враждебно отнестись к людям – иначе почему Зилипулл сразу напал на меня? Но, насколько я мог понять, они воспринимали меня лишь как досадную помеху – незваного гостя, заявившегося к ним на обед.
Кроме Зилипулла улей состоял еще из четырех членов: трех белых рабочих, которых звали Хиб, Ниб и Пиб (все, естественно, бесполые), и коричневой самки по имени Советница. По крайней мере, так она представилась – возможно, у нее было другое, тайное имя, которое она никогда не открыла бы первому встречному. Единственное, что меня удивило, – то, что она назвалась английским словом, а не словом ее собственного языка. Впрочем, английский вполне мог быть ее родным языком – она говорила на нем намного лучше, чем Зилипулл, и немедленно включилась в беседу.
– Говоришь, ты флотский? – спросила она, пристально глядя на мою форму. Только теперь я понял, насколько жалко я выгляжу, весь грязный и мокрый.
– Мне пришлось искупаться, – сказал я, показывая на канал.
– Нет, – ответила она, шевеля вибриссами. – Тебе незачем было лезть в воду. Ты мог оставаться в своей капсуле, пока кто-нибудь за тобой бы не прилетел.
– Ах, – хором произнесли трое рабочих, словно их поразила логика Советницы.
Рабочие, как правило, обожают самок, так же как бабушки и дедушки обожают внуков: «Ах, какая умненькая малышка!» В подобном улье Хиб, Ниб и Пиб наверняка готовы были исполнить почти любую просьбу Советницы, но с таким видом, будто потворствуют мелким капризам пятилетнего ребенка: «Ты хочешь, чтобы мы по двенадцать часов в день копали морковь под палящим солнцем? Что ж, дорогая, если ты действительно так считаешь – думаю, мы справимся».
Будь я самкой, давно бы уже устал и разозлился от подобного отношения ко мне – словно я малый ребенок, к тому же немного не в своем уме. Однако самки это воспринимают как само собой разумеющееся.
– Конечно, я мог остаться в спасательной шлюпке, – сказал я Советнице, – но я слишком долгое время провел в космосе, и мне хотелось подышать свежим воздухом.
– Больше воздуха тебе нужно даже сейчас, – пробормотал Зилипулл. – Грязная вонь на твоих пальцах.
Он начал шумно прочищать нос, когда я поднес ладонь к его морде. Все четверо его соплеменников немедленно стали тщательно меня обнюхивать. Мандазары всегда себя так ведут: «Говоришь, это плохо пахнет? Очень, очень плохо? Действительно плохо? Давай проверю?» Хиб и Пиб нацелились на мои подмышки, в то время как Ниб сунул нос мне между ног – видимо, они знали, в каких именно местах от человека обычно пахнет сильнее всего. Советница, однако, обратила внимание на слова Зилипулла и ткнулась носом мне в руку. Слегка фыркнув, она отдернула голову и быстро отступила назад.
– Что это? – спросила она.
– Гм…
Я не мог не заметить, что она обнюхивала мою правую руку, ту же самую, которую я подсунул под нос Зилипуллу. Руку, на которую пролился яд королевы.
Но доза яда была минимальной, к тому же это было достаточно давно. С тех пор я не раз принимал душ, не говоря уже о том, что основательно потел во время болезни. Неужели Советница после всего этого действительно могла учуять яд? Или это был просто запах грязной воды и ила, а может быть, я случайно угодил во что-то рукой, когда выбирался на берег канала?
Проверить можно было лишь одним образом – значительно более свежая порция яда попала мне на щеки в шлюпке.
– Гм, – сказал я, – вы не могли бы… э… понюхать мне лицо?
Все пятеро мандазаров наклонились ко мне. Их вибриссы дрожали, будто от волнения, приближаясь к моей коже…
Рабочие отскочили назад, словно я хлестнул их по мордам. Зилипулл остался на месте, но резко отдернул голову, едва не проткнув меня своим шипом на носу. Что касается Советницы, она просто упала без чувств, уткнувшись лицом в землю.
Глава 11
ЗНАКОМЛЮСЬ С УЛЬЕМ
Поспешно опустившись на колени, я поднял Советницу с земли. Самки мандазаров выглядят маленькими и хрупкими по сравнению с рабочими или воинами, но тем не менее весят как взрослый человек крепкого телосложения, к тому же их конечности слишком легко гнутся и их не так-то просто поднять.
– Давайте занесем ее в дом, – сказал я ее соплеменникам. Они не ответили, все еще ошеломленно глядя на меня – видимо, свежий яд нанес немалый удар по мандазарским носам. Я с трудом втащил Советницу в дверь ближайшего купола, после чего уложил ее на одну из подушек вокруг обеденного стола.
