А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Смерть – единственная реальность, по-настоящему признанная в нашей вселенной. Вот почему мы с Сэм решили начать войну, посвятив себя единственной великой жизненной цели.
– Убивать тех, кто тебе угрожает? – спросила Фестина.
– Да.
– Уничтожать тех, кто опасен для тебя?
– Именно.
– Сильный подчиняет слабого?
– Верно. – Он поднял ногу, затем снова поставил ее на лицо Флебона. – У вас десять секунд, чтобы сдаться, или я продемонстрирую вам, насколько отвратительна может быть война.
– Возможно, у меня и есть десять секунд, – холодно ответила Фестина, – но у тебя их нет. Ты – опасное неразумное существо, угрожающее убить разумного, и долг любого разумного, находящегося рядом, – остановить тебя. К тому же ты, адмирал, – самодовольный тупица, который превозносит радости побед, но не в силах понять самый важный из всех законов: каким бы крутым ты себя ни считал, всегда найдется кто-то, кто сможет выбить из тебя дурь. – Она громко хлопнула в ладоши. – Балрог!
Словно из пылающей печи, из пролета вырвался ярко-красный язык. Алый дым плотной пеленой окутал отца и Дэйда, столь быстро, что оба оказались с головы до ног покрыты спорами, прежде чем успели среагировать.
Дэйд с воплем выронил станнер, схватившись обеими руками за шлем. В течение десяти долгих секунд он пытался оттереть стекло пальцами, сдирая продолжавший утолщаться слой мха. Затем какая-то особо голодная масса спор сумела прогрызть его скафандр в области живота, где был сделан разрез, чтобы обнажить кабели питания. Из живота скафандра вырвался воздух, развеяв вокруг споры, словно порыв легкого ветра. Дэйд взвыл и согнулся пополам, словно кто-то раздирал когтями его внутренности. Мгновение спустя он свалился за стену парапета, скрывшись из виду, и его вой оборвался.
Что касается отца – моего сына, моего брата-близнеца, – то у него не было даже скафандра, который мог бы его защитить. В мгновение ока его голову окутал слой мха; красный пух покрывал его волосы, лез в глаза, забивал нос и рот. Мне показалось, что он попытался закричать, но смог издать лишь едва слышный стон. Он сделал вслепую два шага, но третий сделать уже не сумел – каждую секунду мха становилось все больше, приковывая его к месту. Он судорожно пытался размахивать руками, пока они не стали слишком тяжелыми; его тело уже казалось вдвое больше, чем изначально, а споры все продолжали атаковать… Вскоре на месте Александра Йорка был лишь пушистый красный шар высотой в человеческий рост, светившийся ярко, словно костер.
Двадцать секунд царила абсолютная тишина – не было слышно даже дыхания. Затем верхняя часть светящегося красного шара начала проваливаться внутрь. С каждым мгновением шар оседал все больше, по мере того как споры расползались по каменному парапету.
И под ними ничего не было. Ни человека. Ни костей. Ничего, кроме сплошного мха. Я чувствовал сильный запах тостов с маслом, который доносил ветер сквозь дыру в нашем стеклянном кубе… и мне почему-то представился довольный собой хищник, который только что сытно пообедал.
По мере того как шар продолжал распадаться, я увидел, что прозрачная грудная пластина осталась нетронутой – видимо, оказалась несъедобной. Маленький стеклянный контейнер, до этого находившийся среди внутренностей, парил над массами мха, словно покачивающаяся на глади озера бутылка. Минуту спустя шар, который когда-то был моим отцом, превратился в красное светящееся пятно на камнях парапета. Еще мгновение прозрачный контейнер лежал неподвижно на подстилке из мха, и я смог различить крошечную красную точку внутри – спору балрога, которую держал в плену адмирал Йорк. Мох вокруг неожиданно вспыхнул ярким заревом, на секунду меня ослепившим. Когда я снова смог видеть, контейнер исчез – испарился, растворился, – а когда-то бывшая в неволе спора смешалась с миллионами других, молчаливо светившихся во тьме.
Миссия балрога была выполнена – пленник освобожден. Но спасение не могло прийти, пока клон отца не был съеден заживо. Другие копии отца – стеклогрудый на Целестии и Александр Йорк, адмирал флота, на Новой Земле – наверняка оставались связанными между собой в течение всей казни и, вероятно, ощущали каждую миллисекунду этого процесса так, словно это происходило с ними самими.
