Вокруг не было видно ни души, и Корнелия представила, что гуляет возле Роусарила вдоль пустынного песчаного берега, на который накатываются белогривые волны Атлантики, прекрасные в своей мощи и величии.
Она медленно шла у самой воды, ее мысли блуждали далеко, когда вдруг послышался звук, заставивший ее быстро обернуться. Кто-то плакал — в этом не было сомнения. Сначала Корнелия не поняла, откуда доносятся всхлипывания, а потом увидела, что на скамейке поддеревьями горько плачет молодая женщина.
Корнелия посмотрела по сторонам, не придет ли кто-нибудь на помощь незнакомке, попавшей в беду, но никого не увидела. Только солнце отражалось в озере, утки, похлопывая крыльями, погружали в воду свои головки в поисках еды, да голуби ворковали под деревьями.
«Меня не касается, если кому-то плохо», — подумала Корнелия.
Здравый смысл подсказывал ей идти дальше и не обращать внимания, но полная неприкаянность женщины на скамейке заставила ее изменить намерение: нельзя было пройти мимо такого страдания.
Корнелия робко приблизилась к скамейке. Подходя ближе, она разглядела, что плакала девушка, наверное, ее ровесница, просто и опрятно одетая, в прочных ботинках и с черным сатиновым зонтиком, лежавшим рядом на скамейке. Незнакомка заметила Корнелию и подавила рыдание, прикусив нижнюю губку, чтобы взять себя в руки, и вытирая льющиеся ручьем слезы аккуратно подрубленным носовым платочком из белоснежного льна.
— Могу я… чем-нибудь… помочь вам? — тихо проговорила Корнелия, слегка запнувшись от стеснительности.
— Простите, мэм, я не знала, что здесь кто-то есть.
Девушка пыталась говорить твердым голосом, но ее усилия были напрасны. Корнелия опустилась на скамейку рядом с ней.
— Вы, должно быть, очень несчастны, — мягко сказала она. — Вам некуда пойти?
— Да, некуда! — вырвалось у незнакомки, но она тут же пожалела об этом. — То есть… у меня все хорошо, благодарю вас, мэм. Мне уже пора.
Девушка поднялась со скамейки. Ее бледное перекошенное лицо выражало такое отчаяние, что, поддавшись какому-то порыву, Корнелия воскликнула:
— Не уходите! Я хочу поговорить с вами. Вы должны мне рассказать, почему так расстроены.
— Вы очень добры, мэм… но никто не в состоянии мне помочь… никто! Я… пойду.
— Куда пойдете? — спросила Корнелия. Незнакомка впервые посмотрела на свою собеседницу,
затуманенный взор придавал ей полубезумный вид.
— Не знаю, — вяло ответила она. — К реке, наверное.
Слова дались ей с трудом, но когда они были произнесены, она сама ужаснулась того, что задумала. С тихим вскриком она закрыла лицо руками и вновь залилась слезами.
— Вы не должны так говорить и не должны так плакать. Присядьте, прошу вас. Я могу помочь вам, я уверена, — сказала Корнелия.
Девушка, словно подчиняясь, а возможно, оттого, что была слишком слаба, опустилась на скамейку и съежилась, склонив голову, все ее тело сотрясалось от рыданий.
С минуту Корнелия ничего не говорила, а ждала, пока утихнет плач. Вскоре приступ, видимо, прошел, всхлипывания стали тише, постепенно совсем прекратились.
— Вы скажете мне, что вас расстроило? — мягко начала расспросы Корнелия. — Вы ведь из деревни?
— Да, мэм. Я приехала в Лондон примерно два месяца назад… — голос девушки слегка дрогнул.
— Откуда вы приехали? — продолжала Корнелия.
— Из Вустершира, мэм. Мой отец работает там грумом у лорда Ковентри. Я не ладила с мачехой, и было решено, что я поступлю на работу горничной в дом какого-нибудь джентльмена. Ее светлость дала мне рекомендацию, так как несколько лет я проработала в ее доме. Я была так счастлива и горда тем, что начала жить самостоятельно… — Голос девушки опять дрогнул, но она тут же взяла себя в руки.
— Что же случилось? — спросила Корнелия.
— Молодой хозяин, мэм, — ответила она. — Он считал, что я… хорошенькая. Частенько поджидал меня на лестнице. Я не думала ни о чем дурном… Клянусь вам, не думала… А потом… нас увидела экономка. Она поговорила с его отцом, стоило ему прийти домой, и он тут же выставил меня без рекомендаций… Я не могу вернуться к своим, мэм… и рассказать им, что произошло.