Большая миска с водой была еще наполовину полна после обеда. Я начал плескать водой на морду и шею Советницы, в основном лишь потому, что не знал, чем ей еще можно помочь. Когда самка лишается чувств, причиной тому не шок или что-то в этом роде – на самом деле это некая разновидность транса, в который она впадает, столкнувшись с чем-то непостижимым для ее разума. Сознание ее отключается, давая возможность подсознанию работать на полную мощность, примерно так же, как компьютер отключает свой внешний интерфейс, благодаря чему может на полную мощность использовать свой процессор. Советница должна была прийти в себя, когда ее мозг справится с ядом, запах которого она почувствовала, но я продолжал брызгать на нее водой просто потому, что нужно было делать хоть что-то.
За это время я успел окинуть взглядом обстановку жилища. Больше всего оно напоминало одну из «памятных комнат» во дворце королевы Истины – помещение, где хранятся вещи, представляющие слишком большую историческую ценность для того, чтобы их выбросить, но слишком давно вышедшие из моды для того, чтобы ими пользоваться. Прекрасным примером служил обеденный стол, на крышке которого была изображена лакированная репродукция троянской картины двухсотлетней давности – королева Мудрость, выходящая из моря после совместной рыбной ловли с первым посланником Лиги Наций. Эта картина столь же знаменита среди мандазаров, как и «Мона Лиза» среди людей, и потому давно уже стала банальностью, которую никому не хотелось бы иметь в своем доме.
По крайней мере, так считалось на Трояне. На Целестин могло быть иначе. Возможно, улей купил стол ради шутки, так же как подростки порой любят коллекционировать разные сокровища; но не исключено, что они просто не знали, что изображение королевы давно уже вышло из моды. Скорее всего, картина представляла для них особую ценность, связывая их с потерянной навсегда родной планетой.
То же самое можно было сказать и о других безделушках – дешевом зонтике с континента королевы Чести; паре острых железных наконечников, надевавшихся на клешни воина, которыми на Трояне никто не пользовался с доиндустриальных времен; небольшом куске ткани с вышитыми на нем словами на одном из древних иероглифических языков. Я не знал, какой именно это язык, с какого континента или как давно эти иероглифы были вытеснены намного более удобным алфавитом.
Представители знати из дворца королевы Истины пренебрежительно дернули бы вибриссами при виде подобной свалки собранных вместе реликвий, никак не сочетавшихся друг с другом – все они относились к разным временам и регионам. Но настоящими древностями они не были. Каждая из безделушек выглядела новехонькой, словно на Целестии имелась сотня фабрик по производству копий троянских древностей, изображения которых можно было найти за пределами планеты.
Мне стало жаль этих бедняг, которые были готовы купить что угодно, хоть как-то напоминавшее им о родной планете. Они были так одиноки. И тосковали по дому.
Впрочем, мандазары вызывали и уважение – за то, что сохраняли связь с планетой, которую едва помнили. Большой красный Зилипулл никогда не слышал слова «найзо», несмотря на то что оно было известно уже много столетий, но знал более длинную фразу-оригинал, наследие придумавших ее средневековых воинов.
Чем больше я об этом думал, тем больше понимал, что на самом деле происходит: здешние мандазары были не просто двадцатилетними подростками, они оставались детьми. Независимо от того, насколько повзрослели их тела, их дом напоминал убежище в ветвях дерева, забитое драгоценностями, найденными на свалке или купленными за гроши. В их поведении не было ничего трогательного, даже благородного – они просто вели себя как дети, подражавшие взрослым.
Но даже при всем при этом стол с королевой Мудростью выглядел крайне вульгарно.
***
Советница моргнула и несколько раз дернула вибриссами, стряхивая воду, которую я брызгал ей на морду, оатем она села и с ужасом уставилась на меня.
– От тебя пахнет…
Она не договорила. Зилипулл пробормотал: «Вонючий хуман», рабочие же столпились вокруг, желая удостовериться, что с Советницей все в порядке. Они вели себя в точности так, как обеспокоенные мандазарские мамаши: гладили Советницу по щекам, проверяя, нет ли у нее лихорадки, исследовали цвет кончиков ее пальцев, обнюхивали маленькие мускусные железы у основания хвоста, убеждаясь, что от нее не пахнет болезнью.
Я посмотрел на эти железы размером с пуговицу. Если бы Советница в детстве стала королевой, эти железы превратились бы в огромные зеленые мешки.
– Запах с моего лица, – сказал я. – Это яд. От мандазарской королевы.
Все пятеро снова судорожно задергали вибриссами. Зилипуллу потребовалось лишь полсекунды, чтобы прийти в неописуемую ярость.
– Осмеливаешься ты заявлять…
– Я ничего не заявляю, – прервал я его. – Это правда.
– Тогда еще хуже! – завопил Зилипулл.
От него, словно дым, начал исходить запах горящего дерева – боевой мускус Б. Еще тридцать секунд, и он окончательно озверел бы – особенно в замкнутом пространстве столовой, где собственный запах приводил его в еще большее безумие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43