Я подумал, каково это – чувствовать, как тебя пожирают заживо. Балрог наверняка мог бы об этом рассказать – если он был телепатом, то должен был слышать мысленные вопли отца, – но я решил, что знать мне этого совсем не хочется.

***
Фестина уже карабкалась по веревке к крыше стеклянного куба.
– Выяснил, как управлять этой штуковиной? – на ходу крикнула она Тобиту.
– Почти, – ответил он. – При условии, что здесь нет встроенных систем безопасности. Если бортовой компьютер попросит меня ввести пароль или что-то в этом роде, ничего не выйдет.
– Будем надеяться, что этого не случится. Если мы не сможем остановить атакующую армию, этот куб – наш единственный шанс выбраться из города.
Как только она выбралась на стеклянную крышу, я схватился за веревку и тоже полез наверх. Оставаться в кубе не было никакого смысла – Тобиту я ничем помочь не мог и Невинности тоже. Пока я смотрел, как балрог пожирает моего отца, Невинность тихо лишилась чувств. Возможно, это было добрым знаком – с мандазарами происходит подобное, когда их метаболизм переключается на исцеление организма, – но это могло также означать, что у нее слишком серьезные повреждения внутренних органов. Нужно было доставить Невинность в лазарет… но прежде требовалось остановить Черную армию.
За пределами куба воздух был насыщен запахом тостов с маслом, настолько густым, что ночной ветер не в силах был его развеять. Хорошо было видно, какую часть парапета покрывал красный мох – большое пятно на том месте, где сожрали отца, неподалеку – холмик, еще сохранявший очертания Дэйда, и легкий, похожий на пыль, налет во всех остальных местах. Флебон и мандазары тоже получили свою долю спор, когда балрог вырвался из лестничного пролета, но мох не покрывал их целиком, лишь отдельными светящимися точками, испещрявшими их тела.
Фестина повернулась ко мне. Она стояла на краю куба, там, где он касался верха стены парапета. В сам куб ни одной споры не попало, но стоило сделать еще шаг, и ей пришлось бы идти по светящейся пыли.
– Как думаешь? Он нас не сожрет?
– Не знаю. Ему наверняка нравится делать вид, будто он собирается нас сожрать… но это может оказаться для него своего рода шуткой, издевательством над низшими существами. Если бы балрог действительно хотел нами поужинать или позавтракать, он уже давно мог это сделать.
– Возможно, он следует собственным правилам этики, – предположила Фестина. – Нельзя трогать тех, кто держится на уважительном расстоянии, но стоит наступить на спору, и ты – законная добыча.
Вполне логично. Мне бы было больно, если бы кто-то по мне прошелся. Так что балрог мог считать себя в полном праве кусать наступившего за ноги.
Я обернулся назад, к изгороди. Черная армия готовилась к последней атаке, с лестницами, таранами и осадными башнями. Что еще хуже, за стеной заняли позицию четыре Смеющихся Ларри; судя по их виду, они вскоре намеревались открыть огонь, уничтожая оказавшихся поближе защитников, пока атакующие будут прокладывать себе путь.
Что бы мы ни собирались делать, действовать нужно было быстро. Пришло время попытаться воспользоваться одной хитростью.
– Подожди секунду, – сказал я Фестине. Затем закрыл глаза и сосредоточился на феромонах.
Какие феромоны я умел вырабатывать? Сексуальный аромат, заставивший Фестину заговорить о матах в спортзале; запах «не бойся», которым я воспользовался, чтобы успокоить Советницу; королевский феромон, кричавший: «Повинуйся мне!» Некоторые из них действовали на людей, некоторые – на мандазаров. Я не знал, сумею ли я создать нечто воздействующее на балрогов… но они могли ощущать феромоны «на вкус», так что, возможно, мне удалось бы повлиять и на проклятый, мох.
На орбитальной станции я пытался создать запах, отпугивающий балрога, и тогда Кайшо по-настоящбму разозлилась. Что ж, возможно, я рисковал жизнью, пытаясь заставить балрога уйти… но что, если сделать это по-хорошему?
Я представил себе иную разновидность королевского феромона: не тот, с помощью которого подчиняют себе простолюдинов, но благодаря которому общаются с правителями. Этот запах говорил: «Некоторым удается добиться властных постов; и если ты один из тех, кто поднялся на самый верх, – будь этого достоин и никогда не веди себя как последний болван».