— А что же молодой джентльмен? — поинтересовалась Корнелия. — Разве он ничего не сделал, чтобы помочь вам?
— Он не имел возможности, мэм. Вчера вечером его отослали к родственникам в Шотландию… Я узнала о его отъезде, когда услышала распоряжение дворецкого упаковывать вещи… но не поняла, что это из-за меня… пока хозяин не сказал… его сын уехал, а мне отказано от места.
— Это было жестоко и несправедливо! — воскликнула Корнелия.
— Ну что вы, мэм, я совершила дурной поступок и… сама это знала. Ему не следовало водиться с такой, как я… Но я любила его, мэм… Как я его любила!..
Слова вырвались со стоном отчаяния, и, взглянув на дрожащие губы девушки, на крепко сцепленные пальцы, Корнелия почувствовала к ней безграничную жалость. Девушка была хорошенькой, несмотря на урон, нанесенный ее лицу слезами и горем.
У нее были большие карие глаза и каштановые волосы, завивавшиеся надо лбом и ушами. Была в ней какая-то свежесть и привлекательность. Корнелия могла понять, что молодой джентльмен, которому, возможно, наскучили девушки его круга, заинтересовался новым и миловидным личиком, то и дело мелькавшим в коридорах и на лестнице его дома.
Это увлечение неминуемо должно было привести к трагедии, и все же единственным человеком, кто действительно пострадал, была эта девушка из деревни — простодушное дитя, отдавшее сердце тому, для кого она была забавой.
— Вы говорите, что не вернетесь домой? — спросила Корнелия.
— Что вы, мэм, как можно? Когда я уезжала, все так по-доброму ко мне отнеслись. Слуги при господском дворе сделали мне подарок, а викарий вручил Библию. Отец заплатил за билет в Лондон и купил мне новое пальто. Я постыдилась бы рассказать им о том, что произошло, да и мачеха никогда не любила меня. Если я сейчас вернусь, уж она-то позаботится, чтобы мне никогда больше не выпала удача. Нет, мэм, я скорее умру… вот именно!
— Грешно говорить о том, чтобы лишить себя жизни, — строго сказала Корнелия, — кроме того, вы молоды — для вас обязательно найдется дело.
— Ни в одном почтенном доме меня не возьмут без рекомендации, — ответила девушка.
Корнелия знала, что это так; даже темные невышколенные слуги, которые были у них в Роусариле, приносили рекомендации от священника или иного уважаемого лица. Корнелия сидела и гадала, что ей делать. Бесполезно давать этой девушке деньги, потому что если она собирается жить одна, то ясно, что ее поджидает еще большая и скорее всего худшая беда.
Такую историю, как у нее, каждому не расскажешь, не попросишь о помощи. У тети с дядей тоже не найдется большого сочувствия, они наверняка не захотят помочь незнакомке, с которой она встретилась при столь необычных обстоятельствах. Тут Корнелии пришла идея.
— Как вас зовут? — спросила она.
— Вайолет, мэм, Вайолет Уолтере.
— Послушайте меня, Вайолет, я возьму вас к себе горничной.
— Нет, мэм, я не могу позволить вам этого, — быстро проговорила Вайолет. — Я недостаточно опытна… И вы ничего обо мне не знаете, кроме того, что я сама рассказала — и все это не должно вызвать ко мне расположения.
— Мне жаль вас, и вы мне понравились, — ответила Корнелия. — Все мы в жизни совершаем ошибки, но вы за свои уже наказаны, тогда как другие люди часто выходят сухими из воды. Я хочу, чтобы вы пришли ко мне… Согласны?
Девушка подняла голову и внимательно посмотрела на Корнелию. В усталых глазах зарождалась надежда. Потом тихо всхлипнув, Вайолет отвернулась.
— Вы очень добры, мэм, но было бы неправильно, если бы я воспользовалась вашей добротой. Хозяин назвал меня никуда не годной девчонкой, и, наверное, был прав. Мне нельзя было даже поднимать глаз на молодого хозяина… Я знала это и все же так дурно поступила… потому что…
— … потому что вы любили его, — договорила Корнелия.
— Да, это правда. Я любила его, но такая любовь, мэм, ничего хорошего девушке не сулит. Мне следовало вырвать ее из сердца, если бы я всегда поступала так, как надо, но отчего-то… все произошло очень неожиданно, и я ничего не могла поделать, только… продолжала любить его.
Корнелия сидела не шевелясь и смотрела на воду. Так вот, значит, как приходит любовь, думала она. Внезапно, неосознанно, украдкой вторгается в сердце, словно вор в ночи.