Фраза была не слишком замысловатой, любой философ с ходу бы к ней придрался, но у меня и балрога было нечто общее. Если бы мы действительно захотели, то могли бы попирать обычных людей коваными сапогами, и потому нам приходилось специально заботиться о том, чтобы так не поступать. «Будь этого достоин и никогда не веди себя как последний болван». Я попытался создать феромон, который пробудил бы у светящихся инопланетных спор хотя бы малую долю совести…
…и прямо у меня на глазах, пока я стоял на краю стены, споры начали отступать – бесшумно соскользнув с Флебона и мандазаров, они поползли по камням парапета и скрылись в лестничном пролете. Десять секунд спустя Дэйд все так же был покрыт мхом, но остальная часть пола полностью очистилась.
– Черт побери, – прошептала Фестина. – Это ты сделал?
– Гм… возможно.
– С помощью феромонов?
– Может быть. Ее передернуло.
– Хорошо, что на мне скафандр. Если ты смог прогнать балрога, то, вероятно, от тебя пахнет как из задницы мертвеца.
– Нет, – сказал я. – От меня пахнет совестью.
Я спустился со стены и шагнул на парапет.

***
Как можно быстрее мы водрузили Флебона и мандазаров на крышу стеклянного куба. Бесчувственный Зилипулл доставил немало хлопот, и когда мы наконец закончили, на его панцире появилось несколько новых вмятин и царапин – но, по крайней мере, всех целыми и невредимыми удалось разместить на внешней поверхности куба. Внутрь всем было никак не попасть – потребовалась бы прочная лебедка, чтобы спустить Зилипулла через дыру, – но если бы Тобит смог удерживать куб во время полета в горизонтальном положении, нашим друзьям ничто бы не угрожало.
Если, конечно, Тобит вообще сумеет заставить куб лететь.
– Готовы? – донесся его голос.
Фестина обернулась к парапету. Кайшо в кресле все еще оставалась возле лестничного пролета. Адмирал немного подумала, затем кивнула своим мыслям.
– Погоди минуту, Филар. Нужно забрать еще одного пассажира.
Я снова прыгал на парапет – в последний раз. Как только мы схватились за ручки кресла, Кайшо подняла голову.
– Это ни к чему, – прошептала она.
Фестина от удивления едва не подпрыгнула. Отпустив кресло, она сжала кулаки, но секунду спустя расслабилась.
– Ты удивительно быстро пришла в себя, – сказала она Кайшо. – Большинство живых организмов остаются без сознания на шесть часов.
– Только в том случае, если у них обычная нервная система. В отличие от меня.
– А ты вообще была без сознания?
– Отчасти, – призналась она. – Что же касается другой части… она очень возбуждена из-за того, что ее ничто не связывает с Александром Йорком.
– Остались еще две его версии, на Целестии и Новой Земле, – сказала Фестина.
– В нерабочем состоянии, – ответила Кайшо. – Когда балрог извлек ту штуковину из кишок клона, мы с ее помощью послали сфокусированный импульс психической энергии… и контейнеры внутри двух других адмиралов Йорков расплавились, что произвело немалый эффект. В это время экземпляр с Новой Земли находился на заседании Высшего совета в штаб-квартире Адмиралтейства. Смерть его произвела настоящую сенсацию. Можно считать ее неожиданной удачей для других адмиралов. – Она повернулась ко мне. – Мне принести соболезнования или поздравления?
– Гм…
Я не любил своего отца. Я не любил и сестру, с тех пор как узнал обо всех чудовищных злодеяниях, которые она совершила. Казалось более чем глупым сожалеть о том, что их не стало.
Но, с другой стороны, я ведь всегда был глуп, не так ли?
Глава 47
ДАЕМ ОТПОР ВРАГУ
Со стороны западных ворот послышался глухой удар – первая попытка применить таран.
– У нас нет времени, – бросила Фестина. – Держись, Кайшо, пойдешь с нами.
– Куда?
– Куда угодно, где нет Черной армии. – Она показала на пульт летающего кресла. – Включай свою машину.
– Незачем, – сказала Кайшо. – Здесь нам ничто не угрожает.
Ворота содрогнулись от нового удара. Смеющиеся Ларри Черной армии разразились громким гиеньим смехом, эхом отдававшимся от каменных стен. В любую секунду они могли открыть огонь.
– Тут опасно оставаться, по крайней мере сегодня ночью. Даже твоему любимому балрогу стоит побеспокоиться. Войска наверняка готовы сжечь любую частичку мха, какая только попадется им на глаза. Не важно, насколько быстро споры могут проесть вражеский панцирь – огонь в любом случае быстрее.
– Врагов нет – больше нет. Мы разделались с адмиралом Йорком, а все остальные – лишь невинные пешки.
– Этим пешкам было приказано убивать, и отменить приказ некому.
– Они сами его отменят, дорогая Фестина… если мы продемонстрируем им, что во вселенной есть силы, с которыми низшим существам лучше не связываться.
– Ну-ну! Уж не собираешься ли ты… вспомни, ты же сама назвала их невинными пешками.
– Конечно, – сладким голосом ответила Кайшо. – Но, как говорил Тилу, балрог обожает шутки.
Сквозь вой Ларри послышался очередной удар, за которым последовал громкий треск – но не со стороны дворцовых ворот. Я посмотрел в сторону передней части дворца, там, где слой мха был толще всего. Сейчас он испускал яркое красное сияние, освещавшее каменную голову королевы и ее четыре клешни.
Одна из клешней пыталась оторваться от фундамента.
Клешня медленно и неуклюже раскачивалась вперед и назад, словно выбираясь из трясины. Окутывавший ее мох засветился еще ярче – и неожиданно клешня высвободилась, крыло четырехэтажного здания поднялось в воздух.
Клешня согнулась и разогнулась, словно разминая затекшие после столь долгой неподвижности мышцы. Затрещала штукатурка, и из трещин в камне посыпалась пыль, но сооружение не обрушилось, удерживаемое телекинетической силой триллионов спор балрога.
Еще мгновение, и начала двигаться другая клешня.
– На твоем месте, – сказала Кайшо Фестине, – я бы сейчас вскочила на стеклянный куб и поднялась метров на сто.
– Здесь опасно оставаться?
– Нет, балрог никому не причинит вреда. Но ты же сама себя будешь потом проклинать, что не поднялась повыше, чтобы получше все видеть.
Она схватила Фестину за руку в перчатке и поднесла ее к губам, чтобы поцеловать. Волосы ее скользнули в сторону, и у меня внутри все сжалось – красный мох покрывал ее щеки, лоб, даже глаза. Вряд ли Кайшо могла что-то разглядеть сквозь светящийся пух, но, видимо, уже достигла той стадии, когда за нее смотрел и видел балрог.
– Иди, – сказала она Фестине нормальным человеческим голосом, а не своим обычным шепотом.
Затем Кайшо повернулась ко мне и протянула руку. С некоторой опаской я подошел и взял ее. Она сжала мою руку в ладонях и мягко привлекла к себе, так что мне пришлось присесть на корточки рядом с ней.
– Тилу, – прошептала она, дыша мне в щеку, – жаль, что мы не можем быть вместе. Я была бы рада, если бы мой разум соединился с твоим. Но ты убедил балрога не трогать тебя. Есть другие, которым ты нужен.
– Кто?
Она легко поцеловала меня в нос.
– Твой народ – и ты сам прекрасно это знаешь. Ты все еще считаешь себя умственно отсталым, Тилу; в этом есть свое очарование, но тебе уже пора из этого вырасти. Король должен быть уверен в себе.
Прежде чем я успел ответить, она приложила палец к моим губам, не давая говорить. А затем ее голос послышался прямо у меня в голове:
– В течение последующих восемнадцати лет, Тилу, я навещу тебя, где бы ты ни был. Балрог считает, что для тебя и меня было бы занятно иметь ребенка – практически полностью человека, но обладающего твоим умением управлять феромонами и моими сверхразвитыми психическими способностями. Вероятно, именно поэтому балрог в первую очередь объединился со мной и в течение двадцати пяти лет преобразовывал мое тело, чтобы подобная беременность стала возможной. Еще несколько лет, и я буду готова. – Она наклонилась и поцеловала меня покрытыми мхом губами. – Тяжело иметь дело с расами, способными предвидеть будущее. Но если все, через что я прошла, в конечном счете ведет меня к единственной ночи с тобой… что ж, должна ведь когда-то жизнь вознаградить меня, не так ли?
– Гм… а что, если мне это не кажется чересчур хорошей мыслью?
– Это не мысль, Тилу, – это судьба. Уже написанная Матерью Времен. Расслабься и прими как должное, что однажды вечером ты обнаружишь в своей постели нечто теплое и пушистое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43