Она вдруг ощутила восторг, будто в душе у нее что-то расцвело и засияло красотой, и тогда, хоть Корнелия и попыталась не признать радостного открытия, она поняла правду: к ней пришла любовь, точно так же, как к бедной несчастной Вайолет. Любовь прочно поселилась в ее сердце, и теперь было поздно что-то делать.
Корнелия порывисто повернулась к девушке, сидящей рядом.
— Забудьте о прошлом, Вайолет, — сказала она. — Я хочу вам помочь и помогу. А теперь послушайте меня внимательно. Я расскажу, что нужно сделать.
Корнелия придумала, как Вайолет прийти в дом дяди Джорджа, чтобы она смогла нанять ее на работу. В ней вдруг появилась уверенность, чего раньше не случалось. Похоже, стараясь помочь другому, она приобрела какую-то новую внутреннюю силу. С тех пор, как Корнелия уехала из Роусарила, ее не покидало чувство растерянности и абсолютной бесцельности своего существования, а сейчас эта незнакомая девушка помогла ей найти себя, вернуть былое самообладание.
— Для начала вы должны поесть, — решительно заявила Корнелия. — Вы что, всю ночь провели в парке?
— Я отвезла сундук на вокзал Паддингтон, мэм. Хозяин велел мне отправляться домой. Я хотела послушать его, но, когда приехала на вокзал, поняла, что не смогу сделать этого. Не смогу признаться в том, что случилось… не смогу приползти обратно опозоренная и униженная… Я бродила по улицам… со мной заговаривали мужчины, но я убегала от них, а затем, когда открылся парк, пришла сюда. Здесь так тихо и спокойно, и мне показалось, что если поплакать, никто не услышит.
— Но я услышала, — сказала Корнелия. — А теперь вы должны обещать мне выполнить все в точности, как я скажу.
— Вы уверены, мэм, что действительно хотите взять меня? Вы поверили мне, но я ведь могла вам солгать… Я могу оказаться воровкой и вообще, кем угодно.
— Я не боюсь, — мягко ответила Корнелия. — У меня такое чувство, Вайолет, что мы не случайно встретились и что когда мы будем рядом, вы не подведете меня.
— Клянусь, мэм, что буду служить вам до конца своей жизни! — взволнованно воскликнула Вайолет.
— Благодарю. А теперь послушайте меня, — сказала Корнелия. — Когда придете в дом моего дяди, вам следует называть меня «мисс», а не «мэм». Спросите мисс Веллингтон и не забудьте сказать то, что я велела.
— Не забуду, мисс.
Корнелия дала ей немного денег, и девушка пообещала позавтракать, привести себя в порядок и к одиннадцати часам прийти на Парк-Лейн, 94. Поднявшись, Корнелия протянула ей руку. Вайолет застенчиво дотронулась до нее огрубевшими от работы пальцами, затем неожиданно нагнула голову и прижалась к ней губами.
— Благослови вас Бог, мисс, — сказала она, и у нее снова на глаза навернулись слезы, но на этот раз это были слезы благодарности.
Корнелия вернулась домой тем же путем. По дороге она поняла, что стала чуть взрослее с того часа, как вышла из дядиного дома. За время прогулки она увидела страдание и несчастье, а еще она увидела, как выражается любовь и преданность. Все это оказалось удивительно трогательным, а кроме того пробудило в ней новые, до сих пор неизвестные чувства.
Даже теперь она едва осмеливалась признаться в том, что у нее на сердце, хотя остро осознавала это каждую секунду. Она ясно представляла себе его лицо, словно все это время он шел рядом с ней. Если бы только, подумала Корнелия, она не была такой молчаливой вчера вечером, а поговорила с ним, расспросила его о жизни, рассказала о Роусариле и о годах, проведенных там.
И все же… ей было достаточно того, что они сидели рядом, что их руки соприкасались, что его рука обнимала ее в танце за талию — от одной этой мысли учащенно забился пульс! Теперь казалось, что с самой первой секунды, когда она увидела его в фаэтоне на Гроувенор-стрит, ей стало ясно, что он будет всем в ее жизни.
Воспоминание о нем было невероятно живым; когда вчера вечером он прошел весь бальный зал, чтобы оказаться рядом с ней, ее сердце замерло в груди при виде его — такого высокого, красивого, непохожего ни на одного из тех мужчин, кого она встречала до сих пор… И он сопровождал ее на ужин и сказал, что зайдет сегодня. Почему… почему… он так сказал? Корнелия дошла до дома на Парк-Лейн, не сознавая, что ноги сами принесли ее туда. Лакей, открывший дверь, очень удивился, когда увидел ее на крыльце. Часы показывали только восемь. Корнелия поразилась, что прогулка длилась так недолго.
Она бегом поднялась в свою спальню и нашла ее точно в том виде, как оставила. Тогда она вспомнила, что до девяти часов ее не полагалось беспокоить.
— Наверное, ты устала и захочешь поспать утром подольше, — сказала вчера вечером тетя Лили, и Корнелия согласилась с ней, потому что так было легче всего.
Теперь же она думала, какой непростительной тратой времени было бы залеживаться в постели. Конечно, тете она нашла оправдание, та уже в возрасте, и все эти поздние балы, должно быть, утомительны для нее. Когда тебе восемнадцать, можно выспаться и за несколько часов. Если она устанет, то всегда есть время отдохнуть перед обедом, как, по ее наблюдениям, неизменно поступала тетя, чтобы вечером выглядеть свежей и обворожительной.
«Я молода. Только пожилым людям нужно так много отдыхать», — подумала Корнелия с высокомерной нетерпимостью юности. Она стянула очки и внимательно посмотрела на себя в зеркало. Однажды они ей больше не понадобятся, но не теперь. Она не забыла, что сказал Джимми о ее глазах, хотя сейчас за очками пряталась не ненависть, а любовь.
Корнелия поежилась от этой мысли. Вспомнила, как дрожал голос Вайолет, когда та говорила о любви, и спросила у самой себя, будет ли точно так же дрожать ее собственный голос, а глаза излучать мягкое сияние под влиянием того, что чувствовало ее сердце. Корнелия поспешно снова надела очки. Пока еще рано… слишком рано снимать их. Наступит день, когда ей больше не нужно будет ничего прятать…
Нанять Вайолет оказалось не так сложно, как опасалась Корнелия. Почти сразу после приезда племянницы Лили объявила, что девушке понадобится собственная горничная, и связалась с различными конторами по найму прислуги. Когда же Корнелия сообщила, что горничная, которую она знала в Ирландии, хочет получить эту работу, тетя ограничилась только несколькими вопросами.
— Ты уверена, что она знает свое дело? — поинтересовалась Лили. — Она должна уметь укладывать волосы, если ты поедешь за город, кроме того, она должна хорошо упаковывать вещи — это важно.
— Мне говорили, она отлично со всем этим справляется, — ответила Корнелия.
— Очень хорошо, дорогая, можешь взять ее, — сказала Лили, откидываясь на подушки; выглядела она удивительно прелестно, несмотря на все ее протесты и заявления о смертельной усталости и головной боли.
— Она сейчас свободна, — сказала Корнелия. — Можно ей прийти сегодня?
— Когда тебе угодно, — ответила Лили тоном, каким говорят, когда не желают, чтобы им досаждали.
Корнелия поспешила уйти. Она отвела Вайолет в свою спальню, где они могли побеседовать.
— Ты умеешь укладывать волосы?
— Я научусь, мисс, я быстро схватываю.
Лицо Вайолет все еще сохраняло бледность, а под глазами пролегли темные тени, но вид у нее был опрятный и собранный, и Корнелия заметила, что ни дом, ни кто-либо из слуг, по-видимому, не внушил этой девушке ни страха, ни благоговения.
Она показала Вайолет свои наряды, а потом рассказала, что сама только недавно приехала в Лондон из Ирландии, и ей все здесь в новинку.
— Вы здесь чудесно проведете время, мисс, — сказала Вайолет. — Ее светлость знакома со всеми знатными людьми, можете не сомневаться. Я видела ее фотографии множество раз и слышала, как люди говорили, что она одна из красивейших дам во всей Англии.
— Да, тетя Лили… прелестна, — согласилась Корнелия. Она поймала на себе взгляд Вайолет и поняла, что они думают об одном и том же: кто бы ни оказался рядом с леди Бедлингтон останется незаметным в ее тени. И тут Корнелия вспомнила о сегодняшнем визите.
— Я хочу надеть самое красивое платье Вайолет, — сказала она, — как ты думаешь, какое?
Выбирать пришлось только из двух, потому что хотя Лили и заказала для Корнелии с десяток платьев, их еще не успели сшить. Одно было белое, отделанное оборками из розового шифона, а другое бледно-голубое — цвета, который чрезвычайно шел Лили, но Корнелия смотрелась в нем как-то не так.
Поэтому она выбрала белое, а когда надела его, то пожалела. Розовые шифоновые рюши не слишком выгодно подчеркивали ее фигуру и цвет лица, но переодеваться уже было поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27